Текст книги "Любовь в объятиях тирана"

Автор книги: Сергей Реутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Принцесса Марица. Мой Дракула

Сей златой кубок поместить у главного источника Тырговиште, дабы каждый, жажду испытывающий, равно, гость иль хозяин, мог беспрепятственно ее утолить.

Влад Дракул по прозвищу Цепеш

Скука была ей неведома. Во всяком случае, так думала она сама. Да, она, младшая сестра самого короля Матьяша Корвина, могла бы бездельничать с самого утра до позднего вечера. Но воспитание, которое дали суровые монахини, не позволяло ей даже просто присесть без дела, пока солнце стоит выше горизонта.

– Что бы ты ни делала, девочка, помни: Бог, он видит все. Твоя лень, незаметная нянькам или наставникам, будет наказана, пусть и на том свете. Твое усердие, не замеченное ими, будет вознаграждено уже на этом. Трудись в поте лица своего, и ты прославишь род Корвинов.

– Род Корвинов прославляет мой старший брат, король…

Наставница Каролина, сухая и высокая, прячущая седые косы за белоснежной жестко накрахмаленной косынкой, мягко улыбнулась девушке:

– Европа столь велика, а королевство твоего брата столь мало, что его имени, боюсь, не знают даже властители земель сопредельных. Однако Господь, он видит все. И надменность твоего брата Матьяша, и жестокость Влада Второго Трансильванского, и суетность Иоанна Московского, и властолюбие Родриго Борджиа. И твою, девочка, трудолюбивую и послушную душу.

– Но что толку, матушка, трудиться, если все мои усилия пропадают втуне? Разве принесу я пользу хоть кому-то на этом свете?

– Не следует так думать, детка. Время покажет, на радость иль на беду себе и другим родилась ты на свет Божий. Трудись во благо Господне, молись, учись… А Бог, он видит все. Он и накажет, и вознаградит. Тебе дана чуткая и открытая душа, ты непременно разглядишь все знаки Божьего расположения, равно как и все знаки его гнева.

– Так, быть может, мне и жизнь свою посвятить Божьему служению? Не опускаться до мечтаний о любви или семье, не искать счастья, не мечтать о престоле?

– Никогда не теряй присутствия духа, дитя. И это главное. Тебе непременно будет дан знак – ты поймешь, как поступить. Пока же учись всему, что можешь изучить, мечтай обо всем, о чем только можешь мечтать. В труде, не в праздности находим мы судьбу свою.

Марица не помнила матери – та умерла родами младшего братишки. С трудом вспоминала отца, сгинувшего на перевале у замка Брана. Ее мир – это старшие братья – король Матьяш и епископ Марин – да наставница Каролина. Братья следили за успехами девушки, но при этом рассматривали ее только как выгодную партию для кого-то из своих соседей. Выгодную для венгерской короны, конечно. Что на самом деле у сестры на душе – им было и неведомо, и неинтересно. Дабы не терять времени на беседу, они оба, король и епископ, все распоряжения передавали матушке Каролине, которая и стала для Марицы всем – матерью и учительницей, советчицей и другом…

Недобрые вести, что приходили со всех сторон, почти не беспокоили Марицу – она была столь занята, столь погружена в свои хлопоты, что почти не обращала внимания на мир. Старая Каролина была и рада этому, и не рада. Все-таки сестра короля, будущая королева или царица, императрица или герцогиня – жена властителя какой-либо из стран огромного мира, должна хоть слегка разбираться в политике. Ведь, кроме опочивальни, есть в королевских замках и другие комнаты – не все же ей только на ложе царить. Неплохо и совет мужу дать. А там, глядишь, и из слабеющих рук мужа корону принять…

Каролина ухмыльнулась. О да, она бы вовсе не возражала, если бы ее воспитанница сама стала править, пусть и совсем крошечным королевством. Вон Эльжбета Батори… И страна у нее – за день объехать можно, и замок – за час дважды обойти… А какая слава о ней по миру идет! Как ее боятся и уважают… Недурно было бы, чтобы и имя Марицы не затерялось в веках, осталось как пример для подражания какой-то пока еще не родившейся принцессе или герцогине… Тогда и ее, Каролины, имя в веках не сотрется…

Монахиня перекрестилась – греховные мысли о грядущей славе уже не раз приходили к ней. Она гнала их, но все чаще, особенно при взгляде на растущую воспитанницу, ловила себя на том, что девочке суждена непростая, высокая доля. А значит, и ей, Каролине…

– Что ты крестишься, матушка?

– Греховные мысли, детка. Не обращай внимания.

Марица улыбнулась и вернулась к прерванному занятию – она переносила из книги на ткань рисунок для будущего покрывала алтаря. Дело это было куда как непростым – крошечный рисунок, с ладонь, следовало гармонично увеличить и разместить на полосе шириной два локтя и длиной все пять.

В комнате вновь повисла тишина. Была она тяжелой, золотой, густой, как этот августовский денек, что приближался к полудню. Для занятий рукоделием Каролина давным-давно выбрала именно эту комнату башни: высоко над дворцом, вдали от шума и суеты (временами матушке-наставнице даже казалось, что не в дворцовой башне, а в высоком замке на скале высоко над морем сидит она), обилие света от высоких стрельчатых окон, которые закрывались только в самые лютые студеные дни. Марица, хвала ей, никогда не жаловалась на жару или стужу, что укрепляло Каролину в мысли о том, что она верно воспитывает сестру короля и, даст бог, будущую королеву.

Далеко внизу, должно быть, у городских ворот, запел охотничий рог. Девушка не обратила на пронзительные звуки никакого внимания, а вот сердце Каролины отчего-то дрогнуло и словно провалилось вниз. Никто не знает, в каком обличье к нам приходят божественные знаки, быть может, даже в звуке рога или пении птиц, грохоте конских копыт по вымощенной камнями площади или грубом мужском хохоте…

Каролина встала и выглянула в окно. Теплый ветер подхватил концы нежной шелковой косынки, заполоскал ими… Шум нарастал. Грохот лошадиный копыт, и хохот, и пение рожков – все приближалось и не только заполняло собой узкие улочки, но и даже, казалось, достигало самого неба. Нежданным гостем шум ворвался и сюда, в комнату для рукоделия южной дворцовой башни.

– Да что такое!

Марица в сердцах бросила узко отточенный уголек. Тот, кто бы сомневался, тут же раскололся на мельчайшие кусочки и испачкал целых две плиты пола.

– Не шали, деточка! – Каролина взяла в руки метлу и стала осторожно сметать осколки угля так, чтобы не оставалось на полу черных полос.

– Я не шалю, матушка. Эти крики – они мешают, понимаешь? Не дают сосредоточиться – сбивают… Так и рисунок испортить недолго.

– Господь с ним, с рисунком. Должно быть, тебе дан знак – отдохни, расслабь руку… И спину!

– Но я почти закончила… – Марица едва не плакала.

– Отдохни, дитя! – не посоветовала, приказала Каролина. – И закончишь легко. И времени не потеряешь…

Голос матушки-наставницы поглотил грохот, равного которому еще не слыхали стены южной дворцовой башни. Монахиня встала и распахнула дубовые двери, отделанные медными заклепками и полосами. В комнату, низко кланяясь, вошел второй камердинер короля Матьяша. Высокий, очень крупный, но совсем не толстый. Матьяш видел в нем телохранителя, а в дни войны не отпускал от себя дальше чем на два шага. Даже в опочивальню входил вместе с ним.

– Ну что тебе, Стефан?

Тот низко поклонился:

– Король Матьяш просил свою высокородную сестру отложить на время дела и пожаловать вниз.

– Господи, зачем? – Иногда Марица позволяла себе быть капризной принцессой. – Опять жениха встречать-привечать?

Стефан отрицательно покачал головой:

– В гости пожаловал властитель сопредельной Валахии, князь Влад Третий, сын Влада Дракона. Король Матьяш дает в его честь ужин. Просит принцессу Марицу украсить собою сей важный для государя ужин и не печалиться из-за потраченного времени. Более, чем необходимо, принцессу Марицу никто задерживать не будет. Матушка-наставница Каролина также приглашена на сей важный ужин – ибо король понимает, сколь многое связывает принцессу Марицу и матушку-наставницу…

– Передай брату моему, королю Матьяшу, что я непременно украшу собой ужин в честь властителя сопредельной Валахии. Вернее, матушка-наставница украсит, а я просто приду вместе с ней.

Стефан улыбнулся. Он был бы не прочь почаще видеться с этой милой язвительной зеленоглазкой, наплевав на то, что она все же сестра короля Матьяша. К сожалению, долг и служба призывал его к иному…

– Да будет так. Кроме того, король распорядился о том, чтобы в покои принцессы сей же час были призваны лучшие портные и куаферы. Дабы вечером принцесса предстала…

– Господи, как мне ненавистна забота братца… Он ничего не знает, обо всем остальном пребывает в полнейшем неведении… Но распоряжения раздает…

Стефан улыбнулся теперь уже не Марице, а матушке Каролине:

– …однако, зная об умелых руках наставницы Каролины и об изумительном вкусе принцессы, я сей приказ никуда не передавал и никаких куаферов не приглашал. Ибо ведаю, что усилий вышеозначенных принцессы и матушки-наставницы хватит для того, чтобы дворец осветила подлинная, а не искусственная красота…

– Стефан, ну отчего бы тебе не разговаривать простым языком? Ведь тебя же, кроме нас, никто не слышит.

– Привычка, достойнейшая мать-наставница. – Гигант пожал плечами. – Вы же меня поняли, уважаемая Каролина. Равно как и принцесса поняла. За сим откланяюсь. Ужин начнется тотчас же после заката. Я пришлю за вами пажа Раду.

– Да будет так. – Марица гордо выпрямилась. – Мы с матушкой-наставницей будем готовы к закату. Пусть паж ожидает меня у выхода с женской половины.

Стефан поклонился, осторожно затворил за собой двери и потопал вниз по скрипучей деревянной лестнице.

– Всем хороша наша башня, – вздохнула Каролина. – Но вот ступени скрипят, сколько их не ремонтируй…

* * *

Ужин в честь Влада Третьего начался все же много раньше заката. Когда Марица вошла в огромный зал, освещенный, должно быть, целой сотней свечей, столы уже ломились от третьей перемены блюд, сам король Матьяш сыто откинулся на трон, а его гость, господарь Влад, прихлебывал из кубка вино, не обращая внимания на источающую ароматы кабанью ногу, запеченную с травами, которую усердные слуги поставили прямо перед ним.

Марица присела в церемонном поклоне и удостоилась милостивого кивка брата. Епископ Марин, второй брат, одобрительно улыбнулся – принцесса выглядела замечательно. Не зря же из казны ежегодно отваливали немало золотых мастеру куаферных дел Иштвану и старшине цеха портных, самому Каролю Хуньяди.

(К счастью, епископ Марин не знал, что портные, мастера золотого шитья и белошвейки давно уже не переступали порога женской половины дворца. Одеяния себе и своим немногочисленным служанкам принцесса сооружала сама – и дело было вовсе не в бедности казны, а в суровом воспитании, которое получила Марица и которым так гордилась матушка-наставница Каролина.)

Девушка опустилась на свое место, пригубила вина, которым наполнил ее бокал расторопный слуга, и принялась за еду. После целого дня усердного рисования углем она была голодна как волк, однако ела сдержанно да еще и успевала сквозь ресницы рассматривать гостя, нового властителя валашских земель.

Высокий, широкоплечий, но худой, словно изможденный черноволосый господарь, Влад совершенно не походил на короля. Ввалившиеся щеки, не потухший, но определенно усталый взгляд, руки в мозолях, с короткими ногтями. Руки бывалого воина, а не разбалованного властелина.

– Наш гость, – Король Матьяш склонился в церемонном поклоне, – посетил нас, дабы просить у нас помощь в обороне прекрасной Валахии от коварных турецких воинов…

– О нет, – гость безо всяких церемоний прервал хозяина. – Помощь мне не нужна. Валахия в силах и сама оборонять свои границы…

Влад Третий сделал ударение на слове «свои». Сила его голоса заставила принцессу прервать трапезу и куда пристальнее взглянуть на нового господаря.

– …Я приехал, чтобы предложить вместе оборонять границы вокруг всех наших стран. Обещанием короля Трансильвании я уже заручился, а его воины уже стали частью нашего войска, растянувшегося по кордонам двух наших владений.

Король Матьяш покивал. Давным-давно он уже не выходил с отрядами воинов за пределы своей столицы, разленился, заплыл жиром и стал похож на тех властителей, которые пекутся лишь о тугом кошеле, но не о своей стране. Марица еще и еще раз сравнивала двух королей, сидящих напротив нее. Как же все-таки не похож худой, сосредоточенный Влад на ее брата!

В дальнем конце зала запела лютня, к ней присоединился клавесин, потом валторна. Придворные, словно по команде, встали и отправились поближе к этим теплым звукам. Дисциплинированно разбились на пары и начали первый из дозволенных при дворе танцев.

Господарь Влад даже не взглянул в их сторону. Наоборот, при первых же звуках музыки взгляд его словно потух, плечи опустились.

– Отчего так печален наш гость? – Марица наконец решилась заговорить.

– О нет, принцесса, – ответил тот, – я не печален. Вернее, моя печаль не покидает меня и тогда, когда я кажусь веселым. Должно быть, до благословенных венгерских земель не дошла история о том, как окончил свои дни мой отец, Влад Второй Дракон. И как я принял престол…

– Наслышаны, мой венценосный брат, наслышаны, – прогудел король. Матьяш. – Наша сестра, принцесса Марица, мало интересуется высокой политикой. Ей по душе простые женские радости…

– Это не так, брат, – принцесса терпеть не могла, когда братья так говорили. Ей было интересно все о мире, в котором она жила. И не дело брату лезть в ее душу, тем более устанавливать там свои порядки. – Мне по душе весь мир, все, что в нем происходит. Поведай же, прошу, историю о твоем отце и брате, уважаемый гость.

– Это будет долгий рассказ, принцесса. И вряд ли он предназначен для женских ушей. Должно быть, нам лучше сейчас присоединиться к танцующим…

Марица пожала плечами – она была не прочь и поплясать, и поговорить с этим высоченным худым гостем. Все что угодно, только бы быть подальше от глупости своего брата-короля.

– Потанцуй, сестренка… – король согласно улыбнулся гостю. – Потешь себя, пока и в самом деле не стала божьей невестой…

– Не дело обсуждать мои намерения вот так, над объедками…

Марица была невероятно серьезна, но король только расхохотался в ответ:

– Да мы ничего и не обсуждаем. Ты узнаешь о своей судьбе, как только я приму решение.

Марица упрямо вскинула голову, но ничего не ответила. Влад Третий смотрел на нее со странным выражением лица – похоже, ему по душе был строптивый нрав принцессы.

Он встал, обошел вокруг стола, бесцеремонно отодвинув плечом Стефана, который зачем-то попытался заступить ему дорогу, склонился в изящнейшем поклоне перед принцессой и протянул ей руку.

– Соблаговолит ли высокородная принцесса потанцевать с недостойным?

– С удовольствием, мой венценосный гость и брат. – Марица приняла руку Влада.

Наставница Каролина следила за своей воспитанницей. Пока что та не сделала ни одной ошибки. Если, конечно, не считать, что бесцеремонно перебила короля. Хотя такого глупца и перебить не грех. Ему бы вообще заткнуть рот навеки – чтобы сам не позорился и страну не позорил. Но, к сожалению, тут Каролина тяжко вздохнула, сие не в ее власти. Хотя удовольствие от такого деяния она, безусловно, получила бы немалое.

Принцесса и ее спутник уже танцевали. Церемонная древняя хота как нельзя лучше подходила под ее настроение – два шага и поворот, скрестить правую руку с рукой партнера. Опираясь на него, приподняться на цыпочках, обойти его за спиной… Скрестить другую руку, скользнуть пальцами по воздуху рядом со щекой…

Марица вздрогнула – пальцы Влада скользили не по воздуху, а по ее щеке от виска до шеи. Объятия стали чуть сильнее, тело партнера чуть ближе. О нет, все оставалось в рамках приличий, но…

– Не думаю, что мой брат будет в восторге от вашей смелости, господин мой господарь Влад…

Тот улыбнулся принцессе – нежно и незнакомо.

– Главное, моя греза, чтобы ты была в восторге…

Марица никогда не отказывалась от балов, однако назвать ее разбалованной тоже было бы неправильно. И уж тем более было бы неправильным сказать, что светская развязность ей хорошо знакома – скорее наоборот. Партнера по танцам почти всегда избирал для сестры король. И этот партнер почти всегда старался вести себя как можно более незаметно – чтобы не вызвать, само собой разумеется, королевского гнева.

О принцессе и ее чувствах никто не думал. Придворные спасали свою шкуру, а король успокаивал свою совесть.

– Должно быть, вы желанный гость на любом балу? И дамы, могу поклясться, от вас без ума…

Влад горько усмехнулся:

– В последний раз я танцевал на балу долгих девять лет назад. И моей дамой была престарелая камеристка первой статс-дамы, любовницы моего отца. С тех пор и по сю пору мне неведомо, довольны ли мною дамы… Разве что я стал осторожнее и стараюсь не наступать им на ноги и подолы платьев…

– Долгих девять лет, мой господин? Должно быть, вы тогда были совсем юны?

– Сопливый мальчишка, принцесса… Мне едва исполнилось одиннадцать.

– Но отчего же вы больше не посещали балов?

– Мы с братом были в плену, принцесса… Отец отдал нас как заложников, чтобы не злить турецкого пашу и гарантировать себе спокойную старость без набегов янычар…

Марица ахнула. Подобного предательства она себе и представить не могла. Как это – отдать собственных детей? Выменять их на несколько лет свободы.

– Предатель…

Очередная фигура танца вплотную приблизила партнера – принцесса ощутила тепло его тела и какую-то холодную злую силу, исходящую от него.

– Нет, просто король… – худые плечи Влада шевельнулись. – Какая разница, каким способом, но ему удалось на какое-то время отсрочить разграбление страны. Пусть и в обмен на наши с Раду жизни…

Принцесса подняла глаза на собеседника. Тот не пытала гневом, не был опечален. Он был спокойно-холоден, как статуи в дворцовом саду. Холоден и равнодушен.

Хоту сменила гальярда – однако Влад не торопился менять партнершу, как это предписывали правила. Он сомкнул пальцы на запястье принцессы и повел ее широким шагом по кругу… Марица не решалась задать следующий вопрос, не решалась упомянуть о судьбе отца Влада или его брата. «Молчание, детка, – в таких случаях повторяла матушка Каролина, – всегда означает, что ты внимаешь собеседнику, ставя его слова выше своих и его самого выше самой себя. Молчание заставляет умного открывать душу, а глупца – молоть языком…»

– Мы пробыли в Порте все эти годы… Раду там и умер. Он был решительным, мой братец, и всегда лез в драку, даже тогда, когда делать этого не следовало… Говорят, что он ввязался в перепалку с сыном самого наместника… И тогда янычары подняли его на копья. А потом еще живым похоронили…

– Какой ужас! – не столько прошептала, сколько простонала Марица.

Ей было и понятно холодное равнодушие Влада, и непонятно. Ей казалось, что за маской отстраненности господарь прячет боль, не утихающую ни на минуту, а эта холодность, в свою очередь, не дает гневу разгореться в его душе, удерживает чувства, остужает голову… Словно ему стоит усилий просто оставаться в рамках благопристойности и не сносить все вокруг в припадках чудовищного гнева.

– Ужас, принцесса? Ничего ужасного – в Порте царят иные понятия о человеколюбии и цене жизни. То, что для нас варварство, для них – забавы солдат на привале. То, что для нас героизм, для них – никчемная трата силы. То, что для них послушание, для нас – рабская покорность… Увы, их мир и наш столь различны, что, кажется, и примириться никогда не могут…

– Но как же вы вернулись, господин мой господарь Влад? Как взошли на трон?

Музыка утихла. Утомленные музыканты ждали знака, что можно отложить инструменты. Король Матьяш кивнул и виолы отправились отдыхать в свои футляры, а их хозяева покинули хоры над залом.

– Здесь жарко, – хмуро заметил Влад.

– Август, – пожала плечами Марица. – В эту пору бывает куда жарче. Однако мы можем выйти в сад, пока музыканты отдыхают.

Несколько куртин и две усталые от лета аллеи можно было назвать садом весьма осторожно. Впрочем, солнце село уже достаточно давно, и под дубом было почти прохладно. Скамья без спинки огибала узловатый ствол дерева, где-то в кроне возились, устраиваясь на ночлег, птицы… Хотя, быть может, то готовилась выйти на охоту дворцовая сова, на содержание которой тратилось в год целых два талера – столько же, сколько на чистку столового серебра.

(Марица припомнила, как всего месяц назад вместе с матушкой-наставницей подробно изучила все статьи дворцовых расходов. Равно как и доходов. Содержание совы ее позабавило, а чистка котлов на дворцовой кухне изумило: котлы после готовки чистить было в пять раз дороже, чем серебро, для которого выписывался из далекой Руси специальный мастер, отягощенный мешком специального песка.)

Принцесса опустилась на скамью и знаком предложила гостю расположиться рядом. Влад не стал стесняться. Теперь между ними оставалось пространство едва ли больше ладони. Правая рука господаря Влада решительно скользнула по талии девушки, а левая завладела пальцами руки.

Отчего-то такая беспардонность принцессу совершенно не смутила и не обидела. Ей показалось, что гостю так проще приступить к рассказу, – он словно опирался на нее, чтобы мысленно вернуться к горьким для него событиям.

* * *

– В тот год зной опустился на земли Валахии в середине апреля. Засуха погубила надежды на урожай, люди гибли. Отец заручился помощью своих союзников, молдавского князя Штефана, князя Трансильвании Игнаци… Ведь вместе хорошо обороняться не только от осман, но и от голода. Лето страна пережила относительно благополучно. Но осенью войско Мехмета Второго вторглось на землю моей родины. Друзья и союзники исчезли, словно снег под лучами солнца, мы остались против османов одни. Но султану, как потом оказалось, не нужны были наши земли – лишь деньги, казна, прибыль. Обобрав страну до нитки, войска осман двинулись в обход Валахии и Трансильвании на север, намереваясь вторгнуться в самое сердце Европы. А чтобы отец не спорил и не посылал вслед войско, чтобы не было угрозы с тыла, турки захватили с собой нас с братом. Раду было шесть, мне минуло одиннадцать.

Марица слушала, не сводя с Влада глаз. Боль, которая терзала все его существо, каким-то неведомым образом передалась и ей. Воспоминания о неведомом ей мальчишке заставляли сердце истекать слезами, а вот глаза остались сухими. Она почувствовала, отчего столь сдержан рассказ господаря Валахии – так он не давал гневу затопить всю душу. Принцесса чувствовала, каких сил стоит ему такая невозмутимость… А Влад, сжимая в ладони прохладные пальцы Марицы, ощущал, как боль, что терзает его восьмой год, если не отступает, то утихает, пусть и на время.

– Нельзя сказать, что наместник Порты жалел нас или, напротив, мечтал умертвить. Полагаю, ему не было особого дела до нас, двух пленников – еще двух, шатающихся по тюремному двору. Нас не морили голодом, но следовало проявить немалую смекалку, чтобы первыми получить свою миску похлебки и ломоть лепешки. Нас намеренно не унижали, но что могли сделать двое мальчишек, внезапно оказавшиеся среди бывалых воинов?

Перед глазами принцессы встал тюремный двор – грязный песок, перемешанный сотней босых ног, сухой карагач у самой стены, немилосердное палящее солнце. Двое парнишек, прижимающиеся спинами, чтобы противостоять всему миру. Быть может, на самом деле все было иначе, но отчего-то эта картина заставила сердце девушки биться сильнее.

– А год назад, когда Раду вырос почти с меня, случилось… то, что случилось. Драку разнимала охрана – уж эти точно не церемонились. Единственное, что отличало похороны Раду, – так это деревянный гроб, в который положили его тело. Обычно пленников закапывали в землю без всяких церемоний. Но брат все же был королевских кровей…

Марица более выдержать не могла – ее плечи сотряслись от рыданий, слезы не закапали, а полились из глаз.

– Ну будет, принцесса, – пробурчал едва слышно Влад. – Не стоит его оплакивать, мальчишка-то гниловатый рос. Даже подумывал ислам принять, в янычары метил, оправдывал Мехмета.

– Но он же был твоим братом, господин мой Влад… Как же не оплакивать его?

Зазвучала музыка.

– Утри слезы, добрая принцесса. И пойдем танцевать – ты такая красавица, когда танцуешь. Глаза сияют зеленым светом, лицо расцветает…

Марица потупилась. Никто и никогда прежде ей ничего подобного не говорил. И никто так не смотрел на нее, никто так нежно не обнимал… Девушке показалось, что она словно тает в объятиях господаря Влада.

– Ну вот, слез уже не видно… Я закончу рассказ, а ты тем временем совсем успокоишься. Иначе, боюсь, твой брат объявит моей Валахии войну…

Марица сквозь слезы улыбнулась:

– Думаю, господин мой Влад, он не объявит – ибо им движет лень, он никогда не сделает даже лишнего шага, не говоря уж о чем-то большем.

– Тем лучше… Но вернемся. Брат был похоронен, я стал ожидать, когда настанет мой черед. Однако меньше чем через месяц меня выпустили и даже препроводили под родной кров – отец почувствовал приближение смерти и потребовал, чтобы меня доставили в столицу. В противном случае король Валахии грозился перестать считать действующим мирное соглашение между ним и Портой и собрать войско… Отчего-то глупый наместник испугался. Так я вернулся на родину и взошел на престол. Но решил, что никто из моих обидчиков не увидит наступления следующей весны. Поклялся, что такая же судьба постигнет и обидчиков моего брата. И слово свое сдержал…

Марица с испугом посмотрела в лицо Влада. Тот был по-прежнему спокойно-холоден. Девушка готова была уже встать и уйти во дворец, но сильные пальцы собеседника сжали ее руку почти до боли.

– Я слово свое сдержал. И теперь меня чаще зовут не Влад Валашской, или Влад, сын Дракона, а Влад Цепеш…

* * *

Давно утих бал. На дворец пала глубокая ночь. Сова, что жила в дупле дуба и состояла на жаловании, облетела весь парк и мирно устроилась спать, не забыв сложить добычу в нижнюю часть дупла, дабы полакомиться мышкой на завтрак.

Замолчали лютни и валторны, даже высокие двери умолкли, устав скрипеть. Южная башня затихла последней, едва Марица поведала свой наставнице историю их гостя.

– Цепеш? – ахнула матушка Каролина. – Сажающий на кол… Так вот кто это…

– Ты о чем, друг мой?

– Доходили слухи, детка, что кто-то по кличке Цепеш устроил резню прямо в поместье наместника османского, что в Сигишоаре. Опоил, рассказывали, маковым настоем, а потом вместе с подручным усадил на кол всех, не пожалев даже малых деток наместника. Трое долгих суток умирал на колу осман проклятый, стоны оглашали все вокруг, а город словно вымер…

– Матушка, какой ужас! Но это же не он, не Влад Валашский сделал?

– В одиночку, дитя мое, думаю, такого не сделать. Но кротким нравом твой избранник уж точно не отличается…

– Да он вовсе не мой избранник, Каролина! Я и видела-то его сегодня впервые!

– Дитя, не надо считать меня слепой старухой. Он тебе мил, это заметно. Да и ты для него, словно ангел, с небес сошедший. Отчего бы, скажи на милость, он тебе все это рассказывал? Неужели просто так, поболтать с красавицей в вечернем саду? Или все же почувствовал в тебе душу родную?

– Ох, матушка-наставница…

Марица покачала головой. Хорошо, что во тьме не видно, как запылали ее щеки. Конечно, Влад Валашской ей мил, да и трудно было бы не увидеть в нем истерзанную, измученную душу. Да и красив он, господарь Валахии, тут тоже нет смысла с собой спорить. Однако если то, что рассказала матушка Каролина, правда…

«Ну что ты, в самом деле, дурочка? Каким должен вырасти человек, который отдан врагам как заложник? Отдан трусливым отцом, только чтобы избежать набегов… Конечно, жестоким, конечно, мстительным. Удивительно, что его страшная слава тянется за ним только в сплетнях, а не живой рекой крови течет у него из рук… Подумай сама – этому человеку досталась страна, полная лжецов и льстецов, бездельников и предателей. Откуда я это знаю? Если Валахия похожа на Венгрию – то так оно и есть. Половина бояр наверняка готова предать в любой момент, а вторая половина, увы, уже не раз это делала…»

– Что замолчала, дитя мое?

– Задумалась о Валахии, матушка-наставница… Решаю, насколько похожа она на нашу страну и насколько отличается.

– Ничем, детка, не отличается, – вздохнула Каролина. – Быть может, еще беднее люд и, уж точно, еще подлее бояре. Но отчего ты думаешь об этом?

– Пытаюсь понять, что подвигло Влада на деяния, о которых не говорит, по твоим же словам, матушка, только немой.

– Это и подвигло, дитя. Он молод, но понимает, что глупо перевоспитывать тех, кто, доживши до седин, не нажил ни чести, ни ума… Страну окружают враги, заходят в любой дом, как в свой собственный, обирают и убивают его подданных. Как же тут не восстать правителю, руки которого связаны этими подлецами?

– Но смерти, матушка… Он же проливает реки крови…

– Не дело в ночи о таких вещах рассуждать, дитя. Думаю, будет куда умнее выслушать его самого и тогда решать…

– Что решать, наставница Каролина?

– Решать, дитя, чьей невестой ты станешь – Господа Бога нашего или Влада из рода Драконов по прозвищу Цепеш.

* * *

Утро для Марицы началось с перезвона колоколов и первого солнечного луча, заглянувшего в окошко. Обязательная молитва, привычно долгая, в этот раз отчего-то не только не согрела души, но даже не затронула ее струн. Вода для умывания, сегодня, как и всегда, обжигающе холодная, не усмирила жара, который загорался на щеках принцессы, едва она лишь вспоминала о вчерашнем госте.

Матушка-наставница, конечно, видела все, что творится с ее воспитанницей. Видела, но отчего-то молчала. Должно быть, гость не показался Каролине таким уж страшным, каким рисовала его молва. Напротив, каждому его деянию можно было найти объяснение – простое и ясное.

«Мальчик пролил реки крови… Но разве его отец был иным? Разве не Влад Второй выгнал крестьян из трех деревень только из-за того, что деревни эти стояли у кромки леса, где король любил охотиться? Разве не он, вступая в орден Дракона, прикатил бочку свежей человеческой крови, дабы доказать, что достоин драконова имени? Разве не он заточил жену в башню, дабы никто и никогда не увидел ее красы? Так чего же мы хотим от сына такого человека? Ангельской кротости? Смешно…»

День катился своим чередом. После скудной утренней трапезы Марица опять взялась за будущую вышивку. Рука ее дрожала, девушка прилагала почти нечеловеческие усилия просто для того, чтобы не отвлекаться. Наконец картина была полностью перенесена на ткань, теперь наступал черед толстой нити: чтобы разметка не осыпалась, основные контуры фигур следовало аккуратно обшить.

Должно быть, оттого, что девушка думала о чем угодно, только не о вышивке, ей всего за час удалось пять раз наколоть пальцы и один раз даже порвать крепкую шелковую нить.