Текст книги "Андрей Кожухов"

Автор книги: Сергей Степняк-Кравчинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Часть вторая

ПОД ОГНЕМ

Глава I

СНОВА ДАВИД

Никто из петербуржцев не знал адреса конспиративной квартиры в Дубравнике. Андрея поэтому направили к двум сестрам, Марии и Екатерине Дудоровым; у них он мог узнать про Зину.

Не без затруднений добрался он до темного переулка, где они жили, и нашел их мрачный, неоштукатуренный дом из красного кирпича.

На самом верху бесконечной каменной лестницы с провалившимися ступеньками Андрей остановился перед выкрашенной в желтую краску дверью.

Квартира, он догадывался, была тут, потому что выше уже помещались одни чердаки.

На его звонок отворила дверь высокая бедно одетая девушка с болезненным цветом лица; на вид ей можно было дать не то двадцать лет, не то и все тридцать.

– Что вам угодно? – холодно спросила она, не поднимая глаз на посетителя.

– Сестры Дудоровы здесь живут? – спросил Андрей.

– Войдите, – сказала девушка.

Андрей вошел в комнату, поразившую даже его привычный глаз нигилиста своею бедностью. За всю мебель, если бы ее продать, едва можно было выручить несколько рублей.

Комната была разделена на две половины ситцевой занавеской. Передняя часть, в которой очутился Андрей, служила гостиной, а за занавеской помещалась спальня.

– Что вам угодно? – повторила девушка тем же холодным тоном.

– Мне нужно видеть госпожу Дудорову, – сухо ответил Андрей.

– Меня или Машу? – спросила девушка.

– А, значит, вы Катерина Дудорова? – сказал Андрей. – Я имею письмо к вам обеим от Лены Зубовой. Моя фамилия Кожухов.

Болезненное лицо девушки просияло.

– Как я рада! – воскликнула она. – Садитесь. Я сейчас позову сестру.

Она торопливо вышла, и Андрей сел у непокрытого стола из простого дерева. Связки рукописей различных форматов и почерков были разбросаны по столу. В одном конце сложены были переписанные начисто листы.

Андрей знал от Лены, которой сестры Дудоровы приходились дальними родственницами, что им досталось от отца маленькое наследство. Но они отдали все до последней копейки на общее дело. Теперь они, очевидно, зарабатывали себе хлеб перепиской и другого рода работой. На одном из стульев Андрей заметил богатое вышиванье – вещь, слишком роскошную и слишком бесполезную для личного употребления в этом более чем скромном жилище.

Через минуту вбежала Маша, извещенная сестрой о прибытии интересного гостя из Петербурга. Она была старшая, но выглядела моложе благодаря своему оживленному лицу со вздернутым носиком и блестящими карими глазами.

– Мы не ожидали вас так скоро, – сказала она. – Зина думала, что вы будете здесь дня через три. Вы, конечно, хотите сейчас же отправиться к ней?

– Да, если это вам удобно.

– О да! Я через минуту буду готова и провожу вас. Это недалеко.

Она скрылась за занавеску, и Андрей слышал, как она возилась с переодеванием.

Сестрам очень хотелось оставить гостя у себя подольше. Им интересно было расспросить о петербургских новостях, но они не решались задерживать его.

– Как поживает Лена? – спросила младшая сестра, оставшаяся с Андреем.

Андрей в нескольких словах сообщил все, что знал про нее.

– Послушайте, Кожухов, – раздался голос Маши из-за занавески, – у нас есть также адрес Давида. Я могу вас свести к нему, если хотите.

– Давид здесь? – воскликнул Андрей, бросая обрадованный взгляд на занавеску. – Я этого и не подозревал. Выходите, однако, скорей из вашей засады и давайте разговаривать по-человечески.

– Сию секунду! – раздался голос Маши, все еще из-за занавески.

Она вышла из своего убежища в другом платье. Во рту она держала несколько шпилек.

– Давид был на румынской границе, чтобы устроить через своих евреев перевозку книг, – сказала Маша, наклонив голову и закалывая шпильками свои косы. – Он остановился здесь по дороге… право, не знаю куда… – Теперь я совсем готова, – прибавила она, надевая шляпку. – К кому же вас вести – к Зине или к Давиду?

Выбор был затруднителен.

– Пойдем к тому, кто ближе, – сказал Андрей.

Оба жили недалеко, но Давид оказался ближайшим соседом.

– Вы надолго в Дубравник? – спросила Маша по дороге.

– Не знаю еще… Это зависит от обстоятельств… – уклончиво ответил Андрей. Он не знал, состоит ли девушка членом местной группы и посвящена ли она в дело, по которому он приехал. – А вы постоянно тут живете? – спросил он, чтобы переменить разговор.

– Нет, мы постоянно живем в деревне и скоро вернемся туда. Здесь же мы поселились на время, чтобы приготовиться к экзамену на учительниц: нам обещаны места в деревенской школе.

– Вам, вероятно, трудно готовиться к экзаменам и в то же время заниматься перепиской и вышиванием?

Маша улыбнулась.

– Приходилось гораздо труднее без работы, уверяю вас. Теперь нам отлично живется, – продолжала она веселым голосом, – и через несколько месяцев мы окончательно поселимся в деревне.

– Вы, я вижу, народница, как и Лена, – заметил Андрей.

– Да, конечно. А вы? Судя по словам Лены, мы и вас считали народником.

– О нет! Я не дохожу до таких крайностей.

Он стал убеждать свою спутницу, желая обратить ее на путь истины. У них завязался оживленный спор, но без раздражения и запальчивости: принципиальные разногласия между террористами и народниками еще не приняли тогда острого характера. Правда, между ними происходили иногда перепалки, но, вообще, обе партии пока работали мирно, рука об руку, часто в одних и тех же кружках.

Давид оказался дома и в ту минуту, когда входили гости, играл с сыном хозяйки – чумазым мальчуганом с большими голубыми глазами и целым лесом белокурых кудрей, который при виде чужих стремглав выбежал из комнаты. Как и все евреи, Давид очень любил детей, хотя и был по принципу против семейной жизни.

Он остановился в еврейской гостинице, где был совершенно как дома. Он всегда жил там, когда приезжал в Дубравник, и находился в самых лучших отношениях с хозяевами. Никому не приходило в голову требовать у него паспорта, и его знали просто под именем Давида.

Андрей и Давид очень обрадовались друг другу.

– Ты, брат, явился как раз вовремя. Приезжай ты одним днем позже, и нам не удалось бы свидеться. Я завтра же уезжаю, – сказал Давид.

Маша собралась уходить.

– Прощайте, – сказала она Андрею. – Надеюсь, вы не забудете дороги к нашему дому?

Исполнив свою миссию, она хотела уйти, чтобы не мешать им "конспирировать".

Давид остановил ее:

– Подождите минутку. Мне нужно узнать от вас, кто из ваших одесских друзей уцелел после недавних арестов и застану ли я кого-нибудь из них в живых?

– Разве ты едешь в Одессу? с изумлением спросил Андрей.

– Да, в Одессу.

– Но ведь ты был там всего три недели тому назад… Никогда еще не встречал я человека с такой страстью к разъездам, – прибавил он, обращаясь к девушке.

– "Страсть к разъездам"!.. – воскликнул с негодованием Давид. – Я просто в бешенство прихожу, как подумаю, какую прорву денег я истратил в эти три недели, не говоря уже о потере времени. И все это по милости наших нелепых народников, к которым эта барышня чувствует такую нежность, – прибавил он, кивнув в сторону Маши.

– Бедные народники! – вздохнула Маша. – За все им приходится отдуваться.

– Нет, ты выслушай, – горячился Давид, схватив Андрея за рукав. – Я им твердил множество раз, что буду переправлять через границу сколько угодно их литературы, что никаких тут нет лишних хлопот, а наоборот, эта расширяет наши пограничные дела. С их стороны требовалось только покрывать свою долю расходов и держать человека для приемки транспортов. Ну, этого обязательства они никогда не выполняли! – прибавил он, глядя с укоризной на Машу. – И я вынужден был сам доставлять их книжки в город. Тем не менее я продолжал работать для них, и все обстояло благополучно. Но вот, на грех, несколько недель тому назад им удалось завербовать в члены своей группы некоего Аврумку Блюма – круглого дурака, должен сознаться, хотя он и еврей. Ты, кажется, испытал это на себе?

Андрей кивнул головой, улыбаясь.

– Не знаю, потому ли, что народники нашли его достаточно умным для себя, или по другой причине, только раз завелся у них собственный еврей, они вздумали открыть и собственную границу.

– Давид, Давид! – старалась протестовать Маша.

– Нет, дайте мне договорить; слово будет за вами потом. Отправляют Аврумку в Кишинев, снабдив деньгами, и он устраивает перевозку книг, условившись платить… – тут Давид остановился, чтобы подготовить драматический эффект, – по восемнадцати рублей с пуда!

Он молча посмотрел на Андрея, потом на Машу, потом опять на Андрея.

Маша показалась ему достаточно потрясенной, но на Андрея его слова не произвели никакого воздействия, так как он не имел никакого понятия о ценах.

– Восемнадцать рублей с пуда! Ведь это неслыханное дело. Я никогда не плачу больше шести, – возмущался Давид. – Платить такие цены – чистый позор. Это портит границу. К контрабандистам потом приступа не будет.

Он горячился и сопровождал свою речь странной еврейской жестикуляцией, возвращавшейся к нему в минуты сильного возбуждения.

– Само собой разумеется, – продолжал он более спокойным тоном, – я поднял шум, как только узнал об этом. Я снова взял перевозку на себя, и мне пришлось съездить на границу, чтобы привести все в порядок.

– И ты все уладил, конечно? – спросил Андрей.

– Да, но не знаю, надолго ли. Я не уверен, что они не выкинут такой же штуки со мной еще раз, если найдут другого еврея, скажем, поумнее Аврумки.

– Как вам не стыдно, Давид! – вмешалась Маша. – Ведь я слышала об этой истории от одесситов.

– Ну и что же? По-вашему, не так?

– Конечно, нет! Ваша граница – немецкая: до нее очень далеко, и у них нет там никого из своих людей, тогда как румынская граница – совсем рядом, и в Каменце есть ветвь кружка. Отсюда же рукой подать до Каменца. Вот почему они послали Блюма попытать счастья. Никакого тут не было недостатка доверия к вам и ни малейшего желания хвастнуть собственной границей.

Давид сделал пренебрежительный жест рукой.

– Ладно, ладно! Старого воробья на мякине не проведешь. Я-то знаю, в чем дело. Скажите лучше, где найти вашего Аврумку: мне нужно сообщить ему о результатах моей поездки.

Маша дала ему адрес.

– Теперь мне пора собираться. У меня свидание с Зиной.

Он вытащил свой неизменный холщовый саквояж и стал в нем рыться. Не находя, впрочем, того, что ему понадобилось, он начал понемногу выпоражнивать все содержимое на диван. Рубашка, губка, щетка для волос, маленькая подушка, том немецкого романа, пара носков, несколько жестянок появлялись одно за другим. Оказалась полная экипировка человека, проводящего большую часть своей жизни в вагоне.

– Мой саквояж имеет удивительную особенность: все нужное в данную минуту всегда оказывается на самом дне, – произнес Давид, когда наконец на диване появилась маленькая шкатулка швейцарской резной работы.

В ней хранились белые и черные нитки, целый ассортимент пуговиц, игольник, наперсток и ножницы. Тогда Давид взял пальто и уселся портняжничать.

– Дайте, я вам зашью, – предложила Маша.

– Нет, я гораздо лучше сделаю. Женская работа непрочная, – отвечал Давид.

Чтобы не сидеть без дела, Андрей начал складывать вещи Давида обратно в саквояж. Между ними оказался маленький зеленый мешочек, шести-семи вершков в длину. Когда Андрей взял его в руки, из него вывалился странный предмет. Сначала он подумал, что это детская игрушка, купленная Давидом для одного из своих любимцев: к миниатюрному пьедесталу был прикреплен маленький деревянный кубик, и от него шли два толстых ремня… Но в мешочке лежал кусок шерстяной материи, белой с черными полосами, и Андрей тотчас же узнал молитвенную принадлежность евреев. Он как-то раз ходил в еврейскую синагогу и теперь был уверен, что не ошибся в своей догадке. Деревянный кубик изображал алтарь, который евреи прикрепляют ко лбу во время чтения молитв, а полосатая шаль была священный талес, надеваемый на голову и плечи.

– Посмотрите, что у него тут такое! – обратился Андрей к Маше, показывая ей кубик и шаль.

Оба расхохотались. Им забавно было видеть эти вещи у Давида – атеиста, как и все они.

– Это мой паспорт в дороге, – спокойно заметил Давид, – и я никогда с ним не расстаюсь. Волшебное средство, чтобы прогонять полицию и шпионов, когда им приходит в голову заподозрить меня, что я нигилист… – Он улыбнулся, откусывая нитку своими белыми зубами. – Теперь пойдем к Зине, – прибавил он. – Я готов предстать перед начальством.

Маша попросила кланяться Зине, а также и Анюте.

– Кто это Анюта? – спросил Андрей, когда они остались вдвоем.

– Анна Вулич, твоя старая знакомая. Ты с нею встретился на границе, неужели забыл? Она говорит, что хорошо тебя помнит. В Швейцарии она не зажилась и теперь исполняет роль горничной в конспиративной квартире.

– Ах, да! – сказал Андрей. – Я очень хорошо ее помню. Только благоразумно ли с вашей стороны поручать молодой, неопытной девушке такую серьезную обязанность?

– Сперва я то же думал, но она прекрасно выполняет свою роль. Выбор, впрочем, сделан Зиной, а она, знаешь, мастер узнавать людей и привязывать их к себе.

Глава II

КОНСПИРАТИВНАЯ КВАРТИРА

Через несколько часов, в этот же день, состоялось нечто вроде военного совета в маленькой квартире Зины, в одном из предместий Дубравника. Только четверо присутствовали на нем: Зина, Вулич, Давид и Андрей.

Вулич принимала мало участия в разговоре. Опустившись в глубокое кресло, так что ее маленькие ножки болтались в воздухе, она внимательно слушала, переводя свои быстрые карие глаза от одного собеседника к другому.

Зина объясняла Андрею план побега и советовалась с ним.

– Вы только что приехали, со свежей головой: вы лучше можете судить, – говорила она.

Андрей долго и молча рассматривал план тюрьмы, наскоро сделанный для него Зиной.

– Ну скажите же что-нибудь, бога ради! – не вытерпела она. – Что вы сидите, точно громом поражены?

– Говоря по правде, – вымолвил наконец Андрей, – мне ваш план не нравится. Очень уж много совпадений. Такие проекты никогда не удаются. Все это слишком сложно; малейшая проруха в чем-нибудь может погубить все дело. Кроме того, и по сущности этот план несостоятелен. Вот вам мое мнение.

Все предприятие держалось на помощи уголовных заключенных, с которыми политическим удалось войти в тайные сношения. Один – бывший разбойник, прозванный Беркутом, а другой – вор, по имени Куницын, вызвались содействовать побегу Бориса и его друзей. Их предложение было принято. Подкоп, через который предполагалось бежать, быстро подвигался вперед и через неделю был бы готов. Его рыли Беркут и Куницын: их камера была в нижнем этаже, между тем как политические, за которыми надзор был гораздо строже, содержались в верхнем этаже тюрьмы.

Когда все будет готово, в назначенный час, ночью, политические отмычкой откроют двери своих камер и сойдут вниз, к уголовным, а оттуда пройдут в подкоп.

Опасность заключалась не в том, что двое уголовных играли такую важную роль в предполагавшемся побеге. В этом не было ничего необыкновенного. Политические заключенные, содержимые в тюрьмах с уголовными, часто приобретают сильное и благотворное влияние на последних, пробуждая в них лучшие нравственные чувства и иногда вербуя между ними горячих друзей. Беркут и Куницын были преданны Борису душою и телом и не раз доказали, что им можно довериться. Но в их камере было еще пятнадцать арестантов, и они по необходимости были посвящены в тайну подкопа. Конечно, они не знали, что его роют для политических: Беркут и Куницын заявили, что сами собираются бежать, а арестантская братия хорошо умеет хранить свои тайны. Однако стоило кому-нибудь напиться контрабандной водки, и роковое слово могло сорваться в присутствии сторожей. Наконец, большую опасность представлял спуск с верхнего этажа по коридорам, охраняемым днем и ночью.

– Все это крайне рискованно, – сказал Андрей в заключение. – Их, наверное, арестуют во время странствований по этажам, если не раньше.

– Какой побег не связан с большим риском, Андрей? – возразила Зина. – Позвольте, я покажу вам, что эти странствования, как вы их называете, вовсе не так опасны.

Она взяла новый листок бумаги и набросала план внутренности тюрьмы, которую она знала до мельчайших подробностей.

Всего политических заключенных в ней содержалось в то время девять человек. Их камеры находились в двух смежных коридорах, расположенных под прямым углом в северо-западной части здания. Борис и его двое товарищей помещались, к счастью, в одном коридоре. После полуночного обхода Залесский, один из заключенных в смежном коридоре, привлечет к своей двери надзирателя, приставленного специально к политическим, и вступит с ним в беседу. Он нарочно проделал это несколько раз, чтобы тот не заподозрил никакого умысла. Зина показала на плане, что, стоя у дверей Залесского, надзиратель не может видеть, что делается в другом коридоре. Двери и замки камеры будут тщательно смазаны маслом, и беглецы выйдут без сапог

Когда они выйдут из своих камер, им придется открыть отмычкой дверь на лестницу и спуститься в этаж к уголовным арестантам. На весь нижний этаж полагается один часовой, и он все время ходит кругом, так что им нужно будет уловить момент, когда он скроется из виду. Тогда они проберутся в камеру Беркута и Куницына, которые их будут ждать и укажут отверстие подкопа.

– А куда выходит подкоп? – спросил Андрей.

– Сюда, – ответила Зина, указывая место на первом плане, за внешней стеной тюрьмы.

– А часовой где?

– Здесь.

Она отметила точку на линии стены, очень близко от отверстия подкопа.

– Вот видите! – воскликнул Андрей. – Они выйдут под самым носом у часового.

Он попросил Давида и Вулич взглянуть на план, как бы призывая их в свидетели.

– Если б вам поручили размещение часовых, то вы бы, конечно, расставили их так, чтобы устранить все препятствия, – сказала Зина, теряя терпение. – Но раз это не так, то необходимо пременяться к обстоятельствам и мириться с тем, чего нельзя изменить.

Зина умела так же хорошо схватывать подробности, как и Андрей, но разница была в их темпераментах. Андрей мог быть отважен до безумия в деле, которое принимал горячо к сердцу, но ему нужно было время, чтобы привести себя в такое состояние. Первое, что всегда бросалось ему в глаза, – это были препятствия. Зина, наоборот, воодушевлялась сразу и не остывала до конца. Когда они оба участвовали в каком-нибудь деле, то неизбежно ссорились.

– Что ж, попробуем счастья, – сказал Андрей. – Мы должны устроить как можно лучше. Что касается часового, то мне пришла в голову идея… Но прежде всего я должен сам осмотреть место. Скажите, какая будет моя роль?

Зина объяснила ему. За тюрьмой, недалеко от выхода, беглецов должна ожидать коляска, которая доставит их в безопасное место. Василий, умевший хорошо править и знавший прекрасно город, предназначался кучером. Но было решено иметь еще одного надежного человека на месте, чтобы помочь бегущим сесть в коляску и защитить их в случае нападения.

Андрей одобрительно кивнул головой.

– Это основательно, – произнес он. – Мало ли что может случиться!

На следующий день Андрей должен был осмотреть местность вместе с Василием. Этим совещание кончилось.

– Где бы мне тебя повидать завтра? – спросил Давид Андрея перед уходом.

– Не имею понятия. Спроси Зину. Я в ее распоряжении.

– Приходите завтра утром к Рохальскому, – сказала Зина. – Мы все там соберемся. Тогда же вы узнаете, как Андрей устроился с Василием. Они будут жить вместе.

Василий занимал маленькую комнату на постоялом дворе, где помещалась его лошадь. Он выдавал себя за кучера и слугу небогатого купца, который застрял на ярмарке в Ромнах и скоро должен приехать.

Андрею приходилось сыграть роль мнимого купца, и он должен был запастись платьем, соответствующим его паспорту и общественному положению: ему нужен был длинный кафтан, высокие сапоги, фуражка, жилет известного покроя и т.п. Василий тем временем мог известить содержателя постоялого двора о скором приезде своего хозяина.

Давиду поручено было немедленно сообщить Василию о приезде Андрея. Завтра у Рохальского они окончательно условятся насчет следующего дня, когда Андрей водворится на постоялом дворе.

Сам Василий никогда не приходил к Зине на дом, и прямых сношений между обеими квартирами не полагалось. Убежище Василия было временное, так как полиции легко будет напасть на его след, едва только побег станет известным. Постоялый двор решено было покинуть вместе с лошадью и коляской в ту же ночь, как совершится побег, Василий же и Андрей должны были скрыться в другом месте. Что касается освобожденных, то они спрячутся в доме у Зины, где и будут сидеть безвыходно, пока полиция будет рыскать по городу, разыскивая их. Было, следовательно, весьма важно, чтобы дом Зины не имел никаких сношений с постоялым двором и вообще оберегался от всего, что могло бы возбудить подозрение. Обе женщины жили почти в полном уединении. Все участвующие в затеваемом предприятии встречались на улицах или в городском саду, где обменивались краткими сообщениями; если же нужно было обсудить что-нибудь сообща, они назначали свидание у знакомых и друзей вроде Рохальского.

– Где же я буду ночевать? – спросил Андрей по уходе Давида.

– На сегодня, пожалуй, оставайтесь здесь.

Андрей рад был бы случаю побывать подольше в обществе Зины, но счел неблагоразумным оставаться – с деловой точки зрения. На следующее утро назначено было собрание у Рохальского, на котором он должен был присутствовать, и ему пришлось бы выходить из дому и возвращаться среди бела дня. Его могут заметить и заподозрить, что в доме кто-то скрывается.

– В таком случае я вас провожу сейчас же к Рохальскому, – сказала Зина. – Он с удовольствием приютит вас на ночь, и вы будете налицо к завтрашнему собранию.

Рохальский был человек со средствами, веселого нрава, либерал и поддерживал дружеские сношения с революционерами. Он жил широко, гостеприимно, никогда не имел столкновений с полицией, и дом его считался одним из самых безопасных в Дубравнике.

Приближаясь к новому большому дому на одной из тихих улиц аристократического квартала, Зина указала Андрею на ряд освещенных окон в третьем этаже.

– Мы застанем его дома. У него, очевидно, гости, – сказала она.

– Однако в Дубравнике рано собираются по вечерам, да и народ скуповатый у вас, – заметил Андрей, – ни одной кареты или извозчика не видать у подъезда.

– Кто победнее, выбрался раньше и пешком, – сказала Зина.

Когда они подошли поближе, Андрей заметил в доме через улицу, в одном из окон первого этажа, двух пожилых дам, смотревших вверх, как будто по направлению квартиры Рохальского. Обе, казалось, были очень заинтересованы происходившим в доме насупротив. Подозрение мелькнуло в голове Андрея.

– Подождите минутку, – сказал он Зине. – Чем нам идти вдвоем, пустите меня сперва на разведку. Мне кажется, тут что-то неладно.

– Полноте! Дом Рохальского совершенно безопасен, – сказала Зина, направляясь к подъезду.

Входные двери были раскрыты настежь. На подъезде и по белой каменной лестнице виднелись следы ног, показавшиеся Андрею слишком большими и слишком многочисленными.

Когда Зина направилась к дверям, Андрей схватил ее под руку и насильно увел ее в сторону.

– Очень может быть, что у Рохальского все обстоит благополучно, – сказал он. – Вернее всего, что вы правы. Но что вам стоит подождать минуты две-три на улице, пока я удостоверюсь?

Странное упорство овладело им. Эти незначительные симптомы, схваченные больше внешними чувствами и слишком слабые, чтобы принять определенную форму в уме, вызвали в Андрее то, что суеверные люди называют предчувствием. Но Зина ничего подобного не почувствовала и настаивала на своем, приводя в доказательство, что вчера еще была у Рохальского.

– Пустяки! – прибавила она, выдергивая руку.

– Если вы не пустите меня одного, я совсем не пойду, решительно заявил Андрей.

Зина пожала плечами и взглянула ему в лицо, в конце концов сильно пораженная его настойчивостью.

– Если в самом деле ваши подозрения основательны, – сказала она, – то и вам не следует идти. Лучше погуляем взад и вперед по улице, авось все выяснится.

Так поступить было бы всего благоразумнее. Но от людей нельзя ждать постоянного благоразумия. Пьяница, храбро миновавший один кабак, тем сильнее рискует при виде следующего. Человек, который может поздравить себя с первым осторожным шагом, чувствует тем большее искушение сделать второй шаг, совершенно безрассудный.

Андрей и Зина поменялись теперь ролями.

– Незачем поднимать истории из-за такого пустяка. Мы можем так провести целые часы на улице, не убедившись ни в чем. Подождите меня вот у этого угла; я вернусь через минуту.

Он вошел в подъезд. Не было видно ни души. Мертвая тишина царила во всем доме. Когда он поднялся до первого этажа, дверь одной из квартир, выходящих на площадку, тихонько отворилась. Сморщенное безбородое лицо не то старика, не то женщины – Андрей не мог разобрать – высунулось оттуда, быстро и внимательно взглянуло на него и моментально скрылось. Он слышал, как дверь заперли изнутри и задвинули засовы.

Странно! Андрей поднялся выше, ступая как можно осторожнее, но не обнаруживая в то же время нерешительности. Во что бы то ни стало необходимо было ввиду предстоящего завтра собрания удостовериться, безопасно ли у Рохальского.

Он быстро составил себе план действия. Он пройдет мимо третьего этажа и подымется до четвертого; узнав, кто там живет, спустится к квартире Рохальского и позвонит. Если ему отворит полиция, он назовет фамилию верхних жильцов, как будто ошибся дверью. На всякий случай Андрей отстегнул чехол своего револьвера и выдвинул немного кинжал, висевший у него сбоку, чтобы иметь оружие под рукою.

Поднявшись до третьего этажа, где виднелась медная дощечка на дверях Рохальского, Андрей остановился на минутку. Он был в нерешимости: идти ли дальше или нет? Его план был хорош в теории, но с ним он рисковал отрезать себе отступление. Он внутренне упрекал себя за то, что не спросил про верхних жильцов у Зины, которая случайно могла знать их имя. Но шум быстро отодвигаемых засовов за дверьми и характерное бряцание шпор и сабель разрешили все сомнения. Полиция находилась в квартире Рохальского. Четверо жандармов стояли наготове в передней, с инструкцией арестовать всякого, кто явится.

Они слышали осторожные шаги Андрея и ждали только его звонка, чтобы, открыв двери, броситься на него. Но так как он медлил, то они побоялись, что он, пожалуй, уйдет, и решили выйти из своей засады.

Прежде чем они успели открыть двери, Андрей, однако, обогнул выступ лестницы и как мяч покатился вниз. Он не видел жандармов, но слышал их крики, топот их ног и бряцание сабель, когда они бросились за ним. Началась бешеная погоня, в которой преследователи и преследуемый не видели, а только слышали друг друга. Но шансы были неравны между неуклюжими солдатами, с их длинными кавалерийскими саблями, и проворным молодым человеком, как Андрей, которому теперь очень пригодилась ловкость, приобретенная в горных экскурсиях. Перепрыгивая по шести-семи ступенек зараз, он опередил жандармов на целый этаж. Внезапная мысль осенила его при виде газового рожка. Он закрутил газ. На следующей площадке он сделал то же самое и быстрым движением опрокинул на лестницу длинную деревянную скамью, стоявшую у стены. На лестнице воцарилась темнота, и его преследователи замедлили погоню, в чем Андрей убедился по затихавшему шуму. Затем он услыхал, к своему удовольствию, как кто-то споткнулся об его импровизированную баррикаду и тяжело упал с громкими ругательствами. Шум почти прекратился; жандармы спускались с большой осторожностью, опасаясь новых приключений. Андрей потушил газ и в подъезде и, выйдя на улицу, захлопнул за собой входную дверь, оставив таким образом полицию в совершенной темноте.

Зина, дожидавшаяся шагов за сто от дома, не могла слышать шума на лестнице. Андрей вернулся, по ее мнению, слишком скоро.

Но когда он стал подходить, хотя и ускоренным, но ровным шагом, без всяких признаков возбуждения на лице, она двинулась к нему навстречу.

Андрей остановил ее жестом.

– Жандармы! – шепнул он, подходя к ней ближе.

Затем он самым любезным образом предложил ей руку и повел ее по направлению к дому, где жил Рохальский. Так как жандармы могли каждую минуту выбежать оттуда, то лучше было встретиться с ними лицом, чем иметь их за спиною.

Зина не возражала. Она сразу догадалась, в чем состоит тактика Андрея, и сразу ее одобрила.

Они не успели сделать десяти шагов, как дверь с шумом распахнулась и оттуда выскочило четверо взъерошенных жандармов, причем один из них закрывал платком свой окровавленный нос. Они растерянно смотрели во все стороны, и, не видя никого на улице, кроме медленно идущих им навстречу прилично одетых господина с дамой, подбежали к ним.

– Ваше благородие, – быстро проговорил один из них, – не заметили ли вы бежавшего человека?

– Из этой двери? – спросил Андрей, указывая на дверь Рохальского.

– Да, да!

– С рыжей бородой, в серой шляпе?

– Да, нет… все равно! Куда он побежал?

– Сюда, – Андрей указал на улицу за собою, – он только что пробежал мимо нас и, наверное, завернул в первую улицу направо. Вы еще его поймаете… только бегите пошибче.

Они помчались и скоро исчезли из виду.

Зина и Андрей продолжали спокойно идти под руку. Завернув за угол, Зина наняла проезжавшего извозчика и дала ему первый попавшийся адрес, желая как можно скорее выбраться из опасного места.

Инцидент кончился. Они были вне опасности.

– Неожиданный реприманд!* – заметил Андрей, не желая распространяться при извозчике.

____________________

* Конфуз (от франц. reprimande).

– Да, это вам в наказание за то, что вы не хотели остаться у нас! – сказала Зина.

– Наказание! Что вы говорите, Зина? – воскликнул Андрей. – Это, скорее, награда за мое хорошее поведение. Подумайте только, что бы там случилось завтра, в десять часов, если б я не пошел сегодня?

– Ах, в самом деле! – спохватилась Зина. – Я и не подумала. За последнее время память у меня стала совсем куриная.

Конечно, полиция устроила засаду в квартире Рохальского, и их друзья непременно попались бы в ловушку.

Зина привстала и, повысив голос, чтобы заглушить шум колес, крикнула извозчику новый адрес.

Они скоро остановились и сошли на углу какой-то улицы.

– Теперь расскажите подробно, что случилось, – сказала Зина, снова взяв Андрея под руку.

Андрей передал в нескольких словах свое приключение: свои подозрения сперва, их подтверждение и, наконец, бегство.

– Какое счастье, в самом деле, что мы пошли туда! – задумчиво сказала молодая женщина. – От каких пустяков, подумаешь, иногда зависит наша судьба! Необходимо послать Давида или кого-нибудь другого оповестить всех наших и предупредить об опасности. Мы около гостиницы Давида, узнаёте?