Текст книги "Хроника Третьего Кризиса"

Автор книги: Сергей Мусаниф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Сергей Мусаниф
Хроника Третьего Кризиса

Глава первая
Соболевский приходит в себя

Место действия: Штаб-квартира Гвардии.

Местонахождение неизвестно.

Время действия: пятый день Кризиса

Опять больница.

Опять белые стены и потолок, запахи медикаментов, стерильная атмосфера и жизнерадостное гудение доктора Фельдмана.

– Вы что-то к нам зачастили, голубчик, – говорит доктор.

Я слышу его голос, но не вижу его самого. Мое тело где-то далеко, за пеленой серого тумана, а может быть, у меня и вовсе нет тела. Каким образом до меня вообще доносится голос доктора и откуда я могу знать, что это доктор?

Я пытаюсь пошевелить губами и сказать что-нибудь колкое в ответ, но не помню, как это делается. Я вообще практически ничего не помню. Как я назвал этого доктора? И почему? Кто я сам и почему считаю привычным пребывание в больнице? И что это за больница?

У меня нет ответов на собственные вопросы.

Мое сознание воспаряет к облакам, играет в воздушных потоках, то поднимаясь вверх, то стремительно пикируя вниз. Я птица и наслаждаюсь своим полетом. Светит яркое солнце, небеса голубы, облака белоснежны, слабый ветерок играет с моими крыльями, когда я набираю высоту. Складывая их, я камнем падаю вниз, в облака, а потом снова взмываю над ними, рассматривая каждое в отдельности.

Вот это облако похоже на девушку с длинными волосами и испугом в глазах; я знал ее когда-то, но очень недолго. Вот это похоже на молодого парня в странном облачении, а следующее смахивает на кого-то по имени Джек, кого я знаю очень давно, точнее, должен бы знать… Следом еще одно – огромное, похожее на потрепанный в боях корабль, с язвами ожогов и ранами от разрывов торпед на бортах… Почему мне кажется, что я должен все это помнить? К чему вообще все это? Разве мало просто парить в небесах и получать удовольствие от полета?

А та серая туча, наползающая с горизонта, грохочущая громом и изрыгающая молнии из своего огромного брюха, постоянно меняющая очертания, вселяет в меня тревогу. Она похожа на Магистра.

Я снова камнем падаю вниз, но на этот раз не успеваю расправить крылья и разбиваюсь о стальную поверхность.

Другой сон.

Я продираюсь сквозь серую мглу, пытаясь кого-то отыскать. Серый цвет преследует меня, серый туман, серое небо, серое болото под ногами и серый лес где-то впереди, Ноги по колено вязнут в грязи. Кажется, что окружающий меня туман материален и старается не допустить меня к цели, а я даже не знаю, что у меня за цель. Я должен кого-то найти. Но не представляю кого и понятия не имею, что будет дальше. Что мне с ним делать? Сыграть партию в «осаду»? Оказать ему помощь? Вывести на свет? Но я даже не знаю, где свет в этом абсолютно сером мире.

Или я должен его убить?

Умею ли я убивать? О да! В каком-то смысле умение убивать является частью моей работы, хотя я не могу сказать, что это за работа. Но что убивать я умею, это я помню прекрасно. Я владею огнестрельным оружием, холодным оружием, могу убивать и голыми руками.

С очередным шагом я проваливаюсь в трясину по пояс. С трудом, цепляясь за хлипкую ненадежную почву, я пытаюсь выбраться из трясины, но земля крошится у меня под пальцами, и я увязаю все глубже. Болото засасывает меня. Я должен пойти на отчаянный ход, сделать что-то решительное, но не представляю что.

Когда разгадка начинает брезжить в моей голове, окружающая мгла вдруг приобретает форму и материальность и сгущается. У нее вырастают сотни щупалец, каждое из них оканчивается лезвием, и все они тянутся ко мне, стремясь уничтожить.

Я вытаскиваю из ножен свой верный двуручный меч и обрубаю тянущиеся ко мне отростки. Они просто ползут вперед, со всех сторон, стремясь соединиться в точке, центром которой я являюсь, и не имеют ни малейшего понятия об искусстве фехтования. Мне не стоило бы большого труда разделаться с ними, если бы я не увяз в болоте уже по грудь.

Еще миг, и одно из щупалец касается моего лица. Я кричу, и трясина смыкается над моей головой, заливая рот вонючей жижей и обрывая мой вопль.

И я просыпаюсь.

Я лежу на обычной больничной койке, ко мне подсоединены какие-то медицинские агрегаты, назначение большей части которых для меня непонятно. Неужели дела настолько плохи? Рядом – симпатичная девушка в белом халате медсестры. У нее длинные белые волосы и значок с именем на лацкане. Мария.

– Вы кричали во сне, – сказала она.

– Что именно?

– Порядочные девушки не употребляют подобных выражений.

Мне трудно об этом судить, но, по-моему, я покраснел. Меня, несомненно, мучили кошмары, хотя я о них ничего не помнил. Неудивительно, если учесть, свидетелем каких событий мне довелось стать в последнее время.

– Ругался, как морячок, верно?

– Ага, и все время упоминали какого-то ученого. Бакалавра…

– Должно быть, Магистра, – сказал я.

– Точно, Магистра. Что он вам сделал?

– Лично мне? Ничего, – ответил я. – Вопрос в том, что я собираюсь сделать с ним.

– Что бы то ни было, в ближайшее время вам ничего делать не придется.

– Это еще почему?

– Вам все причины перечислить?

– И по возможности в доступных мне терминах.

– Извольте, – согласилась она и принялась за перечисление, загибая пальцы. – Сильное сотрясение мозга – это раз. Чрезмерная доза жесткого излучения, проникшего через повреждения в скафандре, – это два. Смещенные диски позвоночника с последующим нарушением опорно-двигательных функций – это три. Ожоги второй степени – это четыре. Пять раздробленных ребер с одной стороны и три треснувших с другой – это пять и шесть. Правая нога сломана в двух местах – это семь. Проникающее осколочное ранение живота – восемь. По-моему, более чем достаточно для одного человека.

– Но я ничего не чувствую.

– Почувствуете, – заверила она. – Как только закончится действие болеутоляющего лекарства.

– И когда я смогу встать?

– Встать? – Ее прекрасные серые глаза изумленно округлились. – Вы что, не слышали, что я вам сейчас говорила? Вам сильно повезло, что вы вообще живы, солдат. Я не доктор, но твердо могу сказать, что вы этой палаты не покинете еще на протяжении нескольких недель.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал я. – Кстати, что с девушкой?

– С которой именно девушкой, солдат?

– Не валяйте дурака. То есть дурочку. В общем, не надо никого валять. Вы прекрасно понимаете, о ком я говорю.

– А, наверное, вы имеете в виду принцессу Камиллу? У нее сильные ожоги почти на восьмидесяти процентах кожного покрова, но на этом и все. Пару дней пролежит в госпитале, потом оклемается. Ее скоро отправят к венценосному папочке, телепортом прямо на Тагобар. Каково, а?

Я попытался пошевелить рукой. Она слушалась меня с большим трудом, реакции запаздывали на пару секунд. О немедленной выписке, пожалуй, действительно не могло идти и речи.

– И сколько я уже здесь валяюсь?

– О, немного, – короткий взгляд на хронометр. – Двенадцать с половиной часов. В вашей медицинской карте написано, что вы быстро приходите в себя.

– А там не написано, что голова у меня чугунная?

Она хихикнула, словно я угадал. Впрочем, с Фельдмана станется написать и что-нибудь похлеще.

Удостоверившись, что с принцессой все в порядке и задание можно считать более-менее выполненным, я вспомнил и о других своих делах.

– Визиты ко мне разрешены?

– При условии, что найдутся люди, желающие вас видеть.

– Тогда найдите мне Джека Моргана из аналитической группы и попросите немедленно ко мне прийти.

– Я медсестра, а не ваша секретарша.

– Ну, пожалуйста, сделайте мне одолжение, Мария. А в качестве ответной услуги я угощу вас ужином, когда выпишусь.

– Так и быть. – Она улыбнулась, продемонстрировав или щедрый природный дар, или классную работу гвардейских стоматологов. Или и то и другое сразу.

Джек заставил себя ждать.

Моим первым посетителем, если не считать медсестер и доктора, периодически заходивших для смены питательных и лечебных растворов в опутывающей меня паутине капельниц и списывания показаний всяческих медицинских приборов, стала молодая и очень талантливая журналистка с Новой Москвы. И это меня несказанно удивило. Вроде бы не должна она питать ко мне особо нежных чувств.

С другой стороны, медперсонал отказывался отвечать на любые мои вопросы, не касающиеся диагноза. Посему поболтать с журналисткой было совсем не лишне.

Диана напялила рабочий комбинезон гвардейца и притащила в палату горшок с моим любимым кактусом.

– Извините, других цветов не нашла. Но я решила, что вам будет приятно увидеть своего любимца.

Черт побери, мне действительно было приятно. Не становлюсь ли я сентиментальным на старости лет?

– А я-то, дурак, считал, что это мужчины должны дарить женщинам цветы.

– Вы окончательно отстали от жизни, – сказала она.

– Может быть, – согласился я. – Как продвигается ваша работа?

– Вы имеете в виду, когда никто не ставит палки в колеса? Неплохо продвигается. С головой зарылась в ваши архивы. Правда, там очень много белых пятен.

– Это не белые пятна, а черные дыры, – сказал я. – Просто у вас не полный допуск.

– На данный момент это неважно. Я собираюсь накатать статью строк этак сотен на шесть, посвященную мужественному герою, жертвующему собой во имя спасения прекраснейшей из принцесс. А также во имя торговых интересов Лиги.

– Если это название, то оно излишне длинно, – сказал я. – И цинично.

– Вы действительно проявили себя героем. (Я поморщился.) Но как вы думаете, будь ее высочество не с Тагобара, стал бы Авалон оплачивать рейд?

– Я думаю, что вы слишком много знаете.

– Это общедоступная информация, – сказала она. – О триумфе Гвардии раструбили все средства массовой информации. Моссад попал в неудобное положение во всей Лиге. Может быть, даже и на Израиле.

– Моссаду просто не повезло. Корабль погиб?

– Минут через восемь после вашего возвращения. Ничего не скажешь, вовремя вы с принцессой унесли ноги.

Точнее, вовремя нас с него унесли вместе с нашими ногами.

– Восемьдесят шесть погибших, – продолжила рассказ Диана. Она говорила с холодным цинизмом профессионального журналиста и не понимала, что проворачивает нож в моей ране. – Могу ли я рассчитывать на интервью с единственным выжившим участником событий?

– Принцесса тоже выжила, – напомнил я.

– Она не тянет на участника. – отмахнулась Диана. – Я с ней уже кратко побеседовала, и ничего интересного она сообщить не смогла. Благодарит Лигу, правительство Авалона и Гвардию. В частности, вас за проявленное мужество и героизм. Стандартный дипломатический треп. Я с ней говорила больше часа, так она просто ничего не видела. Был бой, корабль трясло, она сидела в каюте, потом вошел какой-то парень, она испугалась, подумала, что пират, потом был взрыв, и все. Больше она ничего не помнит. С таким же успехом можно было разговаривать со стоявшим в каюте креслом.

– Хладнокровная девица, – сказал я.

– Ее положение обязывает. Так что насчет интервью?

– Боюсь, тоже ничего интересного вам не скажу. Проник на корабль, все меня пинали, случайно наткнулся на принцессу, напугал ее, потом был взрыв, и больше я ничего не помню.

– Ваша скромность переходит все разумные границы, сержант.

– А если это не скромность?

– А что тогда?

– Действительность, – сказал я.

– Никогда не поверю, – заявила она. – Где рассказ о рукопашных схватках с пиратами, о многочисленных перестрелках в темных закутках подбитого корабля, где ваш поединок с вожаком пиратов, в котором вы, один на один, отрубили ему обе руки и голову? Где подвиги? Вы, в конце концов, не кого-нибудь спасали, а самую натуральную принцессу.

– Раз вы так хорошо все представляете, – сказал я, – напишите репортаж сами. А я с удовольствием со всем соглашусь. После спасения домашних собачек мне уже ничего не страшно.

– Ха, – сказала она. Наверное, представила себе готовый материал, под которым я был согласен подписаться. – Кстати, я вижу, что у вас вошло в привычку возвращаться с каждого задания в искалеченном виде.

– Не может такого быть.

– Ага. Видели бы вы себя на Колумбии. «Извините, что заставил вас ждать», – а сам еле стоит на ногах, весь в крови, а на пол падают осколки зубов.

– Тогда извините еще раз.

– За что?

– За неприятное зрелище, – сказал я.

– Может быть, и извиню, – сказала она. – Но при одном условии. После всех тех состояний, в которых я вас видела, нам просто необходимо перейти на «ты».

– Заметано, Ди.

– Хорошо, Макс. Хочешь чего-нибудь?

– Не напрашивайся на сомнительные комплименты.

– Чего-нибудь, а не кого-нибудь, я сказала.

– Сейчас это одно и то же. Подкинь-ка лучше сигаретку.

– Если ты вдруг этого не заметил, то мы в больнице.

– Плевать.

– Как скажешь. – Она вытащила свой портсигар из одного из многочисленных карманов комбинезона. Прикурила сигарету и сунула мне в зубы. Я затянулся.

Крупная ошибка. Никотин несовместим с медикаментами – сразу же закружилась голова, подкатили дурнота и слабость, и сигарета выпала из моих губ.

– Ну вот, – укоризненно сказала молодая и очень талантливая журналистка с Новой Москвы, быстро подхватывая сигарету и энергично туша ее о пол и разгоняя руками дым.

Слишком хорошая реакция для обычной журналистки.

А может, у меня действительно паранойя.

После новостей о Магистре и возникновения теории о том, что Гриссом – гвардеец, начинаешь подозревать каждого, а, старичок? Нелегко тебе придется жить в подобной атмосфере.

Иди в баню, ответила мне вторая половина, худшая, но, бесспорно, более умная. Даже у параноиков бывают враги.

Как знать, был ответ.

Мы еще немного поговорили с Ди о всяких пустяках. Я рассказал про обещание Полковника показать ей спасательную операцию и познакомить с птаврами, она поделилась историями из своей профессиональной карьеры. Обычный дружеский и ничего не значащий треп двух приятелей, но я никак не мог сосредоточиться на обсуждаемых темах. Меня одолевали другие, совсем не веселые мысли.

Когда она ушла, сославшись на чрезмерную загруженность и дефицит времени, я вздохнул с облегчением.

Следующим в череде посетителей нарисовался лейтенант Стеклов. Его смена, впрочем, как и моя тоже, закончилась совсем недавно, и он выглядел усталым. В последние дни такой вид – скорее правило, чем исключение из оного.

– Хорошо сработано, сержант, – сказал он без особого энтузиазма. – Как сам?

– Лучше, чем это выглядит со стороны.

Он хмыкнул.

– Принцесса в безопасности. Ее уже отправили на Тагобар для лечения и курса психологической реабилитации.

Я сильно сомневался, что она в подобной реабилитации нуждается. Но царственные особы есть царственные особы, особенно женского пола. По правилам, принятым в светском обществе, насколько я их понимаю, принцессе сейчас положено валяться в глубоком обмороке и впадать в него каждый раз, как кто-то будет упоминать о произошедшем.

– В следующий раз будет осторожнее выбирать корабли, – сказал я.

– Я рекомендовал представить тебя к ордену Доблести. Не сомневаюсь, Совет быстро утвердит решение.

Еще бы, учитывая, сколько денег я им сэкономил. Но сам я себя достойным награды не чувствовал, о чем немедленно и сообщил.

– Не нам решать, – ответил он. – Я могу для тебя еще что-нибудь сделать?

– В следующий раз пошли кого-нибудь другого.

– Ты все сделал правильно, – сказал он.

Я слышал, что раньше каждый гвардеец имел своего личного психоаналитика, в обязанности которого входило убеждение того самого гвардейца в правильности принятых им решений. Не знаю, почему от подобной практики отказались сейчас. То ли решили, что парни стали крепче психически, то ли – что мир целиком сошел с ума и поэтому не стоит никого лечить, то ли, что более вероятно, просто денег не хватает.

– Черта с два, правильно! Там был кошмар.

– Это часть нашей работы, – выдал он нетипичную для гвардейца сентенцию, явно озабоченный чем-то другим, что со мной обсуждать не хотел.

– Что еще стряслось?

– В коридоре своей очереди дожидается твой приятель, – увернулся он от ответа. – Так что не буду задерживать. Поправляйся.

– Обязательно, сэр.

Стеклов ушел таким же угрюмым, как и пришел. Похоже, никому из нас не весело в эти дни.

Его место сразу же занял мой дружок из аналитической группы.

– Мне импонирует твой стиль жизни, – заявил Морган прямо с порога. – С задания – в больницу; вылечился, отдохнул, вышел на задание – и в больницу. Романтика, черт бы ее драл.

– Для кого романтика, а для кого – обыденность.

Джек так и не побрился со времени нашего последнего разговора. Борода как таковая у него не росла, и щетина клочьями торчала по всему лицу. Вкупе с красными глазами и сутулостью от долгого сидения за компьютером картину это представляло отталкивающую. Ну да мне с ним не целоваться.

– Извини, – сказал он. – Я не слишком пристально следил за происходящим, слышал о твоей вылазке только в общих чертах. Что там стряслось внутри?

– Как приятно, когда твоим друзьям есть до тебя дело, – произнес я в сторону.

– Я же извинился, – напомнил он. – Могу еще разок, если тебе легче станет.

– Ладно, не стоит.

Я излишне придираюсь.

Аналитики группы Моргана и так должны быть загружены сверх всякой меры, пытаясь вычислить Магистра.

Я вкратце обрисовал Джеку ситуацию.

Сдается, он слышал вещи и покруче, но все-таки пару раз понимающе кивал и выдавал какие-то хриплые вздохи, которые я трактовал как изъявления сочувствия.

– И почему ты все время умудряешься попадать в переплеты? – сказал он, когда я закончил повествование. – Говоришь, скафандр не защитил тебя от прямого попадания ракеты?

– Нельзя сказать, чтобы совсем не защитил, но, честно говоря, я ожидал большего. Впрочем, костюм получил повреждения раньше.

– Я свяжусь с технарями, пусть покумекают. В принципе наш боевой костюм должен выдерживать десять прямых попаданий подряд без малейшего вреда для человека, который его носит.

– Кумулятивная торпеда, – сказал я. – Метрах в сорока от меня. Она пробила абордажную воронку, и ударная волна разошлась в стороны.

– Так и должно было быть. Если бы взрыв не был рассеян, он бы просто расколол корабль надвое, и десантироваться было бы уже некуда.

– Какого черта они вообще высадили десант за десять минут до уничтожения корабля? Существовали и другие способы получения груза.

– Я полагаю, они были вынуждены использовать все варианты из-за недостатка времени. Космофлот висел у них на хвосте.

– Мне говорили, что подмога придет не раньше, чем через пару часов.

– Флот снял со стапелей недостроенный линкор. Ходовые системы и вооружение уже были установлены, так что они прибыли на место через пятнадцать минут после гибели торговца и расплатились с пиратами сполна.

– Это утешает, но не слишком, – сказал я. – А ты для человека, недостаточно осведомленного, знаешь подозрительно много подробностей.

– Я не в курсе, как оно было непосредственно на борту, – сказал Джек. – А информацию из открытого космоса мы получали всего лишь с двухминутным запаздыванием.

– Ясно. Космический бой – вот что интересно. А судьба одного опера на вражеской территории уже никого не беспокоит.

– У нас полная запарка, Макс. История с Магистром, и так далее. В общем, дел хватает.

Я кивнул.

Операция по спасению проводилась настолько быстро, что в аналитиках вообще не было необходимости, они бы просто не успевали передавать данные в зал. Удивительно, что Джек вообще что-то об этом слышал.

Пару минут мы молчали, думая о своем. Но оба понимали, что разговор еще не закончен. Дружба, сказал кто-то, это когда двое могут просто молчать вдвоем. Или это было сказано про любовь?

– Ладно, – сказал Джек после паузы, ставя точку в предыдущей беседе и начиная следующий этап. – Выкладывай все.

– Ты о чем?

– Не строй из себя идиота, – сказал он. – И не делай такового из своего друга. Я же вижу, что тебя что-то терзает.

– Ничего-то от тебя не скроешь.

– Чувствую, что вопросов много, – сказал Джек. – Начинай.

– Отлично, – сказал я. – Начинаю. Откуда тот злополучный пират, который чуть не отправил меня к первому Полковнику, достал генератор Д-поля? И «осу»? Я всегда считал их нашими фирменными примочками.

– ВКС используют «осы» уже более десяти лет, так что… Были бы деньги, купить их можно где угодно.

– А генератор?

– Ходят упорные слухи, что флотские эксперты разработали основную концепцию полтора года назад. За это время генераторы уже вполне могли поставить на вооружение, а это равнозначно выставлению приборов в широкую продажу.

Что и говорить, постоянные утечки технологии ВКС стали притчей во языцех.

– Только ты мне все время врешь, – сказал Джек. – Тебя ведь совсем не это волнует, сержант.

Я мог бы ему солгать, конечно. Мог бы притвориться, что ничего не произошло. Но у меня нет дурной привычки лгать своим друзьям, и я не собирался ею обзаводиться.

Я могу сколько угодно сплетничать с Ди и строить из себя героя со Стекловым, зашедшими с визитами вежливости, но с настоящими друзьями нужна полная откровенность. Иначе зачем друзья?

– Тут ты меня подловил.

– И что тебя волнует на самом деле?

– Все. Меня волнует абсолютно все. Вся эта операция – сплошная ошибка.

Он подобрался, словно перед броском.

– Поясни.

– Нечего пояснять, – сказал я. – Мы спасли одного человека и спокойно позволили еще восьмидесяти шести погибнуть в огне.

– Мы действовали в рамках Устава и существующего соглашения с ВКС.

– К черту Устав! – сказал я. – И к черту ВКС!

– У тебя сегодня опасные настроения, друг мой, – заметил он.

– Может быть, – согласился я. – Но тебя там не было, и ты не можешь рассуждать об этом. Две банальные космические мины, и от пиратов и пыли бы не осталось.

– Пиратами занимается Флот, – сказал Джек.

– В данном случае Флот не имел технической возможности контролировать ситуацию, а мы ее имели. Флот не мог прибыть вовремя, а мы могли. И не говори, что у нас нет шансов справиться с двумя космическими кораблями! Мы разрушали и планеты!

– И чем все кончилось? – резонно спросил он. – К тому же ты говоришь о технических возможностях, а мы ограничены юридическими.

– А если наплевать?

– Мы не могли уничтожить пиратов, потому что пиратами занимается Флот, – сказал Джек. – И мы не могли вывести людей с корабля, потому что Израиль отказался от сотрудничества. А мы не навязываем своих услуг.

– Услуг? – уточнил я. – Ты так говоришь, как будто мы пылесосами торгуем! Речь идет о жизнях! Если бы мы уничтожили пиратов, Израиль был бы поставлен перед фактом, и правительству ничего бы не осталось, как оценить нашу эффективность и заставить Моссад пересмотреть свои взгляды!

– Несанкционированное уничтожение чужих кораблей адекватно началу военных действий.

– Военных действий против пиратов? А разве там уже не было войны?

– Там была локальная стычка между тремя кораблями.

– В которой полег взвод десантников ВКС только для того, чтобы защитить эту девку! Весь экипаж корабля, включая торговцев! А знаешь, что еще, Джек? Там была горничная! Горничная, понимаешь? Высокопоставленные дамы даже в путешествиях не одеваются сами, не раздеваются сами, не заваривают себе чай и не моют посуду! Им это не положено, Джек! Но никто из нас об этом не подумал! Никто! Молоденькая девушка, не старше самой принцессы, ей тоже хотелось жить, но я размазал ее по стене своим силовым коконом! Я видел, как расплющилось ее тело, как размазались по стенке мозги! Я слышал хруст ломающихся костей! И только потому, что ее жизнь не представляла дипломатической ценности для Совета Лиги! Я видел матерого сержанта ВКС, который занимал своих людей бессмысленной работой, потому что был бессилен что-либо изменить! Я видел салажонка лет восемнадцати, который даже стрелять толком не умел! Знаешь, что с ним стало? Его разнесло на куски, не осталось и воспоминаний! Его матери не придет даже запаянный пластиковый гроб, потому что туда просто нечего положить! Восемьдесят шесть человек, принесенных в жертву Уставу и соглашениям, а мы могли их всех спасти! А как эта девчонка будет жить дальше, зная, что столько народу отдали за нее свои жизни? Она могла с детства знать свою горничную, а потом увидеть, как ее плющит силовое поле!

– У тебя истерика, Макс, – спокойно сказал Джек, дождавшись конца моего монолога.

– Да, у меня истерика! И я имею на нее полное право! Я в ярости! Я так зол, что готов вернуться туда и сразиться со всеми пиратами в одиночку, а потом прорваться на Израиль и собственноручно удавить этого придурка Бен-Ами, а на закуску перестрелять чертов Совет!

– Не поможет, сержант. Жизнь жестока.

– Не жизнь жестока, – сказал я. – Система неправильна.

– Евреи более не принимают помощи от гоев. Национальные предрассудки зачастую сильнее религиозных. А они это право заслужили.

– Нет такого права, – сказал я. – Человеческая жизнь – самое драгоценное, что есть в Галактике, и она превыше любых предрассудков.

– К чертям. Ты действовал в рамках правил, и действовал хорошо. Ты сам знаешь.

– Я позволил умереть стольким людям. Ты это называешь «хорошо»?

– Ты их не убивал, Макс, это все, что я могу тебе сказать, – он говорил тихо и убежденно. Видно, и сам не раз размышлял на подобную тему. – В какой-то мере их убили даже не пираты. Их погубила система, а систему мы изменить не в силах.

– Все можно изменить, Джек.

– Но не все следует брать на себя, Макс. Ты действовал в рамках конкретного задания – спасти девушку, и ты его успешно выполнил. Если задание было сформулировано некорректно или ошибочно, это не твоя вина. Ты выполнял приказ.

– Эйхман тоже так говорил.

– Это система.

– В задницу такую систему!

– Мы связаны соглашением с ВКС, – сказал Джек. – Мы не можем уничтожать корабли в открытом космосе, это прерогатива Флота. Существуют исключения, но каждое из них надо согласовать со Штабом Флота и Комиссией по безопасности при Совете Лиги, а времени на согласование, как ты сам понимаешь, у нас не было. Если бы мы нанесли удар по пиратам, с учетом того, что мы действовали по договору с Авалоном, вполне возможно, что нас бы оправдали. Но, хочу тебе напомнить, что в прошлый раз, когда мы показали всем свою реальную силу, имея в кармане поддержку Флота и директиву Совета, дело закончилось Вторым Кризисом, и в итоге нас всех чуть не разогнали к чертовой матери. Наша сегодняшняя политика – быть нужными, но незаметными и поддерживать существующий статус-кво.

– Это порочная политика.

– Возможно, – сказал Джек. – Я тоже думаю, что она не приведет ни к чему хорошему и будет со временем пересмотрена, но делать это будем не мы с тобой, Макс.

– Почему нет?

– Ты неисправим, – вздохнул Джек. – Ты не устал быть вечной совестью человечества?

– А тебя не слишком тяготит твой цинизм?

– При моей работе цинизм – явление неизбежное.

– Можно подумать, я в другом месте работаю.

Снова наступила пауза.

Я выпустил пар, давивший изнутри на мою черепную коробку с момента получения разового заказа на избирательное спасение, и мне стало легче. Может быть, имеет смысл записаться на пару сеансов к психоаналитику?

Джек молчал, боясь какой-нибудь своей фразой спровоцировать очередной взрыв эмоций с моей стороны. Но эмоции у меня уже кончились. Остались только факты.

Гвардия должна выглядеть этакой плюшевой кошечкой, домашним любимцем, зверем симпатичным, безобидным и… бесполезным. Если кошечка покажет тигриные когти, ее вышвырнут за дверь. Мы поддерживаем имидж кошечки и позволяем людям умирать. Может, я идеалист, но мне кажется, что это неправильно.

Но что я могу сделать? Я – мелкая сошка, и Джек тоже.

И наш сегодняшний Полковник – тоже сошка не самая крупная, если уж на то пошло. Он формирует политику Гвардии. Из всего корпуса – он единственный, кто может на что-то повлиять и что-то изменить. Но Полковник стар. Он устал и просто хочет спокойно дожить до пенсии, смертельно боится допустить ошибку и спровоцировать новый кризис. Поэтому Гвардия незаметна.

При Смайси-Кэррингтоне было не так. В те времена гвардейцы были элитой вооруженных сил и любимцами публики, им посвящались статьи, книги и фильмы, они возводились в ранг полубогов. Теперь же образ гвардейца на экране или в книге можно встретить крайне редко, да и то в качестве либо отрицательного, либо комического персонажа.

Обыватель сердит и напуган, Гвардия в полном упадке, несмотря на то что профессиональный уровень ее сотрудников только растет. Следующий Полковник может изменить ситуацию, но сколько еще этого ждать? И сколько людей погибнет за это время?

Да и захочет ли он что-то менять?

В последнее время только и слышу, что о поддержании статус-кво. А что такое статус-кво? И почему его надо поддерживать?

Есть Лига, объединяющая три четверти обитаемых планет.

Есть созданный ею, ею поддерживаемый и ее же поддерживающий Флот – ее любимое детище и ее цепной пес для непрошеных гостей.

Есть две корпорации, захватившие контроль над новейшими технологиями и делающие на этом деньги. Лигу такая ситуация не очень устраивает, но ситуация пока приемлема. Корпорации готовы продавать, а деньги у Лиги есть.

А еще есть якудзы, имеющие свою долю в любом куске пирога. Они не нужны никому, ни дзайбацу Кубаяши, ни Совету Лиги, ни Генеральному штабу ВКС, ни Стивену Тайреллу лично, но они представляют собой реальную силу, и с ними приходится считаться. Их приходится терпеть, как терпят в своем доме крыс, выражая свое недовольство, пытаясь от них избавиться, но не имея реальной возможности это сделать.

И есть Гвардия – реальная сила, которую никто в упор не видит.

Хранить тайну телепорта и выполнять мелкие поручения – вот какая роль отводится Гвардии в общем балансе сил. Корпорации вежливо потешаются над нами и предлагают деньги за секрет технологии телепорта; Лига контролирует каждый наш шаг, чего она никогда не пыталась проделать с ВКС; и даже якудзы настолько потеряли страх, что заключают с нами соглашения и намекают на сотрудничество.

Избитое клише говорит о том, что Галактика – наш общий дом.

Если продолжить метафору, то Совет Лиги – это отец семейства, корпорации – его непослушные сыновья, ВКС – сторожевой пес, охраняющий в доме видимость порядка, а якудзы – крысы, живущие в подвале.

А Гвардия, как я уже говорил, – кошечка. Точнее, тигр, вынужденный притворяться домашним животным. Он мог бы избавиться от крыс, он мог бы поставить на место зарвавшихся сыновей. Он мог бы взять на себя часть функций цепного пса, и при этом его не надо было бы так обильно кормить.

Но живущие в доме говорят о статус-кво. Их устраивает подобное положение вещей. И тигр должен оставаться кошечкой, гоняться за мячиком, и мурлыкать, когда его чешут за ухом. Кошечке не дают стать тигром.

Бюджет Гвардии называют непомерно раздутым, хотя получаемые нами деньги – песчинка в пустыне бюджета ВКС.

Да, услуги Гвардии небесплатны, но разве ВКС или планетарная муниципальная полиция действуют на общественных началах? Гвардия, как и все, получает ежегодно свою долю денег налогоплательщиков, часть которых идет на оплату оборудования и собственного состава, а часть – на исследования и новые разработки. Да, Гвардия работает как наемник и по разовым контрактам, если планета, к примеру, не в состоянии оплачивать годовой договор, но не надо обвинять нас в алчности. Мы бы с радостью делали бы все и бесплатно, будь у нас такая возможность.