Текст книги "Волчья хватка. Книга 1"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Он ещё чувствовал в себе силу и упорство продолжать второй тур братания до конца, пока теневая стрелка солнечных часов не покажет условленное время. Он не собирался уступать и снижать планку азарта и одновременно ощущал, как теряет инициативу, отдаёт её свободному, безременному Колеватому, а при братании не принято тянуть время – напротив, следует зарабатывать очки, ковать победу в третьем периоде.

Отец предупреждал: как побратался, так и посечешься…

Ражный знал, как можно взять поединщика и без пояса, смирить его и держать сколько угодно; и левая рука, наученная этому приёму с юности, с трудом выстаивала против искушения, поскольку ещё не пришло время сечи, а в братании эта хватка была запрещённой.

Колеватый все больше увеличивал напор, отрабатывал упущенное в начале раунда и опять сменил тактику – сам лез в руки, сам толкал шею в клещевину локтевого сгиба, зная её толщину и крепость, давал выдрать пару клочков из рубахи и, будто смеясь, выворачивался. Левое ухо у него уже было надорвано, по горлу и груди сбегали капли крови и больше его раззадоривали. Он пропустил несколько прямых ударов по корпусу и один в челюсть, заставивший его отскочить, чтобы не упасть, однако Ражный не прочитал замысла соперника, на секунду утратил бдительность, сделал мощный рывок на сближение, попытку встать в позицию братания с захватом ноги и открыл правый бок…

Если бы поединщик ударил прямым – доломал бы остатки рёбер и размозжил печень. Но удар пришёлся боковой, из неудобного положения, хотя и этого хватило, чтобы сбить с ног. Ражный упал на бок, в первое мгновение не ощутив боли. Мгновенно вскочил на четвереньки, но распрямиться уже не успел: Колеватый навалился сверху и замкнул руки под животом.

Вотчинник понял, что теперь ему уже не вывернуться из такой позиции до конца братания; поединщик не выпустит ни за что и постарается усугубить его положение, все ниже придавливая к земле, до тех пор пока не уложит на живот или не захватит голову бёдрами. Он выбрал второе, хотя и не надеялся полностью блокировать Ражного. Дабы не попасть в этот капкан, Ражный вынужден был все время пятиться назад, и получалось – Колеватый катается на нем по ристалищу и будет кататься до тех пор, пока не умучает и не услышит слова, дающего право на победу.

Или пока стрелка солнечных часов не коснётся времени начала сечи…

Чаще всего в поединках так и случалось. И не было позорным, видя преимущество соперника и исход схватки ещё в братании, сказать слово:

– Довольно.

Теперь вотчинник возил на себе поединщика и пахал коленями землю. Он уже чувствовал, что сечи ему не выдержать, и все-таки молчал, а грузный Колеватый все ниже придавливал к земле, бло-кируя движение. Ражный рассчитывал время и силы, чтобы до конца братания не лечь на живот, иначе заключительный этап схватки начнётся из этого положения и ему нельзя будет снова встать на ноги перед сечей.

Он не мог видеть солнечных часов и ориентировался только по Колеватому, по его реакции на время. Перед окончанием второго раунда он непременно попробует сделать прорыв и уложить соперника на живот – жалко станет результатов братания! До полной победы, правда, ему придётся ещё потрудиться, перевернуть и уложить вотчинника на лопатки, а сделать это не так-то просто на рыхлой земле, и у него нет опыта борьбы на таком ристалище.

Похоже, и Колеватый уже притомился, ибо последовал не рывок, не взрыв энергии, а попытка придавить Ражного своим медвежьим весом – он и заворчал по-звериному, распрямляя соперника. Возился целую минуту, давил качками, словно толстое дерево ломал, но лишь вдавливал свои колени и колени вотчинника в землю.

И вдруг медленно расцепил руки и встал.

Только в этот миг Ражный понял, что довёл все-таки поединок до сечи и теперь она состоится и все как бы начнётся сначала: заключительный раунд схватки больше всего напоминал современные бои без правил, хотя одно было – не бить лежачего.

Но укатал его Колеватый, и сил, казалось, было лишь для того, чтобы встать на ноги…

Он встал…

Солнце клонилось к закату, и длинная тень от столба пала ему на лицо. Поединщик стоял напротив, в сажени от него, опустив чёрные от земли, перевитые жилами руки. Никаких передышек не допускалось и между этими периодами, но они требовались обоим, хотя бы секундные.

Ражный неслышно перевёл дух, не спеша расстегнул кованые пряжки на поясе, снял и отбросил его в сторону, за пределы ристалища; он мог это делать, если соперник остался без ремня…

Колеватый, кажется, был благодарен за такую отсрочку – пять секунд и то время. Глянул из-под низких, выпуклых бровей, развернул корпус вправо и слегка присел на полусогнутых ногах – готов был к сече.

Ражный не торопился, нащупал руками разрез отцовской рубахи на груди и внезапным рывком разорвал её до низа, медленно снял, утёр лицо, плечи и послал вслед за поясом.

Поединщик замер, потом выпрямился, опустил руки.

– Ты что, Ражный? – спросил хрипло. Вотчинник сделал шаг в сторону, выйдя из-под солнечной стрелки часов, встал левым боком к Колева-тому, однако ударной поднял правую руку. Левая тем временем слегка пошевеливалась возле бедра, расслабленная, даже вялая, как примученный зверёк.

Поединщик наконец увидел толстый, уродливый рубец по дну мягкого, но бугристого от мышц провала на правом боку, как раз против печени.

– Я не хочу тебя убивать! – громче сказал он и машинально сделал короткий шаг назад – будто ногами переступил.

Вступать в сечу обнажённым до пояса значило биться насмерть.

Ражный крутанулся волчком влево, нанёс скользящий удар по горлу и в тот же миг вправо, будто реверс передёрнул, однако лишь коснулся соперника левой рукой. Колеватый встал в защитную стойку и уже крикнул:

– Ты что, псих, Ражный?!

Казалось, рука вотчинника едва достала выпирающую сквозь рубаху огромную грудную мышцу соперника; отвлекающая правая просвистела возле челюсти, но раздался треск, будто сорвали горсть травы. Поединщик мягко отскочил и вместо того, чтобы пойти в ответную атаку, схватился рукой за грудь, и лицо его вытянулось. Тем временем Ражный, даже не прикрывая локтем ребра, сделал ещё один выпад, боксёрский, и будто шлёпнул по боку Колеватого. Тот шарахнулся от этого шлёпка, будто ломом получил, и снова послышался треск срываемой травы.

Поединщик чуть присел, согнулся вперёд – не стойку принял, от боли зашёлся, а вотчинник с ловкостью балерины сделал ещё один волчок и на сей раз приложил ладонь к пояснице противника.

И не медля, и так уже согнутого и шокированного, с разбега взял на калган, поскольку иначе было не свалить с ног этого аракса…

Буквально три минуты назад уверенный в себе и в победе Колеватый откинулся и упал навзничь, припечатавшись к вспаханной земле.

7

Ражный постоял над ним, после чего, не склоняясь, подал руку.

Побеждённый вскинул глаза и руки не принял, угнездился в земле, приняв полусидячее, удобное положение. Если только что-то было удобное для него в этот час…

Взгляд его снова остановился на шраме.

А зря он сидел на земле, лучше бы принял помощь и встал: ристалище как пересохшая пустынная почва тянуло в себя остатки энергии.

Почему-то не вставал, медлил, слегка ёрзал, терпя мучительную, обжигающую боль, охватившую сейчас все его тело. Так диктовали правила, или не хотел сразу сообщать место и время следующего поединка, не желал признавать себя побеждённым, манежил теперь уже бывшего соперника, давил на нервы, куражился…

Ражный покинул ристалище, углубился в дубраву и, прихватив волчью шкуру, пошёл назад. Улучив момент, Колеватый задрал на себе рубаху и что-то воровато рассматривал под ней, трогал пальцами и, захваченный врасплох, не стал скрывать своего интереса. Вотчинник же сделал вид, что ничего не заметил, поднял на ходу свой пояс и рубаху, сделал небольшой крюк и взял разорванный ремень поединщика.

Нет, он его не подрезал, как это делали иногда раксы: схалтурили калики перехожие, когда творили повиву для новорождённого Колеватого, вырезали на пояс кожу, посечённую свищами ещё при жизни вола, не рассмотрели, не заметили взрыхлённого, мягкого участка…

Тянуло рассмотреть бляхи-клейма, прочитать родословную, да уже ноги не держали: на секунду отвлёкся и чуть не выстелился на вспаханном ристалище…

Бросил пояс Колеватому, потом шкуру на землю, мездрой вниз, лёг и раскинулся на волчьей шерсти. Боковым зрением заметил, как поединщик сдёрнул рубаху и теперь откровенно рассматривал вздувшиеся огромными синими подушками грудь, бок и поясницу. Причём гематомы чуть ли не на глазах пухли ещё и сливались в одну, обезображивая мощный, классический торс.

А вёл он себя мужественно, ничего, кроме любопытства, к своим ранам не проявлял…

Через несколько минут разрыл землю, достал снизу прохладную и влажную, стал прикладывать к синякам.

– Не надо, не поможет, – глядя в сторону, проронил Ражный.

– Жжёт, – спокойно отозвался он. Вотчинник встал, поднял и отряхнул шкуру, бросил Колеватому.

– Завернись и лежи…

Сам же, не надевая рубахи, затянулся поясом по-боевому и пошёл в дубраву.

– Куда ты, Ражный?.. Погоди.

Он обернулся – поединщик подавал руку, просил помощи.

Конечно, символически, соблюдая обычай. Вотчинник вернулся, протянул левую ладонь. Прежде чем взять, Колеватый глянул на неё с нескрываемым интересом, однако ничего особенного не обнаружил. Размерами левая кисть была даже чуть меньше правой…

– Голованово Урочище, у Вятских Полян, – взял его руку. – Стерхов, из вольных… Вторая декада октября.

Бывший противник встал без напряжения, да зрачки выдали – расширились, очернили синие глаза. Сам поднял шкуру, посмотрел со всех сторон, затем взглянул на Ражного.

Тот кивнул.

Это был дар утешения…

– А поможет? – деловито спросил он.

– Размочи и мездрой к телу на ночь. Но сначала возьми иглу от шприца, да потолще… Спусти кровь из гематом, пока не свернулась.

Колеватый принял к сведенью, ещё раз глянул на зарубцевавшуюся рану на боку и что-то спросить хотел, однако обмотался, закутался в шкуру, будто озяб, и пошёл восвояси.

Ему было нестерпимо больно, и потому он спешил уйти подальше с глаз вотчинника, чтобы где-нибудь в укромном месте, в одиночестве покряхтеть, постонать или даже поплакать, если это поможет.

Но сойдя с ристалища возле крайнего дуба, он обернулся, натянул на лицо волчью морду и завыл.

– Прощай, Колеватый! – ответил Ражный. Он знал, что побеждённый в первом поединке араке уже больше никогда не встретится с ним в рощах, а так вряд ли сведёт судьба.

В ответ на прощание вольный поединщик заворчал волком, застонал:

– Позор мне… Позор на весь Засадный Полк.

– Не поминай лихом! – добавил хозяин Урочища.

Колеватый снял шкуру с лица и то ли пошутил, то ли пригрозил:

– Лучше не попадайся, прапорщик! С говном съем!

Отдохнуть в глухом углу на охотничьей базе и отметить пятилетний юбилей своего существования приехала московская охранная фирма «Горгона». На территорию базы въехала кавалькада из шести разноцветных иномарок, ярко-жёлтого микроавтобуса, и последним с какой-то скромной осторожностью вкатился огромный чёрный джип «Линкольн Навигатор» с Утемнёнными стёклами.

Случилось это спустя немногим больше месяца после поединка, когда Ражный ещё никого не принимал, отдыхал сам в своё удовольствие, разогнав егерей, наведался старый приятель, с которым когда-то боролись в одной клубной команде Ярославля, и уговорил принять его партнёров по бизнесу, в прошлом тоже спортсменов, людей достойных, нормальных и надёжных в том смысле, что не принесут особых хлопот и не кинут с оплатой.

Предложение это Ражному понравилось, сулило выгоды – дела земные следовало поправлять, иначе приличных людей сюда не заманишь, да и с долгами надо рассчитываться.

И при этом что-то все-таки смущало, то ли обещанные лёгкие деньги, то ли бегающие глаза приятеля, вдруг явившегося после двадцатилетней разлуки. Впрочем, он всегда был трусоват на ковре, и когда его брали на болевой приём, сильно потел, боялся смерти.

Да ведь столько времени минуло…

Неизвестно, как, что и кого охраняла эта «Горгона», да Ражному хватило трех минут общения, чтобы понять, кто такие. Десяток молодых, здоровых и упитанных парней явно делились на две категории: одна отличалась спортивностью и неплохой речью, другая, судя по жаргону, была, скорее всего, из бывших ментов, и вряд ли кто из них бывал на зоне, но все одинаково распускали пальцы веером.

Женская часть общества, приехавшая на микроавтобусе, оказалась числом больше мужской-девушек взяли с запасом и на удивление воспитанных, с хорошими манерами (как потом выяснилось, были они студентками филфака МГУ – этакий яростный стройотряд на летних каникулах). Возглавляла их командир – красивая и властная женщина лет тридцати, судя по тому, как ей все повиновались и называли Надеждой Львовной, преподаватель, а в свободное от учебного процесса время – содержательница фирмы «Досуг». Возле неё все время вертелась девица лет двадцати, с печально-ласковым взглядом, какой-то затаённой, скрываемой красотой, но в вульгарных эротических одеждах и с чёрной лентой на шее, туго сдавливающей горло, – то ли помощница, то ли комиссар стройотряда, которой позволялось называть командира Наденькой.

Так вот, бандерша отряда, едва освоившись в обстановке, подошла к Ражному, без всяких прелюдий указала на смуглую, итальянского вида филологиню и сказала:

– Это ваша девушка. За все платит хозяин. Но если она понравится кому-то из гостей, уступите и возьмёте вон ту, крашеную.

Такой откровенности он не ожидал, хотя в летний период народ приезжал богатый, без комплексов и с лёгкими нравами. В «джентльменский набор» для отдыха непременно входили девушки не слишком тяжёлого поведения, но чтобы вот так их раздавали, ещё не бывало.

Против откровенного цинизма действовал только цинизм.

– А я вас хочу, Надежда Львовна, – сказал он, будто бы задыхаясь от страсти. – У хозяина право первой ночи.

– Я занята, – сухо бросила она и как бы увернулась от взгляда – так обычно ведут себя официантки в ресторанах, подающие на стол пьяным и похотливым гостям.

– Хорошо, тогда вашу наперсницу. Мне её ошейник нравится.

На сей раз он не играл. Девица ему на самом деле понравилась, но так, как могут нравиться проститутки – с виду.

Бандерша смерила его строгим и презрительным взглядом, ответом не удостоила и, кажется, затаила тихую ненависть.

Несмотря на это, вначале все шло мирно и благопристойно, хотя гости пили всю дорогу и к базе подрулили на хорошем взводе. В том числе и начальник службы безопасности, приехавший один на джипе «Навигатор», и, верно, пивший всю дорогу за рулём в гордом одиночестве. Однако внутреннему распорядку они подчинились безропотно и с удовольствием: все приезжающие на охотничью базу проходили ритуал очищения – шли сначала в баню.

Исполнительный и трудолюбивый Витюля натопил так, что волосы трещали; мужчины бросились в парилку, как в рай земной, но девушек пришлось втаскивать, словно грешниц на сковородку в ад. Они визжали, даже царапались, чем ещё больше возбуждали аппетит, а с наперсницей бандерши даже стало худо, и её вывели в предбанник отдышаться. Бандерша, как и положено администратору, вначале самоустранилась, вероятно, выполняя определённые условия, тут же забегала, захлопотала, принесла нашатырь и потом увела пострадавшую на травку: охрана труда у студентов стояла на высоте.

После первого захода разгорячённые, взвинченные парни искупались в реке с барышнями, приняли пива и попытались втащить в парилку хозяина. Он сослался, что на работе, и это подействовало на отдыхающих – все понимали и особенно не напирали, поскольку ждали приезда шефа «Горгоны» – человека по фамилии Каймак. Официально он был крупным государственным чиновником (о чем упорно намекал ещё тот приятель, что организовал Ражному клиентуру), работал в Палате по правам человека и, как понял Ражный, являлся тайным покровителем и, по сути, полным хозяином охранного предприятия.

Разумеется, его приезд на юбилейное торжество должен был остаться в абсолютном секрете от кого бы то ни было, потому и выбрали отдалённую охотничью базу в глухих местах. Ражного сразу об этом предупредили, чтобы тот не ломал себе голову, с кем имеет дело, а также намекнули, что теперь он отвечает за утечку конфиденциальной информации: то есть повязали секретностью, как верёвкой.

Накануне, когда завозили продукты и кое-какое снаряжение для отдыха и развлечений, приехали два молчаливых человека – тогда совершенно трезвый и очень серьёзный начальник службы безопасности на своём «Навигаторе» и тихо улыбающийся молодой человек с радиоприборами. Они прошли всю базу, осмотрели визуально и с помощью электроники обследовали все помещения вплоть до туалетов и ближайшие деревья – искали подслушивающую аппаратуру и видеокамеры. К счастью, ничего не нашли, иначе бы контракт немедленно был разорван. Хорошие деньги зря никто не платит… Несмотря на вольность и отдых, в «Горгоне» соблюдались строгая иерархия и дисциплина, так что никакой особой самодеятельности не было, всеми процессами незаметно управлял один из парней – примерный ровесник, спортивный и отлично сложенный человек по фамилии Поджаров, финансовый директор фирмы. Сначала он не особенно-то выделялся из толпы хотя взгляд все время цеплялся именно за него, но точно так же, как цеплялся он за девицу с чёрным ошейником. Увидев, как Ражный легко отбился от гостей, попытавшихся сволочь его в баню, вдруг панибратски хлопнул его по шее и спросил, щуря лукавый глаз:

– Послушай, хозяин… А ты на коврах не бывал?

– В ранней юности, – бросил тот, чтобы отвязаться.

– Да? Это любопытно… Такое ощущение – не только в юности. А потягаться на травке слабо?

– На кушаках, что ли? – свалял ваньку Ражный.

– А ты не тот человек, за кого себя выдаёшь, – вдруг заметил финансист. – Ладно, все в порядке, хозяин!

И поднял руки.

Лысоватый, узколицый и остроносый Каймак, человек лет за пятьдесят, приехал под вечер в сопровождении личной охраны и со своими «самоварами» – двумя молодящимися особами возрастом за сорок, весьма вульгарными, потасканными и откровенно некрасивыми. Ну точно, будто на помойке нашёл или в бомжатнике напрокат взял! У одной не было передних зубов, а у второй росли жёсткие усы и кустики волос на бородавках, и если бы не полная и сильно провисшая грудь, её можно было принять за мужика.

В это время распаренные и утомлённые баней отдыхающие лежали на траве, завёрнутые в полотенца или вовсе телешом. При появлении шефа публика стала «держать носок», как при главнокомандующем, и мгновенно утратила инициативу.

Одна лишь бандерша оставалась независимой и полностью самостоятельной.

Тайный руководитель «Горгоны» вначале тоже подчинился правилам охотбазы, сходил со своими женщинами в баню, очистился там, и началось скучное застолье, посвящённое юбилею. Вспоминали, говорили речи, и его команда на какое-то время забыла о своих пальцах и даже барышнях. Каймак оказался кормильцем всей этой публики в прямом и переносном смысле, предлагал выпить, угощал, демократично подкладывал в тарелки своих подчинённых закуски, требовал то одного, то другого, но сам ничего не ел и лишь минералку потягивал. Егеря, на лето превращавшиеся в официантов, сбивались с ног, бегая от кладовых и холодильников, куда заранее были завезены продукты к праздничному столу.

Ражный по воле шефа охранной фирмы сидел рядом с ним, и его усатая спутница, для начала предложив выпить на пару, невзначай положила руку на колено, а потом под прикрытием стола забралась в джинсы. Ей жутко мешала «молния», однако рука оказалась по-змеиному холодная, гибкая – изогнулась и вползла. Спровоцировать на глупость бывшего спецназовца погранвойск таким образом не удалось: во-первых, он все время поглядывал на девицу с ошейником, во-вторых, был на работе и знал, за что трудится.

В третьих, опасался, как бы такое чучело ночью не приснилось.

Но главное, замечание финансиста относительно борцовских ковров не выходило из головы, и тот сам время от времени незаметно рассматривал Ражного, следил за передвижениями, словно искал минуты для разговора.

И тоже не пил, когда все остальные гости расслаблялись по полной программе.

Седовласому шефу настолько понравилось очищение в бане, что он, не доведя юбилейное торжество до логического завершения, вдруг изъявил желание попариться ещё раз, только сейчас всем вместе. Подвыпивший и ещё более яростный стройотряд МГУ бросился в пекло первым, на ходу срывая одёжку, и через несколько минут в парилке стало тесно. Ражный на сей раз уже не мог сослаться на служебные обязанности и оказался сначала в аду (банного жара он терпеть не мог после горячего Таджикистана), а потом в ледяной воде речного омута, где били подземные родники. Холод он любил больше и потому купался с удовольствием, пока наблюдающая со стороны за своими девочками Надежда Львовна не всполошилась и не закричала:

– Миля?! Миля?! Девочки, где Миля?! Мужчины! Ищите Милю!

Даже имя у наперсницы было особенным…

Об этом Ражный подумал уже под водой, проплывая у самого дна. И ещё в голову пришла банальная мысль – хорошо бы найти её и вытащить, был бы повод для знакомства…

Но повезло одному из охранников Каймака, который достал бесчувственную Милю, вынес на берег, и вокруг в тот же миг образовался круг из девушек. Бандерша ползала возле наперсницы на коленях, хлопала по щекам и перепуганно звала:

– Миля, Милечка, дорогая! Что с тобой?! Ражный ворвался в этот круг, оттолкнул Надежду Львовну, перевернул девицу на живот, переломил её через колено и вдруг понял, что Миля не тонула и воды не нахлебалась, а находится в нормальном состоянии и прикидывается утопленницей. Тогда и он прикинулся, уложил её на спину и стал делать искусственное дыхание рот в рот. После третьего вдоха девица «ожила», мгновенно села и оттолкнула «спасителя». Стройотряд вместе с командиром радостно загомонил, а Ражный взял Милю на руки, отнёс в охотничью гостиницу и уложил в постель, сначала под присмотром самой бандерши.

Когда же снова уселись за стол и Каймак не обнаружил Надежды Львовны, Ражный решил «услужить», вернулся в гостиницу и захватил там женщин врасплох: Миля отчего-то смеялась, а её подруга только что сделала себе укол в вену и не успела спрятать шприц – зажала его в руке. Он сделал вид, что ничего не заметил, сказал озабоченно:

– Вас просят к столу, Надежда Львовна. Девица уже лежала как умирающий лебедь.

– Да, я иду! – всполошилась бандерша. – Милечка, запрись изнутри. И лучше тебе поспать…

Но на улице неожиданно остановилась, заговорила беспокойно, с оглядкой, забыв прежние обиды на хозяина:

– Присмотрите за Милей, буквально глаз не спускайте. Важно, чтобы никто из гостей к ней не прикоснулся. За исключением шефа.

Оказывается, девицу берегли для Каймака! Который даже и не глянул в её сторону, занимаясь своими старыми, хоть и начищенными самоварами.

– Проституток я ещё не охранял, – на ходу сказал Ражный. – Мне что же, сидеть у её постели?

Надежда Львовна догнала, забежала вперёд.

– Она не проститутка!

– Да?! Это любопытно!

Она перебила резко:

– А если с ней что случится? Если и в самом деле утонет или того хуже – кто-нибудь изнасилует? Или вы нуждаетесь в антирекламе?

Ражный ничего ей не сказал, однако нашёл Витюлю и приказал не спускать с девицы глаз.

Через несколько минут к нему подсел финансист, незаметно, по-свойски толкнул в бок.

– Хочешь эту утопленницу? Ну, так пойди и оттрахай её, я разрешаю.

– Как можно? – стал валять дурака и одновременно насторожился Ражный. – Девицу берегут для Господина. А я тут шестёрка, слуга. Нет, не смею! Будет скандал…

– Ладно, не придуривайся, иди. Шеф сделал заказ и забыл про него. С ним бывает…

– А что ты такой добрый? – спросил он и посмотрел Поджарову в глаза. – Не уворачивайся, говори.

– Ты же на неё глаз положил, – все-таки увернулся тот. – А шеф – он же натуральный извращенец.

– Вот как?.. Не заметил.

– Ну ещё заметишь, – пообещал финансист и ушёл на своё место, недовольный тем, что не склеил дела.

Спустя четверть часа Ражный убедился, кто тут правит бал и кто всегда прав.

Скандал действительно начался, только не из-за девицы с ошейником: расслабленный, благостный после бани и купания Каймак что-то шепнул егерю Агошкову, по-ангельски висящему у него за правым плечом. Исполнительный, подобострастный официант куда-то умчался и скоро вернулся совершенно обескураженным и несчастным.

Ражный, неусыпно наблюдавший за тем, что творится вокруг шефа, мгновенно заметил это и насторожился, поскольку Каймак посерел и взгляд его сделался непроницаемо-угрюмым.

А следил за ним не один Ражный, ибо все застолье, исключая подавляющее большинство будущих филологинь, также помрачнело и погасило банный, здоровый румянец. Егерь – отважный, истинный охотник, однажды ножом дорезавший свирепого секача, стоял бледный и косил виноватый глаз в сторону президента клуба. Тем временем Каймак знаком приблизил к себе одного из телохранителей, шепнул что-то на ухо, и тот, сорвавшись с места, подбежал к машине, прыгнул на сиденье и умчался, разрывая колёсами мягкую, отдохнувшую от крестьянских трудов землю.

После парной и купания застолье поголовно сидело в полотенцах, и потому рука подружки шефа гуляла по ляжкам Ражного без всяких препятствий, однако не достигала никакого эффекта, шевелящиеся усики вызывали омерзение.

– Ты импотент? – спросила она откровенно.

– Да, – подтвердил Ражный и, скинув блудливую конечность усатой девицы, знаком подозвал к себе егеря.

– Что там стряслось?

– Из холодильника куда-то делся сыр… как его… рокфор, – промямлил Агошков. – Гнилой такой, зелёный…

– Наплевать, принеси нормального, свежего!

– А они хотят гнилого. Они без него ни жить, ни быть.

– Куда же он делся?

– Да не знаю! Меня не было, домой ездил…

– Сильно злой?

– Не то слово… Отправил мужика в город, за плесневелым.

И все-таки шеф «Горгоны» стерпел, сделал вид, что ничего не случилось, и через некоторое время возглавил торжество.

Ражный незаметно вышел из-за стола и отправился в гостиницу, где Герой дежурил возле утопленницы Мили. Когда завозили продукты, он разгружал и раскладывал их по холодильникам, а потом на целых девять часов оставался на базе один. Конечно, Витюля не гурман, чтоб воровать гнилой сыр, – скорее бы спиртное утащил, благо что клиенты прислали его несчитанно. Потому Ражный злости на него не держал, хотел лишь выяснить, куда мог подеваться треклятый рокфор.

Трудолюбивый Герой, присматривая за девицей, без работы не сидел, вставлял в окна марлевые рамки, чтобы не залетали комары.

– Слушай, Витюль, – миролюбиво начал Ражный. – У этих крутых в запасах сыр был, зелёный такой, с плесенью. В холодильнике лежал и куда-то исчез. Ты не видел?

Герой за все время жизни на базе в воровстве замечен не был и если брал водку, то только сливая опивки из рюмок.

– Видел, – неожиданно признался Герой. – Это рокфор, большой такой свёрток, примерно на килограмм.

– Ну и что? – слегка опешил президент.

– Я его съел. Извини, Вячеслав Сергеич, но у меня слабость…

– Какая слабость? Жрать гнилой сыр?

– Для тебя гнилой, а для меня самый цимус… Привык к нему на всяких приёмах, аля-фуршетах…

Его повышенная честность говорила лишь о том, что Витюля успел выпить, когда менял посуду на столе во время банного перерыва.

– Ты что, идиот? Ты понимаешь, как подставил меня?

– Понимаю… Не удержался, Сергеич… Как увидел – вспомнил молодость, ВДНХ, Георгиевский зал Кремля, свой звёздный час…

– Ну я тебе устрою звёздный час! – растерянно пригрозил Ражный и вернулся за стол.

Каймак вроде бы окончательно успокоился, начал снова улыбаться, шутить со своими страшными женщинами, хотя по-прежнему ничего не ел, и лишь застолье снова расслабилось, весело загудело, как он опять изменил курс юбилейного торжества.

– На рыбалку! – приказал шеф «Горгоны», и оставшийся телохранитель тут же принялся обряжать его в шорты и майку, прыскать аэрозолью от комаров и даже шнуровать кроссовки. Компания дружно вскочила и, словно боевой расчёт, взялась за дело: выгрузили из прицепов и спустили на реку два водных мотоцикла и небольшой катерок, достали удочки, спиннинги, сачки, какую-то мудрёную химическую наживку и через десять минут под вой моторов унеслись вверх и вниз по течению. На берегу остался лишь утомлённый гостями Ражный – командир стройотряда, опять же индивидуально был приглашён Каймаком на рыбалку и уплыл на катере.

И только президент облегчённо вздохнул, как из гостиничного корпуса явилась утопленница Миля. На сей раз в новом, очень скромном и элегантном наряде, однако с этой дурацкой лентой на горле.

– А где все? – с целомудренной наивностью спросила она, будто бы испуганно округляя глаза.

– Ловят рыбу, – буркнул он.

– И Наденька?

– Все.

– И я хочу! И мне нужно! Просто необходимо!

– Этого только не хватало…

Её капризный тон сменился на диктаторский.

– Я требую! Немедленно отвезите меня на рыбалку! Эй вы, слышите?!

Ражный подошёл к ней вплотную, брезгливо просунул палец под чёрную ленту и подтянул поближе к себе.

– Слушай, ты!.. Утопленница! Лезь в свою нору и сиди тихо. Чтоб я тебя больше не видел!

Наперсница бандерши сломалась мгновенно, оказавшись плаксивой, истеричной девицей.

– Прошу вас!.. Поймите! Я обязана… Умоляю! Иначе мне не заплатят!.. Ну, миленький, пожалуйста!

Ражный схватил её за руку, почти насильно привёл и вручил Витюле.

– Мне сегодня только трупов не хватало! Виноватый Герой боязливо взял плачущую за запястье и повёл назад в гостиницу.

Часа через полтора рыбаки начали возвращаться, и, надо сказать, с неожиданно богатым уловом. Местная рыба, не ведавшая заморских химических деликатесов, хватала наживку, как сумасшедшая: около двух вёдер крупных лещей, сорог и окуней торжественно вынесли с катера на берег. Каймак блаженствовал, вещал, закатывая глаза от удовольствия, – подчинённые слушали. А егеря тут же взялись чистить и потрошить рыбу, разводить костёр и готовить все причин-Далы для ухи.

Вероятно, бандерша на рыбалке пробилась поближе к Каймаку, напомнила ему о невостребованном заказе и, едва причалив к берегу, кинулась в гостиницу и скоро подвела и представила свою наперсницу шефу «Горгоны», хотя тот мог видеть её за столом сорок раз. Тогда Ражный и заподозрил, что на этом юбилейном отдыхе есть некое подводное течение и эта Надежда Львовна приехала со своим стройотрядом Не только для того, чтобы скрасить досуг, ублажить состоятельных мужчин; какие-то свои дела проделывала, интриги плела и весьма осторожно заманивала в сети влиятельного государственного служащего.

Так показалось вначале…