Текст книги "Королева голод (сборник)"

Автор книги: Сергей Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Хрипя от ярости и размахивая руками, чудовище спустилось вниз. Внезапно болото зашевелилось. Так, словно дремавший под землей великан пытался выбраться на поверхность. Кусты и кочки окутал призрачный голубой туман.

– Перстень! – ревел Бельский, погружая руки в черную торфяную жижу. – Мой перстень!

Туман сгустился, приняв форму человека в арестантской одежде. На исхудавшем лице призрака жили только одни глаза, которые, не отрываясь, смотрели на полковника.

– Ты?! – Бельский отступил на шаг, но за его спиной из болота уже поднимался второй призрак. – Ты давно умер и сгнил! Тебя нет!

Прозрачные пальцы привидения впились в плечи полковника, а из болота продолжали подниматься худые фантомы в серых робах. Они окружили Бельского тесным кольцом.

– Сгиньте, исчезните! – демон затравленно кружился по болоту, вздымая тучи брызг. – Вас не существует!

Призраки не отвечали. С молчаливой сосредоточенностью они навалились на своего мучителя. Тот упал и завыл, барахтаясь в грязи. Через минуту вой сменился булькающими звуками. Голубой туман начал бледнеть, а когда он рассеялся, от полковника осталось только несколько пузырей на глянцево-черной поверхности болота.

* * *

– Не понимаю, товарищ майор, – Потапов отряхивал испачканные в грязи брюки. – Как вы обо всем догадались?

Сергеев с трудом вскарабкался на сиденье и сжал руль.

– Особой эрудиции не потребовалось. Сначала мне показались странным просто-таки маниакальное желание полковника найти перстень. После убийства директора музея и Вощилина все стало проясняться. О том, что Даниилу Макарову известна история садиста Малюты, знали только я и Бельский.

УАЗ, подпрыгивая на стыках плит, ехал к городу.

– Само собой мне не давала покоя странная, почти мистическая гибель черного копателя и сбежавших зеков, – продолжал Сергеев. – Как-никак, а все они были в хорошей физической форме.

– Да уж, – кивнул Леонид, касаясь пальцами повязки. – До сих пор голова трещит.

– Несмотря на это, убийца справился с ними играючи. Все окончательно стало на свои места после того, как я прочитал в книге о том, что в шестнадцатом веке многие носили два имени – христианское и мирское.

– Что из этого?

– Главного царского опричника Малюту Скуратова звали еще и…

– Григорием Бельским! – радостно воскликнул пораженный собственной догадливостью Потапов.

– Именно. Григорием Лукьяновичем Бельским. В поисках медного кабеля Вощилин случайно наткнулся на могилу Скуратова-Бельского. Царского опричника и сотрудника ОГПУ в одном лице.

– И вы верите в то, что мы действительно сражались с самим Малютой Скуратовым?

– Ты ведь сам все видел.

– Видел, но…

– Можешь сомневаться, Леня, но сути дела это не меняет. Демон искал перстень, талисман, которого его лишили после убийства в тридцать седьмом. Больше суток водил нас за нос. Спровоцировал самоубийство Лукошина, узурпировал его должность, – Сергеев свернул во двор РОВД и затормозил. – Пойдем-ка, посмотрим, что творится в отделе.

– А как вы догадались устроить ему ловушку? – не отставал Потапов. – И почему были уверены в том, что она сработает?

Майор остановился у двери райотдела и улыбнулся сержанту.

– Черное и белое, мой друг. Инь и янь. Плюс и минус. А еще и… Отдел кадров областного управления.

– Хм… Не врубаюсь.

– Бывает. Мир находится в состоянии гармонии только благодаря системе противовесов. Каждому виду зла противостоит определенный вид добра. Вот я и решил, что с демоном смогут справиться только его безвинно замученные жертвы. Что касается уверенности, то ее не было. Пришлось рисковать.

– А отдел кадров?

– Дорогуша, заподозрив Бельского, я позвонил в отдел кадров. О самоубийстве Лукошина там и понятия не имели, а новый начальник будет направлен к нам только завтра. Врубился?

Оставив сержанта размышлять над своими словами, Сергеев вошел в отдел. Дежурный вскочил со стула.

– Смирно! Товарищ майор, за время вашего отсутствия происшествий…

– Вольно, – махнул рукой Сергеев. – Значит, ничего не произошло?

– Так точно, – растерянно пробормотал дежурный, глядя на измочаленную фигуру майора.

– Вот и отлично, – констатировал Сергеев. – Будет надеяться, что смуте пришел конец.

Иисус непримиримый

Сумасшествие – штука коварная. Может прийти к любому. Причем неожиданно и в любом обличье. Ваню Кароля, известного в райцентре гомосексуалиста шиза посетила глубокой ночью. Кароль проснулся от того, что заскрипели пружины его кровати. Не открывая глаз Иван пробормотал «Отстань, Боря!», а когда не получил ответа, все-таки разомкнул сонные вежды. На крае кровати сидел Христос. В рваном хитоне, со следами избиения на лице и терновым венком на голове.

– За это ли я умер на кресте? – поинтересовался Спаситель, одаривая Кароля строгим взглядом. – Я тебя, скотина, спрашиваю!

– Господи, я…

– Заткнись, мерзкий гомик! Я пришел, чтобы спасать нормальных мужиков, а не ублюдков вроде тебя, которые крутят волосатыми задницами в надежде на то, что кто-то соизволит их осеменить!

– Прости, Господи! – Кароль сел на кровати и молитвенно сложил руки. – Я заблуждался!

– Простым «прости» ты от меня не отделаешься! – Иисус встал и посмотрел на Ванечку снизу вверх. – Гореть тебе в аду, если конечно…

– Что? Я готов выполнить все, что ты скажешь!

– Вот это другой разговор! – Спаситель сел и фамильярно хлопнул Кароля по плечу. – Накажи того, кто совратил тебя. Покажи кузькину мать своему любовничку!

– Борьке?

– Ему. Разве он не достал тебя своими стишками?

– Я разобью этому уроду морду, Господи!

– Мало, дружище, – покачал головой Иисус. – Я подыхаю из-за вас на Лысой горе, меня лупят плетьми легионеры, предает Пилат, а твой мерзкий Борька отделается простым мордобоем? Где справедливость, Ваня?

– Я прозрел, Господи! Мне следует…

– Да, сын мой. Убить. Выпустить ему кишки.

– Понимаю…

– Прозрел ли ты настолько, чтобы я мог удалиться со спокойным сердцем?

– Да!

– Тогда – оревуар!

Иисус улыбнулся, показав ряд искривленных желтых клыков, влез на подоконник и, расправив черные, перепончатые крылья исчез в ночи. Кароль тут же уснул…

– Кто я? Что я? Только лишь мечтатель, синь очей утративший во мгле, – хриплый голос за стеной звучал нарочито противно. – Эту жизнь прожил я только кстати, как и все другие на земле…

Иван попытался оторвать голову от подушки, но она оказалась настолько тяжелой, что приподнялась меньше чем на сантиметр.

– Бо… Борис, чтоб тебе сдохнуть! Заткнись!

– И тебя целую по привычке, – Борис Чуркин сунул в комнату свою помятую, но тщательно выбритую круглую рожу. – Потому, что многих целовал. Чего тебе, Ванюша?

– Сказал же: заткнись!

– И, как будто зажигая спички! – Чуркин специально поднял голос и последней строкой четверостишия буквально оглушил Кароля. – Говорю любовные слова! Чем тебе не нравится мое пение, милый?

Иван наконец-то собрался с силами и, в мужественном рывке, сел на кровати.

– Голова раскалывается. Есть похмелиться?

– А то, как же! – Борис исчез и спустя несколько секунд торжественно внес в комнату, наполненную до половины стограммовую рюмку. – Кто ж о тебе позаботится, как не я? Выпей, Ваня, сразу полегчает! Может огурчика малосольного сообразить?

– Какой к черту огурчик?! – Кароль одним ударом выбил рюмку из рук любовника. – Что это? Во рту только поганить. Бегом в магазин. Одна нога здесь – другая там!

– Грубо, – констатировал Борис, усаживаясь на кровать. – Ты, Ваня, невоспитан, очень груб. Настоящее животное и… Это мне нравится!

Чуркин неожиданно навалился на Кароля и, осыпая его шею жадными поцелуями, заставил лечь. Пухлая ручонка старого гомосексуалиста скользнула по промежности партнера, погладила живот, возвратилась обратно, чтобы исследовать межноговое хозяйство Ивана досконально.

– Я хочу тебя, Ваня! – задыхаясь от страсти, шептал Борис. – Если бы ты только знал, как я… тебя… хо-о-о-чу-у-у…

Возбуждение, охватившее Кароля, боролось с тяжелейшим абстинентным синдромом. Победил синдром. Иван столкнул Чуркина на пол и тот, падая, сбил стоявшие у кровати пустые бутылки.

– Потом! – крикнул Кароль, одергивая свитер. – Потом, я сказал! Сейчас настроения нет…

Растерянный и несчастный Борис поднялся.

– Скотина! Тебе бы только нажраться…

– Брось, Боря, не обижайся на меня дурака, – Иван протянул руку и нежно потрепал дружка по седому стриженому загривку. – Ты же знаешь: мне на улицу нельзя. Соседи увидят, толки пойдут. Эх, почему мы не живем в цивилизованной стране, где сексуальные меньшинства имеют равные права со всеми остальными? Что плохого в чистой и преданной мужской любви?

– Что плохого? – эхом повторил Чуркин, жалобно всхлипывая.

– Ну, так метнешься в «Гастроном»? По рюмочке выпьем, видик посмотрим. Твою любимую киношку. Ну, с теми мальчишками, что разные разности вытворяют…

– Правда? – ожил Чуркин. – Правда?!

– Конечно, – Иван порылся в кармане брюк и дал деньги на выпивку. – Давай, шалун! Спеши, пока я не остыл!

Борис быстро оделся, чмокнул Кароля в небритую щеку.

– И золотеющая осень, в березах убавляя сок, – донеслось из коридора. – За тех, кого любил и бросил, листвою плачет на песо-о-ок! Я скоро, милый!

Дверь захлопнулась.

– Достал со своим Есениным! – Иван проковылял в ванную, открыл кран и без особой охоты размазал воду по щекам. Опираясь руками на раковину, пожелтевшую от времени и отсутствия должного ухода, он долго смотрел на свое отражение. Слегка одутловатое, отмеченное множеством бурлящих внутри страстей лицо сорокадвухлетнего мужчины.

– Надо что-то делать, – Кароль прошелся по комнате заглянул под стол. – Черт, куда подевались ботинки?

Отыскать нужный предмет на жилплощади Чуркина было непросто. Увлеченный Есениным и другими небесно-цветочными темами, Борис не ставил вынос мусора во главу угла. В углах пылились груды пожелтевших газет. На подоконниках теснились пустые бутылки самых разных форм и размеров, кровать прогибалась под тяжестью старой одежды, а залежи картонных ящиков на антресолях грозили в любой момент рухнуть и погрести под слоем утиля нерадивых жильцов.

Ботинки нашлись. Они почему-то оказались наверху вешалки, там, где нормальные люди обычно кладут шляпы. Обувшись, Кароль намылил щеки, поскреб их лезвием и, надев чистую сорочку, уселся возле телевизора. Нажал кнопку пульта. Когда на экране появилось хорошо знакомое лицо ночного визитера, Ванечка в испуге подался назад и рухнул вместе с креслом на пол.

– Ты собираешься пить с ним водку?! – прошипел Иисус. – Ты успел забыть о том, что обещал мне?!

– Нет, Господи! Как ты можешь во мне сомневаться? – Кароль на четвереньках выбрался на кухню, отыскал в навесном шкафчике самый большой нож и вернулся назад. – Смотри! Я готов…

Иван осекся. Телевизор был не просто выключен. Его штепсельная вилка даже не была воткнута в розетку.

Из коридора донеслись шаги возвратившегося из «Гастронома» Бориса. Он влетел в комнату и, небрежно смахнув стола стопку потрепанных порнографических журналов для гомосексуалистов, поставил бутылку водки.

– Одну секундочку, Ваня, без меня не начинай.

– Ага, – Кароль услышал, как щелкнула задвижка в ванной, встал и спрятал нож за спиной. – Не начну.

Борис вошел в комнату и улыбнулся, демонстрируя ярко накрашенные губы.

– Как тебе моя новая помада? Веришь ли, купил всего за…

– Во имя Отца!

– Что?

– И сына…

Иван двинулся на любовника, а когда их разделяло меньше метра, вытянул руку с ножом вперед. Борис попятился.

– Что ты…

– И святого духа! – Кароль вонзил лезвие в пухлый живот любовника, вытащил нож и повторил процедуру. – Аминь!

Чуркин со стоном рухнул на пол, несколько раз дернулся и затих. Залпом проглотив стакан водки, убийца рассовал по карманам плаща документы и деньги, напялил на голову кепку покойного Бориса и тихо вышел из квартиры. Он вдыхал полной грудью осенний воздух. Впервые в жизни Кароль точно знал, чего хочет и куда идет. Его стопы направлял сам Господь.

Дом, на окраине города ничем не выделялся среди таких же унылых, наводящих своим серым цветом на мысль о самоубийстве строений. Соседи видели, что в жилище женоподобного Артура Силича вечерами собираются подозрительные личности, но об истинных масштабы оргий знали лишь сам хозяин, да посвященные, вроде Кароля.

Ванечка без стука распахнул дверь ногой. Обнаженный до пояса Силич не сразу заметил гостя. Он сидел на коленях у своего активного партнера и нашептывал ему в ухо, какие-то ласковые слова. В прежние времена такая сцена вызвала бы у Кароля чувство умиления. Теперь он едва сдержал себя от того, чтобы не плюнуть.

– Эй, Артур, оставь на время телячьи нежности. Сгоняй за водкой.

– Ах, это ты Ваня! – пропел Силич цыплячьим голоском евнуха. – А почему один без Борюсика?

– Ящик возьмешь, – Кароль проигнорировал вопрос дружка. – Чтоб на всю компанию хватило. А заодно и оповести всех, по своей голубиной почте, что я гуляю.

– Придется на машине. Мне ящик не дотащить. А что у нас за праздник?

– Узнаешь. Обязательно узнаешь.

Через два часа в доме Силича собралась вся голубая богема города. Подвыпившие гомосексуалисты парочками уединялись в укромных уголках и предавались веселью по полной программе. Каролю пришлось отбрить нескольких слишком уж назойливых ухажеров. Он чувствовал, что скоро перестанет контролировать себя и вышел на крыльцо. «Фольксваген» Артура стоял во дворе. Найдя полную канистру в багажнике, Иван старательно полил все углы дома бензином, плотно запер ставни и подпер входную дверь лопатой. Зажигая спичку, он поднял глаза к усыпанному звездами небу.

– Смотри, Господи! Я выполняю твою волю!

Служитель дьявола

Противостояние религии и власти в деревне подходило к концу. Настоятеля вызвали в сельсовет, где председатель Лешка Батура предложил в двадцать четыре часа освободить две небольшие комнаты на втором этаже церкви. Возможно, священник Иван Мартынов так и поступил бы. Однако сообщение о том, что утром храм лишится трех своих куполов, повергло священника в смятение и он решил:

– Коль церковь обезглавить решили, пусть сначала меня убьют.

Иоанн попытался уговорить жену уйти, но та категорически отказалась. Всю ночь отец и матушка молились, умоляя Господа образумить тех, кто готов был свершить великое кощунство.

Наступило утро и едва солнечные лучи коснулись позолоченных крестов, послышались крики и хохот. В авангарде входившей во двор толпы шли несколько человек, которые несли толстые веревки и лестницы. Председатель Батура с красным после ночной попойки лицом, одетый в лучшую из сорочек, чистые штаны и собранные для пущего шика в гармошку сапоги, подзадоривал толпу.

Вид священника в полном парадном облачении привел незваных гостей в смущение и заставил остановиться у ворот. Но длилось это меньше минуты.

– Гляньте-ка, поп еще здесь! – с насмешкой и вызовом воскликнул Батура. – Пора, батюшка, на новую квартирку съезжать!

– На Соловки!

Ободренные атеисты теперь уже уверенно вошли в церковный двор. К стене храма была приставлена первая лестница, по которой начал карабкаться один из смельчаков. Мартынов спустился с крыльца. С каменным лицом он преградил путь Батуре, тащившему вторую лестницу.

– Стой, председатель, тебя же в этой церкви крестили!

– Плевать мне на твое крещение! – Алексей бросил лестницу на землю и отвесил батюшке пощечину. – И на бога твоего, поповская морда, тоже плевать!

Лицо Мартынова побагровело.

– Дьяволу хочешь служить?!

– А хоть бы и ему! Бога все равно нет, так может хоть дьявол на службу примет. Где ты? – Батура поднял глаза к небу. – А-у-у! Дьявол, отзовись!

– Не здесь, тварь! – закричал священник, наступая на председателя. – Не смей делать это здесь!

– Эй, поп, ты чего? – Батура попятился. – Я – представитель законной власти!

Кулак священника, позабывшего о библейской заповеди «второй щеки», сбил представителя законной власти с ног.

– Ну, сука, теперь молись! – поднимаясь, председатель вытащил заткнутый за ремень наган. – Есть постановление, чтоб без суда и следствия!

– Молюсь! – Иоанн с достоинством перекрестился. – И за тебя молюсь, Лешка. Только это бесполезно!

Батура нажал на курок. Пуля ударила священника в плечо, заставив его повернуться на девяносто градусов. Он, однако, удержался на ногах. Вторая пуля угодила в грудь. Иоанн рухнул на живот, но нашел в себе силы перевернуться на спину. Небо, в которое он смотрел затуманенными болью глазами, заслонила голова Батуры.

– Вот так, поп. Думал я с тобой цацкаться стану? Нет! Только так, а не иначе!

– Не думал, – прохрипел настоятель. В углах его рта раздувались и лопались розовые пузыри. – Думать тебе, ирод, надо…

– О чем, поповская твоя душа? – Батура опустился на корточки и приставил ствол нагана к виску Мартынова. – О чем мне думать?!

– О том, что он придет за тобой!

Батура жестом подозвал к себе одного из подчиненных и указал на окно второго этажа, в котором белело бледное, как мел лицо жены Мартынова.

– Возьми пару хлопцев. Побалуйтесь с попадьей напоследок.

– А потом?

– Обоих во дворе зароете. Усек?

Этим вечером Батура напоминал короля, пирующего в окружении своей свиты. В бревенчатом, украшенным красным флагом здании сельсовета пили и закусывали. Говорили, захлебываясь от радости и не слушая друг друга. Подогретое самогоном веселье становилось все непринужденнее. Батура усадил к себе на колени рыжую деваху, выполнявшую обязанности уборщицы, а по совместительству – штатной проститутки, которая в поте лица обслуживала борцов с мировой контрреволюцией.

– Что же он не приходит за мной? – поинтересовался председатель у рыжей. – Или мне самому его искать?

– Кого, милок? – девица улыбнулась, демонстрируя выбитый кем-то из ухажеров зуб. – Ты уже нашел, кого хотел. Пойдем в соседнюю комнату…

– Дура! – Алексей сбросил девку с коленей, резко вскочил и отшвырнул табурет ногой. – Что ты в этом понимаешь?! Все дураки и сволочи!

Никто из пирующих не обратил внимания на разгневанного председателя. Обводя компанию испепеляющим взглядом, Батура пристегнул к поясу ножны с шашкой, проверил сколько патронов осталось в барабане и, выйдя на ночную улицу, зашагал в конец деревни. Он поднялся на холм, посмотрел на крыши домов. Церкви отсюда видеть не мог, но интуитивно чувствовал: кресты по-прежнему торчали из груды кирпичей, бревен и досок, указывая в небо, как пальцы мертвеца, проклинающего своих убийц.

Неожиданно до слуха Батуры донеслось шлепанье грязи под чьими-то ногами. Тот, кто должен был показаться из-за поворота дороги, человеком не был и Алексей с ужасом решил, что сейчас увидит того, с кем так хотел встретиться. Луна выскользнула из-за туч. Батура засмеялся. На середине дороги стояла худющая дворняга. Она с удивлением уставилась на человека своими большими и грустными глазами.

– Дьявол! Вот и получи дьявола! Ха-ха-ха! – председатель развел руками. – Чего остановился, дурак? Подходи поближе!

Пес с сомнением посмотрел на человека и попятился.

– Ну же! У-тю-тю!

Собака, наверное, решила, что все-таки получит от Батуры хоть что-то съестное и начала медленно приближаться.

– Ты не дьявол, – пальцы Алексея сомкнулись на эфесе шашки. – Тогда почему бродишь тут ночью, а бандюга?!

Дворняга замерла в нескольких шагах от Батуры. Чувство осторожности взяло верх над голодом, но было уже поздно. Человек взмахнул шашкой. В свете полной луны тускло блеснула сталь. Пес не успел даже взвизгнуть. Его отделенная от тела голова плюхнулась в грязь, а из обрубка шеи ударил фонтан крови. Сапог Батуры опустился на подрагивающее в конвульсиях тело.

– Вот так, поп. Только так, а не иначе.

Батура наклонился, чтобы вытереть испачканное в крови лезвие о шерсть пса и вдруг услышал треньканье балалайки.

– Это еще что за…

На обочине дороги сидел старик. Он тряс своей жиденькой бороденкой, а пальцы с длиннющими ногтями старательно били по струнам. Стопы босых, покрытых грязью ног постукивали по земле в такт мелодии.

Чтоб свергнуть гнет рукой умело-ой,

Отвоевать свое добро-о,

Вздувайте горн и куйте смело-о

Пока железо горячо-о!

Батуре много раз доводилось слышать «Интернационал» и петь его самому, но впервые гимн трудящихся исполнялся перед ним под аккомпанемент балалайки. Председатель уставился на старика, а тот улыбнулся и кивнул головой.

– Наше вам с кисточкой! Не спится, большевистская морда?

– Не… Не спится… Как смеешь так говорить со мной, мразь?!

– Ну, пошутил, – старик отшвырнул балалайку и прикрыл лохматую голову руками. – Пошутил, гражданин председатель. Так будем ковать пока железо горячо или погодим маленько?

Батура понимал, что старик нисколечко его не боится, а его жест с прикрытием головы руками – не более чем издевка. Из-под неопрятных косм седых волос серебристо сверкнули глаза. Старик опустил руки и строго посмотрел на Алексея.

– Сам же ко мне путь-дороженьку искал. Так чего ж теперь нос воротишь, поганец?

– Да как ты смеешь?! – рявкнул Батура, вскидывая шашку. – Кто такой? Откуда?!

Ответа он дожидаться не стал. Лезвие должно было впиться точно в середину седой головы балалаечника, но вместо этого рассекло пустоту. Алексей по инерции двигался вперед и шлепнулся на землю, поранив о шашку щеку. С минуту он лежал, ожидая услышать треньканье балалайки, но вокруг было тихо. Батура сел и почувствовал как по позвоночнику скользнула ледяная змея холода. Балалаечник не терял времени даром. Его голова теперь оказалась на шее пса. Жуткий гибрид улыбнулся Батуре и виляя хвостом приблизился. Подернутые серебром глаза изучающе смотрели на Алексея.

– Кажется, хотел служить мне? – хрипло прокаркал монстр.

– Ты… Ты существуешь?

– А разве убитый поп не предупреждал о том, что я приду за тобой?

– Да. Но я не ожидал, – Батура почувствовал, как улетучиваются остатки воли. – Не ожидал, что так быстро.

– А че тянуть-то? – человек-пес приблизился к Алексею вплотную, улегся в грязь и положил голову человеку на колени. – Дорога дальняя. Пора выступать.

– Да. Конечно.

– Тогда доставай свой револьвер.

– Понимаю, – Батура выполнил указание. – Что дальше?

– Сунь его к себе в рот.

– Зачем? – председатель почувствовал сильное головокружение. – Зачем, о Боже?!

– Затем, что надо отвечать за свои слова и разевать пасть, только тогда, когда тебя об этом попросят! – прорычал демон. – Действуй, иначе я помогу тебе!

Язык Алексея коснулся стали ствола, а палец надавил на курок. Через минуту пороховой дым рассеялся. Монстр исчез в его клубах. На пустынной ночной дороге остались лежать председатель и собака с отрубленной головой.

Ботинок

Возможно, спасение было в том, чтобы добраться до угла коридора. Возможно, его не существовало вовсе. Впрочем, рассуждать о вариантах и строить планы Платон Дашутин не мог. Не тот случай. Когда за тобой гонится монстр и ты, пытаясь скрыться от него, оказываешься в незнакомом месте, дела не просто плохи, а очень и очень хреновы. Безнадежны. Примерно такие мысли бились в голове Платона, вихрем несшегося по узкому проходу, образованному громадными, уставленными обувью стеллажами. Если это помещение и было всего лишь обувным магазином, то, пожалуй, самым большим в мире. Пластиковые стеллажи уходили под потолок. Точнее, их верхняя часть терялась в ярком свете люминесцентных ламп, развешанным по всей площади потолка магазина-гиганта.

За отчаянным бегом Платона наблюдали со своих полок все представители рода обувного.

Женские туфли, на шпильках и без. Мужские полуботинки с квадратными, заостренными и полукруглыми носами. Ковбойские сапоги на «молниях». Высокие, полюбившиеся проституткам сапожки белой и розовой кожи. Кроссовки на толстых каучуковых подошвах, «вьетнамки» с резиновыми, образующими крест полосками и великое множество всего, что изобрело человечество для того, чтобы сделать жизнь своих ног максимально комфортной.

Больше всего Платона беспокоили домашние тапочки. В отличие от остальных обувных изделий многие из них имели круглые, выпученные глаза и улыбающиеся рты. По замыслу своих создателей тапочки должны были походить на забавных зверушек. Щенков и котят. Возможно, в обычной жизни так и было. Однако в данный момент они выглядели маленькими, но смертельно опасными чудовищами, которые только ждали удобного момента, чтобы покинуть полку, в прыжке погрузить мелкие, острые как иглы зубы в плоть беглеца и с причмокиванием начать пить его кровь.

Дашутин боялся оборачиваться по двум причинам. Во-первых, он потерял бы драгоценное время, а во-вторых, не горел желанием видеть гнавшееся за ним создание. Для того, чтобы напустить в штаны, было необходимо и достаточно металлического пощелкивания, слышавшегося позади. Что касается штанов, то Платон обмочил их в первые секунды этой безумной гонки. Теперь они успели подсохнуть.

Спасительный поворот был совсем близко, когда щелканье позади стихло. Нет, не стихло, поскольку такой термин предполагает постепенность. Не стихло, а резко оборвалось. Осторожный Платон не сразу остановился. Он перешел с бега на шаг только после того, как преодолел еще один квартал обувного чудо-города.

Взвесив все «за» и «против» медленно повернул голову. Никакого намека на погоню. Кожа лица ощутила дыхание сквозняка. Дашутин улыбнулся. Его надежда на то, что поворот означает избавление от кошмара, оправдалась. Сбросив скорость до степенного, прогулочного шага, он осмотрел свои брюки. Подсохшее пятно возле ширинки осталось, но заметить его мог только очень внимательный наблюдатель. Заключительным аккордом выхода из кошмара стало придание сбившемуся набок галстуку правильного положения. Строго перпендикулярно полу. На практике получилось почти параллельно нависавшему над ремнем животу.

Мысленно пообещав себе заняться бегом трусцой и ограничить потребление пива, Дашутин свернул за угол.

Прохладный поток воздуха исходил не от двери, как надеялся Платон. Его источником был огромных размеров вентилятор, покачивающийся на тонкой ножке рядом с прилавком продавца. Услышав шаги Дашутина, симпатичная блондинка в розовом форменном халатике перестала резать упаковочную бумагу на одинаковые прямоугольники, отложила в сторону нож и приветливо улыбнулась.

– Выбрали себе что-нибудь?

– К сожалению, нет, – Платон развел руками. – Выбор столь широк, что у меня просто разбегаются глаза. Загляну в другой раз. Не подскажете где здесь выход?

– Что вы! – всплеснула руками блондинка. – Мы не отпустим вас просто так из нашего чудесного магазина. Сию же минуту подберем что-нибудь подходящее. По цене и размеру.

– Я же сказал: в другой раз.

– Простите, но…

Девушка нахмурилась и, подняв руку, указала на ноги, Платона.

– Абсолютно невозможно. Что подумают о нашем заведении другие покупатели, если увидят, как вы покидаете магазин босиком?

Дашутин посмотрел на свои ноги и похолодел. На нем не было даже носков. Розовые от смущения, привыкшие к дорогой обуви ступни, с сиротским видом выглядывали из-под отворотов брюк.

– Теперь понимаете, что вам жизненно необходимо купить у нас пару обуви? – продолжила девушка, выделив голосом слово «жизненно». – Если вас не устраиваю я, как продавец-консультант, можно пригласить хозяина. Уж он-то сможет убедить такого привередливого клиента сделать покупку.

– Не надо хозяина, – сдался Платон, поднимая руку – Я готов купить вон те симпатичные полуботинки.

– Поздно! – блондинка схватила с прилавка нож и вонзила его в пластиковую поверхность с такой силой, что рукоятка завибрировала. – Если каждый мудак начнет корчить из себя принцессу на горошине, магазин прогорит. Решено: я приглашаю хозяина!

Не дожидаясь от изумленного хамством Дашутина ответа, консультанша скрылась за сиреневой, собранной в складки ширмой. Оттуда донеслось невнятное бормотание и поскрипывание.

Появившаяся из-за ширмы блондинка с видом конферансье, подающего команду раздвинуть занавес, взмахнула рукой. Занавеска пошевелилась и вдруг вздыбилась так, словно из-за нее должен был выехать танк. Платон попятился. Он точно знал, кто сейчас появится. Самые худшие опасения подтвердились. Кошмар вернулся во всем своем диком великолепии. Хозяином гигантского обувного магазина был черный полуботинок. Блики ламп играли на глянцевой поверхности чудовища размером с бегемота. Ботинок был абсолютно новым, но подошва отслоилась, обнажив ряд блестящих гвоздей. Знакомое пощелкивание возобновилось. Гвозди-зубы желали отведать тела Платона. Отталкиваясь от пола заостренными, похожими на щупальца концами шнурков, ботинок с неуклюжей грацией двинулся на Дашутина, смев по пути прилавок вместе с блондинкой. Высовывавшаяся из-под подошвы голова девушки металась из стороны в сторону.

– О-о-о! – стонала она, оскаливая рот в гримасе страсти. – Какой ты большой и тяжелый! Придави меня, черный жеребец, всем весом! Расплющи свою маленькую шалунью!

Блондинке удалось освободить руку. Она поймала конец болтавшегося шнурка и, сжав его ладонью, сунула в рот. Наслаждение оральным сексом было недолгим. Ботинок внял мольбам девушки раздавить ее. Оттолкнувшись от пола свободным шнурком-щупальцем, кожаное чудище повернулось вокруг своей оси. Раздался хруст костей. Мокрый от слюны блондинки конец шнурка окрасился в красный цвет, хлынувшей изо рта крови. Дергаясь в агонии, девушка продолжал обсасывать шнурок и издавать томные вздохи. Платон завопил от ужаса, нелепости этой сцены и твердой уверенности в том, что следующим на очереди у ботинка-убийцы будет он…

Вопль – лучший способ вырваться из липких объятий кошмара. Опыт Платона Дашутина стал ярким тому подтверждением. Магазин, раздавленная девушка и чудовищный ботинок исчезли. Их сменил привычный Дашутину интерьер его спальни в загородном доме. Обычно в таких случаях принято применять формулу «не сразу понял, где находится», но Платон всегда славился своим умением в предельно сжатые сроки адаптироваться к любой ситуации. Он быстро смекнул, что к чему. Сев на кровати, обвел взглядом комнату и с облегчением вздохнул. Волны кошмара схлынули. Обрывками, зацепившимися за острые верхушки утесов яви, было мокрое, дурно пахнущее нижнее белье, капли холодного пота на лбу и… ботинок – миниатюрная копия гонявшегося за Платоном монстра. Он идиллически стоял на журнальном столике и поблескивал черными боками, отражая багровый свет затухающего камина.

– Сволочи, – Дашутин был настолько измотан кошмаром, что в обращенной к ботинку и его хозяину речи чувствовалась не ярость, а просто усталость. – Какие же вы сволочи!

Модный полуботинок принадлежал коллеге и главному конкуренту Платона по цеху столичных экстрасенсов и колдунов Арсентию. Просто Арсентию. Этот верзила двухметрового роста считал, что фамилия не добавит блеска его и без того сверкающему имиджу. Считал и досчитался.

Не далее как вчера вечером Дашутин перевез ботинок, свидетельство своей новой победы в загородный дом, вместе с несколькими экземплярами газеты «Непознанное», где сообщалось о безвременной кончине известного кудесника. Всего неделю назад конкурент Платона не просто чувствовал себя на все сто, а мог бы служить наглядным пособием для пропаганды здорового образа жизни. Проблемы начались три дня назад, когда чудо-доктор, излечивший не менее тысячи москвичей, вдруг почувствовал общее недомогание и острую боль в голени правой ноги.