Текст книги "Сарматы. Победы наших предков"
Автор книги: Сергей Нуртазин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава пятая
…готовил гибель и ему, и старейшинам народов, чтобы забрать в свои руки единоличную власть…
Тит Ливий
Евнон увел войско на восток, оставив вместо себя Даргана. Дарган упивался временной, но все же властью, надеясь на то, что случай вновь поможет ему, лишив жизни Евнона, как помог убрать с дороги его сына.
– Жрица Зимегана ждет тебя вечером в своем шатре.
Мечты Даргана прервала младшая жрица, тихо подошедшая к его повозке, у входа в которую он сидел. Дарган недовольно поморщился. «Наглая толстушка, она не соизволила назвать меня вождем или господином». Вслух же повелительно произнес:
– Передай Зимегане, я приду на закате.
Газная поклонилась и торопливо зашагала к шатру главной жрицы. Шатер стоял особняком на краю стана. Зимегана не любила жить в повозке, как большинство соплеменников, и при первой возможности ставила шатер, чтобы быть поближе к матери-земле, которая, со слов жрицы, питала ее силой.
«Что понадобилось колдунье? – встревоженно подумал Дарган. Со времени, как он вернулся с войском Горда, она ни разу не подошла к нему. – Зимегана говорила перед походом, что даст знать, когда придет время. Может, настала пора действовать?»
* * *
Дарган пригнулся, вошел в шатер. Жилище, освещенное внутри двумя лучинами, можно было бы назвать скромным, если бы не посуда из золота, серебра и бронзы, предназначенная для совершения священных обрядов. В остальном обстановка состояла из развешанных по стенам пучков трав, сушеных лапок мелких птиц и животных, всевозможных амулетов из камня, дерева и кости. Особняком стоял деревянный сундучок и несколько различной формы глиняных сосудов, а также корзина с крышкой, сплетенная из прутьев ивы, в которой что-то шипело и шуршало.
– Зачем звала? – кивнув жрице, произнес Дарган с плохо скрываемым недовольством.
«Кажется, будущий предводитель аорсов забыл, что старшую жрицу подобает приветствовать с почтением. Иначе судьба человека, проявившего неуважение, может измениться в плохую сторону».
Зимегана пронзила Даргана змеиным взглядом. Он смутился, опустил голову.
– Или ты забыл о нашем разговоре перед походом?
– Нет. Я слушаю тебя. – В голосе Даргана поубавилось присущей ему спеси.
– Разговор будет долгим. Садись. – Зимегана указала на кошомную постилку, на которой стояли кушанья и глиняный кувшинчик с вином.
Дарган опустился на кошму, подобрал ноги под себя. Жрица села напротив, разлила по чашам вино. Отпив из чаши терпкого, кисло-сладкого на вкус красного вина, Дарган резковато спросил:
– Почему мы столько времени бездействовали? Сколько еще ждать?
Нетерпеливость гостя начала раздражать Зимегану.
– Ты опять невежлив. Сиди, пей вино и слушай, что буду говорить я! – В ее голосе вновь появился металл.
Это заставило Даргана подчиниться. Жрица своим повелительным тоном и поведением дала понять – он второй. Дарган осознал, что не ощутит всей полноты власти, пока будет находиться под влиянием этой женщины. Но он потерпит, а когда станет вождем…
– От торопливого охотника добыча бежит. Я уже говорила, ты узнаешь что делать, когда настанет время. Я не собираюсь повторять вновь…
– Но почему мне нельзя попробовать стать верховным вождем? Думаю, самое время. Евнон ушел с войском в земли алан, а иной силы, способной противостоять мне, я не вижу. На моей стороне многие роды, знатные воины и старейшины, недовольные Евноном.
– Ты глуп. Хочешь стать повелителем при живом Евноне? Аорсы не поддержат тебя, и твоя власть будет кратковременной. Но это не все. Подумай, что будет, если он вернется со своим многоопытным войском? Тебе не быть вождем, пока он жив. – Зимегана замолчала, что-то обдумывая, а затем продолжила: – Будем ждать. Возможно, великое светило соблаговолит помочь нам. Евнон может не вернуться из похода, а Умабий еще слишком молод и неопытен. Опасность будет исходить только от Горда. Но, несмотря на то, что воины уважают его, он чужак, и нам без труда удастся изгнать его.
– А если Евнон вернется?
– Смерть будет ждать его. Ему не удастся избежать ее еще раз.
– Ты уже пыталась сделать это?
– Перед кочевкой он приходил ко мне и просил предсказать ему, чем закончится поход. Я постаралась отговорить его, но он остался таким же упрямцем, как и раньше… Если бы он остался и отослал войско с Гордом и Умабием, то ты уже стал бы предводителем аорсов.
– С тобой? – Дарган усмехнулся.
– А что, разве я не могла бы быть женой вождя? – Зимегана одарила Даргана игривым взглядом, встала, взяла опустошенный кувшин и, покачивая бедрами, направилась к амфоре с вином. Дарган опешил. Такой неприступную и строгую жрицу он видел впервые. Но ведь и она женщина. Во время беседы Дарган не забывал о вине, до которого был большой охотник. Оно-то и заставило посмотреть на жрицу по-другому и навеяло мысли, далекие от того, о чем они говорили.
Жрица нагнулась, чтобы наполнить кувшин. Льняная ткань длиннополой рубахи обтянула тугие ягодицы женщины. Дарган, наблюдая за ней исподлобья, облизнул губы. Вино окончательно прогнало внутреннюю робость, испытываемую многими во время общения с повелительницей змей. Теперь в нем проснулось иное чувство. Вожделение все больше и больше охватывало его. Ему захотелось взять ее здесь и сейчас. Схватить, поднять на руки, бросить на пол и грубо овладеть ею, доказав самому себе, что он не только не боится, а даже наоборот – может повелевать ею.
Когда Зимегана подошла и поставила кувшин, Дарган встал, шагнул к ней. Его длинные сильные руки обхватили ее. Она не сопротивлялась. Губы Даргана впились в полуоткрытый от удивления рот. Запах, исходивший от него, был неприятен Зимегане, но в этом мужчине чувствовалась огромная плотская сила, а она многие годы не испытывала мужской ласки. Влажные губы коснулись мочки уха и стали медленно перебираться по нежной коже шеи к ключице. Из груди жрицы вырвался стон, тело затрепетало. Дарган сгорал от нетерпения. Его ладони скользили по гибкой спине, ягодицам, плоскому животу. Он чувствовал, момент настал – она в его власти. На миг отстранившись, он рванул ворот рубахи на Зимегане. Тело женщины обнажилось. Его широкая ладонь охватила маленькую белоснежную грудь.
Волна желания окатила Зимегану, присущие ей расчетливость и хладнокровие отступали перед чувством. Дарган прижал ее к груди. Еще миг, и это случится. Мысли Зимеганы разбегались: «Может, отдать ему свое тело и этим еще больше привязать его к себе?.. Нет!» – жрица не поняла, подумала она или произнесла последнее слово вслух. В тот же миг Дарган ощутил, как острое жало жертвенного ножа уперлось ему между лопаток. Это охладило его пыл. Но еще больше его отрезвил ледяной взгляд Зимеганы и ее голос:
– Остановись! Не забывай – я жрица.
Дарган отступил, ошалело посмотрел на ту, что мгновение назад с удовольствием, безропотно принимала его ласки.
– Не торопись. Я приготовлю напиток, который даст тебе любовные силы, еще тобою не испытанные. – Зимегана улыбнулась, жертвенный нож вернулся в ножны. Жрица подошла к сундуку, открыла крышку. Вернулась она с кожаным мешочком. Наполнив чашу вином, бросила в нее щепоть порошка, протянула Даргану:
– Пей.
– А может, ты хочешь отравить меня?
Зимегана засмеялась, глаза лукаво прищурились:
– Ты мне еще понадобишься.
Ее поведение снова вызвало в нем влечение. Сомнения и опасения улетучились. Он медленно выпил вино и почувствовал, что желание в нем нарастает. Выплеснув остаток на пол, Дарган отбросил чашу и, не в силах сдерживать себя, шагнул… в туман.
Проснулся он от холодного прикосновения. Что-то скользило по его обнаженному телу, перебираясь с ноги на живот. Дарган открыл глаза. То, что он увидел, привело его в ужас. Большая серая змея, шевеля раздвоенным языком, подползала к его груди. Вскрикнув, он отбросил гада и откатился в сторону. Змея приподняла голову, приняв боевую стойку, зашипела.
«Неужели жрица обратилась в змею?» – От мысли, что он переспал со змеей, к горлу подступила тошнота. Не отрывая взгляда от отвратительного создания, он стал отступать к выходу.
– Боишься. Правильно. Повелительницу змей надо бояться.
Дарган обернулся на голос. Зимегана стояла у входа. Растерянный вид гостя рассмешил жрицу. Звонкий, с издевкой смех резанул слух Даргана. По спине вновь проползла змея, только теперь другая – невидимая. Скорее не змея, а маленькая противная змейка, имя которой – страх.
Жрица приблизилась к гаду и быстрым неуловимым движением схватила чуть ниже головы:
– Ты опять убежала, проказница.
Змея извивалась, пытаясь вырваться, но Зимегана, крепко держа свою подопечную, подошла к корзине, откуда накануне Дарган слышал шипение. Жрица бросила в нее змею, накрыла крышкой, обернулась к Даргану. Он торопливо одевался.
– Спешишь к любимой жене? А что ты будешь делать, если однажды проснешься и обнаружишь, что она превратилась в водяную крысу? – Смех Зимеганы вновь заполнил шатер, приведя в бешенство Даргана. Быстро одевшись, он заспешил к выходу, споткнулся об чашу, брошенную им минувшим вечером, с трудом удержался на ногах. Смех жрицы стал еще сильнее. Дарган выругался, выбежал из шатра.
– Я призову тебя, когда ты мне понадобишься, – долетели до него слова Зимеганы.
Глава шестая
…Высоки ростом и красивы видом. Свирепостью своих взглядов они внушают страх… Они находят удовольствие в войне и опасности.
Аммиан Марцелин
Навестив стан Фарзоя и отблагодарив его за разрешение на проход по землям верхних аорсов, Евнон повел войско дальше. Встреча с Фарзоем удовлетворила его. В лице вождя верхних аорсов он обрел сильного и верного союзника. Мало того, Фарзой отпустил с ним три сотни своих воинов, в основном из подчиненных ему аланских племен, но главное – он дал согласие на брак своей дочери и Умабия. Теперь все зависело от исхода предстоящей войны.
Войско двигалось по владениям верхних аорсов. До земли алан оставалось менее одного дневного перехода. В этих местах степь была ровной, почти без морщин, и оттого казалась еще более бескрайней. Вошедшая в полную силу весна украсила ее узором из цветущих растений. Лишь изредка на этом гигантском зеленом ковре желтели песчаные проплешины и барханные бугры, похожие на верблюжьи горбы. Попадались и снежно белевшие солончаки, окруженные каемкой из буро-красной низкорослой травы с листвой, похожей на жирных червей. Природа оживилась, радуясь буйству тепла, света и красок. Раз за разом над головами всадников пролетали на север птичьи стаи. Отовсюду доносились посвистывание мелких птах и стрекот кузнечиков. То тут, то там торчали неподвижными изваяниями коричневато-желтые суслики, в чистом бледно-голубом небе парили орлы, время от времени на горизонте появлялись многочисленные изголодавшиеся за зиму стада сайгаков, джейранов и куланов, жадно поглощающие обильно взошедшую молодую траву. Не чужда была радость и воинам Евнона, но в нее нет-нет да и вползала черной змеей тревожная неизвестность. Кому из них суждено еще встречать весну? Для кого эта станет последней? Все должно было решиться на земле аланов. О том думали многие из них, да только скрывали от товарищей свои мысли, загоняли их в дальний угол души. В бою нет места сомнениям, только храбрость, решимость и умение владеть оружием могут сохранить воину жизнь. А потому вечером на отдыхе подбадривали друг друга рассказами о подвигах предков и ныне живущих соплеменников, покрывших себя славой. Воинственными песнями и танцами укрепляли боевой дух.
С великими трудностями миновали широкую полноводную реку Даикс, за которой начинались земли аланских племен. В месте переправы пересеклись два потока – людей и рыб. Неисчислимые косяки белуги, осетра, севрюги стремились на север, чтобы, отметав икру, подарить потомству да и самой природе новую жизнь, а воины Евнона двигались на восток, чтобы отнять ее у себе подобных. Видимо, за то и взяла река с людей дань. Поглотила нескольких из них мутная, с желтизной от гонимого песка-ила вода и унесла бездыханные тела быстрым весенним течением к своенравному Гирканскому морю. Но на этом беды не закончились. Стоило войску отойти от реки, как небо нахмурилось, налетел ветер. Немалой силы, порывистый и холодный, он затруднял движение, сбивал с ног, бросал в лицо мелкую колючую крупу. Вскоре ветер утих, прекратилась и крупа, но на горизонте появилась серо-желтая туча, она стремительно приближалась.
Буря накрыла войско. Люди оказались в песчаном тумане. С трудом различалось то, что творится на расстоянии вытянутой руки. Стихия оказалась сильнее, ей невозможно было противопоставить боевые навыки. Стрела, меч, копье перед ней бессильны. Евнон остановил войско. Аланы и верхние аорсы предупреждали о злых весенних ветрах, приносящих непогоду и смерть одиноким путникам. Они прилетали каждый год почти в одно и то же время. Евнон об этом знал, в земли нижних аорсов доходили отголоски здешних бурь, но он рассчитывал успеть завершить свои дела до наступления ветров. Ветры поторопились, они вынудили войско оставаться на месте несколько дней, пить мутную воду, есть лепешки, сыр, мясо, хрустя песком на зубах и слушать тоскливый вой, коему вторили волки, бродившие вокруг стана. Некоторые из воинов начали роптать, ссылаясь на то, что река, унесшая жизни их товарищей, и буря – есть знаки свыше, предвещающие плохой исход похода. Но таких было мало, да и тех заставили замолчать товарищи по оружию.
На пятый день ветер обессилел, небо прояснилось, войско двинулось дальше.
* * *
Гладкоголовые знали о приближении войска аорсов. Разведчики несколько раз замечали малочисленные отряды их всадников. Евнон держал воинов в постоянной готовности. Но пока Шаруд – предводитель гладкоголовых не решался принять бой, видимо, копил силы. Одну из остановок сделали в урочище. В котловине, окруженной невысокими буграми, сохранилось крохотное озерцо. В лучах закатного солнца вода в нем казалась кроваво-красной. Это было место последней стоянки аланского племени Бахтава и его гибели. Об этом напоминали обугленные остовы шатров и повозок. Воины в полном молчании наблюдали, как Евнон, Умабий и Горд направили своих коней вниз. Умабий первым слез с коня и подошел к месту, где когда-то стояла повозка Бахтава. Останков людей поблизости он не увидел. Наверное, кто-то из племени выжил, вернулся и предал их земле. Умабий опустился на колени, зачерпнул золу и размазал ее по лицу. Слезы, смешиваясь с золой, грязновато-черными ручейками медленно покатились по его щекам. Ладонь Евнона легла на плечо сына.
– Я отомщу. Я сам отрублю Шаруду голову, – произнес Умабий. В его голосе чувствовалась решительность мужа. Это были не произнесенные вне себя слова, а клятва. Ее он исполнит уже через два дня…
Шаруд все же вынужден был принять сражение, хотя его войско уступало в численности войску Евнона. Не все союзники пришли ему на помощь. Кто-то опасался противостоять вождю могущественных племен нижних аорсов, кто-то не желал усиления Шаруда, а кто-то не мог простить ему подлого ночного нападения на противника. Сразиться в открытом бою для алан – дело чести. Нападать на сонного безоружного врага – позор.
Шаруду удалось заманить неприятеля в удобное для себя место сражения. Построение его конного войска напоминало лук, выгнутый в противоположную от противника сторону и повторяло очертание возвышенности, на которой оно расположилось. Это давало воинам Шаруда возможность стрелять сверху, в то время как аорсам предстояло метать стрелы вверх, чему мешало стоящее в зените солнце. Гладкоголовые полукругом охватили войско аорсов в надежде окружить и уничтожить его. Битву не начинали. Евнон ожидал действий врага, а Шаруд надеялся, что аорсы, убоявшись окружения, отступят и он одержит бескровную победу. Но не только на это надеялся предводитель гладкоголовых. Если ему удастся отсрочить время новой решающей битвы, то, возможно, он дождется помощи, обещанной вождем Базуком, объединившим под своей властью несколько независимых аланских племен.
Умабий не дал ему этой возможности. Сын Евнона выехал из рядов аорсов и стал выкрикивать его имя, призывая на бой. Отказаться – потерять власть над своим племенем и обесчестить себя на всю жизнь. Ему ли, опытному воину и вождю, опасаться зарвавшегося мальчишку? Выказывая презрение к противнику, Шаруд выехал на бой без шлема. В темно-сером одеянии, носатый, чернобородый, в отличие от большинства своих соплеменников, на мышастом коне, он напоминал ворона – хищного ворона, готового растерзать добычу. Вождь тронул коня. Всадники помчались навстречу друг другу. Умабию с трудом удалось увернуться. Ко второму наскоку он приготовился лучше. Острие копья ударило в грудь Шаруда. Предводитель гладкоголовых свалился с коня, но остался жив, крепкие доспехи сохранили ему жизнь. Алан не остался в долгу, его копье угодило в шлем Умабия. Сын Евнона, оказался на земле. Противники поднялись, вынули из ножен мечи, сблизились. Шаруд был выше и сильнее, но ловкость Умабия и его умение владеть мечом удивили не только бывалых воинов Евнона, но и их врагов. Уроки брата Туракарта, лучшего бойца на мечах среди нижних аорсов, не прошли для него даром. Шаруд удивиться не успел. Умабий, играючи уходя от ударов, качнулся вправо, затем влево, сделал ложный выпад в живот противника. Шаруд попытался защититься, но меч в руке Умабия крутанулся и взлетел вверх. Бритая голова предводителя алан, отделившись от туловища, упала в куст верблюжьей колючки. Умабий схватил ее за бороду и поднял над собой. Войско Евнона возликовало, двинулось на алан и их союзников. Умабий откинул голову врага в сторону, подбежал к коню…
Задумке Шаруда окружить и разбить противника не суждено было сбыться. Фланги аорсов устояли, в то время как их тяжелая конница прорвав центр вражеского войска, разрезала его на две части и рассеяла по степи. Исход битвы был предрешен, неприятель бежал, месть свершилась, но война не окончилась…
* * *
Аорсы возвращались. Не считая нескольких мелких стычек, все закончилось одним лишь сражением, в котором гладкоголовые потерпели поражение, а их предводителя Шаруда настигло возмездие. Аорсы одержали победу, но им пришлось возвратиться. Добыча оказалась небогатая и не стоила потерь, понесенных войском в этом походе. Земли, принадлежавшие Бахтаву, тоже пришлось оставить. На то имелись причины. Гладкоголовые частью истребили, частью рассеяли племя Бахтава. Евнон понимал, что, окруженный врагами, главным из которых представлялся набирающий силу молодой аланский вождь Базук, имевший многотысячное войско, он не сможет удержать за собой владения зятя. Тут не помогло бы и войско, его требовалось кормить, одевать и пополнять, но в землях, где их считали чужаками, исполнить это представлялось делом непростым, а значит, удар Базука мог оказаться смертельным. Знатные воины, в их числе родовые и племенные вожди, тоже настаивали на возвращении, и с их мнением Евнон не мог ни считаться. Да и простые воины сетовали на скудность добычи, досадливо посмеивались: «С гладкоголовых скальпов не снимешь, коня ими не украсишь». Не забывал вождь и о своих землях, которые нуждались в защите и предводителе. Важнее остаться победителем и женить Умабия на дочери Фарзоя, а земли Бахтава можно отдать как выкуп за невесту.
* * *
В стане Фарзоя веселье. Предводитель выдает дочь Торику замуж. Вождь щедр, он не скупится на угощения. Третий день не затухают костры, бурлит в котлах нагретая огнем вода, готовится наваристая похлебка, варится и жарится мясо, запекается в углях обмазанная глиной рыба, нарезаются кусками круги белого овечьего сыра, разливается по кувшинам бодрящий напиток из кобыльего молока. Для знатных гостей не пожалел Фарзой иберийского, боспорского и греческого вина, доставленного купцами. Ему ничего не жалко для единственной дочери. Празднуйте, аорсы! Радуйтесь! Аорсы радуются – и не только свадьбе. Разве не радостно быть свидетелем единения родственных племен? Разве не приятно видеть заодно воинов нижних и верхних аорсов? Сила! Дано ли кому ее сокрушить?! Сердца наполняются гордостью, и хочется крикнуть: «Мы аорсы!» Те же чувства и мысли владеют верховными вождями. Фарзой и Евнон сидят на седлах, застеленных бараньими шкурами, на вершине приземистого бугра. Ниже расположились старейшины, племенные и родовые вожди, знатные воины. Остальные растянулись от подножия бугра до стана на берегу реки. Все ждут начала состязаний.
Фарзой устремил взгляд серовато-дымчатых глаз направо. Под навесом из синей ткани, скрытые от лучей полуденного солнца, в окружении десятка молодых воинов и девушек, сидят на белой кошме виновники торжества – Умабий и Торика.
– У тебя хороший сын. Тебе повезло, – произнес Фарзой с долей зависти.
– Твоя дочь красавица, – не остался в долгу Евнон.
– Да. Только завтра ты увезешь ее… Я мечтал о наследнике, но жена подарила мне только Торику.
– Ты молод, высшие силы еще подарят тебе сына, – обнадежил Евнон.
– Да услышит Небо твои слова. – Фарзой обратил взор ввысь. – Если это случится, я сделаю его царем верхних аорсов, а он передаст власть своему сыну.
Евнон удивленно вскинул брови. Неужели русоволосый предводитель верхних аорсов прочитал его мысли. Несмотря на то, что Фарзой на добрый десяток лет младше, несомненно, умом он одарен в достатке, а иначе не быть бы ему вождем.
– А разве мы не цари? – Евнон проницательно посмотрел на Фарзоя. – Царями и скептухами нас называют владетели соседних государств, у некоторых из которых и земель, и войска меньше, чем у нас. Старейшины и знать под нашей рукой, а потому, думаю я, пришла пора брать власть…
– И передавать ее по наследству, – перехватил Фарзой. – Что я и сделаю, если у меня родится сын.
– А если нет?
Фарзой ухмыльнулся – понял, куда клонит новоявленный родственник. Лицо его посерьезнело, глядя Евнону в глаза, ответил:
– Тогда я сделаю все, чтобы Умабий стал царем всех аорсов.
Этого ответа и ждал с волнением Евнон. Теперь он, как никогда, был близок к цели. Знал, предводитель верхних аорсов сдержит слово; для сармата изменить своему слову – бесчестье.
– Ты тоже можешь рассчитывать на меня… царь. – Евнон протянул раскрытую ладонь Фарзою. Фарзой ответил крепким пожатием.
Седой жрец три раза стукнул в бубен. Из стана с криками выбежала ватага мальчишек. Следом под подбадривающие выкрики соплеменников выехали конные воины, выстроились в линию. Взмах руки жреца бросил всадников вперед. Подобные гонимым ветром шарам перекати-поля, они унеслись в бескрайнюю, порыжевшую местами степь, оставляя за собой хвост пыли. Состязания начались.
Они длились до самого вечера. Воины Фарзоя отличились в скачках, метании дротиков и стрельбе из лука, нижние аорсы превзошли соперников в умении владеть мечом и арканом. В борьбе, одолев по очереди трех противников, лучшим стал Горд. Закончилось все пиршеством. Но засиживаться не стали. Утром войско Евнона ушло на заход солнца, в сторону родных кочевий. Хоть и без богатой добычи, возвращалось оно к берегам Ра непобежденным.
