Текст книги "Россия: мы и мир"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

3. Неизменность особенностей этнопсихологии

Итак, прослеживаются три глобальных смены идеологии, смысл и назначение которых – все возрастающее усиление власти самодержца.

● Ранняя – растворение в общей арийской массе элиты праславянского мира – сколотов (людей с солнца) и, как следствие, отречение от крамолы, древнего православия и возвышение домашних княжеских богов – пантеон во главе с Перуном, что говорит об усилении княжеской власти (самодержавия) против вечевого правления, владения.

● Поздняя – отречение от «язычества поганого» и принятие христианства, вначале в виде арианства (Александрийская церковь), которое охватило большую часть Европы, затем в форме греческой Константинопольской церкви. (Отсюда и двойное крещение княгини Ольги.) Называться «русским православием» христианство стало много позже, и по причине компромисса с язычеством. Утверждение самодержавия, когда владение превращается во владычество.

● Современная (последняя) – отречение от православного христианства и погружение в хаос примитивного суеверия и полного беззакония. Торжество самодержавной власти, безраздельное владычество, независимо от ее формы и «карманных» демократических институтов.

И торжество это началось опять же с Петровских времен, и если точнее, то с подготовки этого триумфа – Никонианского раскола. То есть мы целый исторический виток, независимо от формы власти (режима), стабильно живем под рукою всемогущих самодержцев, которые лукаво «даруют» нам некие «свободы» (особенно в период беззакония, когда нас освободили от всякой религии), а сами тем временем торжествуют от исключительности собственной власти.

Церковные реформы Алексея Михайловича раскололи надвое не только Русский Мир, но и сознание. Вкусившие «молока волчицы» блюстители «древлего благочестия» (последователи старца Григория и Аввакума) добровольно пошли на костер или были сожжены. «Всеядные», более приспособленные ко всяким перестройкам, бежали в леса и там затаились на целых триста лет, дабы сохранить вместе с обрядом и мироощущение. «Травоядные» ужаснулись, приняли реформы и стали сажать на огонь непокорных, ибо им было все равно, сколькими перстами накладывать крестное знамение: важнее веры для них пастбище и пастух с кнутом. Вообще христианство, еще даже не утвердившись как идеология, начало раскалываться на апостольском этапе. Только гонения на первых последователей заставили их кое-как сплотиться и уйти в пещеры, да и то катакомбная церковь еще не была чисто христианской, а скорее некой смесью с митраизмом, тогда развитым и существовавшим в Римской империи вместе с римским язычеством, мандеизмом и гностицизмом. Но, выйдя из пещер, как всякое младосущее религиозное течение, христианство еще не обладало веротерпимостью и насмерть схватилось со всеми другими верованиями, до того мирно живущими, в том числе и с последователями Митры. Константин I тоже не захотел ни с кем делить власти (до него была тетрархия), поэтому принял христианство, сделал его, по сути, официальной религией (313 г.) и, став единым самодержцем, как и Петр I, перенес столицу на границу Европы и Азии, таким образом утвердив Второй Рим. Но в тот же час последовал первый сильнейший раскол – арианство (основоположник александрийский священник Арий, 320 год от Рождества Христова). Это не считая уже существовавших более 150 самых разных ересей.

Спор о единосущности Троицы длился до VI века (300 лет). Вселенские соборы то осуждали арианство как ересь, то признавали его за истину. Едва утихли страсти, как еще через 300 лет последовал следующий раскол на Вселенском соборе 1054 года. 150 лет христианство разделялось на православных и католиков. Потом опять через 300 лет от католицизма откололся протестантизм, растрескавшийся уже как битый лед на реке – англиканская церковь, лютеранство, методисты, кальвинизм, баптисты и прочие секты.

В XVII веке случился самый огнепальный раскол православия – Никонианский.

О таком явлении, как европейская инквизиция, унесшей жизни миллионов, и в большей степени красивых женщин, можно не рассказывать – папа за нее извинился...

(К примеру, индуизм существует 3000 лет и имеет всего два взаимосвязанных течения – вишнуизм и шиваизм.)

Все это происходило из-за отсутствия учения Христа как такового. Существует первоначальная ошибка: Христос являлся на землю СПАСАТЬ, а не учить – учил людей Бог-отец, но ему не вняли и погрязли в грехах. Собственно, и Христу не вняли и решили, что если нет учения, то христианство – это религия толкования Библии (Ветхого Завета). Поэтому и появились канонические сочинения «отцов церкви» (Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Нисский и др.), которые теперь толкуются наравне со Священным Писанием. Когда же люди образованные, но смертные берутся толковать явления божественные, из этого обычно ничего, кроме расколов и инквизиции, не выходит.

И еще хуже, когда такое сакральное явление человеческой сущности, как Вера, власть имущие используют в политических целях – более всего для укрепления самодержавия, порождая тем самым всяческое беззаконие.

Существует первоначальная ошибка: Христос являлся на землю СПАСАТЬ, а не учить– учил людей Бог-отец.

Говорю об этом потому, что устойчивость особенностей этнопсихологии напрямую связана с религиозностью сознания. Сейчас, когда многие понятия полностью размыты, представить себе, что же это такое, очень трудно. Считается, что если человек (особенно тот, что вчера публично сжег партбилет) окрестился и теперь иногда заходит в церковь, стоит на службе, один раз в году говорит «Христос воскресе», отмечает праздники, постится, причащается и читает молитву перед трапезой, он уже воцерковленный и добропорядочный христианин.

Если бы так было, Россия не оказалась бы в том духовном вакууме и беззаконности, в которых находится сейчас. Да, Русская православная церковь вроде бы оживает, строятся храмы, открываются монастыри и новые приходы, даже восстановили храм Христа Спасителя и теперь по телевизору показывают великолепие золоченого убранства и одежд служителей. Но все это пока хозяйственная часть церкви, обязательный официоз, в большей степени инициированный государством.

Увы, незрелое религиозное сознание начинает угасать от блеска злата, и об этом прекрасно знают «самодержцы».

Не сверкали ли храмы и монастыри в 1917 году, ограбленные и разрушенные через три-четыре года? Не усерднее ли, не искреннее ли молились облаченные в праздничные рясы священники, коих вскоре пачками ставили к стенке и коими набивали лагеря? Или скажите, пришли откуда-то бесы, нелюди, антихристы и все разрушили и сгубили? Ведь нет, все было сделано руками русских людей, недавних добропорядочных христиан, правда, угоревших от гражданской войны и братской крови испивших. Да, бесы были, но они лишь крутили взрывную машинку, кричали: «Задерем подол матушке России!», а бурили шпуры в стенах храма Христа Спасителя, набивали их динамитом и задирали подол наши православные соотечественники.

Будь у них религиозное сознание, послушались бы они бесов?

Боярыня Феодосья Морозова, молодая вдовица, красивая и богатейшая в то время на Руси женщина, первая наперсница государыни, имеющая влияние на Алексея Михайловича, в одночасье отринула все, приняла тайный постриг, дабы укрепить дух, зная, что будут пытать огнем на дыбе, и с великим достойным спокойствием умерла в земляной яме Боровского монастыря. Перед смертью просила стражника об одном – постирать сорочку, поскольку негоже предстать перед Господом в грязной...

Это вовсе не оголтелый фанатизм, как сейчас представляется; это и есть нормальный градус религиозного сознания. Но именно этот градус и мешал государю стать владычным самодержцем. Управлять, манипулировать народом, обладающим таким сознанием, очень трудно или вообще невозможно. У него, народа, всегда будет превыше Бог, а не царь.

Объявили ли великомученицу инокиню Феодосью святой? Нет, а это значит, раскол продолжается и доныне.

Утратилось это сознание, и началось сознательное беззаконие не с приходом безбожных большевиков, а намного раньше. «Прогрессивный» царь Петр Великий в первую очередь отстранил мешающих ему православных иерархов от прямых обязанностей одухотворения нации и власти, упразднив патриаршество. А дорогу к этому пробил родной отец-реформатор, посадив стеречь Церковь «травоядных» пастырей. Сын Алексей попытался заступиться за православие, угодил под пытки и поплатился жизнью. И он тоже не просияет святым в Земле Русской. Никогда.

Потому что здесь не религия, а политика.

Так и не построенный коммунизм рухнул в одночасье, будучи на стадии «развитого социализма», не оставив после себя ни единого праведника или великомученика, принявшего смерть за идею. Будь хоть один, с ним спаслись бы многие. А случилось это закономерное явление потому, что в коммунизм, облаченный религиозным ореолом, уже никто не верил, тем паче сами «травоядные» партийные чины. Иначе бы американцам как ушей своих не видать победы в «холодной войне».

Умозрительная чужеземная идеология, возросшая на крови и несчастье, не способна выработать хоть сколь-нибудь стойкого сознания, ибо сама ее природа беззаконна. Даже несмотря на то что марксисты точно просчитали нравы русского этноса и его вечное стремление к общинности жизни.

Когда счет потерям невозможен из-за их размеров, лучше посчитать, что осталось, если хотим понять, кто мы ныне и как выжить в беззаконном мире. Оледенение евразийского континента, казалось бы, стерло с его северной части всякую жизнь, превратив некогда благодатный субтропический край в безжизненную холодную пустыню. Однако стихия Природы, обладающей гармоничным многообразием (и в этом есть ее божественная суть), предусмотрела и такой вариант развития событий. Погибли все семенные (двуполые), в том числе голосеменные, растения, однако остались бесполые, способные размножаться спорами, которые не берет ни мороз, ни время и которым не нужен даже свет. (Кстати, по этим спорам в геологии определяют возраст осадочных пород.)

Точно так же и в стихии существования человечества. Остаются некие вечные «споры», не подверженные никаким внешним воздействиям.

Стремление к общинности (братству) жизни – это лишь первый спасательный круг, брошенный нам еще в глубокой древности и доныне удерживающий Россию на поверхности. Традиция вечевого управления имеет настолько глубокие корни, что память о ней существует на генном уровне, а поэтому неистребима. Благодаря этой центростремительной силе мы выстояли во время «татаро-монгольского» ига, когда политика Орды была совершенно определенной – разделяй и властвуй. Несмотря на усобицы, инспирированные Востоком, и всегдашнее вялотекущее клятвопреступление – целовали крест, а потом шли друг на друга (низкий уровень религиозного сознания), Русь не разбрелась, иначе некому было бы топить крестоносцев на Чудском озере, и, тем паче, никогда бы не собрались на Куликовом поле бить Мамая (куда, напомню, Белозерский полк шел с севера пешим и боялся опоздать, а тогда ведь не было военкоматов).

Стремление к общинности (братству) жизни – это лишь первый спасательный круг, брошенный нам еще в глубокой древности и доныне удерживающий Россию на поверхности. Традиция вечевого управления имеет настолько глубокие корни, что память о ней существует на генном уровне, а поэтому неистребима. Благодаря этой центростремительной силе мы выстояли.

Мы прошли через столыпинскую реформу, когда малоземельные деревни пытались рассадить по хуторам и отрубам. В средней полосе России выделившиеся из общины индивидуалисты начали огораживать свои земли, чем вызвали у общинников сначала тихий ропот, потом, когда пришлось на них батрачить, неприязнь. Поэтому раскулачивали истинных мiроедов (а таких было сколько угодно) без всякого сожаления. И напротив, всем миром ревели в голос, когда делали это несправедливо. В Сибири подобные хутора через несколько лет сбегались в деревни, наплевав на приволье и возможность разжиться. «Мiром и тятьку бить легче» – ни у одного народа нет больше похожей пословицы. Русская душа всегда тяготилась одиночеством и не могла жить без мира, а точнее, мiра – так называлась община, общество (у Толстого роман назывался «Война и мiр», а это звучит совершенно иначе).

И вот теперь вместе с капитализмом пришел индивидуализм, тяжелый, непроницаемый, как свинец: человек человеку – волк! Закон рынка – беспощадная конкуренция, где выживает сильнейший. Она, конкуренция, должна якобы повысить градус духовно-волевого потенциала, заменить религиозное сознание и стать мерилом нашей европейской «цивилизованности».

Эти мысли проповедуются всеми четырьмя властями и избранными самодержцами. И одновременно с этим они же проповедуют и пытаются создать в России гражданское общество! (Его институт – Общественная палата – уже создан.) Если это не лукавство, то абсолютный маразм, продолжение «научных изысканий» Ельцина, когда он собрал ученых, запер на даче и заставил изобрести и сформулировать государственную идею! Если это вам сейчас не кажется бредом больного разума, погодите немного, скоро покажется. Всякое бывало: Гитлер держал в бункере тибетских монахов, дабы те, медитируя, останавливали русские танки, идущие на Берлин; Сталин сажал ученых в шарашки, чтоб они придумывали ядерную бомбу. Но чтобы государственную идею – такого еще мир не ведал!

Впрочем, как не ведал он и расстрела собственного парламента.

Иногда создается ощущение, будто управляют Россией некие пришельцы или чужеземцы, не понимающие простых вещей или принципиально не желающие ничего понимать. Конечно, брать готовые, отработанные модели и приспосабливать их к своей машине проще и легче, но подобная технологичность годится лишь на сборочном конвейере. Даже и здесь вы никогда не воткнете европейскую вилку в нашу розетку, поезд на наши рельсы не поставите – ширина колеи другая.

Потому и многие реформы по ним «не идут».

На Западе, где индивидуализм – неотъемлемая принадлежность его культуры, гражданское общество существует нормально, поскольку там иные правила игры. Но даже и здесь, особенно в последнее время, проявляются бледные, как трава под кирпичом, ростки стремления к общинности, ибо жесткий индивидуализм обрекает человека на одиночество и противоречит самой человеческой природе. Однажды наблюдал это смешное и печальное действо в США, когда взрослые американцы собираются в каком-нибудь арендованном помещении (не в клубах!), становятся в круг и пытаются танцевать. Поскольку же у белых американцев нет своей культуры, в том числе и танца, а африканские ритмы, от которых уже притомились, они не приемлют принципиально, то получается два притопа – три прихлопа. И обязательно стараются прикоснуться руками друг к другу (контакт осязательный – как компенсация дефицита общения вообще). Подобное камлание длится часа полтора, зрелище напоминает наш детский сад, совмещенный с чукотским шаманизмом и топтанием слонов (они все толстые, особенно женщины), однако глаза у людей оживают, расслабляются мышцы лица – по крайней мере сходят обязательные приклеенные улыбки, более напоминающие оскал измученной в неволе души.

На Западе, где индивидуализм – неотъемлемая принадлежность культуры, гражданское общество существует нормально. Но в последнее время проявляются ростки стремления к общинности, ибо жесткий индивидуализм обрекает человека на одиночество и противоречит самой человеческой природе.

Стремление к общинности (братству) – это естественная, природная составляющая этнопсихологии, и в основе ее лежит вовсе не жажда выживания, например, или спасения собственно жизни, а чувство любви. И тут невозможно определить, что первично: общинности не может быть без любви и любви – без общинности. (Индивидуализм – это всегда любовь к себе.) На этой взаимосвязи стояло древнее православие (пра-во, пра-ва – дух (свет) высший, дух, буквально «парящий в небе»; славие – слава перевода не требует), и не случайно русское христианство стало официально называться православным (с 1448 года, чтобы отгородиться от Римской Церкви, засылающей своих митрополитов), ибо в его основе тоже лежит любовь и общинность.

Понятие «братская любовь» настолько древнее и настолько стойкое, что, пожалуй, больше нет подобных, дошедших до нас в неизменном виде. Если ПРА – столп духа, устремленный вверх (столп света), где знак «П» означает «столп» (Стоунхендж), и поэтому все слова с «пра» будут иметь духовный (небесный) смысл: правда, прах, Пра (приток Оки), Прага (идти вверх), прадед, праматерь, праздник и т.д., то БРА – дух (свет) земной, сотворенный на земле, где начертание знака «Б» (бог) означает земную (самодостаточную) систему, замкнутую на себя (кому интересно, можно посмотреть начертание древнерусских буквиц). Все слова с «бра» несут непременно земной смысл – брань, брага, брак (супружество), образ (вот почему всегда следует уточнение какой: земной или небесный). Наконец, слово «брат» утверждает принадлежность этого духа (света) к земной тверди (Т), а в слове «братство» это утверждение лишь усиливается за счет сочетания знаков СТ (все, что стоит на земле).

Слова «люди» и «любовь» – однокоренные и одинаковы по смыслу. Уникальность их в том, что корни ЛЮД и ЛЮБ не изменяются, не теряют ни единого звука ни в какой форме. Это указывает на их невероятную живучесть и мировоззренческое начало, ибо они несут высокую сакральную нагрузку. Знак Д – добро, знак Б – бог (...бога ведая, глаголь добро – азбучная истина). А ЛЮ (как и ЧУ) передает космическую вибрацию (сигнал, внушение, волшебство), настраивающую сознание, преобразующую его в человеческое (людское чувственное) еще в колыбели (люльке) с помощью колыбельных песен. (Кстати, «колыбель» вовсе не от слова «колыхать», а от коло – солнце и белый – светлый, что говорит о потрясающей любви к детям.) Стоит изменить Д (добро) или Б (бог) на Т (твердь) – и получается нелюдь – ЛЮТ. То есть происхождение этих слов относится к глубокой древности, когда по земле ходили люди илюты – нелюди (возможно, неандертальцы), «лютые звери», безъязыкие, не знающие бога и добра. (Это к вопросу, как язык может хранить Предание.)

Слова «люди» и «любовь» – однокоренные и одинаковы по смыслу. Уникальность их в том, что корни ЛЮД и ЛЮБ не изменяются, не теряют ни единого звука ни в какой форме. Это указывает на их невероятную живучесть и мировоззренческое начало, ибо они несут высокую сакральную нагрузку.

Любовь – самое неискоренимое чувство, не подвластное ни времени, ни пространству, обладающее потрясающим постоянством в изменчивом мире. Интуитивная потребность человека в любви (к жизни, к родителям, к женщине, к детям, Богу и т.д.) не позволяет ему превращаться в нелюдь. Она остается даже у самых закоренелых преступников и убийц, казалось бы утративших человеческое лицо, – редко кто из них пожелает, например, своим родителям или детям зла, ненависти, смерти, нелюбви. Если в самом падшем человеке остается хотя бы искра любви, еще не все потеряно. Поскольку он люд, а не лют.

Воистину, Бог есть любовь!

Третий спасательный круг нынешнего Духотворного Мира – воля, одна из составляющих духовно-волевого потенциала.

Любимое ныне слово «свобода» имеет очень короткий век – родилось в конце девятнадцатого, с началом народовольческого движения и является производным от слова «слобода». Замена «Л» на «В» произошла из-за дефекта речи, присущего инородцам, поэтому не имеет и не может иметь вразумительной корневой основы. В России есть добрая сотня деревень и городских районов с названиями Слобода, Слободка, и произошли они от слов «слабина», «послабление». Все это опять же восходит к общинной жизни: когда, например, в деревенской общине не хватало земель (а они были общинными) и начиналось перенаселение, то молодые семьи отпускали на слободу, то есть выводили из-под власти общины и садили вольно на пустые земли, чаще всего неудобья. И со временем там образовывалась новая община. То есть слобода (свобода) всегда была вынужденной, связанной с теснотой, ибо для человека еще XIX века было страшно оторваться от общины, как от родной семьи. (Деревни с названием Выселки образовывались, когда людей исключали из общины за провинности и выселяли.) Поэтому слово «свобода» у нас имеет совсем иное значение, чем, например, в странах, бывших под долгой оккупацией или колониальной зависимостью. Вообще это «сладкое слово» напрямую связано с рабством, ибо искренне могут жаждать ее только невольники. В США возвели его в культ лишь потому, что двести лет боролись с английским протекторатом и вот уже двести лет – сами с собой. Теперь наслаждаются «свободой», исполненной в духе всякого младосущего государственного образования – абсолютная зарегламентированность жизни, ставящая человека в положение раба, которую почему-то называют законом. Мало того, предлагают, а точнее, навязывают ее старой Европе!

Образ американского кумира известен всему миру: на статую женщины они водрузили солнечный венец Митры (он был мужчиной!), а в руку дали греческий факел жреца...

С миру по нитке, голому символ свободы.

На Руси во все времена существовало и ныне существует иное понятие, которое невозможно точно перевести на другие языки (за неимением аналогов), – воля. «Свободный казак», например, звучит глупо, ибо он вольный. Человека по суду лишают свободы, а выходит он на волю. Первая тайная революционная организация разночинцев так и называлась «Земля и воля» – хотели дать народу то, чего не хватало. Крепостному крестьянину писали вольную грамоту, но он не становился от этого свободным, поскольку не мог жить в одиночку и опять же примыкал к общине, живущей по неписаным законам, добровольно передавая ей часть своих полномочий (обычно мiром управляли старики по принципу вече). А неписаный закон – это закон совести, которым не может обладать бывший раб. Совесть – качество человека вольного и владеющего знаниями – вестью.

Воля – понятие первичное, сочетающее в себе природную независимость, личностную самостоятельность и силу характера. Это вовсе не «слобода», которая всего-то избавляет человека от братской зависимости и делает его индивидуалистом. Вольным можно остаться даже сидя в темнице, ибо воля – это состояние сознания. Парадоксальный пример: солдат – человек подневольный, выполняющий уставы и чужие приказы, но, если он не обладает волей, он не солдат.

А состояние духа вольного человека всегда обременено активным чувством справедливости. Именно обременено, потому что жить с этим чувством в несправедливом мире трудно, а когда бывает невыносимо, происходят бунты, восстания и революции. Справедливость («пра ведать», где пра (правь) – высшее, небесное, божественное) – это и есть ЛАД, который призваны творить власть имущие, поэтому власть – всегда бремя, а не удовольствие.

Далее, если дух – мужского рода, то воля – женского, и это не случайно, ибо в «великом и могучем» Хранителе нет случайностей. Сильного духом человека можно назвать волевым, однако это вовсе не одно и то же. Сила духа (двигатель) будет находиться в статическом состоянии до тех пор, пока не появится сила воли (энергия) как желание, страсть, стремление к действию. То есть, как и во всем ином, процесс творения возможен лишь при совокуплении мужского и женского начала. Это важнейшая характеристика особенностей этнопсихологии. Наше мироощущение формировалось при обязательном присутствии женского рождающего начала. Все слова, касаемые результата творения, будут непременно женского рода – Жизнь, Родина, Слава, Доля, Судьба, Радость, Честь, Обида, Война, Кровь, само слово Воля, и это не атавизм матриархата, как сейчас считают. А слова, связанные с самим творцом, – мужского рода: Бог, Огонь, Господь, Отец, Путь, Воин, Рок, Дух. И средний род в том, что существует без участия мужского и женского начала, – Солнце, Небо, Сердце, Древо, Зло и т.д.

ЗЕМЛЯ – емлющая семя, Огонь.

Матриархата как такового на праславянском пространстве не существовало. Были совершенно иные межполовые отношения. Например, еще до Поздней смены идеологии все вольные женщины имели право носить на груди оружие – нож, что говорило о ее равноправии с мужчиной и что поражало арабских путешественников. (Кстати, первой женщиной-государыней в христианском мире была тоже наша княгиня Ольга.) Мало того, в скифо-сарматский период девы до замужества наравне с мужчинами овладевали воинским искусством и наравне с ними ходили в военные походы. Только убив врага, дева могла стать невестой. После замужества она не только не воевала, но даже не ездила верхом, чтобы не деформировать хрящи и кости таза, важные при деторождении. Такое явление, как амазонки (омуженки), могло произойти исключительно в праславянском мире, где существовало социальное и психологическое равенство полов. Омуженки произошли от скифов (саров), и до изгнания на горное побережье Черного моря их могущественное царство было в низовьях Дона. Амазонками их называли греки, поскольку не могли выговорить слова «омуженки». Их образ жизни общеизвестен, но есть одна деталь, выдающая зерно Предания: состарившиеся омуженки, уже не способные ни рожать, ни воевать, назывались ягинями, и вот эти старухи, дабы не отягощать подвижную жизнь своих единоплеменниц, уходили к скифам, считай к славянам, на север, из степей в леса, где уединенно селились близ деревень и городов, в избушках, если верить сказкам, на курьих ножках. Занимались они в основном лекарством хворых и обучением младых девиц правилам хорошего тона и воинскому искусству. То есть, по сути, ягини были среди славян чужеземками и только поэтому, заслыша поблизости пешего или конного, говорили: «Фу-фу! Русским духом пахнет!» Так может говорить иностранка, имеющая совсем другие запахи. А еще эти ведуньи непременно спрашивали: «Гой еси, добрый молодец?» – и тот обязан был ответить честно, поскольку вещие эти старухи изгоя и без вопросов за версту чуяли.

Показатель неизменности особенностей этнопсихологии – устойчивое материнское начало. Кричать «мама», если страшно, восходит к временам, когда существовал мат – охранительные заклинания, молитвы-обереги к матери, к женскому рождающему началу. После Ранней смены идеологии они получили отрицательное, «ругательное» значение, однако и до сей поры, когда наши солдаты идут в атаку, все еще кричат «у-Ра!» и матерятся. «Криком полки побеждаша». Изменить этот «безусловный рефлекс» не в состоянии было ни «онемечивание» армии при Павле I, ни даже христианство, запрещающее упоминать Бога всуе и, тем паче, ругаться, используя имя Христа, Богородицы и всех святых (богохульство).

Еще один показатель – вечное устремление русской женщины социально и психологически быть равной мужчине — также не вытравился с принятием христианства, где существует известное подавление женщины как личности – объявление ее (по иудейской кальке) поганой, не достойной входить в алтарь. Мало того, только на русской почве могло возникнуть крайнее, неприемлемое противоречие – почитание Божьей Матери на уровне с Христом.

Запад, где изначально превалирует мужское начало, в частности протестантизм, вообще отмел богородичный культ. Это так или иначе позволило инквизиции начать «охоту на ведьм», в результате которой в Европе были сожжены и утоплены сотни тысяч женщин, в том числе и спасительница Франции Жанна д’Арк. Причем предавали огню чаще красивых девушек, полагая, что красота от сатаны. Подобная дикость возможна только в Западной «цивилизации», напрочь лишенной материнского начала.

А у нас всегда говорили – красота от Бога.

Об отношении к женщине на Востоке известно всем, и его обсуждение в этой работе неуместно.