Текст книги "Фантастика 2001"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Святослав Логинов,Евгений Лукин,Александр Громов,Андрей Дашков,Дмитрий Громов,Владимир Васильев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

1001

Удивляться, на самом-то деле, нечему.

Если есть канал "наружу", через который Антон Стеков покидал тюрьму,

то он работает и в обратную сторону. Ну а выбрать в качестве тел

марионеток, разыгрывающих перед Стековым свой убогий спектакль, более

чем разумно. Унылый стандартный программист ничем не похож на Чингиза.

Но это он. А в шкуре парнишки, наверное, тот юноша, что был с ним в

машине.

Я захожу в комнату, сажусь на диван. Пытаться арестовать незваных

визитеров – бесполезно. Это будет как раз тот самый "шум", который хотел

поднять Чингиз. Томилин, видимо, не в силах перекрыть неизвестный канал,

и поэтому закрывает на него глаза.

– Карина, вы знали, что мы здесь? – спрашивает Чингиз. В чужом теле

он угадывается только по интонациям голоса.

– Нет. Я хотела поговорить с Антоном.

Заключенный Стеков досадливо крякает и подходит ко мне. Поправляет

толстым пальцем очки, и произносит:

– Вы уж извините меня, Карина.

– За что? – удивляюсь я.

– За то, что втянули вас в это дело. Моя была идея, если честно.

– Не помню, чтобы меня куда-то втягивали.

– Понимаете, – у Стекова по-прежнему смущенный вид интеллигента,

отдавившего кому-то ногу в трамвае, – мы полагали, что персонал тюрьмы

сам отреагирует на побеги. Но они замолчали этот факт. Как только

поняли, что своими силами изолировать меня не смогут – перестали

обращать внимание на побеги. Пришлось подкинуть информацию о побегах на

тот уровень руководства МВД, который не посвящен в проект… в

результате вас и отправили с инспекцией…

Вот оно что!

Я как-то и не задавалась вопросом, откуда появилась информация о

неладах в виртуальной тюрьме. А ее, оказывается, распространили сами

заключенные.

– Не надо извиняться, Антон, – говорю я. – Я выполняла свою работу.

Вся ваша затея была ребячеством. Но за нее вы сами себя наказали -

лишением свободы.

– Не беда. Неограниченной свободы не существует, – философски

отвечает Стеков. – Вы убедились, что цель этого… этого аттракциона -

эксперименты по созданию дайверов?

– Антон! – вмешивается Чингиз. – Бессмысленно. Карина все понимает,

но она не нашей стороне.

– Кажется, не только я? – не удерживаюсь от иронии.

Против ожиданий, они не спорят.

– Не только, – соглашается Чингиз. – У нас есть друг… он дайвер. Но

его способности особого рода, они уникальны. Он может уничтожить тюрьму.

Может сделать так, что никто из заключенных не станет дайвером.

– Откуда такие таланты? – спрашиваю я. Лицо Чингиза серьезно, но в

сказанное мне не верится.

Чингиз пожимает плечами.

– Так уж получилось…он работает непосредственно с глубиной. Но он

не хочет вмешиваться.

– Почему? – спрашиваю я с любопытством. Оставим восторженные эпитеты

на совести Чингиза, допустим, что его друг и впрямь настолько силен.

– Он сказал почти то же, что и ты, Карина, – Чингиз смотрит на меня

из зрачков "стандартного программиста". – Что нельзя смешивать настоящий

мир и глубину. Что виртуальность – это новое общество, новая реальность,

мир без государственных границ и языковых барьеров. Нейтральная

территория, как принято говорить. Уголок будущего, тянущийся в наше

время. Глубина выстроит себя сама, ее обитатели решат, что принять, а

что отбросить.

– Молодец ваш друг.

– Какое-то время я подозревал, что ты – лишь одна из его масок, -

признается Чингиз.

Пожимаю плечами. Бывает. Матрица поехала.

– Ты будешь наблюдать за экспериментом? – спрашивает Чингиз после

паузы.

– Буду.

– Мы тоже, – кивает Чингиз. – Над Антоном экспериментов проводить не

собираются. Сегодня назначены лишь три подопытных кролика.

Да, в недрах правительственного сервера Чингиз себя чувствует как

дома. Но я не возмущаюсь, а задаю вопрос:

– И кто они?

– Их тебе демонстрировали. Убийца, который хочет приручить лисенка.

Водитель, совершивший наезд. И еще один убийца, запертый в пустом

городе.

– Ты даже знаешь, что с ними сделают? – спрашиваю я.

– Знаю. Лисенок умрет. Под колеса грузовика снова попадут двое детей.

Убийца найдет умирающую женщину.

– Я их всех видела… – с удивлением говорю я. – Всех троих…

– Наверное, подполковник хочет сделать приятный сюрприз, -

"стандартный программист" улыбается жесткой улыбкой Чингиза. И я вдруг

понимаю – он тоже готовит свои сюрпризы. Чтобы ни говорила я, или тот

здравомыслящий супердайвер, но Чингиз из тех людей, которых невозможно

остановить. Даже если он согласится, что глубина сама примет решение,

это его не смутит.

Он просто объявит себя глубиной.

И будет решать за всех.

– Я вас покину, господа, – произношу я и встаю. Паренек в разговор

так и не встревал – забавляется в углу комнаты со старой головоломкой,

"кубиком Рубика". Антон Стеков печально смотрит на меня, временами

беззвучно вздыхая. Ну а Чингиз в теле "стандартного программиста" -

всего лишь говорящая кукла. – Антон, только один вопрос…

– Да? – скорбно спрашивает Стеков.

– Какого черта вы на все это пошли? Нет, я понимаю, высокие принципы,

антигосударственные настроения, ваша натура анархиста… я прочитала

личное дело. Но на полгода сесть в тюрьму! Зачем вам это?

Вопрос попадает в точку. Стеков начинает мяться, оглядывается на

своих товарищей, и даже, словно бы, немного краснеет.

– За вами еще что-то тянется? – спрашиваю я в лоб. – От чего вы

прячетесь в тюрьме? Другое преступление, или бандиты…

– О Господи, ну что за настырная женщина! – громко вопрошает Стеков.

– Вот почему!

И он щиплет себя за могучее брюхо.

Ничего не понимаю, стою и растерянно взираю на смущенного, а оттого

шумного и немного агрессивного хакера.

– Распустился я в последнее время! – с горечью сообщает Стеков. -

Пузо отрастил, мотоцикл под задницей трещит, девушки в лицо смеются. Ты

бы раньше меня видела, детка, я же стройный был, как молодой тополек! Ну

нет у меня лишней силы воли, как выпью пива, так сразу аппетит

разбирает. Пятнадцать килограммов за год набрал. Даже к врачу пошел, а

тот говорит: полгода строгой диеты… разве ж я выдержу! А тут такая

халява: питание строго по минимальным нормам, между едой куска не

перехватишь, о пиве и забудь…

– Ну ты и крейзи! – радостно орет "сын стандартного программиста".

А Чингиз – тот и вовсе замирает в остолбенении.

Никогда не поверю!

Сесть в тюрьму, чтобы сбросить лишний вес!

– До чего дошло, книги про целлюлит стал читать, калории съеденные на

калькуляторе высчитывал, из бани не вылезал, – продолжает убиваться

Стеков. – Пробежки по утрам, прогулки перед сном… только аппетит

нагуливал…

Тихо-тихо я пячусь к выходу.

Пожалуй, Антон Стеков и впрямь настолько нестандартный человек, что

мог бы сесть на государственную диету…

А если и нет – то он не упустит случая поиздеваться над своими

тюремщиками, высказывая такую версию.

– Психи! – только и говорю я, выскакивая из "Внутренней Монголии"

Антона Стекова.

И запоздало понимаю, что выдала реакцию, достойную шестнадцатилетнего

оболтуса.

Сумасшедший дом. Нет, все мы, проводящие в глубине десятки часов,

немного спятили. Но эта троица – совсем уж крайний случай!

Охранник моим пребыванием в камере Стекова не интересуется. Либо не

знает, что на самом деле там творится, либо получил инструкции не

вмешиваться. В кабинет Томилина я возвращаюсь за полчаса до назначенного

срока.

Почему-то подсознательно я ожидаю увидеть там новые лица.

Каких-нибудь высоких чинов, с натужной улыбкой напяливших шлем перед

входом в глубину и теперь ведущих себя будто дети на конфетной фабрике.

Но Томилин один. Все-таки дело слишком скользкое, чтобы вышестоящие

лица рискнули присутствовать. Попахивает от происходящего экспериментами

на людях, ох как попахивает.

– Садитесь, Карина, – с прежней любезностью подполковник улыбается

мне. Герани на столе уже нет, намеки кончились. – Как ваша экскурсия?

Видел ли он то, что происходило в камере Стекова?

Если хотел, то видел.

Значит, исходить надо именно из этого.

– Более чем полезная, – говорю я, и Томилин на мгновение хмурится.

Пускай покрутит в голове разговор, попытается понять, что же меня

заинтересовало. – Скажите, а что следует предпринять персоналу тюрьмы,

обнаружив проникновение в тюрьму?

– Запросить пост охраны, – мгновенно реагирует подполковник. – Если

следов проникновения не обнаружено, то на любых возможных посетителей не

стоит обращать внимание. Даже если заключенный будет заниматься сексом с

Мэрилин Монро, или беседовать на философские темы с Чебурашкой. Кто

знает, что там напридумывали психологи в "зонах катарсиса"?

Все понятно. Чингиз и Антон – жертвы собственной квалифицированности.

Пока стандартные охранные системы их проникновения не замечают, Томилин

может сколько угодно игнорировать неудобных визитеров.

Другое интересно, что он сделает, если хакер и дайвер учинят в тюрьме

самый настоящий виртуальный бунт? Уж не это ли замыслил Чингиз в

качестве собственного "сюрприза"?

Но это уже слишком серьезный шаг. За такое шестью месяцами не

отделаться. И как бы меня ни раздражало их упрямство, но я мысленно молю

их не делать таких глупостей.

Полковник куда-то звонит, и через минуту в кабинет входит молодой

человек в грязноватом белом халате поверх штатской одежды. Кто-то из

психологов? Или другой вольнонаемный сотрудник? Меня он раздражает, и я

не сразу понимаю чем. Все дело в этой нарочито реальной одежде, несвежем

халате и разболтанном виде.

Ну почему в глубине мы с легкостью готовы выглядеть хуже, чем есть на

самом деле?

– Карина, Денис, – знакомит нас Томилин. Ни званий, ни должностей не

звучит. – Все готово?

– Да, программы введены, – кивает Денис.

Я ожидаю, что мы пойдем в камеры "подопытных". Но Томилин набирает

какую-то команду на терминале, и в одной из стен кабинета расползаются

деревянные панели, открывая огромный экран.

– Карину очень интересует первый этап перевоспитания, – говорит

Томилин. Не то с иронией, не то серьезно… – Карина, с кого начнем? У

нас есть водитель, совершивший наезд на детей, катавшихся по тротуару на

велосипедах. И двое убийц.

Мне не надо уточнять, что это за убийцы.

– Начните с водителя, – говорю я.

Экран будто превращается в окно – огромное окно, открытое в вечерний

город. Обычные московские улицы, только людей немного. Здесь, в глубине,

нет разницы между телеизображением и реальностью – и то, и другое

иллюзорно.

Грузовик, что катится по улице, обычный грузовик с пустым кузовом, с

ободранной краской на кабине и грязным ветровым стеклом, несется совсем

рядом – лишь протяни руку…

– Пускай детишек, Денис, – распоряжается Томилин.

И я чувствую к нему мимолетное уважение. За то, что он не сказал

"пускай фантомы" или "начинай сеанс". Не спрятался за эвфемизмом.

Пускай это трижды нереально, пускай это лишь пляска электронов в

кристаллах микросхем, но для того человека, что отбывает свой срок в

виртуальной тюрьме, происходящее станет настоящим шоком.

1010

Виртуальная камера, которая показывает нам мчащийся грузовик, парит

над машиной. Свет в кабинете Томилина меркнет, и у меня возникает

ощущение киносеанса. Будто я смотрю свеженький голливудский боевик…

один из тех, новомодных, где компьютерные образы самых популярных

актеров всех времен и народов бродят в виртуальных декорациях… где

мужественный Клинт Иствуд стоит плечом к плечу с импозантным Шоном

Коннори и смазливым Леонардо Ди Каприо…интерактивный фильм, где всю

троицу можно усадить в лужу, а победит трогательный Чарли Чаплин…

Но этот фильм не интерактивен. Он режиссирован от первой до последней

секунды. Что бы ни думал водитель грузовика.

– Ведь он совершил наезд в пьяном виде… – говорю я. – Ведь так?

– Он и сейчас нетрезв, – отвечает Томилин. – Для него были оставлены

виртуальные бары.

– Но ведь невозможно повторить ту ситуацию с точностью, – не сдаюсь

я.

– Почему? – удивляется Томилин.

И в этот миг грузовик сворачивает на перекрестке.

Будто отдернули занавес. Вечер сменяется днем. Широкий проспект -

узкой улочкой, где и двум машинам-то не разъехаться. Тем более, что

навстречу бодро несутся несколько легковушек. Грузовик виляет,

дергается, налетая на бордюр и выскакивая на тротуар.

А в нескольких метрах перед капотом едут на велосипедах двое

мальчишек, уже начинающих оборачиваться на рев мотора.

– Оп, – говорит Томилин. Успевает сказать, прежде чем изображение

дергается, переворачивается, начинает кружиться: виртуальная камера

описывает немыслимую кривую, удерживаясь над кузовом грузовика.

Неужели в реальности возможно так выкрутить руль?

Скорость не так уж и высока. Сколь бы ни был пьян водитель, но он

сбросил газ на повороте. Но удар все равно силен.

Капот сминается, втыкаясь в стену здания, грузовик разворачивает, он

крошит стеклянную витрину, наполовину въезжая в продуктовый магазинчик.

И я понимаю: что-то идет не так. Магазин не прорисован полностью,

существуют лишь несколько метров перед витриной, а все остальное – серый

туман, мгла без красок и форм. Из задравшегося вверх капота бьет пар и

сочится бесцветная жидкость.

– Денис, – очень спокойно говорит Томилин, – я же просил…

– Да не мог он успеть повернуть, – отвечает Денис. – Все же

обсчитано!

В его голосе слышится искреннее возмущение. Нет, вряд ли он психолог.

Скорее программист, переводивший расплывчатые указания в цифровую форму.

– Скорость была тридцать четыре километра в час, радиус поворота… -

бормочет Денис. Но Томилин жестом заставляет его замолчать.

А смятая дверь кабины со скрежетом открывается. Скорее вываливается,

чем выходит, водитель. И не глядя на серый туман в глубине магазина

бредет сквозь стеклянное крошево витрины на улицу.

– Камеру сдвинуть! – рявкает Томилин.

Я не вижу, кто исполняет его команду. Возможно у Дениса есть какой-то

пульт, а может быть, нас слушают и другие сотрудники тюрьмы.

Но камера послушно сдвигается с места плывет вслед за водителем.

И я начинаю смеяться.

Это уже не трагедия. Это фарс.

По улице все так же едут автомобили, все так же идут прохожие, не

обращая никакого внимания на воткнувшийся в здание грузовик.

А нераздавленные велосипедисты продолжают ехать, с ужасом озираясь

назад. Они едут на месте, колеса скользят по асфальту, сверкают спицы с

красными кружками катафотов, длинные волосы одного из пареньков полощет

на несуществующем ветру. Лучший в мире велотренажер.

Водитель обходит машину. Подходит к ребятам, смотрит на них,

протягивает руку, словно намереваясь тронуть – и тут же отдергивает.

Достает мятую пачку "Примы", засовывает одну сигарету в рот, но забывает

закурить и кричит:

– Бип! Бип бип вашу мать! Козлы бип! Бип!

То ли он догадался, где камера. То ли это случайность – но он смотрит

прямо на нас.

– Бип! – зло говорит Томилин. – Какой бип включил звуковой цензор?

– Но это же общее требование ко всем государственным учреждениям! -

отбивается Денис.

Водитель, выронивший сигарету, достает другую. Садится на асфальт,

закуривает, глядя на несущихся в никуда велосипедистов.

– Уберите… это, – командует Томилин. – Карина, прошу прощения.

– Бип, – говорю я с улыбкой. Именно "бип" я и хотела произнести.

– Смешно, – соглашается Томилин, когда гаснет экран. – Может быть,

Карина, вы еще объясните, что это значит?

– Да если бы я знала…

На самом-то деле я догадываюсь. И готова поаплодировать Чингизу,

устроившему свой сюрприз. Вот только…

– Наши визитеры изолированы? – спрашивает Томилин Дениса.

– Разумеется! – видно, в этом программист уверен. – Стекова аппаратно

отключили от глубины. А тем двоим задавили каналы. Начисто.

– Ну и какие версии? – спрашивает Томилин.

Ответа нет. И подполковник командует:

– Давайте второго!

– Какого именно?

– Давайте Казакова. Что там у него?

Экран загорается снова. Камера парит в небе, опускаясь кругами, будто

хищная птица, выслеживающая добычу. Бесконечная степь, ломкая сухая

трава, человечек, сидящий на корточках…

Каким бы он ни был преступником, но сейчас это лишь человек

приговоренный к одиночеству. Человек, держащий в руках маленького

грязно-рыжего лисенка.

– Его стоило бы позже… – задумчиво говорит Томилин. – Впрочем…

– У вас ничего не выйдет, – вдруг говорю я.

Томилин оборачивается, выжидающе смотрит на меня.

– Не знаю, почему. Но не выйдет. Вы чего-то не поняли.

– Все дайверы обретали свои способности в результате сильного

стресса, – медленно и убедительно, будто преподаватель тупому студенту,

говорит Томилин. – Случайного стресса! А эти… стрессы… они выверены

и рассчитаны. Они не могут не подействовать.

– Они подействуют, вот только как именно…

– Посмотрим. Придушите эту лису! – поворачиваясь к экрану говорит

Томилин.

Еще минуту ничего не происходит. Заключенный осторожно и бережно

гладит крошечного зверька. Камера опускается совсем низко, заглядывает

ему через плечо, так, что узкая симпатичная мордочка лисички заполняет

пол-экрана.

А потом черные глазки начинают тускнеть.

Лисица тонко пищит, вздрагивает, и вытягивается в длину. Дергается

пушистый хвост.

Человек будто не замечает этого. Рука касается меха, оглаживает

зверька. И едва-едва угадывается в шуме ветра голос.

– Нет.

Ни печали, ни боли, ни ярости.

И ни капли сомнения.

Он не верит в происходящее, этот злодей и убийца. Настоящий, без

всяких смягчающих обстоятельств, злодей…

Не хочет верить.

Не поверит никогда.

Я читала его личное дело. Я знаю, что он убил свою жену. Я знаю, что

он любил ее. И до сих пор, наверное, любит. И себя он осудил куда

раньше, чем люберецкий районный суд…

– Нет, – еще раз говорит заключенный, проводя рукой по тельцу лисицы.

– Нет.

И пушистый хвост вздрагивает.

Стриженная голова опускается, человек касается губами мордочки

лисицы. И крошечный язычок ласково лижет его щеку.

– Она отключена, – не дожидаясь вопроса говорит программист Денис. -

Да нет ее вовсе! В программе оживление не предусмотрено!

На экране – человек гладит лисичку.

– Выключите, – говорит Томилин. И смотрит на меня.

– Будете третьего… катарсить? – спрашиваю я.

– Имеет смысл? – вопросом на вопрос отвечает Томилин.

Я медлю. Я действительно пытаюсь ответить честно. Хотя бы потому, что

кто бы ни стоял за всей этой жестокой пьесой, какие бы амбиции ни кипели

в министерских умах, но для Томилина этот проект – совсем другое. Заслон

на пути преступности, сверкающий меч и надежный щит в руках правосудия,

настоящие стражи порядка, штампованные супермены глубины.

И ради этой цели он без колебаний подвергнет муке преступников.

Без колебаний… но и без радости.

– Он тоже не станет дайвером, – говорю я, наконец. – Он что-то

сделает… я даже не знаю, что именно…говорите, умирающая женщина в

пустом городе? Нет, вряд ли он ее оживит. Скорее – добьет.

– Ее невозможно добить, – почти робко вставляет программист Денис. -

В том-то и дело… этот тип – он маньяк, он обязательно попытается,

но…

– Лисичку невозможно было оживить, – напоминаю я.

– Так в чем дело? – уже не спрашивает, а требует Томилин.

– Я знаю только одного дайвера, – говорю я. – Но разве вам непонятно,

в чем разница? Это же так просто!

– Свобода, – вдруг говорит Томилин. – Бип.

– Способности дайверов – они все исходят из одного, – киваю я. -

Только из одного. Они не терпят несвободы. Потому и могут входить и

выходить из глубины – когда захотят. Поэтому видят лазейки в программной

защите. Вы кого угодно сможете воспитать в своей тюрьме… людей,

которые будут убивать и оживлять программы, к примеру. Но только не

дайверов. Потому что дайвер в виртуальной тюрьме – невозможен.

1011

Наверное, самое обидное вовсе не поражение. Полководец, который

привел армии на поле брани мечтает о победе. Но и к поражению он готов.

А вот к тому, что вражья армия, о которой донесли разведчики, бесславно

потонет при форсировании мелкой речушки, или поголовно сляжет с

банальной дизентерией – к этому не готовятся.

Томилин долго смотрит на меня, прежде чем с неохотой кивает.

– Наверное, вы правы, Карина. Наверное. Но черт возьми, как вы

поняли? Проект готовили серьезные специалисты… кто вы такая, что

сумели понять?

– Кто я? – пожимаю плечами. Вопрос мне задали риторический, но

почему-то я собираюсь ответить.

Кто я?

1011.0

«Лабиринт»

(Алый финал)

Кто я?

Я самая обыкновенная. Девочка компьютерного века. Одна из тех, кто

учился буквам по клавиатуре. Одна из тех, кто рвался из дома не на

улицу, а в сеть. Одна из тех, кто никогда не видел своих друзей. Одна из

тех, кто привык быть кем угодно – вздорной грубоватой Ксенией,

любопытной малолеткой Машей, писателем-детектив-щиком Романом, хакером

Сёмой, солидной и умной Ольгой… меня было так много в глубине…

Я самая обыкновенная.

Просто я здесь живу.

А энергичный и умный подполковник Томилин – работает.

Да пусть я никогда не верила в дайверов! Пусть считала их сказкой. Но

я же знала, о чем эта сказка: о свободе. О людях, которые не теряют себя

в глубине. Не о волшебниках, творящих виртуальные чудеса, а о людях,

научившихся жить в сети.

И пусть теперь я работаю в МВД, пусть у меня есть звание и должность,

но я – гражданка Диптауна.

А уже потом – гражданка России.

– Я самая обыкновенная, – отвечаю я Томилину. – Только я здесь живу.

Понимаете? Это плохо, наверное, что я здесь живу. Я, может, так и

состарюсь в этом теле. И по службе никуда не продвинусь, мне это

неинтересно. Зато я вижу то, чего вы не видите.

Томилин смотрит на Дениса, кивает, и тот быстро выходит. Косясь на

меня… и, вроде бы, с симпатией.

Неужели он тоже доволен, что проект по созданию дайверов провалился?

– Начистоту… – хмуро спрашивает Томилин. – Вы довольны, что все так

кончилось?

– Конечно, – говорю я. – Извините…

– Карина, но вы же понимаете, это ничего не изменит. Государству

нужен контроль над глубиной. И не ради самого государства, ради мирных

граждан, понимаете?

– Нет, не понимаю, – честно отвечаю я. – Ведь мы справляемся сами.

Худо-бедно, но справляемся. Разве в настоящем мире у нас не осталось

работы?

– Мы? – подполковник интонацией выделяет слово.

И я киваю:

– Мы. Те, кто живет в глубине.

– Это ваш настоящий облик? – неожиданно спрашивает Томилин.

Таких вопросов не задают. Даже нижестоящим. Но я снова решаю

ответить:

– Да.

– А у меня – не совсем, – он внезапно улыбается. – Нехорошо

получается… Ну и что вы напишите в отчете?

– Чистую правду, – отвечаю я. – Что ничего, заслуживающего служебного

расследования, в тюрьме не обнаружено… за исключением мелких нарушений

трудовой дисциплины. У меня, правда, были сомнения. Показалось, что в

тюрьму ухитряются проникать посторонние. Но теперь-то я понимаю – это

лишь часть программы перевоспитания осужденных.

Томилин кивает.

– Разрешите идти? – спрашиваю я. – Мне надо заняться отчетом.

– Я завтра буду в управлении, – говорит Томилин. – Со своим отчетом.

В девять ноль-ноль. Насколько я понимаю… согласно правилам хорошего

тона… мне надо показаться вам в настоящем облике.

Это так неожиданно и трогательно, что я с трудом сохраняю

невозмутимое лицо.

Интересно, он мудр и седоволос, или молод и энергичен?

Интересно, конечно…

– Половину ночи я провожу в глубине. А в девять утра еще сплю, -

отвечаю я. – Извините. Конечно, если это приказ…

Томилин качает головой:

– Нет. Не приказ. Не смею больше вас задерживать.

И на какой-то миг мне кажется, будто я вижу его – настоящего. Не

молодого, и не старого. Человека лет сорока, который упрямо учился

работать на компьютере, пытался постичь глубину – не из любви к ней, не

из любопытства, а лишь потому, что был соответствующий приказ. Одинокого

служаку, поднаторевшего в кабинетных играх, но тоже не из любви к ним, а

ради того, чтобы делать свое дело.

Мне даже становится его жалко.

Но жалость – это не то, ради чего я готова просыпаться в девять утра.

– Всего доброго, – говорю я, прежде чем уйти.

Памятник Последнему Спамеру все так же облеплен молодежью. В глубине

много памятников, совсем несложно получить кусочек места и воздвигнуть

там все что угодно. Вот только популярность памятника отследить

нетрудно. Неудачные, возле которых никто не встречается, густо

засиживают голуби, потом зеленеет бронза и крошится мрамор, а под конец

приезжает грузовик из мэрии Диптауна и вывозит неудачное творение на

свалку. Свалка вечна и бесконечна. Длинные ряды никому не нужных

скульптур… страшненькое место.

В общем-то, это конец всего в глубине. Здесь слишком много неудачных

творений. Собранных из сэмплов опер, написанных левой ногой книг,

безумных философских теорий и мертвых картин. Все они уходят в никуда, в

вечное хранение на бесконечных виртуальных свалках.

Но памятник Спамеру жив. И у его подножия очень мало свободных

скамеек. Я нахожу лишь одну, покупаю в ларьке бутылку пива и сажусь -

нарочито посередине скамейки, давая понять, что не жажду случайных

знакомств. Ко мне и не подсаживаются. Мы научились уважать друг друга в

глубине. Без бдительного надзора полиции, без суперменов-дайверов из

МВД. Значит, мы что-то умеем?

Памятники – это место встреч. Мне никто не назначал здесь свидания,

но это единственный памятник, у которого мы встречались с Чингизом.

И я сижу на скамейке. Пью холодное пиво – оно холодное ровно

настолько, насколько это нужно. Смотрю в чистое небо. Когда я была

маленькой, я однажды испугалась неба. Я с родителями была на море, и

однажды, растянувшись на спине, посмотрела вверх. Небо было таким

бездонным и чистым, что я поняла – в него можно упасть. Оторваться от

горячего песка, нелепо взмахнуть руками и полететь вверх – в небо,

которое станет бездной. А над головой закружится перевернутая земля, и

плачущие родители, и задравшие головы зеваки, и качающие ветвями

деревья. Они не упадут в небо, ведь они не знают, что в небо можно

упасть…

Как давно это было. А запомнилось. Вместе с паззлом, который я так и

не смогла собрать. Вместе с первой влюбленностью, первой настоящей

обидой, первым визитом в глубину, первым предательством…

– Разрешите?

Я скашиваю глаза на Чингиза. Киваю, и чуть сдвигаюсь в сторону.

– Наверное, над нами стоит посмеяться, – говорит Чингиз вполголоса. -

Все способности… они ничего не стоят, когда провайдер отключает тебя

от сети. По одной лишь команде из МВД.

– А как ты вошел? – спрашиваю я.

– По старинке. С телефонной линии, – Чингиз садится рядом.

– Я вас не сдавала, – говорю я. – За вами следили с самого начала.

Просто шум поднимать было не выгодно. Поэтому игнорировали… а когда

стало нужно – отключили.

Он кивает. И молчит – хотя я понимаю, как ему хочется задать вопрос.

– А как ты меня нашел? – спрашиваю я. – На мне маркер?

Чингиз качает головой.

– Нет. Я подумал, что встречаться принято у памятников… Дашь

глотнуть?

До палатки с бесплатным пивом – несколько шагов. Но я даю ему

бутылку. И начинаю рассказывать то, что рассказывать не имею никакого

права. То, как не становятся дайверами.

– Спасибо, – говорит Чингиз, когда я заканчиваю свой рассказ. -

Спасибо. Я верил, что ты все-таки на нашей стороне.

– При чем тут я? Я же ничего не делала.

– Делала, – уверенно отвечает Чингиз. – Ты не хотела, чтобы у них

получилось. Может быть единственная из всех, кто наблюдал за

экспериментом – не хотела.

– Ну и что? Мало ли чего я не хочу.

– Глубина – это больше, чем принято думать, – убежденно говорит

Чингиз. – Это не только среда обитания. Это что-то еще. Мы – частички

глубины. Она становится такой, какой мы хотим ее видеть. Если бы все

хотели заполнить улицы штампованными дайверами – это бы случилось. Но

надо было, обязательно надо было, чтобы кто-то из следящих за

экспериментом не желал успеха этой затее…

Смешной он. Взрослый ведь человек…

– Ну хорошо, пускай это все моя заслуга, – соглашаюсь я. – Уговорил.

Чингиз улыбается, и возвращает мне пиво.

– Твой приятель, Стеков, он и впрямь отправился в тюрьму худеть? -

спрашиваю я.

– Бог его знает, – Чингиз пожимает плечами. – Я не всегда понимаю,

когда он серьезен. Он и сам, наверное, не всегда это понимает… Карина?

– Да? – все еще глядя в небо, отвечаю я.

– Из меня никудышный ухажер, – самокритично признает Чингиз.

Не сомневаюсь. На него, небось, еще со школы девицы пачками вешались.

Такие учатся от подруг уворачиваться, а не ухаживать.

– Но виртуальное пиво – это не самое лучшее, что есть на свете, -

продолжает Чингиз. – Можно пригласить тебя в ресторан?

Ух ты… Не было ни гроша, да вдруг алтын… И Томилин, и Чингиз.

– Чингиз, – отвечаю я, морщась. – Хочешь, расскажу историю?

– Расскажи.

– У меня была в детстве игрушка. Паззл. Очень красивый… там был

рыцарь и принцесса… они тянулись друг к другу. Я его собрала… весь.

Только одного кусочка не хватило. Между рукой принцессы и головой

рыцаря. Понимаешь, этот кусочек забыли положить в коробку!

Чингиз молчит.

– Я, наверное, такая принцесса, – продолжаю я. – К кому не потянусь -

ничего не получается. И ты ко мне не тянись.

– Знаю я про этот паззл, – вдруг отвечает Чингиз. Голос его меняется,

становится смущенным, даже виноватым. – Ты в курсе, что все эти мозаики

нарезаются случайным образом, по рассчитанным на компьютере схемам?

– Ну…

– У тебя бывало так, что вместо одного кусочка ты вставляла другой? И

он вроде бы даже подходил… зазор оставался, но крошечный,

незаметный…

– Бывало.

– Так вот, однажды паззл раскроили очень неудачно. Его стало возможно

собрать двумя способами. Если собирать неправильно, то получались щели -

но совсем маленькие, незаметные. А в центре оставался пустой кусочек.

Скандал был чудовищный, не меньше трети купивших паззл собрали его

неправильно, и засыпали фирму рекламациями.

– Врешь? – растерянно спрашиваю я. – Ну не могло так получиться!

– Случайно, может быть, и не могло, – признает Чингиз. – Но фирму

хакнул по сети один молодой и не в меру бесшабашный русский хакер… он

решил пошутить, посидел ночь за расчетами… и вовсе не задумался, что

от этой шутки десять тысяч человек… Честное слово, Карина, потом я

понял…

Как жалко, что виртуальная посуда не бьется!

Я обрушиваю бутылку на голову Чингиза, но он успевает отскочить.

– Ты жалкий, гнусный, бесчувственный, трусливый урод! – я

захлебываюсь в поисках подходящих эпитетов. – Ты!

– Почему урод? – возмущается Чингиз, держась на безопасном

расстоянии. – Карина, честное слово, я раскаиваюсь!

– Знаешь, как я ревела? – кричу ему. – У меня, может, с тех пор

психическая травма!

За нами с любопытством наблюдает весь сквер. Включая прогуливающегося

полисмена. Второй день подряд, на том же самом месте… Вот

позорище-то…

– У меня есть знакомый психоаналитик… – Чингиз ловко уворачивается.

– Карина, ну прости! Я тогда был молодой и глупый!

Я поворачиваюсь, и гордо иду прочь от памятника. Из толпы кто-то

улюлюкает. Чингиз догоняет меня, и жалобно просит:

– Слушай, это ведь было пятнадцать лет назад! Да убей я кого – меня

бы уже выпустили! Карина, чем я могу… искупить?

Останавливаюсь, меряю его взглядом. Говорю, чеканя каждое слово:

– Завтра. В восемь. У моего подъезда. С букетом цветов и, учти, розы