Текст книги "Пляска Св. Витта в ночь Св. Варфоломея"

Автор книги: Сергей Махов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

8

В предыдущей части во время обсуждения у многих возникло недоумение – как столь опытные вояки как гугеноты погибали пачками, не нанося серьезных ответных потерь католикам?

Попробуем объяснить, в чем тут дело. В том числе и на примерах.

Вот как происходило убийство Ларошфуко (кстати, король Карл его любил, и перед Варфоломеевской ночью попытался спасти, оставив у себя, но Ларошфуко спешил к любовнице и отказался оставаться).

Стук в дверь. Поскольку вечером граф с королем дурачились – увидев людей в масках Ларошфуко подумал, что это розыгрыш короля. Открывает дверь, и в кадык ему упираются сразу три шпаги.

Нападающие (а их порядка 30) начинают бегать по дому, попутно грабя его и убивая, тех кого встретят. Пал под ударами в сорочке и ночном колпаке Антуан де Клермон, Бюсси вонзает в бок шпагу принцу де Шато-Поршену, спешащие узнать, что творится Бодэн де Пювьен, Берни получают выстрелы в голову и падают, и лишь последние двое из гугенотов – Шарль Келленек и Антуан Маразин, сеньор де Герши выскакивают со шпагами. Келленеку с пяти шагов всаживают в грудь заряд картечи из аркебузы, Герши начинает драку. Этот последний дорого продал свою жизнь – стрелку вонзил в рот кинжал, завязал бой с двумя солдатами, попутно прирезав кого-то из свиты Гизов, отходит к окну. Те, кто держали Ларошфуко, вынуждены прирезать его и броситься на помощь своим товарищам – Герши же, опрокидывая столы и стулья, создает свой укрепрайон. Он уже выглянул в окно, и видит, что снаружи народу не меньше чем внутри, он просто решил взять с собой на тот свет побольше врагов.

«Правильный» Бюсси из французского сериала 

Итог 10-минутного боя – Герши убит, но успел убить четверых и ранить пятерых своих противников.

А вот гостиница «Три короля» (Les Trois Rois), недалеко от набережной Корсэ на острове Ситэ (там где Собор Парижской Богоматери). Кабатчик сначала отказался открывать дверь, и дверь пришлось ломать. Что и разбудило трех гугенотов, спавших на втором этаже. Так вот даже из краткого описания боя (подробное я не нашел, но думаю, что все описания гибели Бюсси или 28-ми панфиловцев идут лесом) следует, что эти трое безымянных вайнахов выдержали осаду по всем правилам военного искусства, взять их смогли только 8-м штурмом, зайдя одновременно с дверей, окна и крыши. При этом нападавшие потеряли 12 человек убитыми и 18 – раненными, а общее количество осаждающих к последнему штурму достигло 200-т человек. и это против ТРЕХ протестантов, у которых к тому времени почти кончились порох и пули.

Примерно то же самое устроил и сеньор де Таверни со своим слугой в особняке Конде – четверо убитых, трое раненных.

То есть те, кто успели схватить оружие, вообще понять, что происходит – сопротивлялись доблестно и до последнего. Но они были разобщены, и прежде как приходило понимание, что их просто вырезают, погибала львиная часть их товарищей.

Также стоит упомянуть и о Габриэле де Монтгомери (опять Дюма, "Две Дианы"), который примерно с 60-ю протестантами ночевал в предместье Сен-Жермен. Какой-то раненный гугенот, переплывший Сену, предупредил его, о том, что творится в Париже, он поднял своих товарищей и пошел на выручку, но у Пре-О-Клер столкнулся с 600 всадниками Генриха де Гиза, и гугеноты вынуждены были убегать.

Габриэль де Лорж, граф де Монтгомери

Де Гиз вечером 24-го прекратил преследование, а Монтгомери ворвался в город Бурж и захватил его без потерь. Разозленные протестанты выместили свое бешенство на губернаторе провинции Берри Клоде Шартре и на монахах главной церкви города Сент-Этьен ле Бурж. С ними Монтгомери поиграл, как он выразился, «в поплавки» – связав спина к спине просто побросал в реку Орон, а для верности приказал пострелять по ним из аркебуз. Все католические церкви города были разграблены, монашки – изнасилованы.

Вобщем, там где гугенотам удавалось, они отвечали, они оборонялись, они не были невинными овечками.

9

Прежде чем расскажем о резне и в других городах Франции, сначала затронем тот вопрос, который меня более всего интересовал. А как вообще мировая общественность другие страны отреагировали на известие о Варфоломеевской ночи?

Испания

Говорят, Филипп II, узнав о Варфоломеевской ночи, в первый раз за много лет открыто рассмеялся. И это приводят в пример его узколобой приверженности католицизму, нетерпимости и т.д. На самом деле испанский король испытал чувство глубокого облегчения. Напомним, что Франция готовилась к войне, во Фландрии гезы захватили часть провинций, после Лепанто (1571) турецкая угроза уменьшилась, но не снялась, начались проблемы с Англией. Если бы еще напала и Франция – сил у Испании могло не хватить. А тут – подарок небес!

Мало того, что наступление откладывается, так еще и во Франции начинается новая Гражданская война, то есть теперь французы на долгое время небоеспособны и выведены из большой политики!

Еще более поразил герцог Альба. 19 сентября 1572 года терции дона Альвареса взяли Монс и захватили в плен французских "отпускников". Так вот Альба – в духе армий ЛДНР французов ... отпустил. Просто отпустил! Потому что Альба не был зверем – он был профессионалом. Он уважал своих противников, хотя и воевал с ними. Этот ход герцога был настолько неожидан и настолько благороден, что Англия начала с ним новые переговоры, а французские гугеноты на время отказались от поддержки Оранского.

Это великолепный пример того, что благородство и честь иногда стоят гораздо больше, чем шпага и грубая сила.

Среди отпущенных Альбой на волю оказался и Франсуа де Ла Ну, по прозвищу «Железная рука» (Bras de fer, в 1570-м в одном из сражений потерял руку, которую заменил железным протезом. Капитан Крюк из «Питера Пена» и Фредди Крюгер жалостливо плачут в сторонке).

Франсуа де Ла Ну – слева

 Но Филипп через своего посла Сунигу спрашивает и о флоте Строцци, который готовится к выходу в Бордо. Сунига в ответ пересылает письмо королевы-матери, адресованное Строцци: «Сего дня, 24 августа, адмирал и все гугеноты, которые были в Париже, убиты. Посему поспешите уведомить всех, что Вы – хозяин Ла-Рошели, и поступите с гугенотами так же». Но Строцци, как и Альба, тоже профессионал, он против бессмысленного кровопролития. Строцци ограничился тем, что пообещал ополченцам ла-рошельцам перевезти их в Россию во Флориду вместе с семьями. На что был послан далеко и на долго – корсарский флот гугенотов ушел в родную гавань, а Ла-Рошель закрыла перед Строцци ворота. Более того – после Варфоломеевской ночи гугеноты просто не хотели жить в одном государстве с католиками. Совет Ла-Рошели обращается к Елизавете Английской с просьбой высадиться на юго-западе Франции и при помощи гугенотов захватить эти земли. Они напоминают Елизавете, что она имеет на эти земли все права – Аквитания не забыла, что была английской.

Главный оплот протестантов – Ла-Рошель

Англия

«Во время резни на глазах у английского посла убили двух его слуг и одного протестантского священника. Сам он оказался в опасности настолько, что герцог де Невер выставил стражу вокруг его дома. Во время первого же затишья он покидает эту резиденцию, так опасно расположенную – в предместье Сен-Жермен, – и бежит искать защиты… дона Диего де Суниги, живущего неподалеку. Именно здесь предложено убежище старому Брикемо, одному из подчиненных Колиньи, чудом спасшемуся.»(Эрланже «Резня в ночь Св. Варфоломея»)

Вести, дошедшие до Елизаветы о ночи Св. Варфоломея повергли ее в ступор. Она сразу же прекратила все разговоры о союзе и сватовстве Алансона. С одной стороны английская королева понимала, что Франция ей нужна для будущих политических игр, с другой – поддержи она сейчас Карла IX и Медичи – и все протестанты отвернутся от нее. Все призывы Екатерины о том, что Байоннская конвенция с Англией продолжает действовать, прошли мимо ушей островитян. Елизавета не поддержала гугенотов (ибо считала, что у них после резни нет реальной силы), но не собиралась и вступать в союз с пост-варфоломеевской Францией.

Рим и другие

При папском дворе резня гугенотов в Париже вызвала изначально бурную радость, стреляли салюты, пелись гимны «Тебе Бога славим» и т.д. Н к сентябрю начали поступать реальные данные, что и как произошло на парижских мостовых, и отношение к резне медленно начинает меняться. Так, папа отказался принять прискакавшего в Рим Моревера, сказав: : «Я скорблю, что среди стольких мертвых невинных ничуть не меньше, чем виновных».

Особое озлобление Рима вызвало то, что Париж под дело о резне в ночь Св. Варфоломея начал требовать денег. Чем-то это напоминало сегодняшнюю Украину, которая тоже клянчит по всем странам деньги на убийство своих подданных, которые посмели иметь отличное от правительства мнение.

Вообще желание получить гешефт на крови было манией Екатерины Медичи весь остаток 1572 года. Но ей отказывали везде – в Испании, в Венеции, в Риме, в Италии. Неожиданно Францию начали сторониться, кроме тех дел, которые без ее участия решить было нельзя. Попытка опять женить либо Анжуйского, либо Алансона на испанской или португальской инфанте просто провалилась – с французами после Варфоломеевской резни просто никто не хотел родниться.

Наоборот, и Испания и Рим выставляли Франции новые условия (точно так же как сейчас Запад выставляет условия Украине или России): "Нет, ну то, что вы своих гугенотов просто так перерезали – вы молодцы. Мы бы так не смогли конечно, но восхищены. Но давайте ка вступим в Христианскую Лигу!" А Христианская Лига означала для Франции разрыв с Турцией, на что Медичи пойти не могла никак, ибо это ставило ее в подчиненное положение к Испании, и берберийские пираты принялись бы за ее южные берега с большим удовольствием.

Венеция на словах поздравила Францию с избавлением от гугенотской угрозы, но резко перекрыла кредиты МВФ, говоря что ее рейтинг понизился до уровня Ca– все свободные средства направлены на войну с турками.

Вобщем, если подвести итоги, Варфоломеевская ночь низвергла Францию в политический бойкот со стороны других стран, хотя все на словах признавали – да, конечно же, ничего необычного. Король имел право так поступить.

Еще одно неожиданное отступление

«Приняв необходимые меры по обеспечению своего регентства в период междуцарствия, в частности, разослав соответствующие заявления, подписанные в том числе и Генрихом Наваррским, губернаторам провинций, Екатерина Медичи направила нарочного в Польшу, дабы вызвать герцога Анжуйского, теперь уже Генриха III, обратно во Францию. Король Польский, которому за несколько месяцев успели до смерти надоесть и страна, и его теперешнее положение, с готовностью откликнулся на призыв. Тайком покинув королевский дворец в Кракове, он, преследуемый пустившимися в погоню подданными, устремился к границе, которую сумел благополучно пересечь. Поскольку прямой путь через протестантские княжества Германии ему был заказан, ехать пришлось окружным путем, через Австрию и Италию. В Вене император Священной Римской империи Максимилиан I оказал ему роскошный прием, втайне рассчитывая, что новый король Франции женится на его дочери, вдове Карла IX. Продолжив путь, беглец прибыл в Венецию, где дож устраивал в его честь такие празднества, которые невозможно было и представить себе во Франции. Жизнь в Венеции настолько понравилась Генриху, что он застрял там на целых два месяца и пробыл бы еще дольше, если бы Екатерина Медичи не приняла решительные меры, дабы поторопить сына с возвращением на родину.

Когда он прибыл в родные пределы, французов поразили происшедшие с ним перемены. Их новый король, считали они, переменился не в лучшую сторону, хотя и прежде замечали в нем много такого, что не могло понравиться благородным господам, пытавшимся выглядеть элегантными и утонченными, но в сущности остававшимся солдафонами вроде Монлюка. Когда Генрих III был еще ребенком, фрейлины его матери часто забавлялись с ним, наряжая в женское платье, опрыскивая духами и украшая, как куклу. С детства у него осталась привычка носить плотно облегающие камзолы, кольца, ожерелья, серьги, пудриться и красить губы помадой. В остальном же он был вполне нормальным принцем: участвовал в придворных попойках, не пропускал ни одной юбки и, по свидетельству хрониста, заслужил славу «самого любезного из принцев, лучше всех сложенного и самого красивого». Пребывание в Венеции, где он предался самому безудержному разгулу, резко изменило его. Костюмированные балы, фейерверки, карнавалы опьяняли его, пробудив в нем скрытую чувственность и порочную склонность к извращениям. Генрих стал любовником куртизанки Вероники Франко, подруги Тициана. Именно эта рыжеволосая красавица приобщила его к занятиям, по словам современника, «не очень приличным и крайне порочным, именуемым итальянской любовью (так в это время называли гомосексуализм), чего король никогда до этого не пробовал». Генрих покинул Венецию другим человеком.

По возвращении в Париж он устроил свою жизнь наподобие карнавала или бала-маскарада, преобразив свои тело и душу. Сначала он стал носить серьги, затем ввел в моду пышные короткие панталоны выше колен, напоминавшие фижмы. Наконец, как-то раз на Крещение он появился перед ошеломленным двором, одетый в казакин с круглым вырезом на обнаженной груди, с шеей в расшитых брыжах, с волосами, перевитыми жемчужными нитями, посасывая конфеты и играя шелковым кружевным веером. «Его выщипанный подбородок, – с отвращением пишет гугенот д’Обинье, – его лицо, вымазанное румянами и белилами, его напудренная голова заставляли думать, что видишь не короля, а накрашенную женщину. Он весь день не снимал этого костюма, настолько чудовищного, что при виде его в первую минуту невозможно было решить, видишь ли короля-мужчину или женщину-королеву». Генрих III ввел при дворе этикет, якобы заимствованный из придворных обычаев Византии, а чтобы придворные могли обращаться к нему как к женщине, первым принял титул Величества (Majesté), по-французски имеющий женский род. Пьер Ронсар писал одному из своих друзей: «Не удивляйся, если ты видишь, что наша Франция служит теперь посмешищем для народов и королей. При дворе только и разговору, что о Его Величестве: Она пришла, Она ушла, Она была, Она будет. Не значит ли это, что королевство обабилось?»

извлечение из Балакина В. Д. «Генрих IV» – М.: Молодая гвардия, 2011.

10

Весть о резне в Париже разнеслась по всей Франции.

Цитата из Эрланже "Резня в ночь Св. Варфоломея": "В пятницу 29‑го в 10 часов утра губернатор Лиона Мандело получает от господина Мориса дю Пейра, кавалера ордена Св. Михаила, совершенно иного рода королевское письмо, датированное 24 августа (после пересмотра позиции, который произошел в тот день к полудню). «Никоим образом не в нарушение, – пишет Карл IX, – Эдикта об Умиротворении, который я, напротив, желаю поддерживать, как никогда ранее, прошу Вас дать понять, что каждый должен пребывать в покое и безопасности в своем доме, не брать в руки оружие и не задевать друг друга под страхом смерти».

Губернатор долго беседует с Дю Пейра, затем созывает городских эшевенов. Решено, что гугеноты будут защищены и что городское ополчение должно позаботиться об их безопасности. Но фанатики не отказываются от возмездия, на которое надеялись 10 лет, возбуждение нарастает, ширится. Мандело боится, «как бы все население не взбунтовалось», теряет голову и, кидаясь из крайности в крайность, приказывает реформатам явиться в его отель.

Тех, кто приходит, немедленно арестовывают, заточают в тюрьму, отводят в дом архиепископа и монастыри. Имущество протестантов охраняется как спорное. В течение ночи имеют место различные посягательства.

Воскресенье, 31‑е. Группы вооруженных людей, выкрикивающих угрозы, собираются на перекрестках. Мандело добивается тем не менее сохранения порядка до послеполуденного времени. Тут новость о возмущении, охватившем Ла‑Гильотьер, побуждает его поспешить в это отдаленное место.

Тут же фанатики врываются в тюрьму, где из заключенных погибает от семи до восьми сотен. Резня осуществляется «без шума и возмущения», – как напишет Жан де Массо своему брату в Париж. Это означает: без какого‑либо сопротивления.

Гудимель, один из тех, кто составляет славу Франции, композитор Гудимель, автор музыки к псалмам Клемана Маро, гибнет вместе с капитанами, адвокатами, столярами, мастерами золотых дел.

Капитан Ретце сообщает подробности: «Г‑н де Лион (Мандело) велел всех их зарезать и всех раздеть донага и везти в лодках по воде, убивать в домах, повсюду, где их можно найти, и день и ночь бросать в Сону и Рону. Есть еще большое количество реформатов в тюрьме, называемой Роанн, и есть у Целестинцев. В этом месте дозволено выйти некоторым, обратившимся в католическую веру».

Известному числу этих несчастных удается ускользнуть из цитадели и найти убежище, кому в Брессе, а кому за укреплениями Монлюэля."

В принципе по похожему сценарию все происходит и в других городах – Руан, Орлеан, Ла Шарите, Тур, Сомюр, Бордо, Мо (в последнем городе за компанию прирезали и одного католика – но зато какого! Сборщик королевских податей). Убийства продолжаются до 20-х чисел сентября.

Единственные города, который действительно стоит упомянуть во всей этой вакханалии – Ним и Нант. Там городские Советы решили не разрушать единство городов, и отказаться от войн на религиозной почве. Они просто не стали резать протестантов, а просто взяли их под свою защиту.

Когда к Ниму подошли королевские войска – перед ними просто закрыли ворота. Гугеноты и католики вместе сумели отстоять свой город и свое решение. Карл IX и Екатерина Медичи вынуждены были смириться.

Общее количество убитых в Париже – 2000-3000, в провинциях – еще 7000.

Но неутомимый Монтгомери поднял знамя, упавшее из рук адмирала. В конце сентября он неожиданно появляется около Руана и берет город лихой кавалерийской атакой. Королевское войско подходит к столице Нормандии, Монтгомери обороняется 20 дней, но у него всего 120-150 человек, поэтому ночью он уходит вверх по реке и обосновывается на островах Джерси, создав там протестантскую пиратскую республику, и терроризируя берега Нормандии.

Часть протестантов бежит в город Сансер, расположенную недалеко от Буржа крепость, которую перед походом в Нормандию Монтгомери сделал цитаделью протестантов.

Осада Сансера 

9 ноября 1572 года к цитадели подходит 7000 солдат под командованием Клода де Ла Шатре и начинают осаду. Капитан Лафлер, имея под рукой только 800-1000 человек ставит на защиту все население города, город выдержал шестимесячную осаду, но не сдался. В результате Шатре, потеряв до 2000 человек убитыми вынужден был снять осаду и уйти.

Вообще боевые качества ополченцев солдат-протестантов были в разы выше, нежели у ВСУ королевских наемников. Еще Монлюк говорил, а де Ла Ну вторил ему, что «гасконская пехота – это единственная чего-либо стоящая, боеспособная пехота французского королевства.» Того же мнения придерживался и Таванн, фактический победитель при Жарнаке и Монконтуре. Как пишет Новоселов в своей работе «Обычаи войны XVI в. и мотивация поведения наемных солдат»: «Англичане со времен Столетней войны имели репутацию людей, каждый из которых стоит двух французов, людей, которые никогда не бегут и не сдаются, но нынче перестали цениться столь высоко – они не выдерживают рукопашного боя и бегут от аркебуз. Такое изменение в англичанах-военных гасконец Монлюк связывает с тем, что ранее половина их войск состояла из гасконцев, которые и задавали тон, а теперь англичане воюют одни и становятся всякий раз беспомощны, когда бессильны их луки. Гасконь – это настоящий питомник солдат, и это мнение гасконца Монлюка».

Собственно эти слова подтвердились в Сансере, они же подтвердились и в Соммьере, который 11 февраля 1573 года осадил маршал Монморанси-Дамвилль. Осада длилась до середины апреля, королевские войска потеряли 2500 человек под стенами города-крепости, наконец Дамвилль не выдержал, и принял почетную капитуляцию гугенотов, разрешив им, в нарушение приказов короля, покинуть город с оружием, знаменами, населением. Когда королевская армия вошла в Соммьер – она ужаснулась. В городе осталось целыми всего 38 домов.

В ноябре же 1572 года осадили и Ла-Рошель. На осаде отметились с королевской стороны маршал Бирон, герцог Анжуйский, король Наваррский. Со стороны протестантов – конечно же Монтгомери. Со стороны неопределившихся – бегавший туда-сюда граф де Ла Ну, которого Карл IX простил, но отправил на войну со своими единоверцами. Де Ла Ну прибыл к Ла-Рошели и попросил у короля разрешения попробовать договориться с гугенотами о сдаче города. Карл согласился. Де Ла Ну вошел в Ла-Рошель, и... возглавил оборону, претендуя на лидерство в партии протестантов. Но тут от Джерси подошел корсарский флот Монтгомери с припасами и подмогой, и Габриель публично обвинил де Ла Ну с двойной игре. Ла Ну ничего не оставалось, как бежать обратно к королю, и наплести сказок с три короба, что "хозяин, пули свистели надо мною", «эти фунтики не сдаются», «потерь нет», и вообще «это было плановое бегство».

Резюмируя, Варфоломеевская ночь опять повернула французов и Францию к гражданской войне. Идея Екатерины Медичи о совместном выпиливании Монморанси и Гизов была обычной самонадеянностью сильного политика, который свято верил, что может управлять ситуацией на каждом ее этапе.