Текст книги "Младенцы Медника"

Автор книги: Сергей Синякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава четвертая

За Еленой Гриц установили наружное наблюдение. Мероприятие это дорогостоящее. Требуется обеспечить не только необходимое количество людей, но и транспорт, экипировку, средства связи, технические устройства видео и аудиофиксации, требуется залегендировать появление людей в районах наблюдения… Много чего требуется, чтобы «пасти» одного-единственного человека и знать, где он находится и что делает в любое время дня и ночи.

Женщина вела себя обычно.

Проживала она в небольшой двухкомнатной квартире, полученной по прибытии в государство Израиль, занималась исключительно ребенком, прогуливалась с ним в тихом скверике, расположенном поблизости от дома, ходила на молочную кухню и в ближайший маркет за продуктами, общалась с двумя знакомыми женщинами, жившими неподалеку.

В бесплодных наблюдениях прошло несколько дней, Маркиш уже собрался снять наружку, чтобы в ближайшем будущем избежать неприятных вопросов в министерстве – там очень любили считать шекели.

И правильно сделал, что все-таки не снял.

День начался обычно – Гриц сходила в магазин, откуда вернулась довольно быстро. Она уже вкатывала коляску во дворик, когда появилась машина. Наблюдателям эта машина сразу не понравилась, но предпринять они ничего не успели – из машины хлестнула автоматная очередь.

Женщина закричала.

Когда наблюдатели из второй машины, имевшие экипировку полицейских, вбежали в дворик, все было кончено. Елена Гриц лежала в бессознательном состоянии, но оказалось, что это сказался испуг за ребенка, сама она была невредима, чего нельзя было сказать о покушавшихся. Их было двое – хорошо сложенных, симпатичных молодых ребят, явно не арабов, хотя имевшиеся при них документы свидетельствовали как раз об обратном. Они даже не успели испугаться, а тот, кто стрелял, так и не выпустил из рук автомат – бездарную арабскую подделку под «узи». Глаза обоих террористов были широко открыты, и в них стыло удивление. Они-то считали, что сделать это будет просто – расстрелять молодую женщину и смирно лежащего в коляске младенца, они рассчитывали быстренько сделать это и бросить машину, которую угнали за день до покушения. Мальчики стреляли в упор. В детской коляске насчитали двенадцать попаданий, но ребенок оказался невредимым и заплакал лишь тогда, когда пришедшая в себя мать принялась менять пеленки.

Маркиш подъехал именно в это время.

Ничего особенного в голеньком ребенке не было. И смотрел он бессмысленно и пусто, как это обычно делают едва родившиеся дети.

Его мать выглядела не лучше, она в постоянной тревоге возвращалась к младенцу, отвечала невпопад, а еще чаще просто игнорировала заданные ей вопросы. Маркиша это не удивляло, многие в ее положении вели бы себя подобным образом, если не хуже.

Он осмотрел коляску.

Судя по пулевым отверстиям в ней, у младенца не было ни малейшего шанса выжить.

– Где пули? – спросил он эксперта в синем костюме с белой надписью на спине. – Вы нашли пули?

– Ни одной, – сказал тот. – Зендер с миноискателем обшарил все вокруг. Пуль нет, словно они испарились.

Испарились? Что ж, это вполне могло случиться.

Маркиш с тоской подумал, что с подобными вещами в своих расследованиях он встречается впервые. Ему показали схему места происшествия – как стояла машина, как стояла коляска, где в момент покушения стояла Эллен Гриц и откуда стрелял преступник. Разглядывая схему, Маркиш почувствовал легкий холодок в груди: у Эллен Гриц и ее младенца не было ни единого шанса остаться в живых, однако вопреки всему они выжили.

– Инспектор, – позвали Маркиша от машины покушавшихся.

Маркиш пошел к машине, уже угадывая, что сейчас ему предстоит увидеть неприятное – кленовые листки на предплечьях мертвецов.

***

Храм Земного Братства располагался в стороне от города. В пустом гулком коридоре было прохладно – работали кондиционеры. Сводчатые стены были расписаны сценами, написанными по мотивам самых разнообразных религиозных книг. Христианские святые соседствовали с еврейскими пророками и раввинами, с буддийскими божествами, с мусульманскими имамами, и все это внезапно переходило в языческое буйство славянских и греко-римских верований, чтобы через несколько шагов смениться африканскими божками, ведущими немые диалоги с Христом и Магометом, Буддой и Иеговой. Чуть дальше маячили маски индейских богов, взмахивал крыльями Кецалькоатль. Шагая по коридору, Маркиш угрюмо думал, что все эти попытки привести религии мира к единому знаменателю однажды закончатся кровавым столкновением. Люди неохотно расстаются с прежними богами и принимают новых. Уж не с подобными ли попытками довелось им столкнуться? Скажем, ребенка этой Эллен Гриц кто-то посчитал рожденным Единым Богом или его будущим пророком. Если так, то мы с ней нахлебаемся. От этих мыслей и без того плохое настроение Маркиша стало совсем гнусным, поэтому на священнослужителя, вышедшего на звон колокольчиков, он посмотрел с неожиданной для себя свирепой яростью.

– Я полицейский инспектор, – сказал он. – Моя фамилия Маркиш. Я хочу немедленно видеть вашего Старшего Брата.

– Вы слишком взволнованы, – мягко сказал священнослужитель. – Вас гнетут страсти, которые следует оставить снаружи, если вступаешь в храм. Идите за мной, я помогу вам прийти в себя, чтобы вы встретили Старшего Брата без гнева и пристрастия.

«Пожалуй, – с неожиданным раскаянием подумал Маркиш. – Чего это я распсиховался? Я же не полезу на этого Старшего Брата с кулаками? Надо взять себя в руки, если я что-то хочу узнать от него».

В небольшой комнате со стенами, выкрашенными в успокаивающие розовые и небесно-голубые цвета, стояло несколько уютных и удобных кресел вокруг стола со сложной индийской инкрустацией, воспроизводящий какой-то эпизод из жизни неизвестного Маркишу божества.

– Воды? Медового напитка? – предложил священнослужитель. – В порядке исключения, могу принести вам виски, поскольку, на мой взгляд, вы пока еще не ступили ни на одну из многочисленных троп, ведущих к храму Единственного.

– Воды, – мягко сказал Маркиш. – Холодной. Похоже, я уже сумел взять себя в руки.

Старший Брат был высоким плотным мужчиной с энергичным лицом, на котором выделялись внимательные глаза. Крупные черты делали его лицо скульптурно выразительными.

– Вы хотели поговорить со мной? – вежливо спросил Старший Брат.

– Если не ошибаюсь, брат Даниил? – спросил Маркиш.

– Ошибаетесь, – не меняя выражения лица, отозвался священник. – Брат Даниил – это для паствы. Вы ведь не верите в Единого Бога?

– Я вообще не верю в Бога, – сказал Маркиш, – а потому не принимаю его любую ипостась.

– Прискорбно, – спокойно и просто отозвался священник, он словно подчеркнул атеизм Маркиша, не желая ни оскорбить, ни уязвить его. – Так вот, для тех, кто не входит в число паствы Единого Бога, я тэтр Даниил.

– Тэтр – это очередное звание служителя церкви?

– Знаете или догадались? – священник улыбнулся. – Как вы знаете, у нас два Пророка. Потом идут дубли, потом троилы, а за ними – тэтры. Все остальные, паства – это листва у ног Всевышнего.

– Именно о листве я хотел с вами поговорить, тэтр Даниил, – сказал Маркиш, с сожалением допивая ледяную воду из высокого стакана, который незаметно и бесшумно поставил перед ним младший служитель святилища. – Насколько я знаю, церковь Единого Бога решительно выступает против любого насилия и делает ставку на эволюцию, в том числе социальную?

– Совершенно верно, инспектор, – сказал тэтр.

– Но вот что интересно, – сказал Маркиш, внимательно вглядываясь в лицо собеседника. – На одну женщину и ее ребенка в течение недели было совершено несколько покушений. Вам что-нибудь известно об этом?

– Нет, инспектор, – твердо сказал тэтр. – Мне об этом ничего не известно.

– Я это к тому, что во всех случаях в покушении участвовала эта самая листва, более того, у всех кленовые листки вытатуированы на предплечье.

На мгновение ему показалось, что священник побледнел.

– Даже представить себе не могу того, что вы мне рассказываете, – с легкой улыбкой сказал тэтр. – По-моему, это невозможно.

– Я могу официально пригласить вас для опознания.

– Думается, это будет излишним. Я никогда не видел послушника, способного напасть на человека, особенно на ребенка.

– А если я докажу, что вы оказывали содействие этим людям в организации проживания и передвижения по Израилю? В конце концов, одна из машин, использовавшихся преступниками, принадлежит вашей обители.

Тэтр перестал улыбаться.

– Ничего не могу сказать, – сжал он губы. – Ничего. Если у вас есть желание что-то проверить, решайте эти вопросы с нашим адвокатом. Дать его визитную карточку?

– Не надо, – спокойно сказал Маркиш. – Журналисты посчитают полновесной, настоящей сенсацией тот факт, что в тяжком преступлении принимали участие послушники Церкви Единого Бога. Верно? Я мог бы доказать, что шофер, управлявший автомобилем при сегодняшнем нападении, был вашим сотрудником.

– К сожалению, я не смогу предупредить утечку такой информации, – вздохнул тэтр. – Доверимся Единому Богу, господин инспектор, все в Его руках, мы лишь люди, которые исполняют волю Его.

– А передают его волю ваши Пророки? – наклонился к тэтру Маркиш. – И кто же из них общался с вами в последнее время?

– Я же говорю, вам лучше поговорить с адвокатом, – поднялся тэтр. – Если у вас нет других вопросов…

Маркиш поднялся.

Иного результата беседы он не ждал, но все-таки немного надеялся на благоразумие Старшего Брата святилища. В конце концов, полиция может доставить неприятности и господу Богу, об этом священнику было сказано прямым текстом.

Сопровождаемый тэтром Даниилом, он шел по пустому гулкому коридору.

Напрасно он думал, что священник обладает плохой сообразительностью, уже на выходе, прощально кивая полицейскому инспектору, тэтр Даниил негромко сказал:

– Все листики одинаковые и все-таки разные – достаточно посмотреть на черенки.

Вернувшись в управление, Маркиш приказал принести ему снимки, сделанные при осмотре убитых. Тэтр Даниил был прав – к черенкам следовало приглядеться: у всех террористов черенок кленового листка состоял из римской двойки, лишь у водителя автомашины в последнем покушении черенок был образован римской единицей. Сделать вывод было довольно легко: покушение на Эллен Гриц было совершено по приказу Второго пророка церкви Единого Бога – Ивана Гонтаря.

Но это было бесполезное знание – через покойников до Второго пророка добраться было невозможно. Впрочем, будь у Маркиша живые свидетели, добраться до человека, владеющего миллиардами, было бы не проще.

Глава пятая

– Не понимаю, – сказал Григорович, – зачем господину Гонтарю понадобился этот ребенок?

– Я тоже пока не могу этого понять, – согласился Маркиш. – Но все ниточки ведут в Россию. Смотри сам: откуда Эллен Гриц? Из России. Где она забеременела? В России. Откуда за ней приехали? Из России. И этот самый Вахт, и грузин… как его… Мачарошвили… Пусть тебя не смущает их происхождение, они советские. Откуда сам Гонтарь? Он тоже из России, черт бы его побрал! Все идет оттуда, Исав. Кстати, русские что-нибудь ответили на наш запрос?

– Ответили, – сказал Григорович. – Эти психи подозреваются в убийстве доктора Медника в Царицыне.

– Да ну? – удивился Маркиш, – если я не ошибаюсь, Эллен Гриц тоже из Царицына?

– Ты не ошибаешься, Давид, – кивнул Григорович. – Более того, именно доктор Медник лечил ее от бесплодия.

Маркиш вскочил и нервно зашагал по кабинету.

– Я же говорил! – сказал он.

– Они просят образцы клеток наших покойников. Кажется, им требуется анализ ДНК. Понять не могу, на кой черт им это потребовалось?

– Мы ничего не узнаем, если кто-то из нас не поедет в Россию.

– Обоснуй необходимость командировки нашему министерству, – хмыкнул Григорович. – Мне она, честно говоря, не слишком понятна. В конце концов, Эллен Гриц не в России, она здесь, в Израиле. Вся проблема в ней, Давид. Если в России и есть что-то, так самое начало истории. А нам необходим ее конец.

– Нам нужна истина, – остановившись, возразил Маркиш, – а все упирается в ребенка. Мы все это понимаем. Я прав?

– Ты на сто процентов прав, – согласился Григорович. – Звонил Аарон Таннербаум. Похоже, происходящим заинтересовалось правительство.

– Насколько я помню, Аарон давно сочувствует идеям Земного Братства.

– Возможно, – сказал Григорович, – но в данном случае, как мне показалось, его интерес к происходящему диктовался совсем иными причинами.

Два часа назад Маркиш разговаривал с Эллен Гриц.

Женщина еще не совсем пришла в себя, она ни на шаг не отходила от ребенка.

Маркиш заглянул в коляску.

Обычный ребенок – мальчик агукал, пускал пузыри и пытался засунуть в рот крохотный пухлый кулачок. Темные бездонные глаза безразлично смотрели на инспектора.

– Эллен, скажите, что вы скрываете? – спросил Маркиш. Женщина судорожно вздохнула, прижимая руки к груди.

– Мне нечего скрывать от вас, – сказала она. – Клянусь, я сама ничего не понимаю. Зачем эти люди охотятся за моим мальчиком? Кто они?

Маркиш неопределенно пожал плечами.

– Кто отец мальчика? – мягко спросил он. – Может быть, дело в нем?

– У него нет отца, – сказала Гриц. – Если хотите, это дитя из пробирки. Искусственное оплодотворение. Я даже не знаю донора, правда, меня уверили в том, что он был умен и красив. Я надеялась, что мой ребенок будет счастливым.

– Я смотрел запись случившегося, – мягко сказал он. – Вы потеряли сознание, когда заглянули в коляску. Что вы увидели?

Женщина побледнела, закрыла глаза, и Маркишу показалось, что она вновь теряет сознание.

– Вам плохо? – спросил он. – Выпейте воды. Поймите, Эллен, мы должны понять, что происходит. Не молчите, мы не сможем ходить за вами по пятам и охранять вечно.

– Кровь, – тихо сказала Гриц. – Я увидела кровь…

И неожиданно Маркиш почувствовал, что ему совершенно не хочется продолжать этот глупый и совсем ненужный разговор. Ну, какая разница, что увидела Эллен Гриц, заглянув в детскую коляску после выстрелов террориста? С этого момента он ничего не помнил, а в себя пришел уже на лестничной площадке, четко осознавая, что в квартиру ему незачем возвращаться.

Но он не хотел ребенку зла! Малышу просто не за что мстить ему.

Правда, болезненные ощущения быстро прошли.

– Слушай, Исав, – сказал он. – Может, мы имеем дело с ребенком самого Гонтаря? Пророк хочет объявить сына Богом. А эта Эллен не сошлась с ним взглядами на будущее ребенка и сбежала.

– Тогда почему она сбежала именно в Израиль? – спросил Григорович. – И почему она не скажет нам об этом прямо? Тогда было бы возможно воздействовать на этого Гонтаря, пусть на его счетах лежит сколько угодно денег.

– По крайней мере, это превосходный кусок, который можно бросить газетчикам, – сказал Маркиш. – Возможно, газетная шумиха заставит его быть более осторожным. Нам ведь не нужны лишние трупы?

– Они никому не нужны, – согласился Григорович.

– Свяжись с журналистами, – Маркиш уселся за стол и потер виски. – Боже, как я устал! И дайте ответ русским. Пошлите им все необходимое для генетической экспертизы. Заодно поинтересуйтесь, что им известно о связях Эллен Гриц с известным русским миллиардером Иваном Гонтарем. Возможно, что связь существует не прямая, а через доктора Медника, коли наши фигуранты прикончили его в собственной квартире.

– Не нравится мне возможная шумиха, – с сомнением пробормотал Григорович.

– Мне она тоже не нравится, – устало сказал Маркиш. – Только мы ведь не нападаем, Исав. Пока мы только защищаемся.

***

В этот вечер Маркиш долго не мог уснуть и ворочался в постели, думая об Эллен Гриц и ее ребенке.

Похоже, ничего страшного с ними случиться не может. Они – пламя, о которое обжигаются другие. Что произошло, и каким образом ребенок получил исключительные и удивительные качества? Неужели это результат вмешательства человека? Медник достиг определенных успехов и закрепил эти успехи весьма доказательным путем. А Гонтарь просто узнал об эксперименте. Но почему он стремится уничтожить ребенка? Заполучить такого ребенка и воспитать его в любви и уважении к себе было бы значительно лучше. Если он способен на такое в младенчестве, то чего можно ожидать от него с взрослением? Кажется, наблюдение следует снять. Неизвестно, как ребенок может расценить контроль над жизнью его семьи и каким образом отреагирует на это.

Он вдруг подумал, что было бы неплохо съездить в Россию. Конечно, в Баку попасть не удастся, теперь это другое государство, но и в России было бы интересно увидеть многих и узнать, как сложилась их жизнь после распада Союза. Маркиш жалел о гибели страны, в которой прошли его детство и молодые годы. Он искренне считал, что это великая страна, и не мог понять, как она развалилась на части при легком нажиме изнутри. Он жил осколками имперской культуры, которая понятна не каждому. Слишком долго в него вдалбливали различные понятия о Родине и жизни, чтобы он мог легко избавиться от них. Собственно, и желания миллиардера Гонтаря, они тоже имели корни в прошлой еще советской жизни. Мечты о мире, в котором было бы спокойно жить, где не было бы деления на левых и правых, на евреев и арабов, на православных и католиков/на белых и черных… Мечты, которые никогда не станут реальностью. Люди слишком разнятся, чтобы найти общий язык. О белом расизме знают все, но кто знает о черном расизме, о расизме арабском, китайском, японском? Кто знает, как спокойно уходят на смерть многие арабские смертники, наивно веря, что их ждет райское бессмертие, хотя на деле у них не будет даже могил?

Некоторое время Маркиш лежал на спине, вглядываясь в невидимый потолок, и вспоминал веселый и шумный город, в котором прошла его первая жизнь.

И когда он почти погрузился в сон, нечаянная мысль бледно проявилась и еще некоторое время мучила инспектора, прежде чем уступила место беспорядочным бредовым видениям: а что происходит в России? Ведется ли какое-нибудь расследование по делу? Кто там расследует дело? И каких результатов добились они?

Часть вторая. БУДНИ УБОЙНОГО ОТДЕЛА

Глава первая

Если не знать, что в квартире произошло, то она выглядела обычной и совсем не страшной. Квартира, как квартира, книг только много было, это Нечаев отметил сразу. Полок для них не хватало, стопки книг и журналов аккуратно стояли возле стены. Книги никто не тронул, следовательно, ничего в квартире не искали. Да и трудно было предполагать, что у убиенного имелись какие-то сбережения.

Следователь сидел у шаткого кривоногого журнального столика и писал протокол осмотра места происшествия. Был он молоденький, белобрысый и от усердия даже высунул язык. Рядом уныло топтались понятые из жильцов дома. На покойника они уже насмотрелись, и теперь им хотелось домой – похвастать перед родственниками и соседями своим участием в жутком деле.

Труп был трудноразличим среди кучи белья, в беспорядке скрученного на диване в несвежий комок, в котором смешались белые простыни и пестрое одеяло. И все-таки он был, этот чертов труп, из-за которого отпуск Нечаева сразу отодвигался на неопределенное время. Еще не зная даже имени покойного, Нечаев ненавидел его. Так все славно складывалось – и отпуск у всей компании оказался летом, и желание сплавиться по Дону до самого водохранилища оказалось у всех, да что там говорить – лодки были взяты в прокате вместе с палатками и прочими причиндалами. И все это становилось недостижимым. Невезуха!

– Рост трупа, – повторил для следователя прокуратуры судебно-медицинский эксперт Краишев, – сто семьдесят пять сантиметров, полнота средняя, телосложение плотное. Одет в синие тренировочные брюки с белыми полосами по боку, белую фуфайку с короткими рукавами и носки черного цвета.

Он замолчал, деловито стягивая с покойника трико почти до колен. Задрал футболку.

– Из нижнего белья на трупе имеются плавки синего цвета, – сказал он. – Особых примет в виде родимых пятен, шрамов от операций и травм на теле убитого нет.

– Причина смерти? – не поднимая головы, спросил молоденький следователь прокуратуры.

Причина смерти торчала из спины покойного. Судя по ребристой черной рукоятке, ножик был очень приличный, и если он не достал до желудка покойника, то только потому, что попал в кость.

– Причиной смерти стали ножевые ранения, – нараспев сказал Краишев, – которые и оказались несовместимыми с жизнью. Всего покойному нанесено три ножевых удара, все в области спины.

Он близоруко склонился ниже, разглядывая спину покойника.

– Ниже лопатки ранение величиной с металлический руль, еще чуть ниже с полтинник, а всего на трупе ран на два с полтиной, – обеспокоенно глянул на молодого следователя, вид которого особого доверия у него не вызвал, поэтому Краишев торопливо сказал: – Этого записывать не надо. Шутка.

– А я уже записал, – растерянно сказал следователь, отрываясь от протокола и укоризненно оглядывая эксперта. – Что ж вы так, Николай Семенович?

Краишев досадливо крякнул.

– Темнота, – вздохнул он. – Классики не знаешь, сынок. Это же фольклор начала двадцатого века. Так один уголовный следователь при царизме ранения убиенного описал. Ладно, замажешь аккуратно. При понятых ведь пишешь!

Они снова забубнили, лениво переругиваясь. Нечаев прошел на кухню, спустил воду из-под крана и напился. Стаканами, стоящими на столе, он пользоваться не стал, свежесть и чистота их показались Нечаеву подозрительными, особенно после того, как над ними помахали кисточками криминалисты. Теплая вода отдавала ржавчиной.

На подоконнике лежало несколько упаковок лапши «Доширак».

А вот на столе было настоящее изобилие. Коньяк стоял недопитый, и не просто коньяк, а «Курвуазье», три тысячи рубликов за флакон, и ведь не в каждом магазине. На овальной тарелке подсыхала интеллигентно нарезанная бастурма, на другой такой же тарелочке сох, скукоживаясь, тонко порезанный бородинский хлеб, сыр хороший, лимон порезали, на блюдечке шоколад поломан неровными кусками. Похоже, за столом сидели люди, которые выпивку любили и понимали в ней толк – по крайней мере, к хересу сало, даже с прожилками, подавать не стали бы. Продукты наводили на размышления, тем более что холодильник был практически пуст – кроме десятка яиц, початой бутылки растительного масла и ссохшейся потемневшей морковки, в нем ничего не было. Стало быть, деликатесы и коньяк принес гость. Легко было предположить, что разгоряченные коньячком собутыльники заспорили, и дело кончилось вульгарной поножовщиной.

Он вернулся в комнату и спросил:

– Документы нашли?

Следователь вздрогнул и посмотрел на него.

– Ага, – совсем по-детски сказал он. – Паспорт в серванте лежал. Илья Николаевич Медник. Одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения.

– В институте работал, – веским басом добавил один из понятых. – Солидный мужчина, не шантрапа какая, а вот гляди, как все обернулось…

– В каком институте? – тут же переспросил Нечаев.

Понятой пожал плечами.

– Да кто его знает, – сказал он, пристально глядя на диван. – В разговоре упоминал, мол, в институте работает, собак, говорит, режу.

Значит, в институте покойничек работал. Это Нечаеву уже не нравилось. В нынешних условиях научного работника могут за всякое прибить. Вон, говорят, в Москве уже десятка два ученых бейсбольными битами насмерть забили! Один за экзамены бабки брал, другой в наем помещение едал за дикую цену, третий наркотик в лаборатории производить взялся, да, опять же, с бандитами общего языка не нашел. Но нынешний убитый, похоже, с абитуриентами дела не имел. Те, кто с ними имеет дело, лапшу «Доширак» не едят. И к научным светилам мужик не относился, иначе бы сейчас в квартире плюнуть нельзя было, чтобы в начальника не попасть. Так уж повелось, что при убийстве общественно значимого лица, как обычно пишут в справках, слетаются коршуньем начальнички, и каждый из них дело берет на личный контроль. Будто от этого их контроля преступник сам придет явку с повинной писать!

– Что-нибудь пропало? – спросил Нечаев. Один из понятых оглядел комнату.

– Видеомагнитофона нет, – сказал он. – И вот здесь, – он показал на тумбочку, – маленький телевизор «Сони» стоял.

– Вы бы поквартирный опрос людей провели, – с видимым упреком сказал следователь. Помнил, щенок, курс криминалистики, который ему в следственной школе преподавали! – Есть же методики!

Нечаев поморщился. Может, где-то в учебниках и написано, что ходом расследования руководит следователь, наверное, это даже правильно. Только следователь должен быть не желторотым птенцом, а матерой птицей.

– Ты пиши, сынок, пиши, – отечески посоветовал Нечаев, с удовольствием глядя, как наливаются багрянцем оттопыренные уши полномочного представителя прокуратуры. – Как говорил вождь мирового пролетариата – дело молодых учиться, учиться и еще раз учиться.

Понятые были в годах, поэтому они заулыбались, понимающе глядя на сыщика. Краишев неопределенно хрюкнул и принялся стаскивать тонкие перчатки из белой резины, видом и цветом напоминающие пятиствольные презервативы. Осмотр он уже закончил, и перчатки ему были без нужды.

Молодой следователь мог и не знать, что поквартирный обход с целью выявления свидетелей преступления уже проводится и именно в соответствии с рекомендациями, который предлагался в очередных вестниках следственной практики.

– Я вам больше не нужен? – вежливо поинтересовался эксперт. – Тогда закиньте меня в морг. У меня сегодня еще два вскрытия.

– Конечно, конечно, – отозвался Нечаев. – Пойду, машину посмотрю.

В коридоре у искалеченного окна с мутным грязным стеклом курили Примус с Авиловым. Увидев выходящего из квартиры Нечаева, оперативники, не сговариваясь, бросили бычки в угол.

– Тишина, – ответил на немой вопрос Примус. – Никто, как водится, ничего… Жил обособленно, с соседями отношений не поддерживал, но при встрече здоровался. В квартире не гудел, людьми характеризуется положительно, серьезный мужик, весь в науке.

– Жена, дети? – мрачно поинтересовался Нечаев, с тоской разглядывая выбритый до блеска череп Примуса. Кто его так в отделе назвал и за что – уже никто не помнил. А гляди ж ты, прижилась кличка, никто уже старшего оперуполномоченного Николая Евграфова иначе и не называл.

– Не был он женат, – сказал Примус.

– Ладно, – сказал Нечаев. – Ты, Николай, сходи, посмотри машину. Надо Краишева домой отправить. Ему еще сегодня наших клиентов потрошить. А ты, Леша, иди в квартиру. Следаку помощь по возможности окажешь. И повежливее там, не хами, он хоть и зеленый еще, но ведь из прокуратуры, гордость впереди него бежит.

– А ты? – спросил Примус.

– А я самое трудное на себя возьму, – лицемерно вздохнул Нечаев. – Пойду пивка попью, пока этот клоун пишет.

Вот живешь и не знаешь, что за бедствие на тебя обрушится. Вчера еще ты что-то планировал, прикидывал, как будешь щурят из речки на спиннинг таскать да вечером уху из котла под водочку вместе с друзьями хлебать, а утром тебя выдергивает дежурный и гонит на труп, и ты начинаешь потихонечку понимать, что мечты, они за несбыточность мечтами и называются. Ничего у тебя не будет, кроме надоевшего кабинета со старой мебелью и поисков неизвестного идиота, который прирезал талантливого или подающего надежды российского ученого.

Кружечку пива он все-таки выпил, только мыслей от этого не прибавилось.

Через полчаса он вернулся в квартиру.

Труп уже увезли в морг, следователь заканчивал писать протокол осмотра места происшествия, а Авилов, присев на корточки, уныло рылся в книгах и журналах, уложенных в стопки у стены.

– Что-нибудь нашел? – спросил Нечаев оперуполномоченного. Тот, не поднимая головы, отрицательно мотнул головой.

– Будем работать, – со вздохом заключил Нечаев и повернулся к следователю: – результаты поквартирного обхода мы вам сообщим рапортом. Но, вкратце говоря, никто ничего не видел, подозреваемых нет, и вообще… – он неопределенно пошевелил пальцами и грустно закончил: – глухарь не глухарь, а где-то рядышком.

Он присел на корточки рядом с Авиловым, взял в руки верхний журнал, который назывался просто и вместе с тем загадочно – «Вопросы гистологии», невнимательно перелистал его и спросил: – Примус где?

– Он в соседний подъезд пошел, – сказал Авилов. – Там еще одна семья с дачи приехала. Осталось неотработанными двенадцать квартир.

Нет, особого результата от опроса жильцов этих квартир ждать не стоило. Уж если соседи ничего путного сказать не могли, то в других подъездах этого самого Медника, наверное, и в лицо не знали. Такова уж нынешняя жизнь в городе – утром люди бегут на работу, к ночи с нее возвращаются, а выходные дни вкалывают на даче или обживают семейный диван. Общаться с соседями некогда.

Убийство смахивало на элементарную бытовуху. Встретились, поспорили; может, научные споры вели. Не сошлись во взглядах. Ну, оппонент и привел последний веский довод. А хрен их знает, как они научные споры решают!

– Квартиры сегодня добейте, – сказал он подошедшему Примусу. – Не нравится мне эта мокруха. Вы не смотрите, что начальство вокруг не суетится, мнится мне, что до них просто еще не дошло. А когда дойдет, они сразу ведь крайних найдут, и гадать не стоит, кто этими крайними будет. Усек?

– Усек, – уныло сказал Примус. – А может, я в институт съезжу? Ну, с сотрудниками поговорю, личное дело полистаю.

– Воскресенье сегодня, – объяснил Нечаев. – Ты думаешь, тамошнее начальство по случаю кончины Медника на работу выйдет? В понедельник и поедешь, когда рабочий день будет.