Текст книги "Злая ласка звездной руки"

Автор книги: Сергей Синякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Но если говорить лично о нем, старшем лейтенанте милиции Кунжакове Андрее Николаевиче, то он свою участь видел в довольно розовом свете. Ну вызовут его в кадры, ну подписку о неразглашении возьмут. Мало ли он этих подписок давал? И вернется он к своему прежнему месту службы, а события, происходившие этим летом у города Михайловка, постепенно сотрутся из его памяти, и лет через десять – двадцать вообще даже самому будет трудно понять, где правда, а где вымысел.

Человек, вызывавший Кунжакова к телефону, оказался начальником отдела кадров подполковником Барановым. Старший лейтенант видел его пару раз, когда Баранов приезжал в Кумылгу, так как был назначен куратором подтелковской милиции. Честно говоря, Баранов Кунжакову не понравился – высокомерен был он, истинный барин, через губу лишний раз не плюнет. И, на всех он смотрел с некоторым превосходством. Видно было, что подполковник всех людей раз и навсегда поделил на руководителей масс и рабочее быдло. Себя он, разумеется, к быдлу не относил.

– Кунжаков? – с ходу спросил он. – Через час жду тебя в отделе кадров. Пропуск на тебя уже заказан. Все.

Ошарашенно послушав гудки в трубке, старший лейтенант тихонечко чертыхнулся. Но что же делать, приказы начальства не обсуждаются. Уставы этого делать не разрешают. Даже если приказ дурацкий, а начальство дерьмовое. Как же! Единоначалие!

Чтобы не растерять душевного равновесия, Кунжаков подмигнул горничной и даже усмехнулся. Улыбка получилась кривой – ухмылка саркастическая, а не улыбка.

Вернувшись, он неторопливо оделся. Носки, которые Кунжаков с вечера простирнул и вывесил на батарею, высохли, а вот воротник у рубашки удручал старшего лейтенанта грязной полоской на сгибе. Ну и хрен с ними, в конце концов, Кунжаков к ним не рвался – сами вызвали! А чего они еще хотели от человека, который больше месяца живет в полевых условиях, оторванным от домашних пирожков и домашнего же уюта?

Из гостиницы он выходил с чувством человека, который никогда сюда больше не вернется.

День был солнечным и за двадцать пять минут Кунжаков добрался до цирка, рядом с которым располагалось здание управления внутренних дел. Городские остряки иной раз шутили, что два цирка для одной улицы – это слишком много.

Времени подполковник Баранов ему дал с избытком, поэтому старший лейтенант Кунжаков прогулялся по парку, зашел в кафе и неожиданно для себя выпил кружечку пива. Какого черта! В конце концов, он командированный, а не местный. А если и сделают замечание, всегда можно сослаться на вчерашнюю встречу с друзьями. Мол, нашли, пришли в номер, как отказаться было?

В одиннадцать часов он уже был на входе.

Сержант посмотрел его удостоверение, сделал отметку в книге и возвратил удостоверение Кунжакову. Раньше вход а УВД был свободным – показал удостоверение и иди на любой этаж. Потом, со сменой очередного начальника, сначала начали проставлять в удостоверения звездочки тем, кто имел в него беспрепятственный проход, а потом и еще одну – для тех, кому разрешено было посещать здание управления в любое время суток. По две звездочки даже начальники Кунжакова не имели, им только по одной и полагалось, да и то не всем. Кунжаков должен был проходить в управление на общих основаниях. Хорошо еще паспорта не требовали!

На втором этаже у кабинета Баранова сидели несколько начальников с большими звездочками и при кожаных папочках. На Кунжакова они посмотрели с брезгливым недоумением, и это недоумение еще больше возросло, когда дверь кабинета распахнулась и появившийся в проходе подполковник Баранов начальственно пробасил:

– Кунжаков? Заходи!

Старший лейтенант вошел в кабинет, в котором был сделан евроремонт, и от великолепия кабинета ему стало стыдно за свою форму, нечищеные сапоги и потертую на сгибах фуражку.

– Значит, так, – сказал Баранов, перебирая лежащие на столе бумаги. – У нас сейчас формируется сводный отряд в Туву. Газеты читаешь? Телевидение смотришь? Тогда сам знаешь, что там неспокойно. Поедешь туда командиром сводного отряда. Если справишься, считай, майорские звездочки уже на твоих погонах.

– Домой бы заехать надо, – помялся Кунжаков.

– Зачем? – с наигранным дружелюбием сказал подполковник. – Я же анкету смотрел, ты у нас мужик холостой, чего тебя держит? Да и там, в Туве, будет за чьи сиськи подержаться. Вылет завтра, а сегодня еще денек переночуешь в нашей гостинице. Продаттестат тебе уже выписали, командировочные в бухгалтерии получишь, генерал тебе еще из небюджетного фонда подбросил. Машину тебе дадим, поедешь на склад ХОЗО, там тебя всем необходимым отоварят – от кальсон до бритвы "Жиллетт". – Подполковник Баранов подмигнул старшему лейтенанту, как равному. – Ты, Андрей, пойми, карьера, она, как жар-птица, не каждый день в руки дается. Давай действуй. Бухгалтерию найдешь, машина 11-24 ВВО у входа стоит! Давай, дружище, руководство тебе. верит. У тебя под началом более шестидесяти человек будет. – Баранов хехекнул. – Кстати, у тебя под командованием будет ваш зам по службе Нехилов. Ты ему подчинен был? Теперь он тебе подчиняться будет. Диалектика, брат!

Оказавшись в бухгалтерии и расписавшись за непомерно большую сумму, получив от начальника финотдела конверт с приятно хрустящими неучтенными пятисотками, Андрей Николаевич продолжал размышлять, что же именно произошло в Михайловке, если высокомерный начальник отдела кадров называет его братом, а начальник управления так торопится отправить его из области, что не жалеет для этого спонсорских рублей?

В хозяйственном отделе тоже выдали все без промедления. Даже полушубок. Он-то Кунжакову на хрена нужен был? Что они его в этой самой Туве до белых мух гноить решили?

Старший лейтенант гнал от себя тревожные мысли. Приятно ведь было сидеть рядом с водителем, указывая, куда ему ехать. Тот, впрочем, и так все прекрасно знал, не иначе соответствующий инструктаж у своего начальства получил. И все равно жизнь в этот день была прекрасна и удивительна, поэтому Кунжаков старательно прогонял возникающие у него сомнения. Хотелось думать, что начальство действительно заметило старшего лейтенанта, оценило его таланты, а командировка в Туву – так, последний экзамен, который начальство устраивает для личного успокоения, увериться хочет, что оно в кандидате на выдвижение не ошиблось.

В четвертом часу дня он вернулся в гостиницу с характерно позвякивающим пакетом. Да-а, если бы сейчас дежурила та самая горничная, из этого дежурства можно было выкроить немало приятных минут. И главное – было чем девочку увлечь, глупо скупиться, когда не знаешь, что тебя ожидает завтра.

Но фортуна улыбнулась старшему лейтенанту Кунжакову и тут же повернулась к нему задом. Вместо симпатичной горничной дежурила особа неопределенного возраста, которая, Кунжаков это сразу понял, не станет лучше, сколько бы водки он ни выпил. К тому же и характер у этой особы был не самый приветливый и добрый. Молодая жена с таким вот характером на третий день после ЗАГСа вдовой может стать. Тот, у кого нервы пожиже, может и не выдержать.

Кунжаков посидел немного в своем номере в одиночестве и быстро понял, что одному пить глупо. Мрачные мысли, которые он целый день старательно отгонял, не только не исчезли, они стали четче и страшнее. Все эти тайны мадридского двора Кунжакову страшно не нравились. Если водителя убили, то он действительно видел, как эти громилы из спецназа стреляли по своим же машинам из переносных огнеметов. Но тогда получалось, что они это делали с одной-единственной целью – оправдать применение силы в райцентре. Не зря же садились на военном аэродроме транспортные самолеты и бомбардировщики, не зря техника ревела моторами. Нагнать техники было в копеечку, а как говаривал классик русской литературы Антон Павлович Чехов, если в первом акте на стене висит ружье, то в последующих актах оно обязательно выстрелит. Генералам всегда хочется попробовать противника на излом, даже если этого противника нет и в помине. Это даже к лучшему, когда противника нет, можно свободно демонстрировать свое превосходство.

– Вы что, курите в номере? – раздался резкий голос за дверью. – У нас в номерах не курят! Вы же офицер, молодой человек! Как вам не стыдно нарушать внутренний распорядок гостиницы?

Кунжаков с досадой выбросил сигарету в форточку, печально оглядел свой роскошный стол, где рядом со "Смирновской" водкой соседствовали буженина, сырокопченая колбаса, итальянский сыр, который стоил бешеных денег и который старший лейтенант купил более для форсу, нежели по зову души. Нет, пить в одиночку не хотелось.

Он вышел в коридор и прошелся, пробуя двери номеров. Похоже, он был единственным обитателем гостиницы. По крайней мере на этом этаже. Черт его дернул остановиться в ведомственной гостинице! И пугану сюда не вызовешь, завтра же будешь у генерала Зиборова на ковре стоять и иметь бледный вид.

Кунжаков подумал, а не зайти ли ему в гости к Старикову, но от неожиданно пришедшей в голову идеи быстро отказался. Не до него мужику, у Старикова и без визита незваного гостя голова кругом идет.

Он посмотрел на часы.

Было еще начало пятого, а на попутке до Кумылги три часа езды, и он вполне мог заскочить домой и поразить роскошью стола и открывающимися перспективами сослуживцев. Нормальный ход, в семь он уже будет в Кумылге, до десяти посидит с ребятами, можно даже и дольше, а потом на посту ГИБДД его посадят на любую попутную машину, следующую на Царицын. А утром он уже назад вернется, чтобы принять вверенный ему коллектив для командировки в Туву. И волки будут сыты, и овцы целы. А заодно он узнает последние новости о Михай-ловке. Да что там сплетни собирать, мимо же поедет, можно даже заскочить к ребятам, только тогда придется еще парочкой бутылок "Смирновской" запастись...

Чем больше Кунжаков обдумывал эту мысль, тем больше она ему нравилась. В половине пятого он уже утвердился в своем решении. Без пятнадцати пять – или, как говорят военные, в семнадцать сорок пять – он уже выходил из номера все с тем же пакетом. Вещи, упакованные в просторные сумки, он из предосторожности не брал. Не дай Бог, хватится его высокое начальство. Поинтересуются они, где Кунжаков, а дежурная им ответит: вещи на месте, а старшего лейтенанта нет. С сумкой выходил. А в сумке бутылки звенели. Не иначе, намылился лейтенант к знакомым, а может быть" и на блудоход, негодяй, отправился.

13. ВОРОНЕЖ, ОБЛАСТНАЯ ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦА, 9 СЕНТЯБРЯ 2006 ГОДА, 19.00

Что бы вы там ни говорили, дорогие господа и товарищи, а у психов своя собственная жизнь. Конечно, она несколько отличается от существования обычных российских граждан, но не настолько, чтобы выделять ее из единого потока общественной жизни. Ведь если говорить откровенно, каждый житель нашей многострадальной Родины имеет пунктик, не позволяющий считать его абсолютно здоровым человеком. Один склонность к клептомании проявляет, другой в депутаты рвется. Но ведь если вдуматься, цель у обоих одна. Или взять, к примеру, любителей спиртного. Один американский тест определяет, что, если человек три раза в неделю по различным поводам прикладывается к рюмке, он уже хронический алкоголик, требующий лечения независимо от выпитого. Хе! Нам бы их проблемы. А трижды за день не желаете? И не рюмками надо считать, а гранеными стаканами, которые у американцев не производятся, а потому и за меру выпитого не считаются. От наших доз у любого американца крыша поедет. Если к нам с американскими мерками подходить, нас всех уже лечить надо, невзирая на ранги и чины. Да что там говорить, простая тяга к курению является наркотической зависимостью; курящий человек, как это ни прискорбно, нуждается в лечении. И наркоманов у нас хватает – зайди в туалет педагогического института и сразу же почувствуешь запах анаши, которую будущие педагоги как интеллигенты называют марихуаной. Про черняшку вообще говорить не приходится, в наше время в любом подъезде можно вечерами увидеть молодых людей, сосредоточенно склонившихся над плошкой на подоконнике. И это понятно, к тонкому процессу варева дозы надо относиться трепетно и уважительно– в свою вену колоть будешь!

Но Бог с ними – алкашами, наркоманами и курильщиками. Пунктик, о котором говорилось выше, есть у всех.

Даже мужики, падкие до баб, они ведь тоже, по сути, больные! Это ведь самый настоящий пунктик, засевший у них в голове! При нашей зарплате и с нашей жизнью сексуальные желания только у ненормального могут проявиться, следовательно, и таких надо вылавливать и сильные психотропные препараты им вкалывать, чтобы не путали суровую реальность со своими мечтами.

Господи, что там далеко ходить! Любителей фантастики развелось, детективов... Мало вам фантастики и уголовщины в нашем мире, вам еще и читать про это надо? Понимаю вас, хорошо понимаю, рубашечку поднимите, я вам укольчик в задницу сделаю. Поможет любезный, наши препараты не могут не помочь. И не волнуйтесь, мы и до так называемых писателей доберемся, каждому ведь ясно, что если человек ежедневно за столом сидит и книги пишет, то у него ярко выраженная мания.

Нормальный человек по семь часов сидеть не будет, исписывая толстенные общие тетрадки. Нормальный человек будет стремиться влиться в естественный поток жизни. И не говорите, что вам пить не интересно или по бабам идти не хочется. Нельзя уходить от стереотипов, желание выделиться подобным образом тоже ведь своего рода заболевание.

Знаете, что сказали психиатры больницы имени Сербского на праздновании юбилея своей клиники? Если завтра к ним на обследование поступит главврач клиники, то они его обследуют и обязательно найдут у него пунктик, требующий лечения. А уж за лечением дело не станет. Наша психиатрия – лучшая в мире. Не зря ведь именно наши психиатры выявили у многих людей такое заболевание, как вялотекущая шизофрения.

Что касается двух пациентов, поступивших в Воронежскую психиатрическую больницу, то в их невменяемости и сомнений не возникало. Но если в первом случае пациент был просто смешон, то во втором он вызывал определенную жалость. Правда, лечили и того, и другого одними и теми же препаратами.

Первый был худым и жилистым, тело его покрывали многочисленные татуировки, которые ясно рассказывали о прошлой жизни их владельца. Например, на теле имелась татуировка разъяренного быка, свидетельствующая, что ее владелец является неисправимым уголовником. На предплечье синела наколка бутылки, голой женщины и карты, а надпись подтверждала идейно-воспитательное значение наколки. "Вот что нас губит!" – гласила она. На ступнях было выколото "Они устали", а пальцы пациента клиники украшали синие перстеньки, рассказывающие о жизненном пути их владельца не хуже характеристики или справки об освобождении из мест лишения свободы. Даже на самом чувствительном месте детородного органа у этого человека синело изображение осы, свидетельствующее о половой активности ее обладателя.

И этот человек, который, несмотря на бурную молодость, сохранил способность изъясняться вполне интеллигентно, воображал, что является директором школы. Ясное дело, персонал клиники жалел этого человека, потерявшего свою социальную ориентацию и оторванного от привычного ему дела.

Второй – плотный мужчина, не имевший ни единой татуировки на теле, изъяснялся тем не менее на высокопробной фене, для связки слов использовал ненормативную лексику и утверждал, что является квартирным вором и призванию своему никогда не изменит. "Кто смел, тот и съел", – любил говаривать он. Вел пациент себя бесцеремонно и нахально, при каждом удобном случае пытался потискать санитарок, за что и подвергался справедливому наказанию. Врачи клиники, наблюдавшие этого пациента, склонялись к тому, что он вполне вменяем и в больницу попал, желая закосить и тем избегнуть справедливого наказания за совершенные им кражи.

Однажды их поместили в одну палату.

Больные долго и недоверчиво глядели друг на друга, потом тот, что в татуировках, спросил:

– Что, Виктор Александрович, несладко вам в нашей шкуре? Хреново вот так, блин, из директоров – в психи, а?

– Плохо, Витенька, – согласился татуированный интеллигент. – Вот уж не ожидал, что жизнь нас так сведет!

– А то, – согласился его собеседник. – Помню, как вы радовались, когда меня из школы исключили! А теперь, блин, вас еще и лечить будут. От излишнего педагогического рвения. А нам один хрен, мы и в чужой шкуре в зоне не потеряемся. Жаль только, постарше вы меня. Так вам радоваться надо, вы ж помолодели.

Татуированный с болезненной гримасой оглядел синие наколки на своем теле и слабо улыбнулся.

– Не радует меня это, – сказал он. – Да и на работу тянет. Очень я по детишкам соскучился.

– Если бы мне в зоне кто-нибудь сказал, что в один денек мы с директором школы местами поменяемся, – сообщил Хмельной, – я бы ему штифты побил, моргалки на очко натянул. А все-таки ништяк все получилось, теперь вы на своей шкуре испытаете, что такое зона! – Он подошел и неторопливо подергал прутья стальной решетки, отделяющей обоих от свободы. – Вы теперь, Виктор Александрович, как Леонов из "Джентльменов удачи". Че ж майку не рвете, козу мне не лепите?

– Глянь, – удивился рыжий санитар, которого за грубую физическую силу и неуклюжесть все звали Бегемотом, – а они и впрямь местами поменялись! Этот, он ткнул в татуированного, – директор школы, а интеллигенток, стало быть, его бывший ученик в директорской шкуре. Выходит, они оба нормальные?

Его одернули. Дураку ясно, что здоровых людей в псих-больницу не помещают. Да и вообще сейчас трудно понять, бывают ли здоровые люди вообще или это только идеал, который доктора со скуки придумали.

Ты только посмотри, что в политике делается, ты только газетки почитай – у Ленина, говорят, шизофрения была, у Сталина – паранойя, Брежнев с Ельциным – алкашами были, американского Рейгана болезнь Паркинсона доконала, да и Явлинский...

– А что Явлинский? – удивился Бегемот. – Нормальный мужик.

– Был бы нормальным, – отвечали ему. – Только ведь он в детстве боксом занимался. Откуда нормальности взяться, если его с десяток лет исключительно по голове били? Вон Мухаммед Али, который Кассиус Клей, как он страдал и мучился в конце своей боксерской карьеры? И миллионы, не помогли здоровым стать!

– Жирика никто по голове не бил, – обиженно сказал Бегемот, который Григорию Явлинскому и его "Яблоку" открыто симпатизировал, – а ты только вспомни, что он последние годы вытворял!

Но правильно эти сомневающиеся сказали про пациентов. Через несколько дней они замолчали и даже на электрошок не реагировали. Да что там электрошок, от дубинки Бегемота и немые разговаривать начинали, а этим хоть бы хны! Плевать им, что вокруг столичные медицинские светила крутятся, пообщаться желают. Как партизаны в гестапо молчали пациенты, как рыбы в воде.

В конце августа на них уже и рукой махнули.

Каталепсия. Научный ярлык был навешен, и сразу всем полегчало. Вроде происходящее более понятным стало.

Психиатрия – вещь тонкая. Сколько в больнице душегубов разных побывало, и чем больше он людей угробил, тем увереннее можно было сказать, что врачи этого душегуба признают вменяемым. Не знаю, как вы, но большинству более приятнее быть психбольными, чем такими здоровыми, как Чикатило, который женские матки грыз и яички пацанов варил, или, скажем, Гена Лизун, который женщину, перед тем как ее убить, раздевал догола, медом мазал и вылизывал с головы до пят.

А врачам что? Им главное – поведение пациента под какой-нибудь ярлык подогнать, они и радуются, рапортуют – распознали болезнь, теперь ищем средства для ее излечения. А лечение одно – сера да нейролептики, которые способны саблезубого тигра в невинного котенка превратить. Настоящих психов врачи побаиваются, сами понимаете, сегодня ты его лечишь, а завтра он тебя на темной тропиночке встречает и о жизни разговаривать начинает. Всем понятно, чем такие разговоры заканчиваются.

Пациенты, о которых шла речь выше, были тихими, а потому и лечить их можно было без каких-либо опасений.

Тем более, что в последние дни они даже не ели, только пили помногу. Совсем как растения. И уборке палаты они не мешали. Бегемот заходил, брал их по очереди и укладывал на чистое место, а после уборки переносил обратно в постель.

Только когда он поливал их из шланга тугой струёй прохладной воды, больные вроде оживали, даже пытались ползать по кафельному полу, но с завершением помывки впадали в прежнее бессознательное состояние.

Бегемот только руками разводил. Всякие пациенты у него были, а таких вот видеть не доводилось. "Обманчивое это спокойствие, – сказал Бегемот. – Чую я, доставят они нам еще хлопот!"

И правильно он это сказал: в ночь на девятое сентября эти психи такой концерт устроили, можно было даже подумать, что находились они не в профильной клинике, а в живодерне, а Бегемот, которому довелось дежурить в эти сутки, был главный живодер. Ох они и попортили ему нервы и настроение. Он ведь на сутки заступал, чекушку приготовил, а эти паразиты вдруг начали орать, словно их резали. Бегемот взялся их по-своему успокаивать. Были у него нетрадиционные методы. Только в этот раз апробированные не единожды методы не сработали, да и применять их к умирающим на глазах психам было невозможно.

Намаялась с ними дежурная смена, так намаялась, что – неслыханный случай! – Бегемот свою чекушку с дежурства непочатой понес.

Ясное дело, собрались различные светила, начали пульсы у больных искать, версии строить. Сошлись на том, что больные не жильцы.

А в семь часов обнаружилось, что эти кандидаты в покойники сбежали.

Никто не мог толком сказать, как это произошло, но сумели психи преодолеть и решетки, и запоры. В палате их не было.

И только тут выяснилось, что не совсем обыкновенные больные это были. Из-за побега двух обычных психов милиция на уши вставать не будет, армейские наряды всю территорию больницы не заполонят. А тут столько солдатиков понагнали, что по двору пройти нельзя. Всю смену с отдыха вызвали, и допрашивали их серьезные дядечки с большими звездами, поэтому, когда Бегемот сказал, что эти психи в школе людоедством занимались, девочек-старшеклассниц харчили, ему сразу поверили. Кто-то даже вспомнил любимую поговорку одного из психов. Очень тот любил говорить: "Кто смел, тот и съел!" Знал, наверное, негодяй, что говорил!

Но бежавших больных так и не нашли. Из-за этого весь Воронеж сутки не спал, родители бегали и дочек своих искали, да и пацанам особой воли не давали. Мало ли что у этих психов на их тронутом уме! Сегодня девочек едят, а завтра мальчиками оскоромятся.

Никто ведь и не подумал, что Бегемот эту людоедскую историю просто придумал.

И это еще раз доказывает, что каждый человек у нас в стране рождается с пунктиком и, следовательно, подлежит в свой час обязательному лечению.

14. ПРИГОРОД ЦАРИЦЫНА РАЗГУЛЯЙ, 9 СЕНТЯБРЯ 2006 ГОДА, 19.30

Старший лейтенант милиции Кунжаков маялся на трассе Царицын – Москва и уже проклинал тот час, когда его посетила мысль навестить родных и сослуживцев. Только природное казачье упрямство удерживало Андрея Николаевича от возвращения в гостиницу.

Машин на трассе почти не было, а если и шли, то в основном военные, которыми по определенным соображениям старший лейтенант ехать не решался, или же мимо проносились редкие гражданские машины, которые шли до Арчеды или Иловли, а это, в свою очередь, не устраивало путешественника.

Из осторожности старший лейтенант голосовал не в городе, а в пригороде, рядом с заправкой "Лукойл". Дорога здесь резко шла под уклон, с обеих сторон темнели неказистые дачи, с правой стороны на склоне холма зеленела огромная каска, пробитая осколком, словно воевали в прошедшую мировую войну гиганты.

Кунжаков тормознул старенький "жигуленок", и опять неудачно – водитель возвращался из города на хутор Авилово. Можно было бы доехать до Иловлинского поста ГИБДД, но старший лейтенант на это не решился. А ну как не повезет с попутным транспортом? Тогда ведь обратно в Царицын возвращаться придется, а судя по интенсивности движения, сделать это было не особенно просто. Если бы не упрямство, Кунжаков не поехал бы домой, а повернул назад. Возвращение было достаточно проблематичным, чтобы рисковать будущим положением. Но сколько поступков мы совершаем вопреки открывающимся перспективам!

Тем не менее Кунжаков повернул бы назад, несмотря на позвякивающие в пакете бутылки. Но тут рядом остановилась машина, и из кабины послышался знакомый голос.

– Андрей Николаевич! Товарищ старший лейтенант!

Из сине-белой кабины в меру потрепанного и битого дорогами "зилка" выглядывал улыбающийся десантник Лешка, с которым они вместе ночами бродили у подножия загадочной Сферы. Лешка улыбался в тридцать два зуба, сразу было видно, что случившейся встрече он рад.

– А я смотрю – вы или не вы? – сказал он, пока Кунжаков забирался в кабину. – Потом признал, все-таки выделяетесь вы, товарищ старший лейтенант!.

Странное дело, там, у городка, они были на "ты" и абсолютно не тяготились этим. Теперь бывший десантник уважительно обращался к Кунжакову на "вы" – видно, в его родной Даниловке дорожная служба уже приучила бывшего армейца если не любить родную российскую милицию, то хотя бы побаиваться ее.

– Здорово, Алексей! – Старший лейтенант крепко пожал руку знакомого. Давно из дома?

– Вчера в ночь выехал, – сказал водитель. – Меня на НПЗ за насосом послали.

– Что там, в Михайловке, не слышно?

– Не знаю. – Водитель пожал плечами. – Народ так и стоит, войска не сняли, пропускают, как и тогда, по специальным документам. Я же ночью ехал, не видел никого!

Машина медленно катилась вниз по склону. Солнце уже коснулось красным краем далекого горизонта. Над багрово-красной полосой зари в светлом еще небе горела яркая звезда.

Кунжаков опустил стекло, и в кабину ворвался свежий воздух, впрочем, еще слишком теплый, чтобы порадоваться вечерней прохладе.

– А меня в Туву отправляют, – сказал он, доставая сигареты. Обычно он курил "Ростов", но, получив подъемные, раскошелился на "Винстон". Водитель одной рукой потянулся к пачке, взял сигарету и той же рукой ловко прикурил от зажигалки.

– Значит, к концу дело идет, – сказал он.

– Похоже, что так, – согласился старший лейтенант, затягиваясь пахучим дымом. – Только вот – к какому?

Машина пошла на подъем, миновала линию электропередачи. После моста Алексей сбросил скорость. Точно, научили его даниловские менты из дорожно-патрульной службы Родину любить!

Пост ГИБДД миновали без особых осложнений. Никто их не останавливал. Однако опытный взгляд Кунжакова сразу отметил на посту что-то непривычное. Уже миновав пост, он понял, что его удивило – привычных бронетранспортеров у поста не было. Похоже, что в Туву его посылали не зря! Кунжаков помрачнел.

Машина поравнялась с аллеей тополей, вытянувшихся к опытной станции. Около крайних деревьев отчаянно махал обеими руками суетливый человек. Голосовал мужик. Кунжаков скользнул по любителю путешествовать автостопом равнодушным взглядом. В следующий момент он в изумлении высунулся из кабины.

– А ну-ка, Леша, притормози!

– Знакомый? – Водитель послушно притормозил и съехал на обочину. В зеркало заднего вида Кунжаков наблюдал за торопливо подбегающим человеком. Он не ошибся.

– Не подбросите? – сказал тот, останавливаясь рядом с дверцей кабины.

– Садись, Дима, – сказал старший лейтенант, распахивая дверцу кабины. Не знаю, куда ты так торопишься, но, похоже, нам всем в одну и ту же сторону.

Некоторое время голосовавший с удивлением смотрел на старшего лейтенанта, потом узнал его и, яростно махнув рукой, полез в кабину.

– Какими судьбами? – спросил Кунжаков, едва автомашина тронулась с места. – Или случилось что-то?

– Случилось, – хмуро сказал Дмитрий Стариков. – Светка пропала. Я с утра за врачом пошел, вернулся – а ни ее, ни Маришки нет.

– Ты думаешь, они туда подались? – удивился Кунжаков, устраиваясь поудобнее и выбрасывая в приоткрытое окно кабины окурок. – Не знаю, Дима, я бы лично туда не поехал. Опасно в те места возвращаться.

– Если бы ты видел, как их ночью корежило! – Лицо Старикова было каменным. – Я чуть с ума не сошел, глядя, как они орут и извиваются! Там что-то случилось, Андрей! Что-то плохое случилось, я чувствую. Поэтому они и сорвались. Они ведь другие, Андрей, они меняться начали, это даже такому дураку, как я, видно было.

Алексей внимательно глянул на нового попутчика.

– Ба! – удивленно сказал он. – Беглец! А я тебя сразу и не узнал. Богатым будешь! Это ведь он тогда, Андрей Николаевич, по подземному ходу из города вылез?

– Он, он, – подтвердил, досадливо морщась, Кунжаков.

Нехорошие предчувствия, терзавшие его более суток, окрепли и обрели реальные очертания. Похоже, амбец пришел Михайловке и ее жителям. Серьезно начальство подошло к случившемуся, очень серьезно. Вспомнив умельцев из зондеркоманды, старший лейтенант вздрогнул. Теперь он не сомневался, что водитель Николай был прав, за что его и убили. Куда же в таком случае ехали они? А главное – зачем! Если все шло к тому, что жителей районного городка посчитали опасными, то свидетели будут еще опаснее. Не дай Бог разойдется по всему миру, что армия занималась самым настоящим геноцидом! И гадать не стоило, что при зачистке города среди мирного населения жертвы будут. И немалые. Это же скандал на весь крещеный мир! Это же правительство сменится как пить дать! А с опасными свидетелями поступают обычно – им просто не позволяют давать свидетельские показания. А для этого затыкают рот. Навсегда.

Кунжаков почувствовал, что у него пересохла глотка. Порывшись в пакете, он достал бутылку пепси, открыл ее и сделал несколько глотков.

Значит, атака на город все-таки состоялась. Куда же дели население? Эвакуировали? Скорее всего это было именно так. Страна у нас большая, распихали михайловчан по психушкам, самых интересных, естественно, в институт Сербского, как подопытных кроликов, вывезли. А из этого вытекало, что Старикову свою семью теперь придется очень долго искать. И не факт, что он ее найдет. И тут Кунжакову в голову такая мысль пришла, что мороз по коже прошел. Он косоглянул на Старикова, смотревшего вперед с неподвижным лицом, на негромко напевающего беззаботного водителя Алексея, который уже наверняка забыл о своей службе в десантных войсках. Им эта мысль в голову не приходила. Она могла прийти в голову лишь милиционеру, побывавшему не в одной "горячей точке", а потому все видевшему и знавшему не понаслышке.

Если город подвергся нападению из космоса, если население его стало потенциально опасным для всего остального мира, то кто сказал, что с этим населением будут церемониться?