Текст книги "Первооткрыватели Курских древностей. Очерки истории археологического изучения южнорусского края. Советское краеведение в провинции: взлёт и разгром (1920–1950-е годы)"

Автор книги: Сергей Щавелёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Материалы авдеевских раскопок с тех пор стали одним из коньков Самсонова – экскурсовода и экспозиционщика. Например, сценарий его тематической экскурсии «Курские крестьяне до февраля»[1917 г.] начинался так: «Цель экскурсии – показать основные события истории крестьян на территории Курского края и дать марксистское объяснение их. Древнейшие следы человека на территории Курского края – Авдеевская палеолитическая стоянка… Это первобытное общество, жившее около 40–50 тыс. лет тому назад (Датировка Авдеевской стоянки сначала завышалась, а потом занижалась исследователями. „Вновь полученные радиоуглеродные даты для I слоя Костёнок-I и Авдеева – порядка 23 000 лет до наших дней… ближе к истине…“[32] – С.Щ.) послужило этнической основой, из которой приблизительно к середине I тыс. н. э. тут же, на Русской равнине, в частности в долине Сейма сложилось славянство»[33]. Далеко не всякая область СССР могла в годы позднего сталинизма похвастаться столь солидными аргументами против космополитизма!

Старый краевед жалел, что московские археологи увезли с собой почти все находки из Авдеева и в экспозиции Курского музея, кроме одного скопления лучше сохранившихся мамонтовых костей, остались только рисунки и муляжи замечательных скульптурок, каменных и костяных орудий, изготовленных охотниками на мамонтов. Однако интересы большой науки, резоны столичных арехологов и антропологов Самсонов понимал и уважал, как никто другой в Курске. Все сообщения о находках ископаемых древностей им и впредь тщательно протоколировались и доводились до сведения столичных исследователей и коллег-музейщиков соседних областей. К примеру, узнав о случайном обнаружении древних погребений с множеством глиняных сосудов в Шаталинском районе Воронежской области около с. Солдатского, он не поленился сообщить об этом телеграммой Воронежскому областному музею [34]. На все переданные в музей случайные находки древностей следовала письменная благодарность вроде следующей: «Передачей находки [каменного топора из оврага на берегу р. Сновы близ с. Матвеева Поныровского района] музею, где ее смогут видеть широкие массы трудящихся, ученик Петьков проявил большую сознательность и культурность. Пусть его примеру следуют все. Только таким путем можно создать музей, который правильно покажет прошлое и настоящее нашего края»[35].

По бедности своего бюджета музей и при Самсонове далеко не всегда мог приобрести интересные экспонаты, если владельцы назначали им некую цену, даже невеликую. Так, не состоялась сделка с археологом-любителем А.Н. Александровым, предлагавшим в 1937 г. передать музею коллекцию каменных орудий и до 70 «камней с изображениями» (мамонта, льва, пещерного и обыкновенного медведей, волка, леопарда, зубра, тура, лошади, кабана, козы, орла, совы и др.). Эти древности, по его уверению, происходили «со стоянок каменного века близ Курска» [36]. В обмен на эту коллекцию находчик просил музей возместить ему расходы на восьмимесячное обследование этих памятников, во время которого он жил закладом облигаций и продажей личных вещей. Трудно сегодня сказать что-то о подлинности упомянутых артефактов, хотя еще в 1910-е гг. этот же самый, судя по всему, Александров производил согласованные с ИМАО разведки по Сейму, в том числе и на неолитических памятниках [37]. Я бы не исключил, что какие-то каменные изделия он мог найти вслед за В.П. Каншиным и под Курском, в частности, на р. Рагозне, в районе Авдеевской стоянки. Не его ли самодеятельным раскопкам мы обязаны полным исчезновением умрихинского местонахождения мамонтовой фауны и кремня?

Письма Александрова в Академию наук о необходимости раскопок в обнаруженных им местах скопления каменных орудий остались без последствий, несмотря на вежливый ответ акад. И.А. Орбели, зря обещавшего прислать специалиста для экспертизы столь экзотичных находок. Коллекция Александрова ушла обратно в неизвестность. А палеолитические памятники в дальнейшем не раз открывались и в самом Курске, и на территории области.

Когда же появлялась реальная возможность заняться полевой археологией, Самсонов ее обычно не упускал. Ему в дальнейшем довелось копать вместе с П.И. Засурцевым Липинское городище (1953 г.), с А.Е. Алиховой-Воеводской Кузину гору (1956 г.), верой и правдой помогать другим заезжим на курскую землю экспедициям. Как ни странно (на мой пристрастный к археологии взгляд), пройдя полевую практику вполне достаточную для самостоятельного получения открытого листа на право производства раскопок, а тем более разведок, Самсонов так и не стал археологом – не отважился на проведение самостоятельной экспедиции. Романтика раскопок не сумела «отравить» его души – в отличие от некоторых других поначалу неспециалистов, пришедших до и после войны в полевую археологию (хотя бы его преемников в Курском музее по собственно археологической части – Ю.А. Липкинга, Н.А. Тихомирова). А этот краевед был и остался изыскателем кабинетного профиля, индивидуального стиля.

Выполняя полный объём музейных обязанностей, В.И. не ограничивался ими. Довольно долго, с сентября 1945 по июль 1952 он ведёт специальный курс лекций и практических занятий по истории Курского края для студентов педагогического института («на 3 и 4 курсах истфака и на заочном отделении в должности старшего преподавателя»). До и после этой почасовой нагрузки он же проводил экскурсии на темы истории СССР для учащихся областного центра и приезжих из районов, руководил школьно-студенческим краеведческим кружком. «В этой работе, – согласно характеристике первого и на протяжении 20 лет бессменного декана истфака Александра Александровича Лямзина, – Самсонов проявил свою научную и методическую подготовленность к такого рода занятиям» [38]. Когда же факультет пополнился молодыми и дипломированными кадрами, от педагогических услуг совместителя-краеведа с досоветским образованием вежливо отказались.

Зато ему всегда были рады во Всесоюзном обществе распространения научных и политических знаний (позднее получившем имя «Знание», а в сатирическом фильме Э.А. Рязанова «Карнавальная ночь» так и называвшегося «Обществом по распространению»), отделах агитации и пропаганды обкома и райкомов. По их путёвкам Самсонов частенько выступал с лекциями в школах города, перед «трудящимися из районов».

Самым различным краеведческим темам посвящены его многочисленные публикации в областной печати.

Газетные статьи с начала и до конца российского краеведения были главной формой публикации его результатов. У этого автора они по большей части представляли собой вполне добротные компиляции из разных печатных источников. Как например: «Н.Х. Рыбаков (или М.С. Щепкин) – курянин, выдающийся актер»; «Пушкин (или Белинский, Гоголь, Чехов) и Курская область»; «Куряне – строители первого русского флота»; они же – славные «первооткрыватели Русской Америки»); «О курских соловьях», «К 30-летию освобождения Красной Армией Курска от деникинских банд»[39]; и многие т. п.

Творческий, исследовательский элемент содержали исторические очерки Самсонова, посвященные XVII–XVIII вв. местной старины. Это опубликованные им этюды о Коренной ярмарке, старых городах Курской земли и оставшиеся в архиве краеведа конспекты его лекционного курса по истории Курского края; статьи о курских крестьянах-отходниках; общественном и революционном движении в губернии на протяжении XIX в.; по истории Коренной пустыни, села Моквы, города Щигров; фотографии и тексты для макета альбома «Курск в прошлом и настоящем» [40]. «Две монографии из эпохи войны 1853–1855 гг. вышли отдельными брошюрами», – с гордостью отмечал В.И. в «Личном листке члена научно-исследовательского общества изучения Курской области».

В этих работах использованы как опубликованные, так и архивные документы о положении разных социальных слоев, состоянии отдельных отраслей экономики, политических и культурных событиях на территории края. Солидные возможности Самсонова-источниковеда демонстрирует его главная публикация на исторические темы – «Дневник курского помещика И.П. Анненкова» за 1745–1766 гг. Обстоятельства этого издания весьма показательны для краеведческого стиля исторических изысканий вообще, его сильных и слабых сторон в ту пору.

Манускрипт, «дающий новый материал по экономической, социальной и культурно-бытовой характеристике крепостного хозяйства второй половины XVIII в.»[41] оставался неизвестен полтораста лет спустя своего создания. От окончательной гибели его спас просвещённый чиновник, помощник председателя Курского Губстаткомитета В.В. Лапин. Он писал в справке, датированной 15 октября 1902 г.: «Журнал этот найден мной в груде старых полуистлевших от времени книг и рукописей в чулане под лестницей Курской классической гимназии, где всё это оставалось нетронутым около 60 лет. Найденные при этом книги пожертвованы мной в библиотеку Императорского Харьковского университета» [42], поскольку своего древлехранилища в Курске тогда ещё не было. А самую ценную находку – рукописный журнал, заполненный витиеватой скорописью XVIII столетия, практически не читаемой без специальных навыков палеографии, подарил библиотеке ГСК. Оттуда дневник перешёл в музей при ГУАК, а вместе с ним после революции – в областной краеведческий музей.

Намерение первооткрывателя издать «Дневник» в одном из выпусков «Курского сборника» Статистического комитета не осуществилось. Очевидно, из-за сравнительно большого объёма текста и трудностей его расшифровки, перевода на современный русский язык – рукопись местами читается очень плохо даже специалистом-историком в связи с изменениями в почерке автора и повреждениями бумаги. Если бы не Самсонов с его знаниями, ответственностью и педантизмом, лежать бы уникальному документу в запасниках областного музея еще не один десяток лет. Причём, как мне не раз приходилось с сожалением отмечать в этих очерках, не всё в этих фондах с годами сохранялось, кое-что по разным причинам исчезало безвозвратно для музея, а, значит, и для потомков. В.И. же заново открыл «Дневник» и решил довести его до читателя. О Лапине и его роли в спасении документа советский краевед предпочёл не упоминать, хотя и знал прекрасно. В самсоновских комментариях на сей счёт сказана полуправда: «О его [„Дневника“ – С.Щ.] судьбе после 1766 г. сведений нет»[43].

Отмеченное прегрешение Самсонова перед историографией стократ перекрывается его поистине титаническим трудом по переводу, а местами прямо по дешифровке текста, его очень тщательной и грамотной реконструкции.

Иван Петрович Анненков (1711–1784) – курский дворянин, губернский предводитель дворянства. Выйдя в отставку после офицерской службы, посвятил себя помещичьему хозяйству на родине. За 40 лет личного управления своими имениями утроил их земельную площадь. На протяжении многих лет он вёл обстоятельный дневник различным событиям личной и общественной жизни, прежде всего по хозяйственным вопросам, но не только. В записках Анненкова удивительно подробно, толково и разносторонне отразилось помещичье хозяйство того времени, крепостнические порядки и повседневная жизнь в нём; многие политические события и культурные веяния в понимании просвещённого представителя провинциального дворянства. По этим дневниковым материалам Самсонов составил выразительные таблицы урожайности и структуры посевных площадей по 18 видам сельскохозяйственных культур; вывел статистику побегов и наказаний крепостных крестьян в анненковском – довольно типичном поместье. Получившиеся схемы пополнили музейную экспозицию.

Для моей сквозной темы – о знатоках местных древностей – стоит ретроспективно отметить историографические наклонности автора характеризуемой сельской хроники. Отставной военный и рачительный помещик, И.П. Анненков, не жалея на то денег, собрал богатую библиотеку, а при ней еще и архив документов, для чего заказывал писцам «списывание степенных книг» и прочих старинных рукописей XVII–XVIII вв., ветреченных им и его контрагентами в церквах, монастырях, чиновничьих присутствиях, частных домах. Упоминавшийся мной в предыдущем выпуске этих очерков прокурор С.И. Ларионов, на краеведческом досуге составивший и первым опубликовавший «Описание Курского наместничества», значительную часть материалов для такового почерпнул с любезного разрешения Анненкова из его библиотеки и архива.

Образцово, по всем палеографическим правилам подготовив «Дневник» к печати и составив комментарий к нему, Самсонов предложил рукопись своего труда вниманию сектора публикации исторических источников Института истории СССР АН. Там на внеплановое издательское предложение отозвались весьма доброжелательно, помогли краеведу закончить работу – палеографическими советами и материалами. В.И. почему-то отказался от предложения московских ученых самому написать предисловие к документу. Это право он переуступил своему покровителю из педагогического института доценту Ф.И. Лаппо (1904–1986), достаточно известному советскому историку [44]. Тот с задачей справился наилучшим образом и «Дневник курского помещика» довольно скоро вышел в свет в солидном академическом издании, пополнил источниковедческий репертуар отечественной истории-новистики.

Как видно из всего сказанного о В.И. Самсонове, он оказался хорошо подготовлен к роли ведущего в области специалиста по краеведению, которую ему явочным порядком присвоили партийные и советские органы Курска 1940-х – 50-х гг. Местный материал, к тому же исторический, всегда ценился коммунистами в их пропаганде и контрпропаганде. Первые краеведческие сборники областного издательства обязательно включали в себя очерк Самсонова «Из прошлого Курского края». Начала подзаголовка– «с древнейших времён…» – сохранялось во всех вариантах, а окончание варьировалось – «… до 1917 г.», «… до разгрома Деникина», «… до победы в Великой Отечественной войне»[45].

По заданию обкома партии наш краевед готовит первую часть важного по здешним масштабам издания, посвященного систематическому изложению истории областного центра. Самсоновский раздел: «Курск – древний русский город» переиздавался несколько раз, послужил отправной точкой для аналогичной по теме и жанру, но археологически куда солиднее подкрепленной работы Ю.А. Липкинга [46]. Этот печатный материал получил наибольший доступ на школьные и вузовские уроки истории, его широко использовали в лекционно-просветительской работе среди курян, проводившейся обществом «Знание».

Ранние издания обобщающей и в целом добротной работы Самсонова-краеведа несут на себе «родимые пятна» менявшейся идеологической обстановке в стране. Вот, скажем, этот человек, в теории и на практике прекрасно знакомый с русской археологией своего времени, ничтоже сумняшеся пишет по заданию лекционного бюро Курского областного отдела культпросветработы: «Наша наука разрушила немецкую „теорию“ о том, что славяне откуда-то пришли в занимаемую ими теперь страну и что этот приход совершился совсем недавно – в первом тысячелетии нашей эры. Отсюда делался вывод: если славяне пришельцы, то и изгнать их и завладеть их землей не представит большой исторической несправедливости… Нет, отвечает немцам наша наука, славяне ниоткуда не пришли, они исконные местные жители, они издревле владеют своей землей и ни вершка её никому не отдадут» [47].

Человек, копавший вместе со столичными археологами и палеолит, и причерноморскую античность, и скифов, и посеймских роменцев, и древнюю Русь, утверждает в 1945 г., будто для Курской земли «нет никаких указаний на внезапную, бурную смену одной культуры другой культурой» и находит «краеугольные камни в создании славянства» среди охотников на мамонтов древнекаменного века [48]. Ссылки на бывшего академика Н.Я. Марра и будущего академика Б.А. Рыбакова показывают вторичность краеведческих попыток подкрепить «националистический миф, который, – согласно точному разъяснению А.А. Формозова, – у всех народов более или менее одинаков: наш народ чрезвычайно древний, сложился именно там, где живёт сейчас, и отличается высочайшим уровнем культуры, государственности, воинскими подвигами и т. д.»[49].

Впрочем, наши курские краеведы были далеко не одиноки в своем намерении «прислониться» к столь могущественной в свое время идеологической опоре. Так, некто И.М. Ионенко в статье «Об исторических условиях превращения курско-орловского диалекта в основу русского национального языка» писал: «При изучении условий возникновения курско-орловского местного диалекта необходимо учитывать ту племенную основу, на которой некогда сложилось население южных областей Русского государства» [50]. А «изучение этой племенной основы по вещественным памятникам является одной из задач советских археологов, – подтверждала тогда же Т.Н. Никольская, чьи научные интересы как раз и склонялись „к изучению древностей Орловского края“ [51].

На примере „палеолитических славян“ поучительно лишний раз продемонстрировать зеркальное единство тоталитарного мышления в ленинско-сталинской России и гитлеровской Германии. По беззастенчивым словам Гиммлера, „если государство или партия высказывают какое-либо мнение в качестве желательной отправной точки для научных исследований, то оно просто должно считаться научной аксиомой и не допускать никаких кривотолков, а тем более злонамеренной критики. Нам всё равно, так ли в действительности происходила древняя история германских племен или иначе… Единственное, что касается нас и за что мы платим этим людям – исторические представления, укрепляющие в нашем народе столь необходимую национальную гордость… Первобытная история – это наука о выдающемся значении немцев в доисторическую эпоху“ [52].

Соответственно, для советских ученых и краеведов того же времени „этнополитические исследования в области археологии, основанные на учении И.В. Сталина о нации, служат сильнейшим орудием в борьбе против человеконенавистнических построений расистов всех мастей из реакционного буржуазного лагеря“[53]. Наивное преувеличение В.И. Самсонова о выдающейся исторической роли славян, более того – именно курян ещё в эпохи камня и раннего металла охотно повторяются современными краеведами и преподавателями истории (см. сборники под редакцией профессоров курских вузов Б.Н. Королёва, Л.С. Полнера, А.Ю. Друговской 1990-х гг. издания, упоминавшиеся мной выше).

Гораздо хуже квасного патриотизма „поклёвка“ советского краеведа на антисемитские настроения властей предержащих, достигшие апогея в период пресловутой кампании борьбы ВКП(б) с „безродным космополитизмом“. Очередной, за 1952 г. очерк Самсонова о прошлом Курского края, уже очищенный от охотящихся на шерстистых носорогов и овцебыков „славянских крестьян“, завершается объяснением продовольственного кризиса 1914-16 гг. в России происками спекулянтов, якобы в основном евреев. В Курске-де „прославился“ спекулянт Волга Мануил Гальмович, имевший на своих складах в одном только Белгороде до 20 000 кулей муки и переправлявший её частями в города на „чёрный рынок“ и даже за границу, тогда как местное население не получало назначенных нищенских выдач» [54] хлеба.

Реалистично выглядящий фактик предреволюционной истории получал зловещее звучание на закате сталинской диктатуры. «1948-53 гг. были для наших музеев трагическим периодом. – Вспоминает старейшая сотрудница Государственного исторического музея. – … Директорам центральных музеев было тогда приказано покончить с засорением кадров. Многие директора сопротивлялись: они ценили деловые качества сотрудников, а национальность их не беспокоила» [55]. Заведующий же отделом истории Курского музея напротив решился, как видно, ненавязчиво усилить беспокойство начальства национальным составом кадров – при помощи сомнительных исторических аналогий. И это сразу после войны, когда немцы убивали евреев и в Курске, и в других оккупированных районах первыми. И в то время, когда советские власти, судя по всему, готовили массовое интернирование уцелевших после войны евреев по примеру других репрессированных Сталиным народов.

В качестве исчерпывающего комментария к описанной ситуации приведу известный отрывок из пьесы Е.Л. Шварца «Дракон»:

«Генрих. Но позвольте! Если глубоко рассмотреть, то я лично ни в чём не виноват. Меня так учили.

Ланцелот. Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником?..» [56].

Надо ли говорить, что хрущёвская «оттепель» научила В.И. Самсонова гораздо более объективной подаче краеведческих материалов. Очищенные от чужеродной примеси политических инсинуаций, его публикации продолжили свою полезную службу всем, кто интересовался прошлыми веками Курской земли.

В 1959 г. исполком Курского областного Совета назначил В.И. персональную пенсию пожизненно в 500 руб. ежемесячно (что равнялось тогдашнему окладу жалования директора завода или же профессора высшей школы). Ушедший на покой старший научный сотрудник продолжал систематически навещать музей, консультировать его сотрудников, выступать перед учителями и школьниками, писать газетные заметки на краеведческие темы. Но на продолжение и завершение исторических исследований на восьмом десятке лет у него не оставалось сил. В 1964 г. Владимира Ивановича Самсонова не стало.

* * *

Вдова заслуженного музейщика и краеведа получила выражения соболезнования разных лиц и организаций. От имени коллектива Московского научно-исследовательского института музееведения A.M. Разгон писал: «Владимир Иванович всю свою жизнь посвятил музейному делу, которое горячо любил и хорошо знал. Благодаря его неустанным трудам в Курском музее был создан отдел дореволюционной истории. Эта экспозиция во многих отношениях стояла и стоит в ряду лучших экспозиций краеведческих музеев.

Вся жизнь Владимира Ивановича являлась примером подлинного служения науке. Его многочисленные исследования, экскурсии отличались научной глубиной и изяществом формы, поэтому они всегда оставляли неизгладимый след» [57].

Трудно придумать лучшую эпитафию последнему курскому краеведу из дворян, первооткрывателю палеолитического Авдеева, публикатору замечательного манускрипта по истории Отечества Владимиру Ивановичу Самсонову.