Текст книги "Тридцать первый выстрел"

Автор книги: Сергей Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Еду, товарищ генерал.

– Жду.

Я давно уже смирился с тем, что в армии старший по званию имеет право прервать даже не просто отдых, но и глубокий сон, даже после того, как ты несколько суток провел на ногах. Случалось такое. И даже по пустяку вызывали. Здесь же дело пустяком не пахло. Я даже вздохнуть себе не позволил – собрался, предупредил майора Желобкова, который остался за старшего, и пошел в гараж. Водитель нашего «КамАЗа» старший прапорщик Володя, как оказалось, уже ушел домой, но дежурный по гаражу был поставлен в известность о моем особом положении и сразу выделил мне «уазик» с водителем-солдатом, даже не спросив, куда ехать и на какое время мне понадобится машина.

Генерала я застал в кабинете. Уходить в общежитие он, кажется, не собирался. Да это и не удивительно, потому что где-то в здании шли допросы, результата которых генерал ждал. Сам он в этом деле участия не принимал, чтобы не демонстрировать своими генеральскими лампасами заинтересованность в результате. Бандиты всегда понимают, что если большие чины заинтересованы в их показаниях, значит, можно поторговаться и потянуть время.

– Садись, Тридцать Первый, я приказал сменить стул.

Оказывается, генерал более наблюдательный человек, чем мне изначально казалось. Заметил, с каким напряжением я пользуюсь стулом в его кабинете. Но и новое седалище, перед тем, как сесть на него, я проверил. Оказалось, не намного крепче прежнего.

– Есть результаты допросов, товарищ генерал?

– Есть… – Мне показалось, что генерал готов потереть ладони от радостного нетерпения. Так гурман себя ведет перед тем, как засесть за хорошо накрытый стол с яствами.

– Как в следственном комитете понравилась упаковка для пленников? – усмехнулся я.

– Пока не сняли, так и допрашивают. Это дополнительный стимул для откровения. Тело чувствует себя неуютно, когда зажато со всех сторон. Дознаватели обещали заняться распаковкой после первичного допроса.

– А адвокаты? Не возмущаются?

– Первичный допрос, что называется, по горячим следам, согласно Уголовно-процессуальному кодексу, разрешается вести без адвоката. Это согласно дополнительной статье, написанной специально для антитеррористических операций. Что-то такое мне дознаватели объясняли… Но в любом случае адвокаты в комитете свои. Они ни при каких обстоятельствах не будут возражать, даже если пленников трое суток так продержать. Но опыт мы приобрели, несомненно, положительный. Особенно хорошо на него отреагировала Гуржанат Зинатова.

– А это кто, товарищ генерал?

– Женщина, которую ты захватил. Разве не познакомился? Ну, ладно… Мы привыкли чаще рассматривать женщин как потенциальных «черных вдов» <sup>[5]5
  «Черная вдова» – террористка-смертница.


[Закрыть]</sup> , но это не совсем правильный выбор. По крайней мере, в данном случае совершенно неправильный. Гуржанат Зинатова – сама по себе лицо значимое среди бандитов. Она, конечно, не амир, тем не менее претендует на подобную роль, и эти трое мужчин, что были захвачены вместе с Гуржанат, ей подчинялись. Она командовала, она же изначально отдала приказ расстрелять инспектора ГИБДД на посту возле города. И вообще уже успела отметиться несколькими преступлениями – в основном уголовного характера. На нее есть данные в картотеке МВД, хотя она и не числилась среди самых грозных имен. К нашему удивлению, Зинатова начала говорить первой, хотя женщины обычно переносят любую боль легче, чем мужчины. Им самой природой предназначено претерпевать боль при родах, и потому та же природа дала женщине терпение. Но Гуржанат была залита пеной в очень неудобной позе. Она стояла на цыпочках на скамейке, задрав голову, отчего пена захватила ее волосы. Задранная голова, кажется, и измучила ее вконец. Я и не предполагал, что это может доставить такие страдания. И еще волосы… Ей пригрозили, что их при освобождении от пены придется отрезать. Она сначала взбеленилась, потом стала умолять, предлагала ее саму убить, но волосы оставить. Она их, дескать, с детства не стрижет. Можно сказать, что волосы – это гордость ее жизни, а все остальное для нее – лишь преходящие моменты. И именно на этом она «сломалась».

– Жалко, что мужчинам не додумались на голову пены налить… – не удержался я. – Остается надеяться, что пена забралась им глубоко в брюки. Тогда можно напугать тем, что при очистке от пены кое-что придется удалить… за ненадобностью. Производственная, так сказать, необходимость. Это может подействовать.

– Да, – согласился генерал. – Один из дознавателей высказал такое же предположение и, наверное, уже попробовал его в действии… Но у меня пока есть только протокол допроса Гуржанат Зинатовой. Это уже кое-что нам дает. Давай-ка ближе к делу…

Чтобы стать ближе к делу, я пододвинул не слишком крепкий стул ближе к столу.

* * *

– Итак, что говорит нам Гуржанат Зинатова… Во-первых, она сразу признала факт убийства дежурного инспектора на посту ДПС, причем достаточно нагло заявила, что совершенно не сожалеет о содеянном и, окажись на свободе, будет и дальше убивать всех ментов подряд, без разбора, потому что все они, как утверждает Зинатова, достойны пули. Достаточно откровенное признание и необычное для задержанных террористов и бандитов. Дознаватель относит это на счет женской истеричности. По нашим данным, сама Зинатова была несколько лет назад жестоко изнасилована группой ментов, а потом, когда менты думали, что она мертва, голой выброшена на помойку; вот и мстит им после этого. Причем мстит без разбора всем, кто носит ментовский мундир. Дознаватель предполагает, что потребуется помощь психиатра, чтобы определить ее вменяемость; но пока психиатра не пригласили, он попытался использовать женскую истеричность в своих целях. И вот что «накопал» специально для нас. Ни сама Гуржанат, ни два ее двоюродных брата и их товарищ, задержанные вместе с ней, не имеют отношения к людям в масках «ночь», захватившим известное нам село. Они в это время находились в другом конце республики и отметились там, расстреляв участкового полицейского вместе с семьей. Но… Во-первых, сама Гуржанат видела в небе дельтаплан, и по времени это совпадает с одним из дней, проходящим по нашему списку полетов. Разница только в небольшом расстоянии, которое дельтаплану нетрудно было преодолеть. А во-вторых, что самое главное, товарищ двоюродных братьев Гуржанат уверенно назвал дельтапланериста, которого хорошо знает. Это некий Гамид Абдурагимов, недоучившийся студент МАИ. Сейчас другой дознаватель допрашивает этого товарища братьев Гуржанат как раз по поводу знакомства с дельтапланеристом. Значит, будь готов выехать с группой на задержание.

– Я готов, товарищ генерал. Группу поднять недолго, бойцы к такому привычны.

– Будем ждать. Я чай заказал. Пьешь зеленый?

– Пью только зеленый.

– И хорошо. А то я скомандовал, а потом подумал: может, человек черный предпочитает? Я знаю некоторых, кто зеленый вообще пить не может. Дурная привычка к черному…

– Дурная привычка… – согласился я, слушая шаги в коридоре.

Кто-то приближался к двери кабинета. Наконец постучали.

– Вот и чай. Официантка… – сказал генерал.

Но я слышал мужские шаги. И, в самом деле, вошел круглолицый майор с маленькими и хитрыми, широко посаженными глазками-буравчиками. Он торжествующе поднял несколько страниц, что держал зажатыми в руке. Я легко рассмотрел разлинованные и от руки заполненные бланки протокола допроса. Сейчас в некоторых следственных органах такие бланки сразу распечатывают, чтобы допрашиваемому было легче читать и чтобы знал, что подписывает. В антитеррористическом комитете такая практика пока, слава богу, не прижилась, потому что иногда следует вписать в протокол кое-что, что сказал допрашиваемый, но под чем он подписаться не пожелает. А в рукописном варианте все проще. Здесь, как правило, большинство подписывает, не читая. Я сам, иногда проводя официальные допросы, с таким сталкивался положением. И потому хорошо понимаю дознавателей и следователей, которые не ленятся поработать ручкой.

– Разрешите? Есть, товарищ генерал, адрес этого дельтапланериста. Набиев – это тот тип, которого я допрашивал, – утверждает, что в округе только один Абдурагимов умеет летать на дельтаплане и только у него одного есть такая штуковина. Гамид Баталович Абдурагимов. Можно выезжать по адресу. Его Набиев сказал по памяти, значит, хорошо знает.

– Тридцать Первый!

– Готов, товарищ генерал…

– Вызывай своих.

* * *

Группа опять приехала на бронетранспортере и на боевой машине пехоты, только не на тех, что использовались в первый раз. Дежурный по комендатуре дал возможность отличиться и другим экипажам. За успешную операцию солдатам-водителям полагается или награда, или отпуск; не знаю, что больше ценится в комендатуре. Но тамошние водители все местные, и отпуск им вроде бы и ни к чему, тем более что в первой операции водители были прапорщиками. Операция по захвату пленников была успешной, и потому экипажи решили сменить, чтобы и другим слава досталась. В этот раз в качестве водителей выделили солдат. Меня это, впрочем, не волновало. Я сел в БМП на командирское свободное место и сказал водителю адрес. Оказалось, парень сам со Ставрополья и не знает, куда ехать. Пришлось мне возвращаться и просить сопровождающего, который может показать дорогу. Нам выделили старшего лейтенанта ФСБ, усевшегося на командирское место в бронетранспортере. Только после этого двинулись. Ехать опять пришлось за город, в небольшой поселок, но не в дома частного сектора, а в старые двухэтажные бараки, которые слегка подремонтировали, чтобы сделать их почти пригодными для жилья.

Дом мы нашли сразу и квартиру тоже нашли быстро. Прошли по длинному коридору и постучали в дверь с нужным номером. На требовательный стук вышла пожилая женщина вполне интеллигентного вида, в очках с сильными диоптриями, отчего глаза казались очень большими и усталыми.

– Мне нужен Гамид Баталович Абдурагимов, – требовательно сказал майор Желобков, стоящий ближе к двери.

Мы вчетвером встали по обе стороны косяков, с оружием на изготовку. Остальные офицеры группы блокировали все пространство вокруг дома так, чтобы невозможно было в него ни войти, ни выйти. Женщина удивленно нас рассматривала и не отвечала, словно глухонемая. Желобков отстранил ее рукой и шагнул за порог. Мы последовали за ним. Но в единственной комнате никого больше не оказалось.

– Гамид где? – спросил я. – Нам нужен Гамид.

– А что он такого сделал, что его с оружием разыскивают? – вопросом на вопрос ответила женщина.

– Я спрашиваю, – сказал я требовательно.

– В своей квартире я спрашиваю, – женщина имела твердый характер, и на испуг ее взять было трудно.

– Вы кто ему? Мать?

– Я его мама.

– Тогда отвечайте, если хотите сыну добра.

– Он у себя дома.

– Адрес. Где он живет?

– В Москве, у жены.

Признаться, ответ меня слегка обескуражил, и, наверное, выглядел я так, будто моя челюсть весила не меньше пуда. Это, должно быть, и заставило женщину повторить даже с некоторым торжеством:

– У жены в Москве.

– А где его дельтаплан? – спросил я.

– Где и всегда был. В сарае, кажется.

– В Москве?

– Зачем? Здесь, рядом с домом…

– Покажите, – потребовал я.

Кухонный стол стоял здесь же, в этой небольшой комнате, неподалеку от входной двери. Женщина выдвинула ящик стола, поковырялась среди ножей, ложек и вилок и вытащила ключ явно от амбарного замка. После этого надела старенькую потертую искусственную шубейку и позвала нас:

– Идемте…

Мы вышли вслед за ней. В двадцати метрах от дома, параллельно ему, располагался целый ряд дощатых сараев. Женщина подошла к нужной двери и попыталась вставить ключ в замок. Капитан Волоколамов подсветил ей слабеньким лучом маленького фонарика. Ключ нащупал замочную скважину и со скрипом повернулся. Я помог женщине снять тяжелый замок, и она открыла дверь. Тоже со страшным скрипом.

– Миша, большой фонарь… – потребовал я.

Волоколамов вытащил из необъятного кармана «разгрузки» второй фонарь, посветил внутрь и вошел первым.

– Справа в углу, – подсказала женщина. – В дальнем углу…

Я вошел вслед за Волоколамовым. Капитан, естественно, сразу осветил правый дальний угол, и оба мы рассмотрели разобранный и упакованный в чехол дельтаплан. Впрочем, увидели мы только каркас крыла. Все это было покрыто толстым слоем пыли. Сомнений быть не могло: к дельтаплану никто давно уже не прикасался.

– Когда Гамид летал на нем в последний раз? – спросил Волоколамов.

– Года два назад. Летом приезжал, тогда и летал. Даже, наверное, не два, а три с половиной. Тогда у нас спокойно было, почти не стреляли. Сейчас, говорит, полетишь, а тут какой-нибудь охотник с автоматом подвернется… За съедобную птицу тебя примет и очередь даст. Этим летом приезжал, уже не летал.

– А ткань где? Ткань с крыла?

– Дома. Гамид мне отдал. Я из нее клеенку на кухонный стол сделала. Вы же видели. И еще осталось на «потом». Могу при необходимости поделиться.

Да, я обратил внимание на то, чем закрыт кухонный стол. Это очень походило на ткань крыла дельтаплана. И ткань на столе была уже достаточно давно, покрылась пятнами.

– Когда, говорите, Гамид приезжал в последний раз?

– Летом.

– И, говорите, в этот раз не летал?

– Нет, не летал.

– А вообще раньше с кем он дельтапланеризмом занимался? Есть у него какие-то друзья, кто здесь еще летает?

– В наших краях вообще никто больше не летает. Только один Гамид.

– Нам нужен адрес вашего сына, – потребовал я.

– Зачем?

– Чтобы убедиться в правдивости ваших слов. Если он в Москве, ему нечего бояться. Мы ищем дельтапланериста, который недавно летал здесь.

– У меня нет адреса, – сказала женщина. – Писем я не пишу. Зачем, если мы и так каждый день общаемся? У меня есть только его номер телефона.

– Говорите.

Номер вспомнить она, конечно, не смогла, но вытащила из кармана халата трубку, поискала в «справочнике» и протянула ее мне. Я посмотрел и сразу запомнил оба телефона: и сотовый, и городской номера. Все это выглядело естественным. Пожилой женщине запомнить два длинных номера может быть достаточно сложно.

– Спасибо, – сказал я. – Извините за беспокойство.

Но мне сильно не понравилось торжество в ее глазах. Вроде бы не было для него причины. Не наступил еще какой-то большой праздник на улице этого поселка, чтобы ее глаза так светились. И это торжество заставляло задуматься…

Глава четвертая

1

Честно говоря, у меня еще по дороге было такое чувство, что поездка окажется «пустышкой». Редко случается, что удача следует за удачей. Захватили пленников очень удачно, без единого выстрела, если не считать двух выстрелов из лазерной винтовки, отработали всю операцию. Конечно, хорошо было бы, напади мы на действительный след. Но неудача тоже, как говорят армейские мудрецы, приближает к удаче. По крайней мере, один след мы отработали и уже на него не собьемся. Это, конечно, служило слабым утешением – например, для того же генерала, – но от реалий никуда было не деться. Единственное, что я сделал на обратном пути, это набрал по памяти московский номер, полученный от пожилой женщины. В Москве мне тоже женщина ответила. Я попросил позвать Гамида. Через несколько секунд низкий голос с кавказским акцентом ответил:

– Слушаю.

– Гамид Баталович? – спросил я.

– Да. Я. Кто это?

– Что-то голос ваш не узнаю.

– Погода холодная. Простыл, охрип…

Я отключился от разговора. Гамид Абдурагимов в самом деле находится в Москве, и этот вопрос можно было больше не обсуждать, если бы не одно «но», которое заставило меня не обойтись простым звонком генералу, а заехать к нему, чтобы обсудить тему.

Я сам много раз сталкивался с ситуацией, когда мелкая и, казалось бы, пустяковая недоработка была в состоянии сорвать большую и хорошо проработанную, тщательно спланированную операцию. У нас же операция, по большому счету, и не началась. Более того, она еще и не проработана полностью и могла бы сразу пойти в неверном направлении. И подготовку мы до конца не закончили, а любая подготовка предполагает тщательный и кропотливый поиск, не терпящий суетливости и не знающий второстепенных деталей. Любая такая деталь была способна сорвать все последующие мероприятия. И потому нельзя было оставлять без внимания даже мельчайшую возможность для получения максимальной полноты данных. Из кучи фактов всегда легче выбрать соответствующие, чем в случае, когда выбирать не из чего. И потому я всегда предпочитаю иметь данных как можно больше.

– Товарищ генерал, можно еще раз попросить дознавателя обратиться к Набиеву?

– С Набиева как раз сейчас снимают его панцирь. Еще не поздно говорить.

– Пусть дознаватель поинтересуется, когда он в последний раз видел Гамида Абдурагимова. И где видел. Пусть скажет предельно точно. Если можно, пусть назовет свидетелей. Для подтверждения. И еще: необходимо проверить в Москве по адресу, действительно ли там находится сам Гамид. За него вполне мог отвечать другой человек. Причем эту проверку требуется провести тщательно, потому что человек может проживать там по документам Абдурагимова.

– Расстроил ты меня своим сообщением, но ладно… Следы не всегда ведут в нужном направлении. У нас и возможности не было выбирать эти следы; идем по тем, которые есть. И нужно искать новые. А проверку устроим. Я сейчас же позвоню. Пусть попытаются найти фотографии этого Гамида. Наверняка, когда он был студентом, фотографировался среди своих сокурсников. Можно проверить… Правда, время уже позднее, и сегодня едва ли что успеют. Мы тоже всю ночь ждать не будем. Поезжай пока, отдыхай с группой. Если что будет, я тебе позвоню. Но без дела постараюсь не беспокоить.

Отдых требовался всем, тем более что утром я намеревался опробовать мотодельтаплан. И пусть в воздухе не такое интенсивное движение, как на автомобильных дорогах, все же летать лучше со свежей головой и выспавшимся…

* * *

Генерал обещал не беспокоить до утра и слово свое сдержал. Но утром позвонил в половине шестого, как раз тогда, когда я обычно просыпаюсь в штатных обстоятельствах. Правда, умыться еще не успел.

– Ну что, Тридцать Первый, могу тебя поздравить. Нюх у тебя, надо заметить, отменный. Впрочем, я не должен удивляться, поскольку ты профессиональный разведчик.

– Я тоже привык уже этому не удивляться, товарищ генерал, – ответил я скромно.

– И хорошо. Значит, дело обстоит так. Набиев, которого допросили повторно, сообщил, что случайно встретился на улице с Абдурагимовым полтора месяца назад. Не полгода назад, а полтора месяца. Значит, мать пыталась ввести нас в заблуждение.

– Я так и предположил.

– И правильно предположил. Вчера, уже поздно вечером по моему приказу наши оперативники в Москве проверяли Гамида Баталовича Абдурагимова. Человек, которого они застали в квартире гражданской жены Абдурагимова, предъявил паспорт и даже водительские права на это имя. Ни один из двух документов подозрений не вызвал. Права тут же проверили по базе данных ГИБДД, они оказались действительными. Подозрение вызвал только возраст. Этому Абдурагимову сорок три года. Оперативникам показалось, что многовато для вчерашнего недоучившегося студента. Запросили нас. Мы к тому времени уже имели местные данные. Нашему Гамиду Баталовичу должно быть двадцать восемь лет. Московского Абдурагимова задержали на трое суток до выяснения личности. Утром проведут дополнительную проверку, опросят студентов, с которыми вместе учился наш Гамид. Они сейчас только-только заканчивают институт. Заглянут, кстати, и в клуб дельтапланеристов при МАИ, где занимался Гамид. Может быть, там что-то знают, может, фотографии имеются. Клуб это известный, с устоявшимися традициями…

– Я знаю, товарищ генерал, репутацию клуба МАИ. Кстати, мотодельтаплан «Пегас», который мне доставили, – их производства. Правда, мы его переименовали в «Полкан», но это сути дела не меняет. Значит, мы можем надеяться, что все-таки вышли на дельтапланериста. Если здесь летает именно он, пусть оперативники поговорят с дельтапланеристами в Москве, знающими Гамида. Неплохо было бы знать его стиль полетов. Может, вспомнят что-то особенное. Обычно у каждого дельтапланериста есть свой стиль, как, скажем, у боксера или футболиста. Мне это сгодится при охоте. И у меня сразу возникает дополнительный вопрос по поводу второго Гамида Баталовича. Я понимаю, что это, возможно, простое прикрытие. Но не такая уж величина Абдурагимов, чтобы его прикрывать. И вообще, какой в этом смысл? Слишком уж дорогое и чересчур сложное мероприятие для простых бандитов. Я думаю, там что-то иное. Хотя наверняка есть связь между нашим Абдурагимовым и московским, а следовательно, между бандитами, испытывающими или даже использующими суперлубрикант, и московским Гамидом. Невольно напрашиваются вопросы относительно происшествия на Минском шоссе. Пусть оперативники поволнуются по этому поводу.

– Это ты, Тридцать Первый, верно заметил. Я уже похвалил твой нюх. Но и нюх наших оперативников тоже похвалить следует. Именно исходя из такого предположения, они и задержали Абдурагимова. Тоже предположили такую связь… Наши парни работать умеют. Но за подсказку спасибо. Как только будут данные из Москвы, я тебе сообщу. Держи трубку под рукой.

– Она у меня всегда под рукой, товарищ генерал, даже когда заряжается. Можете звонить в любое время. И даже тогда, когда я буду в воздухе. Мы намереваемся опробовать дельталет, как только рассветет.

– Хорошо. Потом доложи мне результат испытаний.

– Обязательно, товарищ генерал.

* * *

Высунувшись в дверь, я вызвал к себе в штабную комнату, которая была у меня одновременно и кабинетом, и спальней, капитана Волоколамова. Он в отличие от меня уже успел умыться и явился на зов сразу. Я встретил Никифорыча с полотенцем в руках.

– Пока я умываюсь, вспомни хорошенько вчерашний осмотр сарая и скажи мне точно: это был дельтаплан или нет? Есть у меня сомнения. Подумай хорошенько.

– Я всю ночь думал. Сам себе этот же вопрос задавал, – признался Никифорыч. – Транспортировочная упаковка, без сомнений, от дельтаплана. А вот сам каркас вызвал у меня сомнения. Трубки, мне показалось, слегка толстоваты. Не намного, но толстоваты. Кроме того, нам была видна лишь та часть каркаса, где должны быть, по логике, только крупные крепления. А там куча мелких отверстий. Меня именно отверстия с толку и сбили. Что может туда крепиться? Не обшивка – это гарантированно, отверстия под мелкие болты. Что тогда?

– И что предполагаешь?

– Я предполагаю, что там просто куча какого-то металлолома. Трубки от неизвестной нам конструкции, которые человек, никогда не видевший подобные устройства, может принять за разобранный дельтаплан. На это, очевидно, и был расчет. Хотя ткань на кухонном столе похожая.

– Ну, ткань – это вопрос второстепенный. Ткань для обшивки всегда можно сменить. Меня сам каркас интересует. Значит, считаешь, старуха нас за нос водила?

Капитан Волоколамов в сомнении подергал себя за нос.

– Не знаю. Но предположить такое могу. Мне бы еще раз посмотреть… Хорошо бы при свете дня, но это едва ли получится. Но я и ночью могу понять, только упаковку следует снять. Тогда все ясно станет.

– Ладно, – решил я. – Ночью сгоняем туда, проверим. Не приходилось быть взломщиком чужих сараев?

– Даже взломщиком своих сараев, товарищ подполковник, не приходилось. Вот армейские склады на учениях взламывать доводилось. Под вашим, кстати, руководством.

Это и я помнил. Мы тогда струей из газового баллончика усыпили часового так, что он даже и не понял, что с ним произошло, отключили сигнализацию и вытащили с армейского склада то, что нужно было вытащить. И все закрыли, полностью уничтожив следы своего пребывания. Часовой ничего не помнил и проснулся только тогда, когда пришел разводящий со сменой. Я узнавал, парню здорово влетело за то, что уснул на посту. А он и не мог не уснуть, потому что человек против такого сильного препарата бессилен…

– Ладно, Никифорыч. Опыт у тебя есть, у меня тоже; значит, два старых взломщика ночью отправятся на дело. А для маскировки днем они займутся мотодельтапланеризмом. Будь готов…

* * *

Обычно в период проведения боевой операции я не провожу в группе плановые занятия. Но боевые действия спецназ ГРУ, как правило, ведет в полевых, а не в казарменных условиях. Да и в само дело мы еще основательно не вступили, проводя только отдельные мероприятия. Вечерний захват пленников тоже трудно было отнести к боевым операциям. И потому я проводил с группой занятия по полной программе. В это время к нам подошел Владимир Андреевич Кочергин, некоторое время понаблюдал за ведением рукопашного боя и, как все нормальные люди, не мог не высказать своего удивления, даже смешанного с возмущением.

– Жестоко вы друг к другу относитесь… Надолго ли вас хватит?

– Нас надолго не хватит, Владимир Андреевич, если мы будем друг друга по головке гладить и утешать после каждого удара.

Упражнение было предельно простым. Один офицер стоял прямо, широко расставив для сохранения равновесия ноги, а двое других, справа и слева от него, со смаком пинали первого: один в область живота, второй в область спины. Задача первого была вовремя напрягать пресс, принимать удар, не падать от него и подставлять под ногу только тренированные мышцы, не допуская, чтобы нога попала в печень, в селезенку или угодила в «плавающее ребро» <sup>[6]6
  «Плавающее ребро» – два нижних ребра у человека, не соединенные спереди с грудиной и потому легко ломающиеся при сильном и правильно нанесенном ударе. «Плавающее ребро» считается одной из болевых точек человека, удар в которые может быть поражающим, как в печень или в селезенку.


[Закрыть]</sup> . Когда удар наносился в область спины, отражать его лучше всего было так называемой широчайшей мышцей спины, а если это не получалось, то сдвоенными крестцово-остистыми мышцами, и не допускать удара по почкам. У тренированного офицера эти мышцы так «набиты», что его невозможно бывает запинать целой роте каратистов. А набиваются мышцы именно таким образом, на тренировках. Чем больше ударов получишь на занятиях, тем легче будешь принимать их в боевой обстановке. Но я с возмущением наблюдателей встречался много раз. Особый гнев вызывали упражнения, когда солдаты – и срочники, и контрактники – разбивали о свою ничем не прикрытую голову бутылки и только улыбались, когда по лицу стекала кровь. Если бы такое упражнение видела какая-нибудь солдатская мама, она бы люто возненавидела всех на свете офицеров и все на свете армии. Но это упражнение тоже необходимо. Оно приучает солдата – как, впрочем, и офицера – не бояться боли и вида крови. И воспитывает настоящего воина.

Я не стал объяснять все это Кочергину, как никогда не объяснял никому другому. Но именно в таких методах и содержится основная суть и соль подготовки бойцов спецназа ГРУ, именно потому в нашей армии ни один вид спецподразделений не может сравниться с ним в боевой обстановке. На этом мы и стоим.

– Я не мешаю? – спросил Кочергин, думая, наверное, что наши занятия составляют государственную тайну.

– Если вы будете мешать, я не постесняюсь вас попросить отойти.

– Вы к себе в кабинет когда вернетесь?

– А вы что-то хотели рассказать мне?

– Показать, – пообещал Владимир Андреевич.

– Через пять минут.

– Я могу подождать в вашей казарме?

– Бога ради. Что вам на холоде стоять? Не лето… Кабинет закрыт, но казарма в вашем распоряжении. Можете даже выспаться, пока мы занимаемся.

– Я уже выспался.

Кочергин направился к казарме. Краем глаза я заметил, как он словно споткнулся на крыльце и тут же стал шарить по нему руками, будто бы искал что-то оброненное. Затем выпрямился и вошел в помещение.

Вскоре таймер на моей трубке дал сигнал к окончанию занятий. Нужно сбросить напряжение и слегка отдохнуть перед завтраком, иначе после полученных ударов в корпус никакую пищу в организм не загонишь. Разве что еще более сильным ударом.

Как капитан последним покидает корабль, а тренер – спортивный зал, так и командир, отправив своих офицеров на отдых, уходит с площадки позади всех. Офицеры группы не солдаты и не ходят по комендантскому городку строем. Но узкая дорожка позволяет идти колонной не более чем по двое. Так и шли – кто по двое, кто в одиночестве. Последним – я. И потому сразу увидел, что на крыльце происходит нечто непонятное и даже нелепое. Никто не смог войти в казарму. Сначала упали двое, потом – один, который засмеялся над первыми двумя, потом еще двое. И самое смешное, что встать никто сразу не смог, потому что любые попытки подняться были обречены на неудачу. Хорошо хоть, падали со знанием дела, не позволяя себе травмироваться при приземлении. Но «собираться» и «группироваться» при падении обучен каждый офицер и даже солдат спецназа ГРУ. Тем не менее пять человек смешно, по-пьяному барахтались на крыльце, заняв его полностью и не давая другим дороги.

Я сразу все понял…

* * *

Владимир Андреевич Кочергин не зря «искал» что-то на крыльце и выглядел при этом предельно сосредоточенным. Он походя полил чем-то крыльцо, чтобы продемонстрировать действие препарата, который нам предстояло разыскивать. Вернее, разыскивать людей, использующих этот препарат. Получилось наглядно, эффективно и убедительно. Но я уже успел увидеть, что падали офицеры даже не на ступенях, а только на самом крыльце, да и то ближе к двери. Потому я обошел крыльцо, поднялся по ступеням с противоположной стороны до верхнего уровня и опробовал поверхность около самой стены. Нога не скользила. Тогда я нашел скользкую поверхность. Она начиналась в двадцати пяти сантиметрах от стены. И я, лишь слегка задевая плечом кирпичную стену, спокойно прошел до двери и открыл ее, словно приглашая всех пройти моим путем. Что и было аккуратно сделано.

Владимир Андреевич стоял неподалеку от двери почти по стойке «смирно» и с любопытством смотрел на меня, словно надеялся, что это я упаду первым. Я вошел, ничего не сказав Кочергину, и просто прошествовал мимо него к расположенной рядом двери в свой кабинет. Владимир Андреевич, слыша шум и смех, так, кажется, и не понял, упал ли кто-то из моих офицеров, или по какой-то не понятной для него причине они умудрились устоять на ногах. Открыв дверь, я сделал рукой пригласительный жест, и Кочергин, еще раз оглянувшись в сторону веселых офицеров, вошел ко мне.

– Суперлубрикант? – спросил я кратко.

– Суперлубрикант, – улыбнулся он. – Демонстрация возможностей. Опробовали, Вадим Александрович?

– Стороной обошел. Но мои офицеры опробовали.

– Что сказали?

– Посмеялись хором.

– Но, как я понимаю, кому-то было здесь же, на Кавказе, не до смеха после встречи с таким препаратом…

– Не успели посмеяться, как я думаю. Хотя утверждать категорично не могу. Зато знаю старую формулу: хорошо смеется тот, кто смеется в последний раз. Может, кто-то и успел во время падения в пропасть. Но там не очень высоко, насколько я помню, смех не мог быть долгим.

Следом за Кочергиным, не закрывшим за собой дверь, в кабинет вошли майор Желобков со старшим лейтенантом Мальцевым. Оба с удовольствием покатались по крыльцу, и их лица до сих пор хранили развеселое выражение.