Текст книги "Струпья"

Автор книги: Сергей Шелец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Однажды я убил человека

Образ Господина Sh. пришел мне вчера, когда я возвращался на базу. Дорога была плохой, и видел я только ветки деревьев, высвечиваемые фарами машины. Я сидел позади водителя и думал – а смогу ли я придушить его прямо сейчас? Хватит ли у меня смелости?

Ничего не подозревающий водитель аккуратно объезжал лужи, а я смотрел на его шею в зеленом свете от приборной панелли. Я бы мог убить его, и сделать что-нибудь с его телом в стиле своих ранних рассказов. Например, заняться с мертвым, или еще умирающим телом сексом. Вытащить тело на обочину и утопить в вонючем болоте. Хватило бы у меня ума поджечь машину?

Я поймал себя на мысли, что рассуждаю странно и опасно. Наверное, из-за таких мыслей люди совершают ужасные вещи, а потом раскаиваются. Я пытался найти корни своих темных желаний, но так и не нашел. Закурив сигарету, я прогнал эти мысли вместе с дымом. А потом у меня родился этот рассказ. Итак, поехали…

Как только Аришка ушла, в квартире от былого веселья осталось гора грязной посуды и неловкое молчание двоих. Первый начал собирать бутылки в пакет дабы хоть чем-то заняться, а второй лежал на диване, стряхивая сигаретный пепел в салатницу, пристроенную на груди. Первый осуждающе поглядывал на второго, надеясь на то, что ему помогут в уборке.

– Может выпьем чаю? – спросил второй, тяжело поднявшись. Валялся на диване он прямо в грязных ботинках и в коротком пальто.

– Я не пью чай. – ответил первый.

– Кофе? – приподнял второй бровь.

Первый кивнул, и пошел ставить чайник. Второй проследовал за ним:

– Знаешь, люди любят откровенничать поздно ночью сидя на кухне.

– К чему ты ведешь?

Второй облокотился о косяк, скрестил руки на груди и сощурил хитрые черные глаза.

– Было бы здорово познакомиться поближе. Мы знаем только клички, но не имена.

Первый усмехнулся. Начал искать кофе в чужой кухне, натыкаясь на сверлящие глаза второго. Первый сказал:

– Я знаю тебя как Господина Sh, и я не хочу знать твоего настоящего имени.

– А я знаю тебя как Спайкер, и я очень хочу знать твое настоящее имя, – сказал Господин, протянув слово "очень" непристойно долго.

– Денис, – коротко ответил Спайкер, и нашел банку растворимого кофе среди пакетов с крупами. Худые руки тряслись от смущения.

Кофе было мерзким на вкус, но после абсента оно казалось многим чем лучше, и хотя бы не продирало горло до крови и не разъедало кишки. Господину Sh стало жарко, и он снял пальто. Спайкер про себя отметил, что его полуночный собеседник очень хорошо сложен. Не слишком худой, но и не слишком толстый или мускулистый. Бледные ладони в связках фиолетовых вен были покрыты черными волосками, и Спайкер неожиданно для себя покраснел, представив эти руки у себя на лице.

– Может сварим спагетти? – предложил Спайкер.

– Ты знаешь, однажды я убил человека, – сказал спокойно Господин, будто бы говоря о спагетти.

– Оу. И кем он был?

– Не знаю. – Господин Sh закурил и уставился на Спайкер, – Но фокус в том, что никто кроме меня, того парня, и тебя, об этом не знает. Про парня оговорочка, так как мертвые всегда молчат.

– Ты так шутишь надо мной? – нервно улыбнулся Спайкер. Он резко встал в поисках кастрюли для чертовых спагетти.

– Я не шучу. Я сам тогда удивился, когда обнаружил ножик в руках. Что-то теплое текло мне на ладони. Кровь. Я держал нож в животе того чувака, а когда я поднял глаза – он смотрел на меня прямо как ты сейчас, напуганно. Нет, скорее удивленно. Думаю, он не ожидал, что его могут убить.

– Зачем ты мне такое говоришь?

– Я тебя пугаю? Прости. Просто ты мне показался хорошим парнем, который умеет слушать.

– Это все да, но я боюсь, что ты сейчас меня убьешь. – Спайкер зажег газ, поставил кастрюлю. Где-то в шкафу он видел макароны.

– Ты был бы красивым трупом, – рассмеялся Господин, и в его черных глазах Спайкер рассмотрел дрожащее безумие, порожденное наркотиками и алкоголем. Нужно было валить.

Господин Sh отлучился в туалет. Отлил, и достал маленький шприц и ампулу. Этого должно было хватить для того, чтобы обездвижить Дениса. Наполнив шприц, Господин спрятал его в рукав, пока Спайкер на кухне доставал нож, чтобы он был всегда в доступности, на случай, если Господин слетит с катушек. Спайкер еще отметил для себя, что можно еще обварить кипящей водой, что дало бы ему форы для побега.

– Как макароны? – спросил Господин, зайдя на кухню. Спайкер вздрогнул и пожалел о том, что не свалил из квартиры в тот момент, пока этот псих был в туалете. Достаточно было бы выбежать из квартиры и кричать.

– Вода еще греется.

– Добавь соли. Быстрее закипит.

– Хорошо.

Господин сел на табуретку, широко расставив ноги. Уставился в пол, чему то иронично улыбаясь. Взглядом пробежал по худым рукам Спайкер, по его затылку, который будто просил ударить его молотком до хруста костей. На Спайкер была футболка с фотографией Лоры Палмер, и Господин решил, что потом завернет его труп в пленку и оставит у озера, отдавая дань старому сериалу.

– Ты красивый. – сказал Господин, облизнув губы.

– Спасибо. – буркнул Спайкер. Он расслабился, решив, что Господин просто прикалывался над ним, а сейчас просто хочет развести на секс. Он был бы не прочь от такого, но руки предательски дрожали. У Спайкер было предчувствие п***еца.

– Ты красивый, особенно когда готовишь. Я бы хотел себе такого парня как ты.

– У тебя никого нет? – полюбопытствовал Спайкер, посмотрев на Господина.

– Кто хочет жить с алкоголиком? – Господин рассмеялся. Он встал, в раскачку подошел к Спайкер, и обнял его сзади, прижимаясь причинным местом к худой заднице. – Хочешь, я ради тебя брошу пить? Только скажи мне, что я тебе нравлюсь?

Прикосновения рук были бы приятными, если бы не чувство страха, сползающее сороконожкой по взмокшей спине Дениса. Он не знал, что ответить. Наверное, стоило бы подыграть, но вдруг в шею что-то кольнуло. Будто кусила оса.

– Что? – нахмурился Спайкер, нащупав что-то удлинненое и пластмассовое, торчащее из шеи. В глазах стало мутно, ноги подкосились. Не успев осознать, что его обкололи, Спайкер упал, чуть не опрокинув кострюлю с кипящей водой на себя. Господин Sh бережно подхватил его на руки и понес в спальню. Это на самом деле была его квартира.

Господин раздел Дениса, и привязал его к кровати. Руки к спинке кровати, ноги врозь. Под голову своей жертвы он положил подушку, на случай, если начнется рвота. Мальчик не должен был умереть так глупо, захлебнувшись собственной блевотиной.

Господин лег рядом с телом и провел пальцами по щеке. Другой рукой он расстегивал джинсы, бормоча:

– Я только лишь хочу, чтобы ты принадлежал мне. Если бы я мог сделать это без твоей смерти, я бы не делал тебе больно.

Он вытащил свой пульсирующий жаром член и потерся о бедро Спайкер. Это было приятно, и это было хорошим предвкушением для развлечений более серьезных. Под кроватью лежала коробка с хирургическими инструментами, и она будто бы светилась в уме у Господина. Там было все, начиная от смазки и скальпеля, и заканчивая распорками для костей и рыболовных крючков, припаянных к аллюминевому зонду.

Вода так и кипела, пока не испарилась полностью, пока докрасна не нагрелась кастрюля, в которой позже будут вариться почки и еще некоторые внутренние органы.

Как стать проституткой

Первые показания. Доказательства невиновности.

Для протокола: я не занимался сексом за деньги. Быть может в прошлой жизни я был куртизанкой, но и тому доказательств нет. Разве что за исключением знаний. Я знаю как делать ЭТО правильно. Знаю, какие одеяния и ароматы заводят больше всего. Да, я могу на взгляд определить ваши эрогенные зоны, одним движением руки довести любого до сногшибательного оргазма. Побеседовав с вами за чашечкой кофе, внимательно всматриваясь в ваши глаза, я уже могу предугадать ваши потаенные желания.

Я не членоголик, но мой язык будет автоматически стимулировать уздечку вашего пениса. Руки найдут нужный темп…

Я веду себя как пидор, но вы видите лишь то представление, которое я желаю перед вами разыграть. Своим поведением я прощупываю ваши секреты, выявляю из глубин вашего сознания подавленный голод по мужскому телу. Вам это не нравится, когда из вас выходит то, что для других постыдно. И чтобы скрыть от других желание ко мне, вы проявляете агрессию.

Я – вечный стимулятор вашей точки G. Я прищепка на ваши соски.

Но я не лягу с вами в кровать. Ни за какие деньги, да пусть вы хоть Адонисом будете. Я раскрою тайны, я научу вас трахаться, но вашей первой жертвой будет кто-то другой.

Если вы эксгибиционннист – максимум, что я позволю, так это подрочить у меня на глазах. Я не шлюха, но далеко и не праведник.

Я не займусь с вами сексом, потому что я испытываю отвращение к вашим телам. Вы моетесь, бреетесь, выщипываете и отшелушиваете свои несовершенства забывая о том, что все это зря. Облейтесь хоть Chanel-5 но я буду чувствовать сырой запах жизни. Ваш пот и сперма, слюни и кровь. Ваша жизненноважная слизь.

У меня нет цели вас оскорбить. Все вышеизложенное относится и к моему телу. Я каждый день стираю одежду, каждый день раздираю кожу в кровь мочалкой. Мне проблематично прикоснуться к своим стопам, если они тщательно не вымыты. Я курю четыре пачки в день, чтобы уничтожить себя. Я не стану дышать в вашу сторону. Я не возьму вас за руку, потому что потом буду чувствовать тяжесть вашего прикосновения еще очень долго.

Как вы считаете, с таким дерьмом я бы смог стать проститукой? Чувствуя на коже ваши взгляды…

Второе слушание. Свидетели.

Он снял с себя штаны и возбудил свое мужество. У меня на глазах. Он смотрел так, будто я жаренный кусок мяса. Смотрел как заключенный, изголодавшийся по женщине.

Он прижимается членом к стеклянной стене. Я – по ту сторону. Я опускаюсь на колени, и под аплодисменты вылизываю стекло в том месте, где находится член. Он дергается, окропляя стекло серой жидкостью. Мужчина прижимается к стеклу сильнее. Я смотрю на вас улыбаясь.

– Никогда не трогайте человека, который постоянно ходит в перчатках, – говорит он перед присяжными. – Никогда не обнимайте его, если он нехотя снимает перчатку чтобы пожать вашу руку.

– Как вы считаете, – спрашивает судья, – Почему он не переносит прикосновений?

– Потому-что у него отсутствует эмпатия. Знаете, уважаемый судья, эмпатия вырабатывается еще в раннем детстве при телесном контакте с другим человеком. Его никто не обнимал, никому и в голову не приходило погладить его по голове, когда ему было грустно, или когда ему было больно.

– Я возражаю. У меня хорошо развита эмпатия, и я умею сочувствовать и понимать невербальный язык жестов.

Раздается стук молотка, и судья говорит, что возражение отклоняется.

Запретные знания, или как выгодно выложить свое тело на продажу.

Когда ты проститутка, ты не имеешь права позволять своему телу потеть, неопрятно выглядеть, и напоминать клиенту о том, что ты человек. Будь куклой, будь машиной с механизмами внутри, и с нежной кожей снаружи.

Если ты шлюха, то ты не имеешь права жаловаться на свою проститутскую долю. Ты выбрала звание ночной жрицы сама, и ты обязана следовать этому пути безоговорочно. Если тебе мало платят, то ты плохая шлюха. Если клиент под тобой от скуки закуривает сигарету – то лучше займись цветами, или подай документы в училище. Не каждому дано быть Богиней Любви.

Используй чары. Закуривай сигарету так, чтобы огонек от зажигалки выгодно подсвечивал твои скулы, и оттенял глаза. Пользуйся косметикой, которая легко смывается водой, ведь мужчинам нравится, когда щеки прочерчивают черные слезы от потекшей туши. Половину помады оставляй на губах мужчины, а вторую половину – на его члене. Будь маленькой девочкой, изучая его причиндалы в трусах. Восхитись от его форм, запаха, обязательно скажи, что в жизни еще не видела члена лучше.

Скажи ему, что у него большие красивые руки. Любому мужчине это будет приятно.

Получай от своего призвания удовольствие, а не будь безчувственной секс-рабыней.

Охотник

В середине апреля щука пошла на нерест, хотя лед с Мар-озера еще не сошел. Мы ставили сети в незамершей реке. Я перебирался на тот берег, а охотник – на другой. Натягивали капронку, и по ней спускали сеть. К следующему утру попадалось по три щучки с несколькими окунями.

Перед тем как на каракате ехать проверять сетки, мы заглядывали на тетеривинный ток. Выезжали в три часа ночи, и заползали в шалаш, построенный посреди болота. Час бездвижной лежки, и мы слышали крик тетерева. Выглядывали через прутья, а там пару петухов то бегают то вспархивают – созывают самок. Охотник шептал, чтобы я не дергался при выстреле. Дуло ружья он высунул через сосновые прутья, прицелился, шмальнул. На обед мы ели зажаранного на костре тетерева. В этом блюде не было ничего замысловатого кроме соли, но и от того оно было в тысячу раз вкусней всяких "ножек Буша" в городских забегаловках.

Хоть у охотника и было ружье а у меня нож – в избушку мы спешили затемно, чтобы не повстречать волков. Охотник сказал, что рядом кормится стая. Стая необычная, потому-что ее предводителем была волчица.

– Несколько лет назад по своей глупости я подстрелил вожака для шкуры. Его самка меня запомнила, а теперь ходит рядом. Ждет отомщения.

В нашей избушке не было электричества. Только свечи и дрожащий свет от теплого камина. Пока охотник за столом вытачивал из ложки мармышки, я сидел перед камином на медвежьей шкуре и заполнял дневник. С тех пор как я живу здесь, я помечаю записи не днями а лунными сутками, которые безошибочно научился отгадывать даже тогда, когда не видно луны. Живу я здесь восемь лунных месяцев. Это немного, но я многому научился. Но лучше всего я выделываю шкуры, которые мы обмениваем раз в две лунных фазы на салярку, хлеб, картошку, соль. С голоду не дохнем. Есть курицы, индюшки, и целый подпол с медом и всякого рода вареньями. И изба большая – двухэтажная. Охотник поселил меня наверх, так как там тепло, а я ночами мерзну. Сам он отдыхал в своей комнате на первом этаже, стены которой завешаны Иван-чаем, шкурами. В его комнате всегда пахло дикостью и природой.

На втором этаже была полка с книгами и картами. Первым делом я несколько раз подряд читал "Записки охотника" Тургенева, чтобы проникнуться духом дикой природы, в которой очутился. Меня буквально ломало без шума города, без людей. Помню, первое время я даже не выходил из дома. Только топил печку, варил обед, лез от скуки на стенку, а иногда думал убежать.

– Далеко не убежишь, – сказал тогда охотник, – До деревни пешком тридцать километров по тропе, а зимой ее снегом заносит. Только я знаю как до деревни добраться. Сунешься мимо деревни и умрешь. Насколько я знаю, кругом леса да болота. Волки да кабаны.

– А медведи? – поинтересовался я.

– А медведи зимой в спячке.

– Сколько тебе лет, охотник?

– Все мое, – отвечал он и шел во двор что-то рубить, строгать, колоть, чинить. Этот мужик успокаивался только вечером, а днем не найти человека занятей его.

Каждые шестые лунные сутки мы ходили в баню. Охотник ее протапливал, а я носил в чаны воду с родника. Это было частью моей реабилитации – физически работать и помогать охотнику. Под вечер напивались браги с медом и шли париться. Вместо шампуней и мочалок использовали порошок горчицы и траву хвоща, и скажу, что с такими незамысловатыми косметическими средствами, мои волосы стали гуще, а кожа наконец-таки исцелилась от гнойных нарывов.

Охотник бил вениками несчадно. Выбивал из меня дурь, а потом обливал холодной водой и заставлял пить медовуху. За месяц такой инквизиции я поправился, стал выглядеть здоровей. Но охотник не выводил меня к людям, говорил, что я еще болен. Тогда я подозревал, что он просто привык ко мне и не хотел отпускать.

К слову об охотнике. Я не стану упоминать его имени и откуда он взялся. История эта мутная как бобровый ручей, а сам охотник не кололся. Знаю, что он приходится дальним родственником моего отца, который-то и сослал меня сюда.

Охотник мужик неплохой но не разговорчивый. Это я трещетка, то это мне знать надо, то туда сходить. Помню, как вошел в его комнату и увидел два кожистых сморщенных мешочка, подвешанных на ниточках. Я смеялся при мысли, что охотник свои яйца подвесил, но потом я узнал, что эти высушенные тестикулы – бобровья струя. Это такие железы у бобров. Их вырезают, сушат, а потом добавляют в водку. А настой пьют как лекарство от всех болезней, но охотник сделал акцент именно на том, что это мерзкое поило со вкусом смолы и плавленой пластмассы повышает потенцию.

– А ты этой дрянью часом свой член не натираешь? А то вон он у тебя какой большущий, – издевался я над охотником. А он в ответ:

– А ты на мою залупу смотришь чтоли?

Ну, крепкий мужчина ростом под два метра наверное должен обладать именно такими размерами, подумал я.

Да, он был крепким. Мускулистым от постоянной работы и хотьбы, и здоровым как титан. Живи он в деревне, то все бабы на его шее вешались бы. Я ему так завидовал. Сам я был щуплым и бледным как поганка, и размерами хера не обладал столь внушающими как у охотника.

Шло время, я ходил с ним на рыбалку и охоту. Учился тому и этому, слушал его рассказы про животных, и постепенно привыкал к лесу. Уже сам ходил за берестой, сам ставил жерлицы и приносил в хату неплохой улов. Стал постепенно привыкать к одинокой жизни, и наверное отвык от города. Мне хотелось остаться здесь до осени, но как подумаю, что столько времени без баб проведу, так аж плохо становится. Не знаю, как с этим борется охотник.

Ночью мне запрещалось выходить из дома. Когда я спросил почему, охотник предложил мне выглянуть в окно. А там тьма, ничего не видно кроме десятков движущихся огоньков. По привычке прислушавшись, я услыхал рычание и тявканье. Волки! Они ждали своего часа. Караулили.

– Охотник, а почему они днем никогда не нападают? – спросил я плотнеее задернув шторку.

– Днем они слабы. Это не их время.

– Это странно. Хотел бы я отомстить – напал бы днем.

– Не вникай.

И в избушке стало так странно! Будто потонул в море корабль, а ты рядом на плоту сидишь. То есть и плот и избушка – если они могут спасти тебя от беды – становятся более уютными, теплыми. Сидя на своей любимой медвежьей шкуре я все-таки пытался вникнуть в волчью природу, пытался понять их "кодекс чести", но лишь заклевал носом и уснул под треск сосновых поленьев.

– Э, вставай лентяй, воды надо принести, – разбудил под утро охотник, тормоша меня за плечо.

– А волки? – спросил я, закутавшись в свою душегрейку. В доме было немного прохладно.

– Нет их днем. Можешь не бояться, – пряча глаза сказал охотник. Надев сапоги, я взял ведра и пошел на родник. Благо он был недалеко, распологался на склоне скалы, бил прямо из камней.

Обернулся – из за сосен показывается крыша дома – успокоился, но с полными ведрами чистой воды побежал обратно. Мало ли днем атакуют…

Разошелся лед на Мар-озере. Мы вытащили лодку, просмолили ее и куда-то поплыли. Охотник на веслах, а я головой мотаю – маленькие льдинки трутся о нос лодочки, ее саму от ветра шатает, на волнах подбрасывает. Думал – перевернемся, но доплыли мы до скалы, еще немного вдоль нее и заплыли в грот. Я от удивления рот раскрыл, а охотник рассмеялся, на палку намотал тряпку смоченую в салярке и поджег. Влажные стены пищеры осветились оранжевым светом, и я потерял дар речи – все камни и стены были изрисованны картинками. Маленькие человечки кидали копья не то в рысь не то в волка, эти же человечки сидели у костровища или у ямы – мне было не понять.

– Господи иисусе, – воскликнул я, и мое эхо прогулялось по пищере, оживило ее.

– Глянь туда, – охотник показал пальцем на дальнюю стену пищеры. Там из под воды показывался огромный плоский камень, а перед ним была нарисована полная женщина. Большие бедра, груди свисающие до полного живота. Как я понял – это было какое-то божество.

Охотник подтвердил мои слова рассказом:

– Пищерные люди, или как там их… Думаю, этим наскальным рисункам больше десяти тысяч лет. Сюда приходили умирать. Здесь и рождались.

– То есть?

– Видишь этот огромный валун перед рисунком "Большой женщины"? На него кладывали раненых в охоте, и тех забирала она, – он кивнул на трехметровый рисунок полной женщины. – Это была их богиня. На этом камне рожали женщины. Эти люди звали ее Великой слепой матерью. Богиней луны, ночи, животных.

– Откуда ты знаешь это?

– Книг надо читать больше. А на самом деле мне это рассказали археологи. Они у меня год жили, пищеру эту изучали.

Почему-то мне хотелось плакать, но я стыдился охотника. Он тоже смотрел на рисунки, как-то странно улыбался. Мне пришло в голову, что ему десять тысяч лет, а про археологов он соврал. Это могло быть правдой, или я был слишком впечатлительным.

– Ладно, поплыли отсюда, пока ветер еще больше не поднялся. А то обо скалы разобьемся. – охотник потушил факел и поплыл на свет. Пользуясь темнотой, я вытирал слезы. Может быть я был уже здесь. Рождался на том валуне, и там-же умирал, раненый когтями рыси.

Выплыв на свет божий, охотник спросил меня:

– Скучаешь по дому?

– Знаешь, я бы остался здесь навсегда, – сказал я не соврав, – В городе меня ничего не ждет кроме болезней.

– Ты здоров. Свежий воздух пошел тебе на пользу.

– Или баня. Охотник, можно я останусь? – спросил я. Я очень боялся задать этот вопрос, боясь услышать нет. Охотник усмехнулся и стал быстрее грести. Он ничего не сказал.

– Охотник, я тебе надоел?

– Надоел бы, так уж давно пешком до деревни отправил бы.

– Тогда почему молчишь?

– Есть вещи, которые бы мне хотелось сохранить в тайне.

Этого было достаточно. Сунув руки в карманы, я стал смотреть в небо. Ветер стих, и мы добрались до нашего берега быстрее, чем прибыли к гроту.

У меня не было вещей, чтобы собирать их. Разве что записная книжка и самодельный ножик. Мне бы хотелось оставить себе на память что-то от охотника. Какую-нибудь памятную вещь. Или хотелось забрать его с собой, но врятли бы он выжил в городе. Я не знаю сколько лет он прожил здесь, но я точно знаю, что он стал частью этого леса. Он настолько стал «своим», что его не пугались птицы, а животные имели смелость подходить к его дому очень близко. Я тоже хотел быть частью чего-то, я тоже хотел познать мудрость многовековых сосен и елей. Но… Еще я боялся того, что когда меня не будет, с охотником случится что-то плохое. При мне не раз он подворачивал ступни или ранился рубанком. И я всегда знал где лежат чистые тряпки и спирт. Я помогал носить вещи, когда ему было тяжело. Черт подери, да кто же теперь будет таскать воду в баню? Я так не хотел уходить.

Он завел каракат. Я прыгнул назад и попрощался с избой навсегда. Навсегда, потому-что знаю – мне здесь больше не бывать. Отсюда или вовсе никогда не уезжать, или побыть здесь да исчезнуть. Да я бы и не нашел дороги назад.

Мы петляли среди деревьев. Пару раз останавливались отдохнуть от тряски, перекусили хлебом и вареными яицами. Молчали. Охотник по своей молчаливой природе, а мне было просто нечего сказать. Я прощался с духом леса.

Подъезжая к деревне, охотник заговорил, перекрикивая ревущий мотор:

– Я тогда острогой поранился, а она ржавой была. Ночевал я прямо в лодке – хотел щуку поймать, а она не на спининг ни в сети не давалась. Вот плавал у берега, думал – заколю. А эта сука раз из тины показалась да исчезла. Как-то так получилось, что острогу себе в ногу загнал. Ослабел сильно, жар начался. До дома я бы не доплыл и не дошел, пришлось в грот плыть. Там лег на валун. Я смотрел на богиню, а от бреда казалось, что она двигалась. Я ей тогда пообещал самую лучшую шкуру, если она меня забирать не станет. Уснул. А проснулся совершенно здоровым. Добрался до дома, и в тот же день вожака завалил. Ошкурал и дал ей то, что обещал. Как никак спасла меня.

– И теперь волчица ждет тебя? – спросил я.

– Ждет. Да только не за самца мстить она хочет. Она ждет, когда помру, чтобы душу забрать. Считай я здесь задержался. Выторговал себе сколько-то времени.

– Охотник, может со мной махнешь?

– Не, дружище. И даром твоей помойки мне не надо. У меня ж в лесу все. И дом и хозяйство. Что я в городе то делать буду?

– Ну, можешь токсидермистом стать, – улыбнулся я.

– Дурак ты. Своих корней не пустил а чужие рубишь.

– Охотник, я увижу тебя?

– Может быть и свидимся.

P.S.

Охотник умер через десять лет. Нашли его избушку совершенно пустую, видимо всю птицу перед смертью на волю выпустил. А тела так и не нашли, может волки съели, может отправился в грот помирать. Никто уж точно не узнает.

Я тогда был в группе активистов по защите природы. Я, как главный биолог, предложил всем естествоиспытателям заночевать в палатках, а за одно взять образчики разных трав, да и если повезет – найти что-то уникальное. Помню не спалось мне жутко. То комары мешали, то студенты храпели. В общем не спалось. Вышел из палатки от уголька костра подкуриться, а прямо напротив меня волк стоит. Большущий такой, с черной густой шерстью. Смотрит на меня, не рычит, не скалится, будто улыбается. Прям как охотник! Только вспомнил его, а волк испарился.