Текст книги "Наше солнышко (СИ)"

Автор книги: Сергей Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Панов Сергей Викторович
Наше солнышко

Написал я этот рассказ не для того, чтобы блеснуть своими литературными талантами. Нет их у меня. Но написал потому, что хочу рассказать вам о чуде.

18 июля в 4 часа 40 минут родилось наше солнышко – внучок Павлуша. Вес – 2700, рост – 48 см. Родился внучок, которого ждали с тревогой. Дело в том, что, по-моему, на четвертом месяце беременности, врачи, когда обследовали нашу невестушку Настеньку, почуяли что-то неладное в сердцебиении ребенка. И понеслись обследования за обследованиями. И на шестом и на седьмом месяцах врачи уже начинали бить тревогу. С сердцем что-то не то. Вопрос ставился ребром: рожать в специальном перинатальном центре, в котором есть все последние достижения медицины. Таких клиник по всей России всего три: в Питере, в Москве и в Астрахани.

А тут на Настеньку стали давить: проще, мол, избавиться от ребенка. И предлагали избавиться, как они говорили, от плода. Настенька сразу поняла для чего: стволовые клетки нужны. И она категорически отказалась.

В Питере и в Москве клиники эти – дорогущие. И лишь в Астрахани, условно говоря, по-божески. И Витька – мой сын – за неделю до родов отвез свою Настеньку рожать именно в Астрахань. Положили ее в родильное отделение того самого детского центра и стали ждать. И понеслись обследования за обследованиями. Опасения подтвердились и там.

И вот она родила. Родился мальчик, которого назвали Павлом. Как Настенька и хотела. Ребенка обследовали сразу. Оказалось, что у ребенка в сердце только один желудочек вместо двух. Не было перегородки, которая делит кровь на артериальную и венозную.

Операцию стали делать сразу. Через ножку Павлуши по артерии добрались до сердца и началась операция, которая длилась три часа под наркозом. Там вот эти сердечные трубки как-то там меняли местами. Я не специалист, может я чего-то не понял, но эта технология, по-моему, уже была отработана, и ее применили на Павлуше.

Операция прошла успешно. И все облегченно вздохнули. Но предстояла операция на сердце еще одна, которую надо было делать через полгода.

На второй день у Павлуши остановилось сердце и дыхание. Реанимация! Вскрыли грудную клетку и приподняли эти родненькие ребрышки. И эту операцию, которую надо было делать через полгода, стали делать на второй день.

Операция длилась четыре часа. И моя жена весь день стояла в часовне перед иконами и молилась за нашего Павлушу.

Операцию сделали! Но грудную клетку оставили открытой. На всякий случай. А сами продолжали обследовать, ждать и наблюдать.

А причина этой сердечной патологии была такова: на втором месяце Настенька перенесла очень тяжелый грипп. И вдобавок у моего сына Витюшки и у его Настеньки разные резус-факторы. И вот это все и повлияло на сердце младенца. И сердце получилось недоразвитым.

Моя жена на швейной машинке сшила Павлуше чепчики, простынки, много-много подушечек, которые хотели разложить вокруг внука в кроватке. Настенька захотела для Павлуши лоскутное одеяльце, и бабушка – жена моя – уж как постаралась для нашего солнышка. Сшила одеяльце на загляденье.

Витюшка освободил для Павлуши от мебели угол в комнате, собрал кроватку и поставил в углу. И повез Настю в Астрахань. А сваха Лена – Витюшкина теща – тоже там по-своему старалась для внука. В общем, любимого внучка ждали все с надеждой. С той стороны дедушка Эдик и бабушка Лена, а с нашей – дедушка Сережа и бабушка Марина.

Так как грудная клетка оставалась открытой, то Павлушу держали постоянно в сонном состоянии, чтобы он не чувствовал боли и не плакал. И все питание его было примитивно простое: глюкоза и физраствор. Материнского молока ему довелось попробовать только в первые два дня от рождения. Но даже в таком состоянии Павлуша за месяц ухитрился подрасти на два сантиметра.

Потом ребрышки скрепили какими-то скрепками и стали ждать улучшения. Положение было напряженное, и сын позвал местного батюшку. Батюшке разрешили прийти в реанимацию, и он там и покрестил нашего Павлушу. Или как называл его сын – Пашеньку.

Пошел второй месяц жизни Пашеньки и нашего ожидания. Мы так ждали, так ждали возвращения нашего солнышка. И переноска для младенцев была приготовлена и ждала своего часа.

Витюшке надо уже было ехать на вахту на работу, и он с тяжелым сердцем уехал. А Настя просто с ума сходила от тревог и ожидания. И сваты привезли ей старшего сыночка Алешку, которому в ноябре будет четыре года. И привезли его Насте, чтобы этот неугомонный человечек и звоночек хоть как-то отвлекал ее от тревожных мыслей.

И наступил день, когда решили покормить Павлушу смесью. Покормили. Он покушал и заснул. И тут случилась беда! Из-за этой смеси случилось прободение язвы кишечника. Оказывается, семь часов операций под наркозом не прошли даром. Этот наркоз так повлиял, что стенки кишечника покрылись язвочками. Да вдобавок и этот слабый наркоз, из-за которого Павлуша постоянно спал. И одна из язвочек превратилась в дырку и содержимое кишечника вылилось в брюшную полость вместе с кровью.

И опять операция! Только теперь на кишечнике. И опять наркоз.

Операцию сделали. Вывели через этот крохотный носик трубку, через которую продолжали давать глюкозу.

Сын Витюшка отпросился с работы и помчался к Насте обратно из Москвы в Астрахань.

Опять лечение и ожидание.

И тут опять внезапная остановка сердца! Реанимация! Спасли и сердечко забилось. Но после этого Пашенька стал слабеть. И слабеть с каждым днем. Кинулись проверять. Опять беда. Страшная. Сепсис! Скорее всего из-за вот этой язвы.

Выявили штамм. Начались лабораторные исследования, то есть, что может победить этот штамм? Меняли препараты, пропорции и составы смесей. А эта зараза так действовала на кровь, что кровь начала сворачиваться и появились тромбы. Поставлен был вопрос о переливании крови. Потом – о замене крови полностью. А сын мой Витюшка – донор и предложил свою. Тем более, что кровь его и Павлуши была одинаковой. И он сказал, что готов отдать полтора литра. Врачи сказали, что ему хватит. Когда проверили кровь, то оказалось, что и там что-то с Витюшкиной кровью было не так.

В общем, врачи бились за жизнь Павлуши день и ночь. Низкий им поклон! А наш мученик Пашенька перенес за все это время шесть операций!

В конце концов, врачи нашли обузу на этот сепсис и стали потихоньку побеждать.

Одиннадцатого сентября утром сын позвонил и сказал, что Пашеньке стало лучше. И если так и дальше пойдет, то наше солнышко скоро будет дома.

Вечером я был на выезде по аварии в Персиановке. Кабель прогорел и один дом остался без света. Выкопали кабель и ставили две муфты. И тут звонок от сына:

– Па, а правда, когда крещеные младенцы умирают, то сразу в рай идут?

– Витюша, что с Пашенькой?

– Да, – ответил Витюша и у меня упало сердце. А он, сдерживая рыдание еле слышно сказал:

– Умер.

– Маме сказал?

– Нет еще.

– Витюшенька, пожалуйста, не говори сейчас маме. Не надо ей говорить в ночь.

– Хорошо, па. Скажу утром.

После аварии приехал домой в десять вечера. Дома жена ничего не знает. Ходит, чай пьет. Телевизор смотрит. И не знает, какое горе ждет ее утром.

А в это время сваты мчались в Астрахань.

А я ночью лежал и плакал тихо, чтобы жена не услышала.

Нам за переработку дали отгул. И я воспользовался этим отгулом и поехал в контору выпрашивать зарплату, которую нам задержали на полмесяца. И заодно взять три дня на похороны.

Приехал, захожу в отдел кадров, показываю на дверь генерального и спрашиваю у кадровички:

– Начальство у себя?

– Да нет, – отвечает. – И сегодня его не будет. Да и завтра навряд ли. А что у тебя стряслось?

– Внук умер. А хоронить не за что.

– Ну подожди его зама. Должен быть с минуту на минуту.

Выхожу в коридор и сталкиваюсь с замом. Тот мне:

– Что случилось?

– Внук умер. А хоронить не за что. Зарплату можно пораньше? Или хотя бы половину.

– Да счета у нас арестовали. Вот сейчас дела улаживаем. Тебе сколько надо?

– Да хотя бы тысяч пятнадцать.

– Ну посиди в кабинете, подожди пол часика.

Через полчаса зашла кадровичка и дала мне деньги, которые она собрала мне на похороны, пройдя по кабинетам. И следом заходит зам. Он снял со своего счета 15 тысяч и дал мне в долг до зарплаты. Я пожал ему руку и помчался домой. Когда ехал в маршрутке, позвонила жена:

– Сережа, ты где?

– В конторе был, денег достал.

– Пашенька умер... Я не могу, не могу...

– Я уже знаю. Еду уже. Скоро буду.

Приехал. Позвонили дочке Юльке и младшему сыну Данилке, который был в Ростове на работе. Сообщили о нашем горе. Попросили Данилку, чтобы отпросился на завтра и приехал на похороны. Тут же собрались и сразу поехали заказывать гробик и крест. Теща в это время на кладбище рвала траву, освобождая место возле могилы тестя, так как Витюшка попросил, чтобы Пашеньку похоронили рядом с его дедом. И еще попросил никому ничего не говорить, чтобы по поселку не распространялось.

Мы заказали гробик и крест. Поехали, уладили дела с разрешением на похороны. Договорились насчет могилы. Копальщики сказали, что за могилу для младенцев деньги не берут. Так, небольшой магарыч и все.

Потом созвонились с батюшкой Сергием и договорились на отпевание в храме на 11 утра. Потом пошли в наше местное кафе и заказали поминки.

А в Астрахани сваха хотела заказать гробик, но Витюшка сказал, что повезет Пашеньку в переноске, как живого.

Сваха со сватом забрали внука Алешку, сказали ему, что папа с мамой поедут сзади и будут догонять. И уехали пораньше. Они хотели оградить внука от всего этого. Витюшка позвонил и попросил Настину сестру и бабушку убрать из его квартиры все детские вещи, приготовленные для Пашеньки, а меня, чтобы я разобрал и вынес в гараж детскую кроватку. Он не хотел, чтобы у Насти при виде всех этих вещей случилась истерика. И мы сделали все так, как просил Витюшка.

Витюшка с Настенькой забрали Пашеньку в четыре вечера и все документы. И свидетельство о рождении, и справку о смерти с заключением врачей. И в пять вечера поехали домой.

Они мчались всю ночь. А мы места себе не находили. Потом я вырубился и заснул, а жена сидела, что-то вязала, пила кофе и таблетки.

Я проснулся в три ночи. И вовремя. Минут через пятнадцать жена крикнула с балкона:

– Пашеньку привезли!

С балкона было видно, как Витюшка заезжал во двор, взглянул на наши окна, увидел что они светятся, увидел, что мама стоит на балконе, обернулся назад и что-то сказал Пашеньке насчет нас.

Мы оделись, быстро спустились во двор и пошли к нашим детям. Когда вошли в комнату, то увидели, что переноска лежит на двух стульчиках. Рядом сидит Настенька, а Витюшка стоит. Жена подошла, осторожненько открыла уголок, и мы увидели Павлушу. Было впечатление, что ребенок просто спит. Только на личике остались следы от пластырей, которыми крепились трубочки. Мы смотрели и не сдерживали слез.

– Настенька, а можно я его возьму? – попросила жена. Настя кивнула. Бабушка взяла своего внука на руки, и с этого момента любое слово, любой поступок, даже любое движение – ВСЕ СТАЛО ИМЕТЬ СВОЙ СТРАШНЫЙ СМЫСЛ.

Жена стала молча нянчить, покачивать и целовать Павлушу в глазки, носик и щечки. И шептать:

– Вот и дождалась бабушка своего солнышка.

Я смотрел на Витюшку и Настеньку. Они сидели отрешенно, погруженные в горестные мысли. Видно, что уже наревелись, пока ехали сюда из Астрахани. Просто сил у них уже не было. Представляю состояние Витюшки. Такое горе, слезы застят глаза, мысли лезут в голову, а ему еще ехать и ехать.

Потом жена положила Пашеньку обратно в переноску. Я говорю жене:

– Марина, пойдем, дети с ног валятся. Надо им отдохнуть. Предстоит очень тяжелый день.

Мы еще некоторое время стояли, смотрели на внучка, не в силах оторваться от личика Павлуши.

– Спит, – сказала Настя.

– Спит, – сказала бабушка. И мы пошли домой. Был уже пятый час утра. И мы уснули в слезах. Но в шесть утра мы были на ногах. Начались приготовления к похоронам. Витюшка рвался сам выкопать могилу для своего сыночка. Он хотел хоть что-то сделать для своего сына, хотя бы что-то, ибо ему ничего никогда больше не доведется вообще что нибудь для него сделать. Но мы его отговорили. Так как понимали, что копать могилу для сына, а потом и закапывать его – это очень тяжко для души человеческой.

В девятом часу утра приехали дочка с зятем и привезли гробик и крест. Сын сам взял гробик и отнес в квартиру. Сват договорился насчет газели, попросив водителя маршрутки – знакомого армянина. Тот сразу согласился и отказался от денег, узнав, что будут хоронить младенца.

Я зашел в квартиру. Гробик стоял посреди комнаты. Павлуша лежал там уже весь в белом с церковной лентой на лобике, с крестиком и иконкой. Рядом лежала бутылочка с соской, которой он так никогда и не попробует, а с другой стороны лежал маленький плюшевый мишка, которого ему заранее купили в коляску.

Возле гробика сидели моя мать и теща. Витюшка стоял и смотрел на Павлушу. Смотрел не отрываясь и не мог наглядеться. Рядом стояла моя жена. Настенька стояла возле гробика на коленях, качалась и просила:

– Сыночка, просыпайся, вставай, ты уже дома.

Я не мог больше этого видеть и вышел на улицу. Следом вышел сын.

– Па, почему Бог забирает таких маленьких?

– Витюшка, – стал подбирать слова я. – Ты же помнишь слова Высоцкого? В гости Богу не бывает опозданий. Бог забрал Пашеньку вовремя. Мы, люди, не знаем, почему Господь забирает младенцев. Иная правда людская, иная правда Божья. Только верь, если Господь забрал твоего Пашеньку, то значит дальнейшая жизнь на земле была бы для него мучительна и даже, может, погибельна. Ведь ему еще предстояла операция на сердце в год, а потом еще в четыре года. Он бы был инвалидом всю жизнь. Представь, дети во дворе мяч гоняют, а ему бегать нельзя. И много чего нельзя. И пугаться нельзя. И болеть нельзя. Он бы мучился. Вы бы с ним мучились. Кто его знает, может быть он озлобился бы на такую инвалидную жизнь? Так бы в злобе и прожил бы. И попал бы в ад. А сейчас он в раю. Как хорошо, что Господь вас надоумил его покрестить. И слава Богу, что Он дал время, чтобы вы успели его покрестить. Теперь он не просто святой младенец, он мученик. Сколько ему пришлось перенести страданий. А теперь он ТАМ и ему очень хорошо.

Так я утешал сына, а сам думал о том, что слава Богу, что мы христиане, и наша вера помогает нам пережить такое горе. Для безбожника – это кранты. Это такая безысходная тоска.

Приехали сваты со стороны зятя. Потихоньку собрались родственники и кумовья.

В десять часов я позвонил сыну Данилке, который был в Ростове:

– Данилка, ты где?

– Да только проснулся.

– Данечка, да ты что?! Мы уже в храм собираемся! В одиннадцать будет отпевание, а потом на кладбище. Давай мчись сюда! На отпевание ты уже не попадешь, но хоть на похороны. Твоему брату нужна твоя поддержка.

– Па, да я ночью с работы пришел. И рубанулся. Все, я уже выхожу.

– Давай быстрее.

В половину одиннадцатого сын подогнал машину, вынес гробик с Пашенькой и положил на заднее сиденье, сел за руль, рядом села Настенька, и они поехали в храм. Мы положили крест и веночки в газель, сели сами и двинулись следом.

В храме нас уже ждали и все было приготовлено. Павлуша лежал в гробике посреди храма. Все стали полукругом. Витя с Настей стали первыми так, чтобы им было видно своего сыночка. Я раздал всем свечи.

Вышел батюшка. Мы зажгли свечи и батюшка стал отпевать наше солнышко. Отпевал его по особому чину, не так, как отпевают взрослых. Я смотрел на Витюшку и Настеньку и по их лицам я понял, что они вслушиваются в каждое слово канона. Батюшка называл нашего Пашеньку блаженным младенцем Павлом. Когда отпевание закончилось, то батюшка сказал в утешение маленькую речь. Смысл его слов был примерно таким, какой я хотел донести и до Витюшки, отвечая на его вопрос: почему Бог забирает младенцев. Только батюшка произнес свою речь лаконично, емко и глубоко, да с такой силой и уверенностью, что по лицам Витюшки и Насти я понял: немного утешились.

После отпевания мы вышли из храма. Витюшка отнес гробик с Пашенькой в машину, потом он и Настя сели в машину и поехали на кладбище. Мы взяли с собой женщину из церкви, которая решила помочь правильно похоронить младенца, сели в газель и поехали.

Я позвонил сыну Данилке:

– Данечка, ты где?

– Проезжаю журавлей, па. Выйду возле ставка. Через полчаса буду.

– Ну, хорошо. Успеешь как раз.

Когда приехали на кладбище, то гробик с Пашенькой уже стоял на двух стульчиках. Поодаль стояли трое мужчин, которые выкопали могилу. И началось прощание. Это все было так страшно и ужасно, что описать невозможно. Даже копатели стояли и плакали.

Первыми прощались со своим сыночком папа и мама. Долго сидели на корточках рядом и гладили пальцами бровки, носик, щечки Пашеньки. Что-то шептали и плакали. Потом подошли мы с женой. Бабушка склонилась над внучеком и что-то говорила ему, солнышком называла, а я смотрел на Павлушу и думал, что вот передо мной лежит святой мученик. И когда жена отошла в сторону, тогда я стал на колени, поцеловал Пашеньку в прохладный лобик и воздал ему честь, какую воздают мощам или иконам святых.

Стали подходить прощаться остальные. Я огляделся. Парень, который остался хоронить и закапывать, стоял и вытирал слезы.

Я достал телефон:

– Данечка, ты где?

– Да вот только вышел из маршрутки. Иду возле ставка.

– Данил, – говорю ему, – иди от ставка по дороге к кладбищу, а там сверни на дорогу, которая идет к новому кладбищу. Иди по ней. Мимо нас не пройдешь.

– Хорошо.

Я подошел к Витюшке и сказал:

– Данилка идет возле ставка. Через десять минут будет здесь.

Витя кивнул и продолжал смотреть на Пашеньку.

Я вышел на дорогу, чтобы встретить Данилку. И увидел, что он бежит изо всех сил. Подбежал к маршрутке, кинул на сиденье свой рюкзак и быстро пошел прощаться.

Когда Данилка увидел Пашеньку, то по глазам его я понял, что это было для него, наверное, самое страшное из всего, что ему приходилось видеть до этого. Он смотрел и плакал. Витюшка обнял брата, улыбнулся сквозь слезы и сказал:

– Правда, он у меня красавчик?

И Данилка кивнул, вытирая нахлынувшие слезы.

Потом присел на корточки возле гробика и так же, как Витюшка, стал гладить Пашеньку пальцем по бровкам, носику и щечкам. Потом встал и отошел в сторонку. И Витюшка с Настенькой присели возле Пашеньки и долго смотрели на него. Потом посмотрели друг на друга, кивнули друг другу, и Настенька сделала последнее страшное движение: накрыла уголком личико Пашеньки. Потом они встали и отошли в сторону.

Подошла та женщина из церкви, посыпала крестообразно трижды Павлушу освященной землей, произнося:

– Во имя Отца. И Сына. И Святаго Духа.

Потом подошли могильщики и сделали еще две страшных вещи. Накрыли крышкой и забили гвоздями. Все заплакали. Двое могильщиков собрали лопаты и пошли с кладбища, а один парень с лопатой остался, прыгнул в яму и стал ждать.

Витюшка взял гробик с драгоценной ношей и пошел к яме. Я пошел впереди, чтобы предупредить и помочь. Мы подошли к яме, я взял за гробик и направил его, чтобы положить Пашеньку ножками вперед. Витюшка передал гробик могильщику, который стоял в могиле внизу. Тот аккуратно и осторожно взял гробик и положил на дно ямы. Потом вылез, и мы стали хоронить. Все кинули трижды землю на гробик и тот парень стал закапывать. Он закапывал, плакал и не стеснялся слез. Потом вставил, когда нужно, крест, и продолжал закапывать. Потом хорошо оформил могилку. Поставил венки и корзинки, сказал "Царство Небесное" и ушел, не оглядываясь, восвояси. Могильщики не взяли с нас денег и отказались от магарыча.

Я обнял Настеньку и сказал:

– Настенька, скорби, но не терзайся. Пашеньке сейчас очень хорошо, он, наверное, смотрит на вас, да удивляется вашим слезам. Ведь ему очень хорошо.

– Да я все понимаю, – только и смогла произнести Настенька.

Я оглянулся. Жена утешала Витюшку и тоже ему что-то говорила.

Мы сели по машинам и поехали в наше поселковое кафе. Там на летней веранде уже накрыли столы для поминок.

Вышли из машин возле клуба, подошли к веранде, помыли руки от земли и стали рассаживаться за столы. Витюшка обратил внимание, что Данилки нигде нет и пошел искать брата. И нашел его возле клуба. Данилка стоял на углу и плакал. И не хотел, чтоб его видели. Потом обернулся, увидел Витюшку и пошел к нам.

После поминок все, кому было надо уехать, уехали, а я с женой, доченька Юлька с зятем и сын Данилка – все собрались в квартире у Витюшки с Настей.

Сваха привела внука Алешку, и тот стал играть со всеми, что-то рассказывать, в общем, не давал горевать. Витюшка с Настей заулыбались. Пошли разговоры ни о чем, лишь бы не о похоронах. Данилка подарил Витюшке подарок, который хотел подарить еще в августе на день рождения, да Витюшка был тогда уже в Астрахани.

Мы сидели до вечера и разговаривали, не давая детям затосковать. Потом я с женой ушли домой и дали волю слезам. А Юлька с мужем, Данилка и Настина сестра Катя остались у Витюшки с Настей и были у них до половины десятого вечера.

Потом Данилка пришел к нам, Юлька с зятем уехали домой, Катя тоже ушла, и Витя с Настей остались одни. И вся ночь была их. И отревели они и отрыдали.

На следующее утро, как положено по обычаю, мы все собрались возле могилки Пашеньки. Я принес четыре детских погремушки, и жена повесила их на крест. И они колыхались на ветру и тихо тарахтели. Жена принесла еще бутылочку для внука и молока, чтобы налить и поставить на могилку. И я не посмел возразить, что это языческий обычай, тем более, что мы не обычаи совершали, а как бы вдогонку пытались дать Павлуше то, что он уже так никогда и не попробует. Поэтому и Настя принесла игрушечного мишку, которого купили для Пашеньки.

Прибежала к нам какая-то красивая рыженькая кошечка, которая была беременна. И мы ее и напоили этим молоком.

Жена стала утешать Настеньку и говорить ей примерно те же слова, что и я говорил Витюшке.

Настя выслушала и сказала:

– Пашенька ночью сегодня к нам приходил, игрушками играл. У нас эти игрушки Алешкины музыкальные, что на батарейках, они все заиграли по очереди ночью. И так было три раза.

Витюшка подтвердил. И добавил, что когда он после этого заснул, то Пашенька ему явился во сне и сказал, что у него любимые цветы – ромашки.

Жена залилась слезами и сказала, что она своему солнышку на могилке ромашки и посадит.

Потом Витюшка подошел ко мне и спросил:

– Па, а за что дети страдают?

– За грехи четырех поколений предков. Так уж повелось, что за грехи страдают самые невинные. И безвинные.

– Но ведь мы его покрестили. И грехи были прощены.

– Витюшка, я не могу тебе точно сказать. Но ведь болезнь началась до крещения. И продолжилась после. Скажу только одно. По учению святых отцов на каждом мужчине лежит обязанность ВСЕЙ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ ВЫРОВНЯТЬ ЛИНИЮ СВОЕГО РОДА, ИСКОВЕРКАННУЮ ГРЕХАМИ ЧЕТЫРЕХ ПОКОЛЕНИЙ ДО НЕГО. И наш Пашенька, как мужчина, уже выполнил свою миссию на Земле. Он своими страданиями искупил и мои грехи, и твои, и твоих дедов и прадедов. И теперь, Витюшка, наша с тобой обязанность жить так, чтобы его страдания не были напрасны.

Помолчали. Потом я говорю:

– Ты помнишь, как батюшка называл Пашеньку. Блаженный младенец Павел.

– И что это значит?

– Блаженный – это титул святого. Помнишь– блаженная Матрона, блаженный Павел Таганрогский. Кстати, тезка. Так что наш Пашенька – святой. И святость свою уже чудом подтвердил. Когда игрушки у вас заиграли. И как все-таки хорошо, что мы его в храме отпели.

На что Витюшка сказал:

– Казак должен хоть раз в храме побывать.

После этого Витюшка занялся делами: сварил оградку и основание для лавочки. Потом все это установил и покрасил молотковой краской. И все это время плакал и плакал. Все, что было не выплакано до похорон и во время их, то вылилось после.

Маленькое отступление. У меня по жизни несколько раз было так: как только наступало трудное время, то появлялся мудрый человек и давал вовремя совет или рассказывал какую-либо историю, которая была подсказкой или призывом к действию. И вот это случилось и в данный момент.

Моя жена ехала в маршрутке домой. Сидела с черной косынкой на голове, погруженная в горестные мысли. Сидела и думала, что выйдет из маршрутки и пойдет на кладбище к Пашеньке. Напротив сидела бабушка. Понаблюдав некоторое время за моей женой, она тронула ее за руку и спросила:

– Детонька, что у тебя стряслось?

– Внучок умер.

– Не кручинься, не надо кручиниться. У меня тоже так же было. Внучок умер. Я места себе не находила. И каждый раз, когда ехала с работы, всегда заходила к нему на могилку. Стояла там и плакала. И вот однажды я так же ехала домой и думала, что вот приеду, да схожу к внучку на могилку. И задремала. И в дреме увидела сон. Река, а по бокам реки красивые берега. И детки на этих берегах бегают, играют. А по реке гробик с моим внуком плавает. То к одному берегу приткнется, то к другому. И так несколько раз. А потом я слышу голос внука. И он говорит, мол, не плачьте обо мне, мне хорошо, я так хочу с детками поиграть, а вы все плачете и не отпускаете меня. И я не могу выйти на берег. После этого я как-то сразу успокоилась и в первый раз не пошла к нему на могилку. Так и ты, детонька, не плачь, отпусти его. И пусть его и все остальные отпустят.

Когда мне жена рассказала про разговор с этой бабушкой, то я ответил:

– Ну вот нам пришло через эту бабушку и вразумление свыше.

И вот моя жена пошла на могилку, чтобы посмотреть, что там уже сделано. И увидела там Витюшку. Он что-то делал, а глаза были мокрые. И она ему передала разговор с этой бабушкой. Он выслушал и сказал:

– Я все понимаю, ма. Только плачу оттого, что сколько всего я Пашеньке не рассказал, сколько не показал, сколько не научил. Не нацеловал, на плечах не поносил.

А я сказал сыну:

– Знаешь, сынок, о намерениях Божьих судят по последствиям. А последствия таковы: в твоем роду появился святой. И не просто святой, а святой мученик. А значит, как бы горестно ни было, а это значит одно. Господь тебе благоволит. И как пройдет сорок дней, ты можешь молиться своему Пашеньке ИМЕННО КАК СВЯТОМУ.

– Па, – ответил сын. – Я уже молюсь ему. И веду с ним разговоры.

– А если Бог тебе благоволит, то думай – для чего. А как надумаешь – дерзай.

И вот сегодня, 20 октября, я завершаю этот рассказ. Сегодня сороковой день. С завтрашнего дня наш Пашенька, наш блаженный младенец Павел, наше солнышко, уйдет окончательно на Небеса. И мы встретимся с ним после смерти. И дай Бог, чтобы мы могли прожить нашу жизнь так, чтобы встретиться.