Текст книги "Очаровательная блудница"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Рассохину потребовался месяц, чтобы бегло прочитать все эти документы и на основе их составить карту со всеми скитами, поселениями и монастырями на Карагаче по состоянию на тридцатый год – далее их судьба резко обрывалась. Но сразу же встал вопрос разведки на местности, которую провести можно быстро и без особых затрат только весной, по высокой воде. За тридцать прошедших лет на реке могло многое что измениться, начиная от растительности, новых заломов и сор до направления русла и образования островов и прорв. Самое главное, что требовалось выяснить на месте, – какое, где и сколько населения обитает нынче по Карагачу, есть ли магазины и бензин, как относятся местные к пришлым, тем более к таким, кто что-то копает, достает и отправляет.

У Рассохина с Бурнашевым еще не закончился учебный процесс, в начале июня надо было принимать экзамены, Колюжный положил необходимые на экспедицию деньги на пластиковую карточку Рассохина и укатил в Бразилию до конца мая. И опять, как ни крути, вольным и подходящим оставался лишь Галицын. Вдохновленный первой успешной командировкой, он не только возгордился, можно сказать, вполне заслуженно, а стал замучивать советами, как следует организовать поиски и раскопки кладов, где в первую очередь искать и, судя по напору присущей ему безапелляционности, пытался поставить себя если не на первую, то уж точно на вторую роль, подминая под себя Бурнашева. А бизнесмена Колюжного он и вовсе сразу невзлюбил и даже попытался убедить Рассохина отказаться от его участия. Мол, этот денежный мешок нам не нужен, я готов продать дачу, все равно бывшая жена отнимет, или можно взять кредит, чтоб финансировать экспедицию. Сам же, отчитываясь за первую командировку, предъявил к оплате даже билеты для проезда на городском транспорте, все до единого, хотя хвастал, что как пенсионер МВД ездит бесплатно.

Все это сильно смущало Рассохина, ибо столь рьяное поведение могло вызвать раздор еще «на берегу» или еще хуже – посеять семя, которое прорастет на Карагаче. Плюс ко всему никто из участников даже не догадывался, что будет в экспедиции еще один участник – женщина, которая сейчас обрабатывала профессора Дворецкого и вела розыски в питерских архивах. Только по этой причине Стас не хотел отправлять полковника в разведку и давать ему возможность зарабатывать дополнительные очки, опасаясь, что он этим впоследствии непременно воспользуется. В любой экспедиции, как в тоталитарной партии, прежде всего должен быть единственный и непререкаемый вождь. Все остальное от лукавого.

Однако время поджимало, на Карагаче начиналась пора ледохода, соваться же без разведки – потерять время, деньги и надежду на успех. Рассохин стоял до последнего, ставя на кон даже свою работу в институте, но когда получил решительный отказ ректора дать отпуск за свой счет, вынужден был опять согласиться и послать Галицына. Самым весомым аргументом послужило то, что Галицын умел читать карты, хорошо по ним ориентировался, имел все прививки от клещевого энцефалита и наградной пистолет. А соваться весной в карагачскую тайгу, когда из берлог только что встали медведи, злые еще от бескормицы, неопытному и безоружному человеку довольно опасно.

В общем, Галицын вылетел в Сибирь еще в конце апреля, получив все рекомендации, инструкции, наставления и космический телефон Колюжного. Провожая его в аэропорту, Стас разглядел сквозь стенку рюкзака, откуда торчали телескопические удилища, очертания рамки металлоискателя – а был уговор, что все поисковое оборудование отправят машиной вместе с резиновыми лодками, моторами и прочим снаряжением.

– Это тебе зачем? – спросил Рассохин и постучал по рамке.

– Я с ним теперь не расстаюсь, – заявил полковник и полез доставать прибор, желая похвастаться. – Это моя самая клевая удочка!.. Сейчас, погоди… Полторы штуки баксов отдал!

– Оставь, я в них все равно ничего не понимаю, – махнул рукой Рассохин. – Но ничего не копай.

– Да я в разведку! Ну и аппарат испытаю. А то Кирюха напаял какую-то хрень, не утащить.

Галицын благополучно добрался до Усть-Карагача, где еще была мобильная связь, сообщил, что Юрку Зауэрвайна не нашел – где-то в Кемерово живет, но зато познакомился с его земляком, участковым, и совсем недорого арендовал лодку с мотористом по фамилии Скуратенко, закупил бензин, продукты и теперь ждет окончания ледохода и половодья. Кроме того, провел некие разведмероприятия в местной милицейской среде и выяснил, что по всей реке вплоть до Гнилой Прорвы – а это километров сто двадцать если по прямой (по кривой чуть ли не в три раза больше) – нет ни единого живого человека, впрочем, как и мало-мальски обжитого места. Все охотничьи избушки пожгли еще лет пятнадцать назад с ведома администрации лесной зоны, бывшей тогда в районе Кривозаломского урочища, дабы лишить беглых зеков пристанища во время побегов. Потом обе зоны, в том числе и женскую, ликвидировали, и будто бы от таежного пожара сгорел лагерь вместе с мертвым покинутым людьми поселком золотодобытчиков в урочище Гнилая Прорва. Авиалесоохрану разогнали, парашютистов уволили, и теперь лесные пожары никто не тушил. Но этой зимой некая китайская фирма готовила березу, поэтому выше урочища по зимнику завезла два вагончика для отдыха лесорубов, где сейчас оставлен сторож при валочной и трелевочной технике. Там есть запасы продуктов, бензин и даже радиосвязь. А еще выше, в предгорной части Карагача, на Сухом Заломе, и в самом деле живут две семьи, но промышляют теперь не охотой, ибо пушнина очень дешевая и никому не нужна, а сбором дикорастущих трав и пчеловодством, для чего в горах с альпийскими лугами поставили свою основательную базу – пасеку, омшаник [11]11
  Омшаник (зимовник) – утепленное помещение для зимовки пчел.


[Закрыть]и две зимние хозяйственные постройки.

Собранная информация была очень ценной, поскольку за последние тридцать лет Рассохин ни разу не был в местах своей молодости и не имел представления, что сейчас творится на Карагаче. Галицын упорно зарабатывал очки.

Во второй раз он звонил уже с космического телефона, но все еще из Усть-Карагача. Сообщил, что ледоход в низовьях прошел, вода поднялась на несколько метров, но в верховьях еще не начинался, поскольку в горах, откуда река брала начало, плохо тает снег. Однако уже сейчас, по заверениям моториста, можно спокойно подняться до Красной Прорвы – это, считай, четверть пути, и там подождать пару дней, пока с гор не пойдет большая вода. По расчетам Галицына, прокатиться до Сухого Залома и обратно можно всего за восемь дней, учитывая все остановки и ночевки. Срок, в общем-то, вполне реальный, ибо в половодье опытные мотористы «резали» меандры [12]12
  Меандры (от «Меандр» – греческого названия реки Большой Мендерес в Турции, отличающейся обилием извилин) – нарицательное название для обозначения речных излучин.


[Закрыть]по затопленной пойме и объезжали заломы, сокращая расстояние раза в три-четыре. Рассохин дал добро на выезд – вероятно, полковнику уже не терпелось скорее тронуться в путь, однако он позвонил еще раз, на следующий день, и сказал, что получил новую, странную информацию: будто бы интересуемый участок земли в низовьях Карагача, близ Коренной Соры, где в двадцатых годах было скрытное поселение старообрядцев, находится в аренде у приезжего в те края частного лица – некого Сорокина. Будто он взял несколько гектаров молодого кедровника для орехового промысла и два пойменных озера для разведения карпов.

И все – сроком на сорок девять лет.

Рассохин хорошо помнил это место и, даже не будучи специалистом по разведению рыбы, понимал полную бессмысленность такого занятия на Коренной Соре. Во-первых, добраться к этим озерам можно лишь в половодье на водомете или зимой, пробив тракторную дорогу от Усть-Карагача; во-вторых, как можно запускать малька и выращивать карпов, если водоемы пойменные и каждую весну попадают под разлив? В озерах щучья – веслом не провернуть, и тут либо его выловить, что практически сделать невозможно, либо станешь кормить запущенной молодью хищников. Точно так же и с ореховым промыслом: на старых вырубах лесхоз садил кедр в семидесятых, и по-настоящему плодоносить он начнет как раз через полвека.

Нелепица какая-то. Или этот Сорокин опередил, точно зная, что может находиться в арендованной земле: по закону о собственности теперь он был вправе распоряжаться всем, что есть на этой территории. Кроме недр, разумеется…

Стас посоветовал полковнику посмотреть на месте, что к чему, возможно, поговорить с арендатором, если такового разыщет, а сам уже во второй раз принялся изучать копии архивных документов, где ему однажды мельком уже попадалась фамилия Сорокина, но особого внимания тогда не привлекла. Это могло быть простым совпадением, однако Рассохин уже во всем теперь усматривал скрытые закономерности.

Добытые Галицыным материалы он разделил на две части – до– и послереволюционные, чтобы не утонуть в их обилии и разноплановости. Особенно скрупулезно бывший милиционер копировал дела жандармского управления и полиции, которые к старообрядческим поселениям на Карагаче отношение имели косвенное, поэтому Рассохин в первый раз их только пролистывал, выхватывая глазом географические названия и реже фамилии. Сейчас он делал то же самое, но осознанно, и отыскал жандармского штаб-ротмистра Сорокина довольно скоро. Вероятно, тот руководил некой специальной операцией, которую проводил генерал корпуса жандармов Муромцев на территории Южной Сибири, давал задания и принимал сообщения от филеров, наблюдающих за передвижением староверов толка непишущихся странников, и более всего сам входил в среду старообрядцев и вел какие-то розыски. Было непонятно, с чем связано столь пристальное внимание жандармерии к бродячим, бездомным кержакам в районе Карагача, которые ходили с Урала до Дальнего Востока; не хватало некого важного звена, объясняющего, с какой целью Сорокин, изображая богатого странствующего старовера, сам ходил по скитам и под видом страждущих и убогих готовил и засылал в скиты и поселения своих шпионов. Потом же, на основании своего опыта и их доносов, составлял подробные, многостраничные отчеты, адресованные генералу в Петербург, но осевшие почему-то в Омском жандармском управлении.

Конечно, сибирские старообрядцы всегда испытывали враждебность к царскому режиму и никонианскому миру, однако же никого не трогали, в бунтах и революциях не участвовали, листовок не разбрасывали, а тихо жили в своих тайных таежных схоронах. Несколько раз филеры докладывали, что странники-староверы выносят из тайги добытую кержаками пушнину – в основном шкурки соболей, колонков и горностаев, – которую потом по своим каналам переправляют богатым московским купцам-единоверцам. Дважды в отчетах фигурировали изделия из золота и серебра, отнятые у странников во время задержания. То есть причина слежки могла быть экономической, однако в отчетах Сорокин лишь упоминал о контрабандной пушнине, а все свое внимание акцентировал на выявлении связей странников с карагачскими поселениями кержаков и, скорее всего, пытался установить их местоположение.

И только прорабатывая эти документы в третий раз, Рассохин наконец-то отыскал логические неувязки и пробелы. Мало того, нашел множество недостающих страниц, изъятых из жандармских дел, прошитых, пронумерованных аккуратными чиновниками управления и скопированных Галицыным. Пропустить их или смошенничать полковник не мог, ибо вынесенные из архива бумаги не читал, некогда было, а тупо пихал в ксерокс, приобретенный для этой цели, и бежал с оригиналом в архив. То есть получалось, что очень важные, объясняющие логику поведения Сорокина страницы изъял кто-то раньше. Скорее всего, это был сам жандарм, возможно, накануне Февральской революции или сразу после нее: последние донесения филеров были датированы концом шестнадцатого года.

Разумеется, надо было еще раз заново перечитать все документы, чтобы найти некие намеки, отзвуки тщательно скрытой цели слежки за толком молчунов, сделать запросы и установить, имеет ли родственное отношение жандарм Сорокин с арендатором Сорокиным, однако текущие события начали развиваться неожиданно и стремительно.

В очередной раз Галицын связался с Рассохиным, когда пробился на лодке сквозь Коренную Сору к высокой террасе, на которой когда-то и было поселение. Он обнаружил очищенный от мелколесья пятачок, кучу нарубленных жердей, старое кострище, колышки от палатки, десяток стреляных гильз от автомата или карабина СКС и покосившийся, верно, поставленный прошлой весной, аншлаг. [13]13
  Аншлаг – щит с пояснительной надписью, установленный в лесу.


[Закрыть]На крашеном жестяном квадрате было написано, что урочище Коренная Сора принадлежит «ООО Кедры Рода» на правах долгосрочной аренды. Рассохин попросил сделать фотосъемку остатков становища, если таковые имеются, – ямы от подполов, хорошо зримые, пока нет свежей травы, контуры поселения, особые приметы, по коим можно опознать место в буйстве зелени и продолжать маршрут. Впереди еще было два десятка подобных кержацких станов и скитов, вернее, оставшихся от них следов на таежной земле, и то, что первая оказалась занятой, большого значения не имело. Полковник должен был в тот же день добраться до Красной Прорвы и там встать на ночлег, чтобы с утра обследовать высокий материковый берег, мысом выдающийся к реке, а с тыльной стороны отрезанный залитыми сейчас верховыми болотами. Место, прямо сказать, прекрасное в отношении ландшафтов, но недоступное, полностью отрезанное от мира, пожалуй, месяцев одиннадцать в году. О результатах Галицын обещал доложить, однако не позвонил ни в назначенный день, ни на следующий.

Рассохин не паниковал и поначалу думал, что возникли проблемы со связью: если для Колюжного космический телефон был чем-то вроде зажигалки, то для полковника, привыкшего к милицейской рации и едва освоившего мобильник, малейший пустяк мог оказаться роковым. Например, забыл выключить питание и посадил аккумулятор или по неосторожности уронил в воду, нажал не ту кнопку, заблокировал клавиатуру и теперь не может разблокировать. В любом случае Галицын, зная задачу, поднимется до Сухого Залома, разведает и отснимет все точки и через восемь-десять дней вернется в Усть-Карагач, откуда можно звонить по сотовому. Однако полковник объявился раньше. Позвонил сначала Бурнашеву, потом Рассохину, говорил восторженно и взахлеб, описывал красоты реки и Сибири, мол, познакомился с удивительными людьми, которые тайно живут на Карагаче, себя называют общиной, и это в основном женщины – где-то около сорока человек, а мужчин с ними всего дюжина, да и те какие-то малахольные. Мало того, полковник наконец-то встретил женщину, о которой всю жизнь мечтал и теперь вообще готов остаться здесь навсегда и прожить еще одну, богатую и содержательную жизнь.

И при этом торопил, чтобы приезжали скорее.

Стас Галицына знал плохо и оценить его столь неожиданное поведение не мог, но Бурнашев, живший с ним по соседству много лет, от восторженных речей полковника таращил глаза, недоуменно дергал плечами и не мог даже вообразить, чтоб циничный, искушенный человек так проникся романтическим духом и как подросток разинул рот от восхищения.

– Ты во что меня втравил? – вдруг спросил Бурнашев. – Что за дурдом?

– Я тебя втравил? – возмутился Рассохин. – А кто от жены собирался отдохнуть? Кто вообще придумал эту экспедицию? Кто автор идеи?

– Нет, я про то, что Карагач – место какое-то…

– Какое?

– Там люди конкретно дуреют! – рубанул Кирилл. – Я еще не отошел от твоего заявления на Ленинградском вокзале!.. Ну, по поводу убийства. А тут на тебе – мент с роликов соскочил! Там хоть что, на твоем Карагаче? Аномалия?

– На нашем Карагаче…

Бурнашев опомнился и слегка умерил пыл:

– Слушай, что там творится? Ничего не понимаю…

– Я не хотел посылать туда Галицына – ты настоял.

– Теперь я виноват!..

– Аппарат отдай и сиди под юбкой своей Сашеньки!

– Ну уж хрен! – захорохорился Бурнашев. – Мне теперь просто интересно, отчего там крыша едет! Даже у ментов!

– Он не прикидывается?

– Кто? Галицын? Да ну!

– Может, дурака валяет из конспиративных соображений?

– Я бы это понял! В том-то и дело, что говорит натурально!

Но это было лишь начало.

Еще через пару дней Галицын позвонил Колюжному, которого еще недавно терпеть не мог, и предложил немедленно выезжать на Карагач со всем экспедиционным оборудованием, де-мол, пусть «деды» канителятся и кряхтят, мы с тобой начнем поиск и раскопки, пока большая вода. И опять расписывал красоты местных ландшафтов и женщин. Короче, завлекал навязчиво и грубовато.

Рассохин ощутил назойливую и саднящую, как лопнувшая мозоль, тревогу. Снова сошлись на тайную от жены Саши сходку с Бурнашевым, посовещались, позвонили в Бразилию и решили, что отвечать за все придется все-таки Стасу как инициатору и знающему местные условия и нравы человеку. Закончив все формальности в министерстве и не дожидаясь конца занятий и экзаменов, он должен написать заявление об уходе и выехать на Карагач. Остальные выдвинутся после того, как освободятся и получат добро от Рассохина.

Он же не просто не жалел работу, коллектив, а жаждал избавиться от обузы каждый день приводить себя в порядок и ходить в институт читать лекции. Его подмывало тотчас бросить все и лететь в Сибирь, но он все-таки решил дождаться решения Министерства культуры, где пока что безуспешно хлопотал выдачу разрешительного письма на проведение экспедиции. Ехать дикими черными копателями Рассохин не собирался, и не потому, что был настолько аккуратным и законопослушным; важно было получить хоть какой-нибудь статус, способный прикрыть его и от местных властей, и от археографической науки, перед которой еще в марте он раскрыл свою концепцию и замысел предстоящей экспедиции. И получил неожиданный резкий и ничем не обоснованный отказ в согласовании, а чуть позже – запрет производить любые работы на территориях бывших староверских скитов и поселений. Строгие бумаги подписал уже знакомый по научным работам профессор Дворецкий, будто бы самый авторитетный ученый в области археографии в Питере. Мало того, он еще написал письма в Академию наук и Генеральную прокуратуру, в которых заклинал не пускать Рассохина на Карагач, и совершенно необоснованно подозревал его во всех смертных – дескать, он выкопает древние бесценные книги и продаст с аукциона за рубежом.

Елизавета уже более месяца обхаживала этого Дворецкого, но результатов пока не наблюдалось. Она довольно просто с ним познакомилась, разыскав профессора в университете, где он преподавал. Побеседовала, показав редакционное удостоверение и представившись журналисткой, что отчасти было правдой, и он среагировал положительно. По крайней мере, не обласканный прессой, с удовольствием рассказывал о своих трудах, концепциях и взаимоотношениях с Академией наук, показывая пачки писем. Впечатление у Лизы складывалось удручающее: Дворецкий, скорее всего, по природе был склочный и склонный к интригам человек, конфликтовал с коллективом, всюду писал жалобы, однако при этом и в самом деле был непревзойденным специалистом-археографом, знатоком жизни и культуры сибирских старообрядцев и автором неких концептуальных версий относительно письменного наследия Кушанского царства и Древней Руси, которые шли вразрез с официальной наукой. Иногда его привлекали в качестве эксперта, если хотели погубить что-нибудь новое и непонятное, что, собственно, и произошло с запиской Рассохина, попавшей в руки Дворецкого.

– Ты знаешь, что такое Стовест? – спросила однажды Лиза.

– Не имею представления, – признался Рассохин.

– А собрался на Карагач клады копать! Стовест – это какая-то древняя книга, которую всю жизнь ищет профессор.

– И пусть ищет, главное, чтобы нам не мешал!

– Ты не понимаешь, это уникальная древнейшая рукопись. Точнее, список с еще более древней! И он попал к нам в Россию.

– Знаешь, Лиза, искать книги для меня не самоцель, – признался он. – Просто очень хочется побывать на Карагаче. Но без заделья не могу, я не турист, чтоб просто красотами любоваться.

– Кстати, а я и вовсе хочу просто посетить места, где исчезла мама. И поискать ее следы.

– Тут наши дорожки и сошлись!

– Между прочим, Михаил Михайлович очень интересный человек, – вдруг заявила Лиза, хотя еще недавно утверждала обратное, – только его не понимают. Он такой рассказчик и столько знает! Он меня опять так увлек историей!..

– Особенно-то не увлекайся, – проворчал Стас. – Я ревную.

– Да ты бы его послушал! Оторваться невозможно. Поэтому студенты его любят. Он блестящий импровизатор!

В министерстве Дворецкого знали и серьезно к нему не относились – упоминали о каких-то его невероятных версиях и проектах, которыми он заваливал чиновников, Академию наук и Госдуму, к тому же требуя денег на реализацию своих замыслов. Однако и предложение Рассохина с подачи профессора встретили неоднозначно: не знали, к какой категории отнести – к археологии или археографии? Можно и нужно ли выдавать Открытый лист на проведение работ хоть и ученому, доктору наук, но совсем из другой сферы – геолого-минералогической? Его записку носили по кабинетам, обсуждали, во многом соглашались с автором, иные считали авантюрой и профанацией, а некоторые все же искренне хотели помочь, тем паче Станислав Иванович не просил ни одной государственной копейки. Это и послужило основанием решить вопрос положительно, предварительно разделив шкуру неубитого медведя – взяли суровую расписку, что все найденное в кержацких кладах Рассохин в обязательном порядке сдаст Академии наук, и нашли компромисс: выдали такое изощренное хитросплетение слов и фраз, что можно легко отбрехаться в случае чего – в общем, отписку, ничего не запрещающую, однако же и мало чего разрешающую.

Добиваться конкретики уже было некогда, поскольку из Усть-Карагача последовал неожиданный звонок, на сей раз от местного участкового милиционера по фамилии Гохмаи, которому предусмотрительный полковник оставил телефон Бурнашева с просьбой позвонить, если он не вернется к сроку.

Неподалеку от Усть-Карагача в залом прибило дюралевую лодку, на которой Галицын с мотористом Скуратенко ушли вверх по реке. Мотора не было, вещей тоже, а сама лодка прострелена и порублена топором. Бурнашев расспросил участкового, ведется ли розыск пропавших, какие меры принимаются, но тот согласно знакомым карагачским нравам заявил, дескать, у нас тут закон – тайга, медведь – прокурор. Мол, ваш московский полковник больно шустрый был, да и Скуратенко лихой парень. Должно, нарвались на кого со своим гонором и обоим пришел кирдык. Искать их теперь не на чем, исправных моторов нету, бензина нету, вертолетов уже двадцать лет в глаза не видели. Вещдок – простреленную лодку – и то не на чем вывезти с реки, грузовиков нет. Дескать, факт пропажи людей зафиксировали, может, еще сами объявятся. Хотя теперь уж вряд ли: вода нынче дурная, и добро, если в межень прибьет к залому. А в пойму утащит, так зверь на тухлятину выйдет, пожрет…

После таких известий Рассохин в тот же день написал заявление об увольнении, собрался и вылетел в Сибирь.