Текст книги "Основной вопрос"

Автор книги: Сергей Синякин

Сергей Синякин
ОСНОВНОЙ ВОПРОС

 
Солнце встанет, а нас не станет.
Впрочем, ему-то что за дело
До поля, украшенного крестами,
До лиц, испачканных смертным мелом,
 
 
До наших душ, что возносятся в небо,
До наших тел в рыжей глине потерь,
Ему все равно – был ты, не был
И где окажешься ты теперь.
 
 
Бог круто замесит ржавую глину,
Ком подбросит в своей руке.
И будет медведь ломать малину.
И будет рыба играть в реке.
 
 
А мы поплывем над бывшим домом,
Медленно тая, как соль земли.
Живя, мы сделали, что смогли -
Небесной глины мы стали комом.
 

Поток

Умирать не страшно.

Тонкая полоска, отделяющая однажды случившуюся жизнь от смерти, похожа на сон.

Да, она похожа на сон, в который погружаешься, не испытывая боли и сожалений. Медленно и тепло приближающая тьма захватывает тебя, баюкает на мягких невидимых лапах, и ты уплываешь в сладкую пустоту. Смерть человека ничего не значит, это состояние, к которому однажды приходит каждый. В факте смерти, как бы она ни настигла тебя, нет ничего страшного, весь ужас заключается в обстоятельствах смерти, но это уже совсем иное.

Гораздо страшнее восставать из мертвых.

Особенно если восстаешь ты по ту сторону начавшегося однажды сна. Даниил не верил в жизнь после смерти. При жизни это казалось ему обычной сказкой, призванной успокоить людей. Вечно жить нельзя, так? А он был материалистом. Даже попы не особенно верят в загробную жизнь, хотя и успокаивают молитвами усопших рабов Божьих, но больше – пока еще живых, чтобы не боялись неотвратимости, которая однажды каждого из нас ожидает впереди. Поэтому надвигающуюся тьму он встретил с некоторым любопытством – кажется, у него появилась возможность наконец узнать: правду говорят попы или все-таки всего лишь успокаивают? И только где-то в самой глубине его души жил ужас – неужели все кончается. Странное дело, человек чаще всего умирает именно тогда, когда он становится наиболее приспособленным к жизни – и житейского опыта набирается, и мужает. Только бы жить и жить, а тут – на тебе! – приходит безносая с косой и негромко говорит: пошли, родимый, ты и так уже лишнее время траву топчешь.

Даниил болел долго, болезнь его изжевала, измучила, поэтому он даже испытал некоторое облегчение, оттого что вокруг все начало темнеть, голоса окружающих стали тише, неразборчивее, кажется, вскрикнула жена, ей что-то успокаивающе сказал врач, а потом все вдруг оборвалось, словно в кинопроекторе пленка.

И наступила тишина.

Она длилась недолго – какие-то мгновения, потом вдруг прорвался звук. Словно где-то неподалеку журчала вода. Вначале Даниил с огорчением и тоской подумал, что и умереть-то ему не дадут спокойно, опять какими-то сильнодействующими уколами вытягивают с того света. Й понял, что ошибается.

Смерти не было. Его ожидало продолжение, и Даниил еще не знал, каким оно будет – радоваться ему, что загробный мир все-таки существует, или огорчаться, что он в него попал. Нет, сами понимаете, праведников в нашем мире нет, каждый грешен в меру своей испорченности, поэтому легко себе представить, что испытал умерший Даниил, когда понял, что смерти нет. Конечно, в ад верилось с трудом, но все-таки, все-таки… Тут и в самом деле с унынием все свои грехи припомнишь и, как уголовник на скамье подсудимых, невольно подумаешь, что тебе за эти грехи дадут.

Мир постепенно наливался светом, словно откуда-то к Даниилу приближалась толпа с горящими факелами в руках.

Все тело начало покалывать. Поначалу Даниил не понял, что с ним происходит, даже когда стало светло вокруг, он себя не увидел. Ему казалось, что он висит в пустоте, а вокруг клубится белесый туман, в котором бриллиантово вспыхивали искры. Искорок этих возникало все больше и больше, они становились светящимся потоком, который медленно превратился во вращающуюся трубу. Его подхватило и понесло куда-то, и только оказавшись в самой гуще бешеного потока, он понял, что тела у него нет, он сам стал маленькой алмазно вспыхивающей на свету частицей.

И еще он понял, что все эти искорки и есть люди, покинувшие прежний мир. На людей они, конечно, похожи не были, а назвать эти частицы душами у Даниила язык не поворачивался. Впрочем, он и сказать что-то, наверное, не сумел бы. Только подумать.

И тут он увидел Землю со стороны.

Огромная, ленивая, сшитая из разноцветных лоскутов, окутанная голубоватой дымкой, она неторопливо удалялась от Даниила, но, скорее, это он сам уносился куда-то в пространство, подхваченный сверкающим вихрем. Сожалений не было. Даниил чувствовал лишь любопытство и жадное нетерпение узнать, что последует дальше. Вглядываясь в Землю, он угадывал голубые жилы рек и пятна озер, ему казалось, что он видит деревья. Но это обернулось всего лишь игрой воображения, с такого расстояния рассмотреть что-либо было просто невозможно.

Поток, уносивший Даниила, просочился сквозь обшивку уродливой каракатицы, плывущей вокруг планеты. Растопырив лапы антенн с солнечных батарей, над Землей кружила международная орбитальная станция. Проносясь через ее внутреннее пространство, Даниил мельком увидел испуганные, застывшие лица космонавтов, ему захотелось задержаться, но светящаяся стремительная волна вновь подхватила его и понесла дальше. Жадная, волнующаяся, она словно боялась предоставить Даниилу свободу.

На мгновение мелькнул серп Луны, на котором выделялись цепочки кратеров, но Луна осталась где-то в стороне, а слепящие, искрящиеся частицы увлекали Даниила дальше, дальше, только вот куда и зачем, он никак не мог понять.

Ощущения, связанные со смертью, начали тускнеть. Смерть оказалась порогом, за которым открывалось что-то новое, еще не совсем понятное и потому тревожное, но не очень – успокаивало само существование.

Даниил с нетерпеливым ожиданием вглядывался в окружающие его сверкающие частицы. Ведь если представить себе, что они тоже являли вместилище чужого духа, немедленно хотелось начать с ними какой-то диалог. Только как это можно сделать, Даниил решительно не представлял. И от этого постепенно нарастающее чувство одиночества становилось совсем нестерпимым. Это было как соль – сначала солоно, потом нестерпимо солоно, а затем эта солоность вдруг оборачивалась горечью. Человек – существо общественное, если он жив, ему обязательно надо общаться с себе подобными, чтобы не одичать и не перестать мыслить.

Пространство впереди было угольно-серебристым.

Жизнь обычна и обыденна, пока не начинаешь о ней задумываться.

Изо дня в день ходишь на работу, споришь с друзьями, по вечерам сидишь с ними на тесной накуренной кухне, продолжая дневные споры, и тебе кажется, что все это в порядке вещей – она именно такова, твоя жизнь, она подчинена странному распорядку, который диктует работа.

И только когда становится видна последняя черта, за которой неизвестно что – то ли печальное окончание пути, то ли вечное продолжение дороги, – ты начинаешь понимать, что все в жизни было неправильным. Ты жил не так. Человек создан для полноценной жизни, она не должна запираться в четырех стенах, все, в чем ты сознательно отказывал себе, и составляет ее истинную суть. Но поздно, поздно мы спохватываемся. Жизнь прожита именно так, как мы ее прожили, и обратно не переиграешь. К сожалению, не переиграешь.

Полет казался вечным.

Впрочем, ощущения времени не было – оно всегда присутствует, если есть смена дня и ночи, но отними у человека свет и тьму, ощущение времени исчезнет, особенно если невозможно сориентироваться в пространстве. А с Даниилом дело обстояло именно так – пространство вокруг казалось безграничным и трудно было понять, куда и с какой скоростью несется этот странный поток, увлекающий Даниила в бесконечность.

Частицы, из которых состоял поток, находились в постоянном хаотичном состоянии, они парили, словно пылинки в световом столбе посредине темной комнаты. Даниил не ощущал своего нового тела, оно казалось ему лишенным веса, оно парило в этом невероятном потоке, летящем неизвестно куда и неизвестно зачем.

В этой ситуации, когда было невозможно что-то понять и предположить, Даниилу оставались лишь воспоминания. Именно они помогали сохранить хоть какое-то присутствие духа, не растеряться и не потерять себя в этом движении никуда.

Лететь – и вспоминать.

Иногда мимо потока, увлекающего Даниила, проплывали странные ледяные тела, в полупрозрачных оболочках поблескивали металлические искры, на матово отблескивающей поверхности виднелись оспины и щербины, полученные в вековых скитаниях среди звезд. Даниил не мог понять, каким образом он все это видит, но отсутствие глаз не сказывалось на зрении, словно сама поверхность его нового тела впитывала в себя окружающее, давая простор фантазии и воображению. Пространство казалось фантастическим.

Итак, жизнь продолжалась.

Существование и в самом деле оказывалось вечным, пусть даже физические условия его стали совершенно невероятными. Можно вообразить себя в теле собаки, даже ощутить себя мысленно могучим деревом, которое берет жизненные силы из почвы, все это было вполне представимо и могло показаться удивительным – не более. Однако быть странной частицей, по воле Вселенной летящей неведомо куда, – это представить было невозможно, это нужно было почувствовать.

Посмотрите на звездное небо.

Вообразите, что яркие точки, которые светят нам с небес, отделены друг от друга неизмеримой бездной пространства, по которому даже луч света путешествует десятки тысяч лет. Десятки и даже сотни тысяч лет! От этой мысли становится не по себе. Путешествуя за орбитой Сатурна, земная межпланетная станция «Галилео Галилей» приняла радиосигналы, которые вырвались за пределы родной планеты в начале XX века. Странно представить себе, что не станет Земли, превратится в пыль Солнечная система, а сигналы будут уходить все дальше и дальше, возможно, будут пойманы приемником неведомой цивилизации, пытливо исследующей небо. Никто из жителей другой звездной системы даже не догадается, что полученные ими радиоизлучения принадлежали разумным существам, чья цивилизация обратилась в прах.

А теперь представьте себе состояние человека, который прожил свою короткую земную жизнь и, ступив на неведомый, загадочный порог, вдруг обнаружил, что его существование продолжается. В юности мы не задумываемся, для чего появились на свет, мы просто живем. Задумываться мы начинаем с возрастом. Сколько томов исписано в тщетных попытках обнаружить и понять смысл нашей жизни! Все всматривались в свое настоящее, и никто не решался заглянуть в будущее – все потому, что любое будущее человеческого существа заканчивается его смертью, означающей прекращение существования в видимой и известной, а потому не страшной Вселенной.

Жизнь завершилась, но существование продолжалось. Знать бы только – для чего?

Даниилу было страшно.

Сферы

Лететь и вспоминать – что за тоскливое занятие?

Воспоминания казались случайными и хаотичными, они приходили как сон – неожиданно врываясь, воспоминания заставляли тосковать, они были напоминанием о недавнем прошлом, заполненном движением и свободой. Свободу лучше всего понимает тот, кого заставляют идти в строю, само ограничение движения во все стороны, кроме движения вперед, подчинение командам наполняет сознание человека унынием. Желающие могут вспомнить свое состояние в толпе, когда тебя сдавливают сразу со всех сторон и увлекают туда, куда совсем не нужно. Ты ощущаешь бессильную ненависть и внутреннее сопротивление, которое, впрочем, бессильно: толпа – это некий сверхорганизм, который не считается с твоими мыслями и желаниями. Проходит время, и ты подчиняешься происходящему: бессильный что-то изменить, ты начинаешь пользоваться старым принципом, рекомендуемым в случае насилия, – расслабиться и получить удовольствие. Даниил летел в потоке частиц и вспоминал.

Вспоминалось почему-то все второстепенное, то, что раньше казалось не главным: рыбалка на Оке, воровство арбузов с колхозной бахчи, дождливые вечера у натопленной печи, когда старый журнал «Вокруг света» казался единственно необходимым для того, чтобы скоротать время. Вспоминались поездки на велосипеде к ближайшему пруду, который почему-то называли «американским». Там, на толстом суку ветлы болтались качели, с которых было так здорово прыгать в воду. Вспоминались раки, вытряхнутые из бредня и ползающие в траве – усатые, черные, угрожающие, покрытые коркой ила. И еще вспоминались родители. При жизни Даниил их, казалось бы, совершенно забыл, но теперь, очутившись за казавшейся жуткой дверью, он вспоминал их постоянно, он видел их так, словно они были реально существующими и находились где-то неподалеку от него. Вспоминались щекотливые моменты, которые при жизни Даниил загонял глубоко в подсознание, чтобы они не портили жизнь: ведь любой человек, совершив что-то постыдное и глупое, старается не вспоминать того, что произошло, мысленно уверяя себя, что этого никогда не было.

Что такое человек? Это всего лишь сгусток информации, осознавший свое существование. В конце концов, никто не дал нормального определения человеку, а кто сможет дать определение тому состоянию, в котором Даниил оказался после смерти? Будем считать, что это определение не хуже и не лучше иных других. Просто еще одно определение – не более.

Поток становился все гуще, он был вязким, сопротивление движению становилось все ощутимее, иногда Даниилу казалось, что он слышит голоса, но это было всего лишь игрой воображения.

Порой его выносило к внешней стороне потока, и тогда он видел звезды. Созвездия были яркими и незнакомыми, они густым золотым узором усеивали черную пустоту, дрожали, подмаргивали, а однажды – в очередной раз оказавшись у края потока – Даниил увидел огромный звездный остров, ленивой спиралью раскручивающийся в пустоте.

Потом звезд не стало.

Вокруг была лишь шуршащая пустота, а поток уносил Даниила все дальше и дальше, и настал день, когда он обнаружил, что действительно слышит голоса. Он был не один.

Он понял это в день, когда ощутил себя жутким криволапым монстром с когтистыми узловатыми конечностями и зубастой пастью. Это не было воображением – он ощущал зловоние болота, в котором охотился, странные водянистые растения превращались в слизь под тяжестью его громоздкого и вместе с тем удивительно ловкого тела. Он чувствовал, как бежит по его венам и артериям кровь, заставляя тело выгибаться в многометровых прыжках. Это была жизнь, не хотелось приходить в себя, свыше собственных сил было снова стать маленькой частицей. Ощущение тела придавало существованию смысл, о котором Даниил едва догадывался.

Потом он вдруг почувствовал себя охотником. Он шел по следу, жадно вдыхая запахи леса. Зверь был где-то неподалеку, зверь прятался в чаще, стараясь избежать встречи с беспощадным преследователем. Погоня казалась Даниилу увлекательной, он знал, что зверь, на которого он охотился, никуда не уйдет, что он выгонит добычу из зарослей. Он даже видел каким-то вторым зрением, что догонит зверюгу на болотистой равнине, покрытой чахлыми разлапистыми растениями, похожими одновременно на кустарник и деревья.

Но стоило лишь изменить направление полета, как все исчезало.

И тут Даниил услышал голос.

– Даниил, – позвали его. – Ты слышишь? Даниил, вливайся!

Как-то незаметно оказалось, что пространство заполнено сущностями. Теми, кто когда-то обладал разумом. Потеряв тела, они стали частицами стремительного потока.

Влиться оказалось просто, Даниил даже удивился простоте решения: надо было соединиться с соседней частицей одним из своих краев – и он обретал возможность общаться. Многие сущности нашли этот способ – Даниил заметил множество слипшихся частиц, в некоторых скоплениях находилось даже до десятка, которые, соединившись, образовывали маленькие сферы. Похоже, что окружающий Даниила мир начинал разделяться по какому-то ему не понятному признаку – объединившись с одними, сущности всячески избегали какого-либо контакта с другими.

Открыв возможность соединения, Даниил даже растерялся – все в мире имеет свои причины и все в мире имеет свои цели, поэтому, долгое время испытывая одиночество, теперь он все-таки не торопился вступить в контакт с другими сущностями. Будущее общение пугало его. Теперь он замечал то, что казалось ему ненужным совсем недавно. Частицы тянулись к нему, словно ожидая ответного хода, наверное, для контакта требовалось обоюдное желание совместиться, его собственное равнодушие воспринималось другими сущностями как отказ от общения, потерпев неудачу, сущности отказывались от последующих попыток.

Первой сущностью, с которой Даниил вступил в общение, оказался недалекий фермер из Айдахо. Его звали Патрик Уэйн, он был фермером, и отец его был фермером, и дед, и прадед.

– Русский? – подозрительно спросил Патрик Уэйн. – Коммунист?

Выслушав ответ, он облегченно сказал:

– Слава Всевышнему! Ученый, хоть и придурок, все-таки не коммунист. И не черный. Верите ли, все последнее время мне попадаются коммуняки или черные. А по мне лучше с черным дело иметь, чем с красным. Куда мы летим, мистер? Не знаете? И никто не знает. Коммуняки не знают, черные не знают, яйцеголовые тоже ни хрена не знают. А мне кажется, что мы летим не в ад. В конце концов, церковь я посещал каждое воскресенье и преподобного никогда не обижал. На Армию Спасения жертвовал. Я ведь понимаю, что Господь велел делиться. Если одному дано, то и у другого прибыть должно. Но мы летим и не в Рай. Разве Господь допустит в Рай коммуняк и ниггеров? У меня как-то работали два ниггера. Нет, я ничего не хочу сказать, работали они хорошо и в церковь ходили постоянно. Но вороватые были. Кто-то из них у меня молотилку украл. Так и не нашли. Я полагаю – черные и коммуняки одного поля ягоды. Им богатые не по нутру. Так скажите, мистер, разве это справедливо, что Господь даровал им существование после смерти? Тут какая-то ошибка или козни нечистого, верно?

Странно было слушать эти рассуждения, оставшись без тела. Какая разница, кем ты был при жизни и какого цвета у тебя была кожа? Ничего не значащие условности, смерть всех уравнивает, но не все это понимают. Спустя полчаса фермер окончательно надоел Даниилу, и он отсоединился.

– Куда же вы? – удивленно сказал Патрик Уэйн, и частица, в которой находилась его сущность, еще долго кружила вокруг Даниила, делая робкие попытки воссоединения. Убедившись, что Даниил не проявляет стремления к дальнейшему контакту, частица, бывшая Патриком Уэйном, устремилась прочь в поисках более достойной души.

Странное дело, устав от одиночества, Даниил даже не подозревал, что пресытится обществом Патрика Уэйна так быстро.

В последующем Даниил сливаться не спешил, он вглядывался в посверкивающие в нескончаемом вихре частицы, но все они походили друг на друга, этот выбор был сродни выбору одного из маковых зерен, одной песчинки из барханов гигантской пустыни. Для того чтобы найти интересного собеседника, следовало рисковать.

И опять ему не повезло.

– Дела, – протянул собеседник, и Даниил представил, как тот изумленно озирается по сторонам. – А талдычили – смерть, смерть… Выходит, нет ее? А, брателло? Представляешь. Выхожу из машины, а тут этот хмырь в вязаной шапочке до горла. Я и испугаться не успел, как он в меня три пули вогнал. А потом, веришь, прямо со стороны вижу, как он, падла, контрольный в голову делает. Ну, думаю, конец тебе, Гарик, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. А ты, брателло, как здесь оказался? Болел долго? Бывает.

Некоторое время сущность молчала. Даниилу даже знакомиться с ней не хотелось. Наконец сущность прервала молчание.

– Ну, я им сделаю, – пообещала она. – Я здесь коны наведу, я их встречу, пылинки от сук не останется!

Сущность помолчала еще немного, потом сообщила:

– Скучный ты. Даже побазарить с тобой не о чем. Небось при жизни все книжки читал? Погнал я, брателло, своих искать.

И сущность поплыла в потоке – вальяжно, лениво. Легко было вообразить, как при жизни этот тип рассекал по рынку или в кафе порядки наводил. И представить облик его совсем нетрудно было – мордастый такой бык со стрижкой под ежик, в спортивном костюме и с золотой цепью толщиной в палец.

Вот интересно, зачем они сохраняются после смерти? Ведь ясно же, никому они не нужны, а природа и их хранила для каких-то своих целей. Размышлять об этих целях не хотелось. Может, и впрямь убогие и юродивые угодны Богу? Не факт. Тем более что убогим и юродивым эти люди считают именно тебя – потратившего жизнь на бесполезные, с их точки зрения, и никому не нужные книги.

В одном он был прав – своих искать надо. Тех, кто в книгах истину искал и кому при жизни думать нравилось. А где их искать, как не среди спорщиков?

И опять Даниил ошибся. Первое же объединение сущностей состояло не из спорщиков. Совсем не из спорщиков. Бывшие наркоманы и здесь нашли свой кайф. Только теперь они получали удовольствие от разницы потенциалов поля на противоположных полюсах своего соединения.

– Отвянь, – сказала крайняя к Даниилу сущность. – Не видишь, свое у нас. Тебе кто нужен? Тут, глянь, галактики распадаются, Брахма в пятое рождение пошел…

А вокруг стоял гул голосов, и только можно было разобрать отдельные слова: «первитин… догнаться… черняшка… а в сумке пять чеков, понял?» у нас на Дар-Горе у любого цыгана, понял?» – и ворочалось, ворочалось бессмысленное словесное месиво, словно варево в алюминиевой ложке, которую держали над чадящей спиртовкой.

Легко позвать – вливайся!

А куда?

– Своих, своих, братец, ищи! – такими словами встретили Даниила в следующем круге. Но он уже услышал разговор и понял, что попал к своим.

– Таким образом, – сказал неведомый докладчик, – следует признать, что Вселенная имеет определенный алгоритм, которому подчинены все происходящие в ней процессы. Надо честно признать, что мы ничего не знаем о воле и алгоритме космоса, о его воздействии, направленности и целях. Но отрицать очевидное, – значит, идти против законов природы.

– Вопросы к докладчику? – поинтересовалась одна из сущностей.

– Любопытно, любопытно, – старчески покашливая, отозвались из круга. – Однако трудно согласиться с тем, что биосферы различных небесных тел находятся в постоянном взаимодействии. Думается, синтез разума от планетарного к космическому достаточного обоснования в докладе так и не получил. Но это не значит, что тут нет пищи для размышления. Думаю, все мы должны поблагодарить докладчика за интересное сообщение. Мне кажется, оно отвечает нашему нынешнему состоянию, которое он удачно отметил как послесмертие.

– Здравствуйте, – сказал Даниил в наступившей тишине. – Я Артемьев из Института философии Космоса. Бывший Артемьев. Как тут покрепче подсоединиться, чтобы не улететь?