Текст книги "Разведчик Кент"

Автор книги: Сергей Полторак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Сергей Николаевич Полторак
РАЗВЕДЧИК «КЕНТ»

К читателям

Знаю, что к этой книге будут относиться по-разному. По-другому и быть не должно.

Мне хотелось написать о разведчике Кенте интересно и правдиво.

Писать правду было трудно: не всегда хватало документов. Несмотря на обилие использованного мною архивного материала и других достоверных источников, далеко не все документы были мне доступны. В подобных случаях я, как исследователь, обращался к логике или действовал методом от противного: обоснованно указывал на ошибки и неточности других авторов.

Излагая принципиально важные события или идеи, я непременно ссылался на источники, как того требует этика любого исследования.

В тех случаях, когда повествование касалось не самых существенных деталей описываемых событий и фрагментов из биографии разведчика, я считал правомерным без ссылок обращаться к опубликованным и неопубликованным воспоминаниям Кента, за разрешение использовать которые выражаю ему искреннюю признательность. Мои частые встречи с ним, подробные беседы помогли мне осмыслить все то, что довелось испытать этому удивительному человеку.

Слова огромной благодарности – сыну героя моей книги – гражданину Испании Мишелю Барча Зингер, оказавшему мне неоценимую помощь в изучении зарубежной историографии проблемы.

Автор

Автор – Сергей Николаевич Полторак – доктор исторических наук, профессор, полковник запаса. Около 10 лет исследует биографию А. М. Гуревича (Кента) – бывшего резидента советской военной разведки в Бельгии и во Франции. Написал о разведчике несколько десятков статей, опубликованных в научных и научно-популярных изданиях.

«Разведчик Кент» – единственная книга, полностью посвященная жизни и деятельности этого разведчика.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?

Худощавая, но с полными ногами.

Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.

Жрица, Постум, и общается с богами.

И. Бродский, Письма римскому другу из Марциала

Тревожишь ты меня, сон дальний, сон неверный...

Как сказочен был свет сквозь арку над Галерной!

В. Набоков

Дверь массивных ворот за моей спиной тихо закрылась. Перед глазами была уютная улица в центре Петербурга, за спиной – старинный особняк – здание разведуправления.

Привычно взглянул на часы: 19-00. Стало быть, в кабинете начальника разведуправления я провел почти полтора часа. Многовато для обычного армейского подполковника. Девяносто минут общения с хозяином кабинета и долгие бессонные ночи раздумий впереди. Но все это – потом. А пока... Я стоял на теплом от летнего солнца тротуаре и прислушивался к самому себе. Примерно так часто поступают раненые в бою: слушают себя изнутри, пытаясь понять, куда и сколь серьезно ранены. Боли не было. Была пустота.

Случайный прохожий беспокойно взглянул мне в лицо:

– Вам плохо?

– А кому сейчас хорошо? – улыбнулся я и тихо побрел по улице, знакомой мне до мелочей.

Именно здесь, по иронии судьбы, прошли первые годы моей жизни. Сюда, в убогонькую мансарду одного из ближайших домов, сорок лет назад привезли меня из роддома мои счастливые родители. Кто бы мог подумать, что ровно через четыре десятилетия я, офицер Российской армии, испытаю здесь одни из самых горьких и унизительных мгновений своей жизни.

Я медленно шел мимо знакомых дворов, а память назойливо возвращала меня к недавним событиям.

Вчера, 19 июня 1995 года, раздался неожиданный телефонный звонок. Вежливый голос сказал, что генерал – начальник разведуправления – завтра к семнадцати тридцати ждет меня для беседы.

Приглашение вежливое, но настойчивое, хотя и было для меня неожиданным, никакой загадки не представляло. Я знал, что оно – продолжение истории, начавшейся 20 августа 1994 года. В тот день газета «Санкт-Петербургские Ведомости» опубликовала мою статью «День-М по мистеру “X”», в которой я размышлял по поводу книг талантливого предателя нашей страны, бывшего агентурного разведчика В. Б. Резуна, известного читателям под псевдонимом Виктора Суворова.

На статью отклики были разные – от восторженных до оскорбительных и угрожающих. Но один был непохожим на остальные. Человек, позвонивший тогда и не заставший меня на месте, попросил оставить на моем столе короткую записку: на ней – лишь номер домашнего телефона и подпись «Кент».

Как военный историк, я знал о существовании этого человека, читал о нем. Но для меня это был лишь исторический персонаж. Я и не подозревал, что он живет в Петербурге, что наше неожиданное знакомство перерастет в добрые отношения, а потом и в дружбу, хотя разделяет нас сорок один год жизни. Сорок один год жизни и горячий опыт 41-го года, ставшего последней точкой отсчета для двадцати семи миллионов советских людей. День за днем я все больше узнавал об этом человеке. Как историк, верил не словам, а документам. И чем лучше узнавал, тем тяжелее становилось на сердце от той несправедливости, которая десятилетиями сопровождала разведчика в его собственном Отечестве.

Вскоре программа петербургского телевидения «Адамово яблоко» посвятила ему одну из своих передач, которая поразила многих зрителей. Но официального отклика сильных мира сего не последовало.

В преддверии юбилея Победы я, втайне от Кента, решил обратиться с письмом к Б. Н. Ельцину. В марте 1995 года на его имя мною было отправлено письмо, в котором говорилось:

Здравия желаю, господин Президент!

К Вам обращается военный историк – доктор исторических наук, профессор Сергей Николаевич Полторак.

Суть моего обращения состоит в следующем.

В годы Второй мировой войны советскую военную резидентуру в Бельгии и во Франции возглавлял Анатолий Маркович Гуревич, известный как агент Кент.

Его вклад в дело нашей Великой Победы трудно переоценить:

1. Еще в марте 1940 года он доложил в Москву о готовящемся нападении гитлеровской Германии на Советский Союз.

2. Лично наладил связь с высокопоставленным немецким офицером – антифашистом Шульце-Бойзеном, являвшимся одним из руководителей «Красной капеллы», что дало возможность советской военной разведке регулярно получать сведения чрезвычайной важности.

3. Осенью 1941 года сообщил в Москву о готовящемся ударе войск противника на Кавказе и под Сталинградом, что во многом обеспечило успех Красной армии в этих операциях, позволило сохранить тысячи жизней наших соотечественников.

4. Будучи арестованным в конце 1942 года гестапо и находясь в его застенках, он не только не предал своих товарищей, но и сумел перевербовать нескольких германских контрразведчиков, включая аса разведки – криминального советника Паннвица.

5. В июне 1945 года А. М. Гуревич не только доставил этих контрразведчиков в Москву, но и привез с собой важнейшие документы гестапо, что позволило изобличить преступную деятельность врага.

6. Находясь в застенках гестапо, А. М. Гуревич сумел принять меры к сохранению жизни советскому резиденту Озолсу и ряду других советских разведчиков.

НКВД отплатило герою-разведчику жестокой неблагодарностью: по возвращении на Родину он по сфабрикованному обвинению был приговорен несудебными органами к уголовной ответственности якобы за измену Родине и пробыл в местах лишения свободы 12,5 лет. Только 22 июля 1991 года заместитель генерального прокурора СССР главный военный прокурор генерал-лейтенант юстиции А. Ф. Катусев утвердил заключение о полной реабилитации Анатолия Марковича.

Сейчас бывшему военному разведчику 81 год. Этот человек – патриот России. За свою службу и подвиги в годы войны он не был награжден ни единой наградой, не считая «юбилейного» ордена Отечественной войны 2 степени, который к 40-летию Победы вручался даже тем, кто хотя бы один день числился в армии до 9 мая 1945 года.

Как ученый-историк я осознаю огромную значимость вклада А. М. Гуревича в депо победы нашего народа над фашизмом, поскольку роль этого человека в отечественной разведке была не меньшей, чем роль Абеля или Зорге.

O A. М. Гуревиче за рубежом написаны десятки книг и статей. Его подвиги не вызывают сомнений, но они так и не оценены государством, сумевшим вместо признательности лишь искалечить ему жизнь.

Мне, российскому офицеру и гражданину, больно и стыдно за свою страну, которая не желает чтить своих героев.

Я родился через 10 лет после разгрома фашизма. Мне хочется верить, что сейчас, в канун 50-летия Великой Победы, справедливость может восторжествовать.

Убедительно прошу Вас дать указание о рассмотрении соответствующими органами вопроса о награждении этого выдающегося человека.

Уверен, что Анатолий Маркович Гуревич достоин присвоения высокого звания Героя России. Если не он, то кто же тогда достоин?!

Честь имею

С. Н. Полторак

подполковник,

доктор исторических наук, профессор

10 марта 1995 года

г. Санкт-Петербург

А дальше началась обычная волокита. Я получал вежливые и сухие письма из администрации президента страны, из управления кадров Минобороны России. В конце концов мое письмо было передано в Главразведупр, а это почтенное заведение, как известно, следов не оставляет: письменного ответа мне решили не давать. Демократичней и, что особенно ценно, безответственней, было поручить начальнику местного разведуправления по-отечески побеседовать с излишне энергичным офицером, да и отпустить его с миром.

...Вот почему июньским вечером в назначенное время я стоял у входа в незнакомое мне до сих пор учреждение. Встретил меня подтянутый полковник с чуть усталым лицом.

От него веяло неподдельной интеллигентностью. За сдержанностью угадывались прекрасное воспитание и ум. В сознании ни с того, ни с сего мелькнуло: «Похож на “адъютанта его превосходительства”».

Представившись, полковник вежливо попросил меня предъявить документы, после чего мы направились в приемную хозяина дома. Вокруг царила привычная военная обстановка: никаких признаков чего-то особенного, отличавшего это управление от многих других, хорошо мне знакомых.

Полковник вошел в кабинет и через секунду пригласил меня проследовать за ним. В небольшом кабинете с высоким потолком за столом сидел генерал лет пятидесяти. Лицо простое и открытое, но в нем угадывались воля, напористость и какая-то нарочитая хитринка.

Разговор пересказу не поддается. Начальник разведупра был чем-то похож на бравого вояку из нежно мною любимого фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!». Так и казалось, что он сейчас воскликнет что-нибудь вроде: «Я старый солдат, мадам. Я не знаю слов любви». Правда, мадам в кабинете не было – были лишь генерал, неспешно потягивающий чаек из массивной кружки, подтянутый полковник и я.

Разговор был, что называется, по душам. Откуда я знаю Кента? Чем он так знаменит? В ответ на мои слова – искреннее удивление и простоватая улыбка. Только, когда раздавались телефонные звонки, губы генерала сжимались в узкую жесткую полоску, а короткие отрывистые фразы невольно давали понять, почему именно он, Александр Федотович Торошин[1]

[Закрыть], а не кто-то другой, стал хозяином этого кабинета.

Обстановка беседы была доброжелательной, внешне непринужденной и совершенно бестолковой. Понимая всю ее нелепость и никчемность, я испытывал чувство неловкости перед этим очень занятым человеком: он тратил на беседу ни о чем свое, быть может, важное время. Мы все понимали, что это формальность, все отбывали время и тяготились им.

Наконец генерал зачитал мне документ, в котором было немало диковин. В нем говорилось со ссылкой на Уставы Вооруженных Сил России, что я, не являясь командиром части, где служил офицер в отставке А. М. Гуревич, не имею права представлять его к правительственной награде.

– Боже, что за чушь, – мелькнуло у меня в сознании. – Какая неуклюжая отписка. Неужели «отписчики» в Главразведупре столь неповоротливы и бесталанны?

– Далее, – продолжал читать генерал, – материалы личного дела бывшего сотрудника органов военной разведки А. М. Гуревича не дают основания для представления его к званию Героя России...

И вдруг резкий вопрос в мою сторону:

– Вы верите в то, что это заключение Главного разведуправления правильно?

Вздрагиваю от неожиданно навалившейся резкости:

– Нет, не верю...

Минут через пятнадцать, уже в другом кабинете, меня попросили расписаться под протоколом только что завершившейся беседы.

Вскоре я вышел на улицу, поближе к свету, теплу и покою. Но покоя не было. Ощущение пустоты, как анестезия, спасало от душевной боли. Эта боль, горечь навалились позже, уже ночью, когда я ерзал под одеялом, пытаясь уснуть. Я мучился от чужой черствости, от собственного бессилия воздать по заслугам человеку, заступившемуся за меня и за миллионы таких, как я, еще за долгие годы до нашего рождения.

Вот тогда, в ту бессонную ночь, и появилось непреодолимое желание взяться за эту книгу.

С той поры прошло семь лет. Многое изменилось в моей жизни. Стал полковником запаса, написал много других работ, в том числе и по совершенно иным сюжетам. Но история Кента, как говорится, не отпускает. Не перестаю поражаться мужеству этого человека.

Он и сейчас юношеской любовью любит свою Россию, страну, бывшую к нему столь жестокой, и остающуюся безразличной к выдающемуся подвигу этого советского военного разведчика.

Глава I. ШПИОН В КВАДРАТНОЙ КЕПКЕ

Человек был и будет всегда

самым любопытным явлением

для человека.

В. Белинский

Плохих разведчиков не бывает. Их не бывает, как не бывало в Древнем Риме плохих гладиаторов: на подготовку неперспективных просто не тратили время. Брали только лучших. Худшие из лучших вскоре погибали. Оставались хорошие, очень хорошие и выдающиеся. Последних было мало.

Работа разведчика не во всем сродни гладиаторской. И если в бою у гладиатора была главная цель – выжить, то у разведчиков все куда сложнее. Но и среди них были во все времена профессионалы разного уровня.

Разведчик, о котором пойдет речь в этой книге, без всяких натяжек относится к той немногочисленной категории, которую, как в авиации, именуют асами. Сейчас в обиходе новое слово – суперагент. Что ж, разведчика, о работе которого знали Гитлер и Сталин, которого лично допрашивал Мюллер и Абакумов, которому целые страницы своих знаменитых мемуаров посвятил сам Вальтер Шелленберг, можно назвать и так. А начиналось все очень просто...

***

25 октября (7 ноября) 1913 года в Харькове в семье провизора – владельца небольшой аптеки – родился долгожданный сын. Он был в семье поздним ребенком. Его отец Марк Осипович женился лет тридцати пяти. Сначала на свет появилась старшая сестра Анна, а уже спустя восемь лет – он, Анатолий.

Это была во многом обычная еврейская семья, каких много: тихая, дружная, сплоченная душевным единством, взаимным теплом и многолетней привычкой к труду. При советской власти, когда частная собственность стала делом обременительным, Марк Осипович сначала работал в отделе здравоохранения Южной железной дороги в должности фармацевта, а позже, уже в Ленинграде, стал работать провизором в аптеке на улице Пестеля, а потом на парфюмерной фабрике. Больше всего маленькому сыну запомнились не столько его натруженные руки, сколько запахи – ни с чем не сравнимая гамма запахов множества духов и одеколонов. Они были чем-то сродни радуге в представлении слепого: от отца пахло счастьем. И это было справедливо.

Когда в апреле 1918 года Харьков захватили германские войска, а позже, в 1919 году, деникинцы, отец, будучи человеком беспартийным, тем не менее помогал большевикам-подпольщикам. У них в доме была конспиративная квартира. Пытливый ум ребенка, может быть, подсознательно примечал азы конспирации и это, как ни удивительно, в будущем сослужило ему добрую службу.

Толина мама, Юлия Львовна, была тихой, очень доброжелательной женщиной. Имея фармацевтическое образование, она работала лаборанткой в аптеке. Дома она бывала мало, потому что много работала. Воспитанием сына занималась няня, старая набожная украинка. Она с детства приучала своего воспитанника к православной вере, и тот часто ходил вместе с ней в церковь, умело крестился, стоял на коленях, знал молитвы и искренне, хотя и по-детски верил в Бога. Родители – люди не религиозные – думали, что все это несерьезно и посмеивались над ним. Между тем эта вера, затаившись, жила в сердце Анатолия Марковича всегда, даже тогда, когда он был комсомольцем и, хоть и небольшим, но руководящим советским работником. Не говоря о духовной поддержке, вера в Бога, знание христианских обычаев, традиций, истории религии, помогли ему в последующие годы естественно вписаться в образ набожного католика, который был столь ему необходим как разведчику.

Известная, проверенная жизнью истина: революции всегда свершаются ради бедных, но именно они больше всех от нее и страдают.

Гуревичи жили очень скромно, порой бедно. Часто приходилось залезать в долги. Единственным и самым большим богатством семьи была человеческая порядочность, истинная российская интеллигентность. Это качество очень ценили все, кто их знал – от соседей по дому до крестьян, приезжавших еще с дореволюционной поры к Марку Осиповичу за лекарствами и нехитрыми медицинскими рекомендациями. Во время военной разрухи и голода такие добрые отношения неожиданно обернулись важной практической стороной: украинские крестьяне нередко выручали семью бывшего аптекаря продуктами, что помогло им выжить в тех нечеловеческих условиях. Когда в Харькове были белогвардейцы, в городе нередко затевались еврейские погромы. В такие моменты крестьяне или соседи прятали семью уважаемого аптекаря в своих домах.

Отец с детства приучал маленького Толю к скромности, не уставая повторять, что буква «я» в алфавите последняя. Сын хорошо усвоил эту истину, поскольку уважал отца и старался быть во многом на него похожим. От него он перенял и не по возрасту серьезное отношение ко всему окружающему. Даже в детские игры он играл серьезно и основательно. Любимым занятием, как и у всех мальчишек, была игра в войну. Часто к ним в дом заходил знакомый отца – рабочий, а позже – чекист по фамилии Судаков. Нередко, вынув из своего нагана патроны, он давал его поиграть Толе. Счастью не было предела. Он видел себя настоящим героем. Но со временем тяга к военной жизни сменялась другой: становясь взрослей, ему все больше хотелось быть учителем. В какой-то мере на этот выбор повлияла тайная влюбленность в свою школьную учительницу, но еще больше – пример отца. Он был педагогом по призванию.

Как-то раз одиннадцатилетний Толя взял из отцовской пачки «Северная пальмира» одну папиросу и вместе с приятелем, подражая взрослым, неумело ее выкурил. Реакция отца была неожиданной: он подарил сыну свой серебряный портсигар с золотой монограммой, доставшийся ему от Толиного деда, и сказал, что при необходимости Толя всегда может пользоваться его папиросами. Странная реакция на детскую шалость привела к тому, что сын начал курить лишь много лет спустя, уже работая на заводе.

Получив первую зарплату, Анатолий на радостях купил себе у нэпмана в Гостином дворе очень дорогие ботинки, истратив на них почти все деньги. Увидев ботинки, отец улыбнулся и сказал, что одобряет его выбор, но впредь было бы правильней отдавать деньги маме, в общий бюджет семьи, чтобы совместно решать, на что эти деньги тратить. В дальнейшем все было именно так.

По складу характера Анатолий был лидером. Это проявилось еще в детстве, когда его, восьмилетнего школьника, одноклассники избрали старостой класса. И это при том, что учился он не очень хорошо, хотя по гуманитарным дисциплинам опережал многих. Старостой класса он пробыл несколько лет – вплоть до переезда семьи в Ленинград. Обязанности старосты приучили к собранности, инициативе

и честности. Ему часто поручали сбор денег на общественные нужды: походы в театр и кино, покупка для всего класса излюбленного лакомства – булочек, которые пекли в пекарне неподалеку от школы. Но у Толи никогда даже мысли не появлялось о том, чтобы схитрить, присвоив себе часть денег или потратить их на свои нужды.

В Харькове жилось голодно. На семейном совете было решено переехать в Ленинград, где у Юлии Львовны жили родители и две сестры. Так, с 1924 года Толя Гуревич стал ленинградцем.

Семья поселилась на улице Чайковского в доме 40/12. Анатолия определили в одну из лучших школ города – в школу № 13 (ныне – средняя школа № 181). До революции в ее здании располагалась 3-я Петербургская гимназия, из стен которой вышли многие молодые люди, ставшие затем видными государственными деятелями России,

Многие педагоги, работавшие прежде в гимназии, продолжали преподавать в этом учебном заведении. Кроме того, школе не было равных в городе по ее учебной оснащенности. Здесь действовали кабинеты физики, химии, рисования, хорошо оборудованный спортивный зал. Уроки пения проводились в помещении бывшей гимназической церкви с прекрасной акустикой.

Любимыми предметами будущего разведчика были обществоведение, русская литература, физика, география и особенно немецкий язык. Его преподавала классная руководительница Вера Михайловна Севастьянова. Спустя годы, находясь за рубежом, Кент часто вспоминал ее с большой душевной теплотой и благодарностью.

Анатолий Гуревич никогда не был выскочкой и льстецом, но его неукротимая энергия еще в школьные годы позволила ему сделать «карьеру», о которой его самолюбивые сверстники могли только мечтать. В крупном городе, недавней столице Российской империи, вчерашний провинциальный мальчик освоился мгновенно. Он вновь был избран старостой класса. Более того, ему было поручено еще несколько «ответственных» постов: он стал председателем учкома школы, председателем школьного совета общества «ОСОАВИАХИМ», членом районного делегатского собрания школьников. Энергия мальчишки хлестала через край. Он не просто успевал все – он упивался возможностью выплеснуть свои силы, утвердиться не столько в чужих, сколько в своих собственных глазах.

Толя, как и многие тогда, занимался на курсах по изучению основ противовоздушной и химической обороны; прекрасно стрелял из пистолета и малокалиберной винтовки.

Даже молчаливый укор отца не мог помешать ему с гордостью носить на груди самые популярные и престижные знаки того времени – «Ворошиловский стрелок» и «Готов к труду и обороне» всех степеней. С такой же гордостью, наверное, в далекой тогда для него Франции иные деятели носили ленту ордена Почетного легиона...

Именно в школьные годы у Толи появилось еще одно увлечение, не раз выручавшее его в период

работы разведчиком: он не на шутку увлекся игрой в самодеятельном театре. По иронии судьбы, его первой ролью на сцене была, как значилось в пьесе, роль «шпиона в квадратной кепке»... Став военным разведчиком, Анатолий Маркович не раз иронизировал над самим собой, вспоминая своё мальчишеское представление и восприятие этой роли. Но искусство перевоплощения на сцене очень пригодилось потом и в той жизни, которая была куда сложнее выступлений на школьных театральных подмостках.

Юному артисту, схватывавшему на лету даже то, что для большинства сверстников оставалось незамеченным, очень помогали отношения с настоящими корифеями сцены. Ему приходилось бывать дома у актрисы Государственного академического театра драмы имени А. С. Пушкина Елизаветы Ивановны Тиме, жившей неподалеку – на улице Восстания. Бывал он, пятнадцатилетний участник драмкружка, и у известного баса Мариинского театра Владимира Ивановича Касторского, а также у известного артиста Николая Константиновича Печковского. Однажды судьба столкнула его и с Михаилом Михайловичем Зощенко, жившем через несколько домов от Толи на той же улице Чайковского, но ближе к Таврическому саду. Тогда, при встрече Михаил Михайлович показался ему резковатым, замкнутым, даже надменным. Но все подобные встречи, независимо от впечатлений, несли в себе тот опыт, который позже оказался бесценным.

Неукротимая энергия и удачное стечение обстоятельств привели Анатолия на ленинградское радио, где ему, подростку, было предложено совсем по-взрослому работать в качестве секретаря редакции радиопередачи «Час пионера и школьника».

Тогда, в конце 20-х годов, радиоцентр располагался на улице Герцена, позже он переехал на набережную Мойки, 61 – в дом, где теперь находится Электротехнический университет связи имени М. А. Бонч-Бруевича. Занимаясь новым делом, Толя еженедельно зарабатывал 5 рублей, что для семиклассника было необычно и очень солидно. С разрешения родителей большую часть зарплаты он тратил на покупку книг, в основном отечественной и зарубежной классики. Книги буквально «проглатывал», отчего у знакомых порой складывалось впечатление, что он их не читает вовсе. Сколько раз спустя годы молодой уругвайский бизнесмен Винценте Сьерра, а «в миру» все тот же Анатолий Гуревич, благодарил судьбу за то, что она дала ему возможность стать настоящим эрудитом! Непринужденные беседы с германскими компаньонами, представлявшими интересы интендантских служб вермахта, о творчестве Гете, Шиллера, Достоевского и Толстого создавали ему репутацию очень образованного человека, партнерство с которым – дело не только надежное, но и приятное.

Людей подобного склада ученые называют харизматическими личностями. Выдающийся историк, географ Л. Н. Гумилев применительно к ним ввел термин апоссионариев. Им, этим людям, всегда нужно действовать чрезвычайно активно. Покой для них – хуже смерти. На первый взгляд, их неуемное движение может показаться хаотичным, совершенно бессмысленным, а порой и просто вредным, но это – только на первый взгляд.

Не всегда четко представляя себе стоящую перед ними цель, эти люди, однако, интуитивно чувствуют правильность своего выбора.

Летом 1929 года неожиданно для всех пятнадцатилетний Анатолий оставил школу и пошел работать на завод. Родители, особенно мама, очень печалились по этому поводу, но сын заверил их, что помимо работы будет учиться на рабфаке, чтобы потом поступить в вуз, быть может, даже в военную академию.

По советскому законодательству того времени А. Гуревич не мог устроиться работать на завод, поскольку до шестнадцатилетия ему не хватало нескольких месяцев. Пришлось, покривив душой, в заполненной на заводе анкете приписать себе год. Рабочие руки на заводе «Знамя труда» № 2 были нужны, поэтому работники отдела кадров на подобные нарушения старались внимания не обращать.

15 августа 1929 года рабочий класс Питера пополнился шустрым и лопоухим мальчишкой невысокого роста, обладавшим такой обезоруживающей искренней улыбкой и добродушным нравом, что у каждого, кто знакомился с ним, складывалось впечатление, что они знают его давным-давно.

Первая должность у Толи была самая низшая – чернорабочий. Работая в цеху, он подвозил и подносил к станкам болванки еще не обработанных деталей. Труд был адский. Мальчишеское тело ныло от ссадин, физического напряжения и непрерывного движения. Отмывать руки от въевшихся в кожу машинного масла, графита и просто грязи было истинным мучением. Успокаивало лишь то, что где-то впереди маячила перспектива «дослужиться» до должности ученика разметчика по металлу. Быть может, точно так же юный государь Петр Алексеевич, проходя службу в должности барабанщика, втайне мечтал поскорее подняться на следующую ступеньку, которая и была-то всего должностью солдата...

Работать на заводе было тяжко, но жаловаться на усталость и трудности родным и друзьям было непозволительно: именно тогда Анатолий учился скрывать от окружающих свои эмоции, управлять чувствами. Никто, даже самые близкие люди, не знали, что за привычной улыбчивостью и подвижностью этого рабочего паренька скрывается редкая воля, выдержка и настырность.

Завод находился за Нарвскими воротами, на окраине города. Добраться до него от дома, из самого центра Питера, было сложно. От улицы Чайковского до проспекта Стачек ходил трамвай. Но ходил он настолько нерегулярно и полз так медленно, что порой было проще дойти пешком. Тем не менее это было настоящим счастьем – осознавать себя человеком.

Втянувшись в работу, Анатолий находил время даже для того, чтобы учиться на городских курсах

противовоздушной обороны, куда он поступил незадолго до прихода на завод. Он был самым юным слушателем этих курсов: там в основном учились взрослые люди, среди которых было много военных. О его учебе никто не знал: ПВО в то время было делом очень модным, и говорить о своей причастности к нему Толя считал нескромным. Но однажды, уже после окончания курсов, он все же решился подойти к начальнику штаба ПВО завода Михайлову и предъявить аттестат об окончании городских курсов ПВО. По тем временам это был весьма примечательный документ, подтверждавший высокую квалификацию в деле, которое только-только утверждалось в стране. Но в силу развития военной авиационной техники оно рассматривалось как серьезный фактор в борьбе против возможного нанесения будущим противником воздушных ударов. Поэтому молодого рабочего без промедления назначили командиром одного из отрядов ПВО завода.

Любопытен такой пример. Как-то на стадионе завода «Красный треугольник» проводились показательные игры противовоздушной и противохимической защиты, в которых участвовал и А. Гуревич. В определенный момент он должен был ракетницей дать сигнал к началу «операции». Анатолий дернул за шнур ракетницы – шнур, как это бывает, оборвался. Мероприятие оказалось на грани срыва, и ему ничего не оставалось, как поджечь ракету спичками. В результате пальцы правой руки были сильно обожжены. Никому ничего не объяснив, Толя замотал руку бинтом, а сверху надел перчатку. Дома сказал, что повредил ее на работе; на работе – что порезал ее дома. Сутки спустя он все же пришел в больницу на перевязку. Когда фельдшер снимал с его руки прилипший к месту ожога бинт, Анатолий из-за болевого шока потерял сознание, но от бюллетеня отказался: в цеху было слишком много работы...

Проверка боевой готовности противовоздушной обороны предприятий и организаций города в конце 20-х – в 30-е годы было делом обычным. В ней участвовали не только профессионалы, но и административные, а также партийные работники разного уровня. Как-то на завод, где работал А. М. Гуревич, с подобной проверкой прибыла большая комиссия во главе с первым секретарем райкома ВКП(б) Иваном Ивановичем Газа. Комиссии больше всего понравились действия отряда, которым руководил Анатолий Гуревич. Вскоре, в самом конце 1930 года, он, несмотря на юный возраст, был назначен инструктором штаба ПВО Московско-Нарвского района Ленинграда.

Сделав быструю карьеру, Анатолий уже в феврале 1931 года был зачислен на должность участкового инспектора 14-го отделения милиции Ленинграда с прикомандированием к штабу ПВО Нарвского района. Район тогда уже разделили на Московский и Нарвский.