Текст книги "Кто последний за смертью"

Автор книги: Сергей Рокотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Спасибо. В нашем деле все пригодится.

На следующий день Николаев получил результаты экспертизы почерка Владимира Владимировича Остермана. Почерк оказался идентичным, письмо к дочери о драгоценностях писал Остерман. Письмо его отца также было признано подлинным – оно было написано именно в те годы. Значит, сокровища действительно были. Дело ясное, что дело темное. Надо искать, сказал Николаев инспектору Константину Гусеву. Теперь мир стал велик. Границы открыты. Их, наверное, уже нет в России. По крайней мере, я бы на их месте не оставался бы здесь, сказал Костя.

– Но Полещука только что видели в Москве. И эти два убийства..., задумался Николаев. – Запросто мог убрать соучастников, это в его интересах... А кто видел? Кто конкретно видел Полещука? Какой-то Федя, знакомый Кирилла Воропаева. Надо допросить этого Федю.

...Толстый, пустоглазый Федя, сотрудник коммерческого банка, подтвердил, что видел на Старом Арбате Полещука. Вы уверены, что это был Полещук или вам только показалось, что это был он? Да близорукостью вроде бы не страдаю, товарищ майор. Он это был. Стоял на углу Плотникова переулка и беседовал с каким-то типом. Я ехал на машине. Остановился. Он меня не заметил, продолжал разговаривать. Я пригляделся – ну он, точно он, Андрюха Полещук. Толь

14 ко бородищу отпустил смачную. В куртке, в кепке. Здоровущий... А собеседник его неприятной наружности. На уголовника похож...

Побывал Николаев и дома у Кирилла на Тверской. Внимательно изучил оба тайника. Каким же образом Лена могла узнать про сокровища вашего деда? спросил Николаев. Да я ей сам рассказывал эту семейную историю про последние дни деда, про тайник под диваном, про ограбление. Лена смеялась, но слушала очень внимательно. А, значит, когда я был в командировке, они с Полещуком все это и взяли. Да еще и помощников, видимо, приглашали, стеллажи-то двигать, работа нелегкая... Еще до этого она стала часто бывать в кабинете, смотрела какие-то бумаги, что-то изучала. Раньше она никогда не проявляла ни малейшего интереса к истории, а ее работа в библиотеке, по-моему кроме раздражения у нее ничего не вызывала. Читала она только женские романы, печатью интеллекта отмечена не была. А тут вдруг такой жгучий интерес..., – с сарказмом говорил Кирилл. – А все, оказывается, имееет вполне реальные причины. И интерес очень даже здоровый. Ладно. Будем надеяться, что эти предметы, похищенные у вас, где-нибудь всплывут. Не иголки же в стоге сена, их еще продать надо. Хотя, к сожалению, пропал список драгоценностей. Мы не знаем, что именно было похищено. Это очень осложняет дело, скрывать не буду. Это очень на руку похитителям. Только рукописи и картины, о которых писал ваш дед, могли бы навести на след. Но даже если они появятся, вам будет довольно сложно доказать, что эти вещи принадлежат вам. Вы это понимаете, Нина Владимировна? Все я понимаю, Павел Николаевич. И не верю, что мы когда-нибудь получим наши фамильные ценности. Я надеюсь только на одно – что вы когда-нибудь найдете этих негодяев, на чьей совести уже четыре человеческие жизни. Будем стараться. Это наша работа, устало улыбнулся Николаев.

Он поглядел на Кирилла, белесого, потного, взвинченного и вдруг внезапно понял он не верит этому человеку ни на грош. В чем именно не верит, он и сам себе не мог объяснить, но не верит, и все тут. Эти бегающие глаза, это бесконечное возбуждение, граничащее с истерикой, все это казалось опытному Николаеву игрой в какую-то роль. И имитация дрожи в пальцах, театральное заламывание рук, закатывание глаз... Фальшь все это... Какой он на самом деле, понять было трудно...

Он вспомнил приятеля Кирилла Федю. Такие же пустые глаза, лживая улыбка, суетливость, потливость...Федя все время отворачивался в сторону, когда говорил о Полещуке, хотя язык у него был подвешен неплохо. "Никакого Полещука он не видел", – окончательно решил Николаев. – "Это Кирилл подговорил его сказать, что он видел Полещука. А зачем он это сделал? Это очень любопытный вопрос, навевающий очень скверные мысли..."

Недоверие Николаева к Кириллу Воропаеву возникло практически сразу при первом знакомстве в Новогоднюю ночь. Все его поведение казалось совершенно неестественным. Потом это его утреннее исчезновение, появление с Викой, какие-то загадочные разговоры о том, что он не может сказать, откуда взял деньги на выкуп Вики. А теперь страшная смерть Мити Мызина и Саши Юркова. Откуда мог знать этих людей Полещук? Да он никакого отношения к ним не имел и иметь не мог. Зато Кирилл мог быть отлично знаком с сыном их старой домработницы... И как только мать догадалась о доме в Жучках, так... Сразу появился на горизонте Полещук, а потом ... и два трупа. Подстроено лихо, но топорно. Но где же, однако, Полещук? А, может быть, тоже...И его глуповатая на первый взгляд мать, совершенно права... Нина Владимировна, сказал Николаев.У меня к вам есть еще кое-какие вопросы. Уделите мне время, зайдите завтра часиков в одиннадцать утра в Управление.

...На следующий день Николаев стал подробно расспрашивать Нину Владимировну о поведении Кирилла в последние дни. Значит, в последние дни он говорить о своих кредиторах перестал? – уточнял Николаев. Ну не перестал, говорит иногда, но поутихло все это несколько. А как собирается жить дальше? Нина Владимировна внимательно поглядела на Николаева. До нее вдруг дошло направление его мыслей. Он собирается продать квартиру, неожиданно резко заявила она. – У нас есть еще одна квартира, плюс дача, в которой можно жить круглый год. Мы с мужем работаем и получаем очень неплохие деньги. А, насколько вы могли заметить, будучи у нас на Тверской, у нас очень дорогая квартира. На такие деньги можно жить долго. И безбедно. Согласны, Павел Николаевич?

Николаев почувствовал резкие надменные нотки в голосе Нины Владимировны. Видимо, он слишком резко начал. Ему стало досадно на себя, на свою неловкость. А в последние дни Кирилл постоянно был дома? – вдруг произнес Николаев и опять понял, что совершил ошибку. Постоянно дома, – с каким-то остервенением, едва скрываемым, ответила Нина Владимировна. – Я могу это подтвердить.

Она вспомнила свои странные мысли на даче, она вспомнила пустые, бессмысленные глаза Кирилла, когда она напомнила ему про Митю. Абсурдные мысли стали обретать реальные и весьма зловещие очертания. Она ничего не сказала Николаеву про немецкого друга Вильгельма и про фирму, торгующую немецкими кухнями. Ей показалось, что такой информацией она может навредить Кириллу.

А в это время Николаев решил сыграть ва-банк. Меня особенно интересует утро того дня, когда вы позвонили мне. Был он утром дома? Был. Он все утро был дома. Он встал и пошел возиться с машиной. А потом мы стали звонить вам. А что такого особенного в том утре?

Николаев внимательно поглядел в глаза Нине Владимировне и медленно произнес: Особенность одна, вернее две – тем самым утром в своей квартире в Медведкове тяжелым предметом по голове был убит Дмитрий Мызин, сын вашей покойной домработницы Клавы.

Нина Владимировна побледнела как смерть. Глаза ее округлились, пальцы задрожали. Николаев протянул ей стакан воды. Пить она не стала, сжала руки в кулак и встряхнула волосами. И это еще не все. Тем же утром на пустыре около станции Лосиноостровская был убит, и тоже тяжелым предметом по голове друг Дмитрия Мызина Александр Юрков. Именно в доме отца Юркова Ивана Ивановича в ночь с тридцать первого на первое прятали Лену и Вику. Вот делато какие, Нина Владимировна...

Она глядела куда-то в одну точку, поглощенная какой-то своей глубокой мыслью. Так что вы думаете по этому поводу, Нина Владимировна? – спросил Николаев. Я ничего не думаю, – взяла себя в руки Нина Владимировна. – Это ваше дело думать, сопоставлять, расследовать. Мы сообщили вам то, что считали нужным. Нас ограбили на огромную сумму, искать наши ценности или нет это уж вам решать. А что касается этих убийств расследуйте. Полещук-то до сих пор не найден. Он бы ответил и вам и нам на все вопросы. А сейчас..., – она понизила голос и сузила глаза. У меня такое ощущение, что вы мыслите совершенно не в том направлении. Мы обязаны мыслить в разных, порой совершенно противоречащих друг другу направлениях, то есть, отрабатывать разные версии, открыто и беззлобно улыбнулся Николаев. – И не обижайтесь на меня так сразу, и не держите на меня зло. Дело расследуется, движется, и я имею право задавать вам любые вопросы, какие сочту необходимыми для ведения следствия, более того – обязан делать это. Разумеется, разумеется, Павел Николаевич. И ни в коем случае нельзя зацикливаться на одной какой-то версии, даже... – Она помолчала и поглядела ему в глаза задорным взглядом, – даже, если она очень заманчива своей парадоксальностью. До свидания, Павел Николаевич. До свидания, Нина Владимировна. Надеюсь на вашу помощь...

"Разумеется, она знает, что-то такое, чего не хочет говорить мне. И ни за что не скажет, если сама того не пожелает. Аристократка... Сначала побледнела, а потом взяла себя в руки. Нет, сама-то она, разумеется, не при чем, а про сына знает что-то...И я начал не с того, не с того начал я", досадовал Николаев. – "Но вот то, что огорошил ее сообщениями про два убийства, это хорошо получилось, очень хорошо..."

День этот, тринадцатого февраля 1993 года, был не самым удачным для Павла Николаевича Николаева. Ночью тяжело заболела Тамара, и под утро ее с воспалением легких отправили в больницу. Николаев провел практически бессонную ночь, ему предстоял тяжелый рабочий день, как назло насыщенный делами до предела. На нем с декабря висело дело об ограблении сбербанков и обменных пунктов, преступники исчезли бесследно. А на днях в деле совершенно неожиданно появился просвет. Причем, случай настолько необычный, что никто ничего понять не мог. В милицию позвонил неизвестный и сообщил, что на окраине Москвы лежит труп известного вора Григория Варнавского по кличке Варнак. Варнака убили на его глазах. Около трупа валяется кейс с пятьюдесятью тысячами долларов. Неизвестный также сообщил адрес квартиры, которую снимал Варнак. Группа немедленно прибыла на место. Все оказалось точно так, как сказал звонивший. При обыске квартиры Варнака там нашли более трехсот тысяч долларов. Почему неизвестный не взял кейс с деньгами, никто понять не мог, как ни ломали голову. Сразу же возникла версия, что именно Варнак и был одним из участников ограблений банков и обменных пунктов валюты. И сегодня необходимо было допросить свидетелей по этому делу, сверять номера банкнот, производить опознание Варнака. А дома оставались одни пятнадцатилетняя Вера и тринадцатилетний Коля, который в последнее время все больше и больше беспокоил отца.

А ведь еще надо было поехать в больницу к Тамаре. Словом, день намечался, мягко говоря, боевой. Как все это можно вместить в один день, ответить на этот вопрос, можно будет только поздним вечером. На час дня было назначено опознание трупа Варнавского, и сотрудники банков и обменных пунктов, ограбленных в декабре, были вызваны в морг. Вторая половина дня будет насыщена до предела. А вот теперь образовывался примерно полуторачасовой перерыв.

Вдохновленный идеей, Павел Николаевич решил еще раз поехать к матери Лены Воропаевой и поговорить с ней. Он вспомнил, что она говорила ему, что по вторникам она идет на работу в школу к часу дня.

Погода в тот день была пасмурная, вьюжная, чисто февральская. Дороги так замело, что подъехать на машине к подъезду Веры Георгиевны окащалось невозможно. Николаев велел водителю припарковаться на улице, а сам пошел пешком. Ветер как раз яростно дул ему в лицо, хлопья мокрого снега залепляли ему глаза. Навстречу ему шел какой-то человек, в сером, мышиного цвета пальто и весьма потертой ушанке. Лицо его показалось Николаеву знакомым, но он никак не мог сообразить, где он этого человека видел. "Профессиональная привычка", – подумал Николаев. – "Всех я где-то когда-то видел."

Он обернулся. Мужчина, сутулясь, пробежал к автобусной остановке. Он был довольно высок. Почти сразу же на его счастье подошел автобус, и он сел в него.

Николаев завернул за угол. Там было уже потише. Ого, Павел Николаевич, – улыбнулась ему Вера Георгиевна, что было не характерно для нее. – Однако, зачастили вы ко мне. А вам это неприятно? Почему же? Жизнь у меня скучная, однообразная. Утром – школьники, вечером – тоска и одиночество. Сама себе готовлю, сама себя кормлю, без всякого желания, так – чтобы не околеть. Зарплата копеечная, слава Богу, что хоть не задерживают, так что хлеб и чай дома почти каждый день. Вас угостить? Нет, спасибо. Я хотел поговорить с вами про Кирилла Воропаева. Вы говорили, что не обменялись с ним и несколькими фразами за пять с лишним лет совместной жизни вашей дочери с ним. Это так? Это так. Вообще-то, Кирилл очень словоохотливый, экзальтированный молодой человек. А по вашим словам получается, что он молчун. Да нет, не молчун он. С другими он очень даже говорун. А со мной он говорил мало, я же вам рассказывала, он глядел на меня, как на пустое место. И самое неприятное в том, что и Лена стала на меня так смотреть. Понимаете, Павел Николаевич, особенно откровенной она не была, она очень любила Андрея, любила с седьмого класса и эту любовь несла в себе. А мне поначалу очень не нравились ее поздние возвращения, этот здоровенный десятиклассник, провожавший ее до подъезда. Он поначалу был выше ее головы эдак на две с половиной, в ней и теперь-то всего метр шестьдесят пять, а тогда...А в нем и тогда уже было под метр дявяносто. А после армии он еще вымахал. И потом мне приходилось видеть его каждый день в школе, педагоги шушукались. Ну что я должна была делать? У вас есть дети? Дочери пятнадцать лет, сыну тринадцать. Да, опасный возраст. Но у моей никого нет. Она такая маленькая, невзрачная. Уроки, подруги, музыка...Никакой, как говорится, личной жизни. Больше сын беспокоит. Компашка у него подобралась пьющая. Еще хорощо, что не курящая что-нибудь пикантное. У нас это сейчас в моде – уход от действительности. Улет, так сказать. Так вот, вернемся к нашим баранам. Я серьезно поговорила с Леной, несколько раз сурово наказала ее. Но они продолжали встречаться. Ей, вроде бы, даже нравилось терпеть наказания ради этой любви. Любовь... страдания... терзания...

Николаев заметил, что сегодня Вера Георггиевна в прекрасном настроении. У нее был такой ироничный тон... Отчего бы это? Так вот, отчаявшись, я предложила пригласить Андрея к нам. Он пришел. Мы посидели, поговорили. Вы знаете, – мечтательно произнесла Вера Георгиевна. – Она была так счастлива...Я напекла пирогов, я раньше хорошо готовила, и Леночка мне помогала. Эх, Павел Николаевич, как они друг на друга смотрели... Ну а дальше что? Дальше он ушел в армию. И Лена ни с кем не встречалась, хотя за ней ухаживало столько мальчиков. Она была верна ему, да и я следила за этим. Ограничивала, так сказать, ее выходы в свет, на всякие там тусовки. Чтобы соблазнов не было. Потом он вернулся, и они снова были счастливы...Тогда начали жить... Я этого не одобряла, я человек старой закалки, но...куда денешься? Они, вроде бы, это право заслужили. Ну а потом... арест, тюрьма... Ленка была беременная...Дальше знаете... А за что, все-таки сел Андрей? Я читал дело, но там все так казенно. Нельзя ли несколько деталей? Ну какие там детали? Андрей углядел у одного товарища богатую коллекцию марок и монет. Потом воспользовался моментом и все это, так сказать, экспроприировал. А при продаже попался. Товарищ этот согласился замять дело и заставил Андрея заниматься какими-то аферами. Что-то они занимали, прокручивали, а потом за все ответил Андрей. Тот же вышел сухим из воды, и при марках и монетах своих, и при деньгах ворованных. А этот на два годика и... Стариной, значит, давно интересовался Полещук? – задумался Николаев. А что, он ей и теперь интересуется? спросила Вера Георгиевна. Да, есть основания полагать, – замял разговор Николаев. Скажите мне вот что, Вера Георгиевна откровенно – как вы думаете, способен Кирилл Воропаев на преступление? Конечно, способен. Это бесхребетный, жалкий человек, я же вам говорила. Ради денег он впутается в любую аферу, он трус, но очень жадный. Он не разрешал Лене давать мне взаймы, зная, сколько я получаю в школе. Сами подумайте, какой это человек. Я не совсем такое преступление имею в виду. Например, убийство? Мог бы он убить человека?

Вера Георгиевна расхохоталась. Убийство? Он? Эта тряпка? Да он муху побоится раздавить, побрезгует. Что вы?! У него на глазах будут насиловать жену и дочь, так он разве что милицию будет звать во всю ивановскую. Нет, убийство и Кирюша вещи совершенно несовместимые... А Андрей Полещук мог бы убить? Андрей-то? – задумалась Вера Георгиевна. – Андрей парень не злой, щедрый, открытый. Но ради дела... Ради защиты, так сказать, чести и достоинства...Он способен на поступок. Я ничего не хочу сказать, но по-моему, в принципе, он мог бы убить. Вот вы например, когда-нибудь лишали человека жизни? – задорно глядя ему в глаза, спросила Вера Георгиевна.

Николаев замялся. Ему неприятно было говорить на эту тему. Но решил ответить, раз вопрос был задан. В шестьдесят девятом году я застрелил насмерть преступника при задержании. Целил в ногу, попал в артерию. Получил за это выговор. Справедливый – стрелять надо уметь лучше. Вы раскаиваетесь в этом? Да, раскаиваюсь. Раскаиваюсь по сей день. Я не палач, это не мое дело убивать. Это был не закоренелый преступник, а просто запутавшийся, отчаявшийся человек. Хотя на нем было убийство. Бытовое. Ему было всего двадцать восемь лет, а мне двадцать два. С тех пор я никого жизни не лишал. Итак, значит, вы считаете, что Кирилл на убийство не способен? Однажды я была у них в квартире, еще до ремонта, и по комнате пробежала мышь. Он так испугался, закричал...А мыши источник инфекции. В доме ребенок. Я сама выловила и раздавила эту мышь. А он при этом морщился и закрывал глаза руками. Какое там убийство, Павел Николаевич? Категорически не допускаю. А кого там убили? Это пока тайна следствия, Вера Георгиевна. Ладно, спасибо вам за информацию. Поеду я. Погодка сегодня, не приведи господь. Подбросьте меня до школы. Тут недалеко. Неохота в такую погоду пешком идти. Да, да, конечно, собирайтесь. У меня есть еще немного времени в запасе.

Вера Георгиевна быстро собралась, надела старенькую потертую шубейку и нелепую вязаную шапочку, натянула сапоги из искусственной кожи на рыбьем меху. Классно одет отличник народного образования, имеющий несколько правительственных наград? – усмехнулась Вера Георгиевна. – Имею шкурную мысль – хоть раз в жизнни приехать на работу на машине, и не на простой машине, а на "Волге" с мигалкой, вы ведь на такой? Хоть бы кто-нибудь из моих подопечных увидел. Вы знаете, как нас сейчас презирают дети за нашу бедность и скудость. Среди них много детей "крутых", они и задают тон в классах. Баксы, баксы, баксы – вот идеал жизни. А наши нелепые идеи о разумном, добром, вечном никому не нужны. При советской власти к нам все же немного уважительней относились. Мне-то еще ничего – я в младших классах работаю, там хоть что-то осталось от детства, от непосредственности, они так или иначе мир познают. А те, кто в старших классах работают, они просто на стену лезут от этого цинизма, от этого кошмарного восприятия действительности. Что вообще затеяло это правительство, этот президент? Культура, образование сводятся на нет, одно торжище кругом, всероссийское торжище, распродажа...Омерзительное время, Павел Николаевич.

Николаев довез Веру Георгиевну до самых дверей школы. Ого, вон наши стоят, воздухом дышат, хорошо, что хоть еще не курят, – указала она на группу малышей, толпящихся у входа. – Вот, увидели меня, а, глядите, как сразу зауважали! криво усмехнулась она. – Ладно, спасибо, заходите еще!

"Вообще-то она знает Кирилла довольно поверхностно", – подумал Николаев. – "Но, в целом, ее сведения о нем совпадают и с моим впечатлением. Жалкий он очень, взбалмошный, не для таких, как он это суровое время, испытывающее людей на стойкость, на силу характера".

Николаев поехал в морг на опознание убитого преступника Варнака. Несколько сотрудниц банков и обменных пунктов, два охранника, внимательно вглядевшись в убитого, признали в нем одного из нападавших и грабивших. Он в тулупе был, с бородой. Но улыбочка эта, он и мертвый словно улыбается, ее с лица не уберешь. Он это, точно он, – подумав, сказал охранник. – Он меня ударил пистолетом в висок. Этот человек был в шикарном длинном пальто и темных очках, я подумала – иностранец. А вот волосы у него мне показались какими-то странными, точно – парик это был, – подтвердила одна из сотрудниц сбербанка. – Страшный он какой мертвый. И улыбается, точно сейчас встанет. Живой был еще страшнее, – сказала ее сослуживица. Помнишь, как он меня на пол уложил... – Губы ее скривились от страшных воспоминаний, она была готова разрыдаться. Ничего, – утешил ее Николаев. – Он многих навсегда на пол уложил, так что вам крупно повезло.

Он составил протокол опознания, поблагодарил свидетелей и поехал в Управление. Настроение у него поднялось еще больше, когда ему сообщили, что и номера банкнот, найденных у Варнака в кейсе и дома совпадают с похищенными из банков и обменных пунктов. Через связи Варнака необходимо было выйти и на остальных налетчиков. Но полнейшей загадкой для следствия остался этот удивительный звонок, сообщивший о трупе Варнака. Неужели настолько процветали эти бандиты, если они готовы были пожертвовать такой суммой, чтобы убив Варнака, свалить все на него? А выстрел был сделан очень профессионально, один, и в голову. Объяснить такую щедрость убийцы было невозможно. Но дело сдвинулось с мертвой точки, и это уже радовало.

Варнака было довольно легко опознать уж очень характерная у него внешность. Яркие черты лица, этот рельефный нос с горбинкой, эти большие, глубоко запавшие глаза и рот, большой рот, скривившийся в омерзительной улыбке, не сошедшей с его лица даже после смерти. Такому человеку трудно затеряться в толпе. А вот бывают лица...Лица... Внезапно Николаев вспомнил лицо того человека, которого он встретил недалеко от дома Веры Георгиевны. Вспомнил, и холодный пот пробежал у него по спине. До него дошло, внезапно дошло, кто это был, и его хорошее настроение улетучилось, как дым... Ну и денек же сегодня, тринадцатого февраля. И впрямь – несчастливое число. Это же был Андрей Полещук, тот самый Полещук, которого они искали уже второй месяц. Никакой черной бороды, и без усов – тогда, в квартире Воропаевых у него были черненькие, коротко подстриженные усики, как же его меняло отсутствие усов! И эта потертая ушанка, пальтецо мышиного цвета... А тогда черное кожаное пальто на меху, норковая шапка, шикарный красный длинный шарф, запах французского парфюма, наполнивший комнату...Совершенно другой типаж.

Это был длинный, сутулый, безусый, некий замшелый интеллигент, не получающий полгода зарплату...Но это был он, безусловно, он. Глаза...Черные хитрые глаза, густые брови...Значит, Кирилл и его приятель Федя не солгали. А он уже просто уверился в их лжи. Значит, Полещук, действительно, в Москве. И каждый день меняет свою внешность. А он-то... Вот тебе и бессонная ночка... Ну, олух, ну осел... Никому, никому он про это не расскажет, какой ляпсус, какой стыд. Если бы он его узнал и задержал, все дело раскрылось бы мигом. Что бы там не было, как бы все не было запутано, но Полещук, безусловно, в курсе всего...

Николаев поглядел на часы – уже половина третьего. На три часа он назначил встречу одному свидетелю по делу Варнавского, он мог дать ценные сведения о связях Варнака за последнее время. Это очень важный свидетель. А часам к пяти он хотел съездить в больницу к Тамаре. Это надо было сделать обязательно, ведь, когда он ночью провожал ее в больницу, она была в ужасном состоянии. Но Николаев понимал и то, что ему совершенно необходимо снова встретиться с Верой Георгиевной. Немедленно встретиться.

Павел Николаевич сидел в кабинете, курил сигарету за сигаретой и мрачно глядел за окно – на вьюгу, все усиливавшуюся и усиливавшуюся, хотя, казалось бы, дальше некуда. Настроение было соответствующее погоде. Это бесподобно – вести дело, опрашивать свидетелей, вызывать к себе, ездить к ним, строить свою версию, и вдруг – встретиться нос к носу с разыскиваемым преступником, о котором он, кстати, и шел говорить со свидетельницей, и как ни в чем не бывало, пройти мимо. А ведь Полещук-то, наверняка, его узнал...То-то он смеется над ним теперь. Эта мысль поразила его больше всего, он прикусил губу от бешенства и стыда. Самое страшное – быть смешным, казаться дураком, хотя бы, самому себе...

Отказаться от допроса свидетеля он не мог, слишком уж важные сведения он мог дать, послать к Вере Георгиевне кого-нибудь вместо себя, например, Костю Гусева, он не хотел, могло бы получиться еще хуже, так и сидел как на иголках.

В каком-то сомнамбулическом состоянии провел он допрос свидетеля. Тем не менее, записал очень важные для дела сведения. Допрос длился более двух часов, свидетеля трудно было расшевелить, он был изрядным тугодумом, а, скорее всего, старался казаться таким. Однако, все, что было необходимо, он поведал Николаеву.

Николаев позвонил в больницу, и ему сообщили, что Тамаре значительно лучше. Тогда он решил ехать сразу в Ясенево. Шел уже шестой час вечера. Встреча с Полещуком не давала ему покоя, жгла его огнем стыда. Он сообщил в уголовный розыск, что по поступившим сведениям разыскиваемый Полещук каждый день меняет свой облик и теперь выглядит совершенно иначе. О том, что он сам видел его, разумеется, умолчал.

– ... Ну, Павел Николаевич! – рассмеялась Вера Георгиевна. – Вы теперь два раза на дню ко мне ездите, не иначе, как скоро свататься ко мне придете.

Николаев был мрачен и суров. Ему вовсе было не до шуток.

Я пройду? Извините, вьюга не прекращается, я весь в снегу, пока от машины дошел. Проходите, проходите, я еще не такая пришла. Обратно-то я как всегда пешочком целую остановку. Для променада.

Николаев разделся, прошел в комнату. Я вижу, что настроение у вас, как и днем прекрасное, – прищурился он, внимательно глядя на нее. А что же мне, вешаться, что ли, от такой чудесной жизни? Мне еще и пятидесяти нет, может быть, еще поскриплю. Дай-то Бог. А сегодня у вас вообще день визитов. До меня-то кто у вас был?

Вера Георгиевна сразу резко помрачнела, глаза стали злыми, неприступными. Был один знакомый, – глядя куда-то в сторону, ответила она. Какой именно знакомый? Вы как, в уголовном кодексе немного разбираетесь? Или мне дать вам некоторые пояснения? Дайте, – продолжая глядеть в сторону, сказала Вера Георгиевна. Поясню, это мой долг. Статьи 189 и 190 УК укрывательство преступлений и недонесение о преступлениях. Речь-то ведь не о краже яблок из соседского сада идет...Итак, какой именно знакомый был у вас сегодня днем? Андрей Полещук, – тихо ответила Вера Георгиевна. Вы можете сообщить, где он находится сейчас? Нет.

16 Вы просто лжете, Вера Георгиевна. Да не знаю я, где он сейчас! вдруг закричала она, глядя прямо в глаза Николаеву.Что он, будет мне сообщить, куда он поедет от меня?! Он же не дурак совсем, знает, что ко мне следователи часто наведываются. Зачем он приезжал к вам? Он сообщил мне, что Лена жива-здорова. Я же мать, в конце концов! У меня одна дочь, а больше никого на свете нет! А вы говорите прекрасное настроение, еще бы первая весточка за все время, я такое передумала... А сам он приехал в Москву по каким-то своим делам еще несколько дней назад. А уж какие у него дела, этого он мне не докладывал. А ко мне зашел передать привет от Лены. Он бы мог сделать это по телефону. Рисковал ведь. Наверняка он передал вам письмо. Ну передал, допустим. Где оно? Я его уничтожила, прочитав. Вы поймите меня тоже – мою дочь ищут, неужели мне хочется, чтобы она оказалась в тюрьме? Перескажите мне содержание письма. Примерно так: "Мама, прости меня, из-за любви к Андрею я предала всех – и тебя, и Вику. Сейчас я в порядке, нам с Андреем очень хорошо вдвоем". Ну, вроде бы, и все. Вы, Вера Георгиевна, вроде бы, считаете меня за идиота. Я следователь из Управления Внутренних дел, а не досужий репортер, собирающий жареный материал для статьи. Я веду дело о взрыве машины и гибели четырех человек. Ваша дочь имеет прямое отношение и к этому, и, возможно, к другому преступлению. А вы мне морочите здесь голову. Мне что, делать больше нечего, как по нескольку раз на дню мотаться к вам? Я просто возьму у прокурора санкцию на ваше задержание, и вы будете отвечать, как соучастница преступления. Хватит! Где Лена? Где они скрываются?!

Женщина молчала, опустив глаза в пол. Я жду! Господи, за что мне все это?! – крикнула Вера Георгиевна. – Почему я должна предать свою дочь, которая только и виновата в том, что любит этого беспутного Андрея? Не скажу я вам ничего, Павел Николаевич. Она проявила заботу о матери, послала весточку, а я ее выдам. Вы же ее арестуете, она будет в тюрьме среди преступников... Нет, я этого не допущу! Она не выдержит! Она ни в чем не виновата! Прекратите устраивать истерики! Неужели вы не понимаете, что она не может всю жизнь скрываться? У нее дочь, в конце концов! Да не враг же вы ей, в самом деле? И, кстати, почему вы считаете, что ее посадят в тюрьму? Полещука-то наверняка посадят, а ваша Лена вполне может отделаться объяснениями с вами и своим законным мужем, если она не совершала никаких преступлений. Мы их найдем и без вас, в конце концов. Я уже дал нынешние приметы Полещука, его ищут по всей Москве, он никуда не денется. Давайте вместе поможем Лене. Ну, Вера Георгиевна... Не знаю я, прямо, что делать... В какое положение вы меня ставите! Гамлетовские вопросы... Послушайте меня! Вы же учительница, вы гражданка России, наконец! – стал говорить какие-то казенные высокопарные фразы Николаев. – Вам ли идти против закона? В Крыму она, в Крыму! – закричала Вера Георгиевна. – Так, по крайней мере сказал мне Андрей. И то я буквально клещами вытянула из него эту информацию. А уж сказал ли он правду, этого я не знаю. А более точных координат он не дал. Насчет Крыма это правда? Это слова Андрея. По-моему, он сказал правду. Он плохо умеет лгать, я всегда замечала, когда он лжет. А больше он вам ничего не рассказывал? Про это похищение, про взрыв? Похищение они задумали с Леной, чтобы заморочить голову Кириллу. А что касается взрыва в машине, он сам ничего не понимает. Он в шоке, это для него что-то жуткое и непонятное. Володя Максимов был его друг, он согласился помочь ему, и чтобы он решил взорвать его и каких-то несчастных бомжей, которых он нанял за гроши это совершенно немыслимо и бессмысленно. Он дал Кириллу деньги, которые снял еще до Нового Года со счета их разоряющейся фирмы, потом Кирилл отвез эти деньги в положенное место, и они снова оказались в кармане Андрея вместе с личными деньгами Кирилла. Большую сумму прикарманил, между прочим, аферист проклятый... И Кирюше намекнул, чтобы язык свой не распускал, поосторожнее был, пригрозил ему. А Кирюшу напугать дело нехитрое. Вы видите, он сам мне все рассказал, хотя мог бы и не рассказывать. Но вот то, что произошло на дороге с этой машиной и теми, кто в ней был, совершенно не понимает и объяснить никак не может. Хорошо. Допустим. Но почему Лену и Вику привезли именно в дом Юрковых в Жучках? Откуда он знал Юркова? Он был знаком с Митей Мызиным, сыном Клавы, домработницы Остермана. Их познакомил Кирилл. Митя иногда делал мелкий ремонт в квартире Полещука. Вот он к нему и обратился, когда понадобилось какоето убежище для всей этой инсценировки. Митя предложил для этого заброшенный дом своего приятеля Юркова. А, значит, для чего Полещук приехал в Москву, он вам не говорил? Да нет же. Сказал только, что у него какие-то финансовые дела, кто-то ему что-то должен, с кого-то он должен что-то получить Мало ему все. Так. Понятно. Можно сказать, что он был с вами довольно откровенен, раз поделился историей всех своих сомнительных действий. Но неужели же он ничего не рассказал вам про их дальнейшие планы? Сколько они собираются так существовать? Живут, наверное, по поддельным документам. Денег у них немало, а сейчас за деньги можно сфабриковать фальшивые паспорта, загранпаспорта. Странно, что они до сих пор не уехали за границу. Извините, я как-то Ялту до сих пор заграницей не считаю. Вообще-то он намекал, что они собираются за границу, что только там они будут спокойны. Говорил что-то про Соединенные Штаты, туда ему хочется. Но пока он не закончил какие-то дела здесь. Видимо, денег маловато для такого дальнего вояжа. Я воспользуюсь вашим телефоном. Вы позволите? мрачно поглядел на нее Николаев. Конечно, – Вера Георгиевна растерянно глядела на него. Алло. Это Николаев. Я уже давал вам сведения, что разыскиваемый Полещук Андрей находится в Москве. Видимо по подложным документам. Внешность меняет каждый день. Еще поступили сведения, что разыскиваемая Воропаева Елена находится в настоящее время в Крыму. Свяжитесь с Уголовным розыском Украины. Более точных данных нет. ... Хорошо... Хорошо... Я еду домой, если что, звоните мне туда.