Текст книги "История России с древнейших времен. Том 27. Период царствования Екатерины II в 1766 и первой половине 1768 года"

Автор книги: Сергей Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

К сроку, назначенному на 1 ноября 1767 года, прислано было 120 ответов да после срока 40; сочинения были на языках русском, французском, немецком и латинском, всего больше на немецком. Лучшим признано единогласно сочинение Беарде де Лабей (Beardй de l'Abaye), члена Дижонской академии; но теперь явился вопрос, печатать ли эти сочинения и на каком языке. Положили перевести сочинения на русский язык и представить императрице на одобрение. Екатерина одобрила перевод, объявила, что в сочинении не находит ничего, чего нельзя было бы напечатать, но все же предоставляет Обществу решить вопрос о напечатании. В Обществе оказалось только три голоса за напечатание и 13 – против. Но потом некоторые члены прислали письменные мнения, причем двое Орловых, Григорий и Владимир, прислали мнение, что надобно напечатать на французском и русском языках, барон Черкасов объявил себя против напечатания, а генерал-прокурор кн. Вяземский отозвался неспособностью решить дело по незнанию французского языка, хотя сочинение уже было переведено на русский. Граф Роман Воронцов прислал мнение, что сочинение достойно напечатания и публика, пользуясь им, может получить добрые плоды; за напечатание же были графы Чернышевы, Захар и Иван, новгородский губернатор Сиверс и Теплов. Таким образом, за напечатание набралось 11 голосов и против оставалось 16. Большинство было против, но то были вельможи сильные, особенно Орловы, сама императрица была за напечатание. Решили дело меньшинством голосов на том основании, что «тем российским господам, правящим важнейшими в государстве должностями, которые письменно сообщили свое мнение, чтобы напечатать помянутую пиесу, приличествует лучше и превосходнее, нежели прочим, рассуждать о такой материи, которая касается больше до политической, нежели до экономической, задачи». Беарде в своем сочинении решает вопрос так, что крестьянин должен быть свободен и должен владеть землею; освобождать крестьян должно постепенно. Кроме сочинения Беарде, удостоенного первостепенной награды, еще пять сочинений признаны достойными наград второстепенных, и в их числе одно русское – Поленова.

От духовенства не было депутатов из различных местностей, оно представлялось депутатами от Синода. Частная комиссия приписала духовенство к среднему роду людей. Синод протестовал, объявляя, что все духовенство, как белое, так и черное, должно составлять особый класс и одно с другим соединено так тесно, что отдельно существовать не могут; по мнению Синода, духовные должны были иметь одинакие права с благородными. Частная комиссия отвечала, что, не вступая в права церковные, она руководилась мирским взглядом, положила духовенство в одном разряде с учеными как учителей народных. Но и относительно включения ученых в средний род людей Академия наук заявила, что их нельзя подвергать поголовно подати и рекрутскому набору, ибо если ученые не будут иметь больших выгод перед ремесленниками и купцами, то нет надежды, чтоб науки в России возросли. Вообще об этом среднем роде людей имели смутное понятие, хотя много о нем толковали. Сама императрица старалась уяснить представления об этом предмете историею и положением французского tiers-йtat. Членами комиссии о разделении родов государственных жителей были князь Александр Голицын, граф Федор Орлов, граф Яков Брюс, барон Унгерн-Штернберг, Николай Свешников. В заседании 19 сентября Орлов предложил разделить комиссию на три части: первая должна заниматься дворянством, которое он разделил на четыре степени: князь, граф, барон, дворянин; вторая – средним родом, или мещанством, здесь восемь степеней: бедное духовенство, ученые, художники, ремесленники, купцы, приказные люди, разночинцы, вольные; третья – крестьянами, между которыми две степени: свободные и крепостные. Предложение Орлова было принято.

Относительно духовенства в материалах комиссии находятся некоторые любопытные предложения, например: о вступлении всяким чинам в духовные чины, а из духовных – в светские и об освобождении священников от неприличных работ, о пострижении желающих в монахи беспрепятственно, о содержании на пристойном основании церковного причта и об определении ему жалованья, о нетребовании священниками за церковные требы сверх указного количества денег, о дозволении священно– и церковнослужителям, купечеству и разного звания людям покупать крестьян и дворовых людей; подле предложения о запрещении духовному чину покупать земли встречается предложение о возвращении архиерейским домам и монастырям отошедших от них хлебопашенных земель – это предложение шло от городских жителей. В наказе от дворян Крапивенского уезда говорилось: «Просим при всех церквах быть ученым священникам на довольном денежном жалованьи для проповеди и утверждения во исповедании веры закона Божия и во отвращение злых дел, такоже и в знании законов в. и. в-ства; а где есть церковные земли, то их продать; дьячкам и пономарям обучать крестьянских мужска пола детей от семи лет грамоте и писать на содержании отцов их, от чего впредь уповательно подлый народ просвещенный разум иметь будет». Предлагалось, чтоб архиереи требовали от священников аттестатов о поведении, данных прихожанами за подписью; и, у кого такого аттестата не будет, тот лишался сана. Встречаем также любопытное предложение об уменьшении числа праздничных дней и о свободном отправлении службы Божией других законов людям.

Как надобно было ожидать, в комиссии послышались сильные жалобы на состояние правосудия. Дворяне жаловались: на духовных мы должны просить у епархиального начальства, на фабрикантов – в Мануфактур-коллегии, на заводчиков – в Берг-коллегии, на купцов – в магистратах, на ямщиков – в Ямском приказе; не повелено ли будет всем судиться равно во всех судебных местах? О богоненавистном по делам лихоимстве и проклятом лакомстве просить, не позволено ли будет во всех местах господ присутствующих, секретарей и приказных служителей обязать присягою, чтоб они ко взяткам не касались; виновного во взяточничестве, как бы мала взятка ни была, подвергать натуральной смертной казни. Депутат от галицких дворян Лермонтов говорил против Юстиц-коллегии: «От бесчисленного множества дел в означенной коллегии и ее конторе редкий челобитчик, не понеся большого убытка, может получить удовлетворение в законный срок. Известно всему собранию, что в Юстиц-коллегии и ее конторе от переноса дел больше пользуются ябедники. Они проволакивают время, приводят челобитчиков в изнеможение и в крайнее разорение. Бывает еще и то, что коллегия, продержав дело немалое время, отсылает его для решения в другие судебные места». Лермонтов предлагал уничтожить Юстиц-коллегию и из губернской канцелярии переносить дело прямо в Сенат; губернским, провинциальным и воеводским канцеляриям решать дела непременно через полгода. Депутат от ростовских дворян Языков говорил: «Почитаю излишним изъяснять в подробности все обстоятельства, которые происходят в судных делах от выдумок ябедников и стряпчих. К этому надобно прибавить поговорку: не бойся суда, а бойся судьи. Не благоволено ли будет постановить, чтобы решение суда производимо было по одной только челобитной истца и по письменному объяснению ответчика, которому дана будет копия с поданного на него челобитья и срок для справки и написания ответа». Депутат от Малороссийской коллегии Натальин предлагал, чтоб во всех судебных местах быть с истцовой и ответчиковой стороны присяжным адвокатам состояния честного, знающим законы и которые были бы в обер-офицерских чинах. К этому депутат от дворян Бахмутского гусарского полка Рашкович прибавил, чтоб стряпчими в судебные места принимать таких, которые обучались юриспруденции в Академии наук, были экзаменованы и приведены к присяге. Депутат от дворян Гороховецкого уезда Протасов предлагал учреждение мировых судей по примеру Англии и Голландии. Но если были сильные жалобы на судей, что они волочат дела по 10 лет, не каждый день все приходят в присутствие, рапортуясь больными, а между тем ездят в гости или куда-нибудь, то были и защитники судей, складывавшие вину медленности на самих тяжущихся: истец и ответчик под разными предлогами сами отсрочивают ход своего дела; во время производства ябедническими и коварными вымыслами объявляют подозрение на некоторых присутствующих, а иногда и на всех; не имеют за своим делом хождения, не представляют на производство дел гербовой бумаги.

Мы видели, как сильно автор «Наказа» вооружался против пытки, как и прежде указами вводились ее ограничения; но в частных наказах встречаем требования уничтожить эти нововведения, эти ограничения. Так, в наказе дворян Верейского уезда говорилось: «Не соизволено ли будет приводным разбойникам и татям по прежним узаконениям для большого страха и всеконечного пресечения злодейств производить в губернских, провинциальных и приписных канцеляриях без увещаний пытки, потому что без того никакого злодеяния искоренить и в страх злодеев привести нельзя. Многие воры, пойманные и приведенные с поличным в краже, только того поличного и винятся, а прежние воровства скрывают». В наказе кинешемского дворянства указывалось на умножение воровства и разбоев именно от того, что запрещено было производить пытки в приписных городах. Суздальское дворянство в своем наказе жаловалось на уничтожение смертной казни и ограничение пыток, ибо «некоторые, не видя смертоубийцам достойного истязания и казни, чинят не токмо посторонним, но люди и крестьяне своим помещикам и помещицам смертные убийства, и мучительные притом поругания, и разбои, и грабежи, и такое воровство время от времени умножается». Дворянство наказывает своему депутату просить защиты и таковым злодеям приумножить истязания и по делам их достойного воздаяния. В наказе крапивенского дворянства говорилось: «Для скорейшего решения, а злодеев искоренения в страх другим не повелено ль будет по-прежнему быть в уездных городах розыскам и экзекуциям; а увещания отменить для того, что подлый народ неучен и не знающий закона и от увещевания истины не объявит, от чего умножилось разных злодеев: а повелено бы было по-прежнему разыскивать». В некоторых наказах требовалось ограничение телесного наказания, пыток и смертной казни в сословном смысле, избавления от них одних только дворян. На это депутаты от городов заявили: «Законы те истинные, которые основаны на правде и согласны с священным и естественным законом, священный же и естественный законы весьма не терпят лицеприятий и не смотрят на лицо, но единственно на правду. Вор всегда вор, хотя подлый, хотя благородный, разве по тому только имеют различие, что подлый не столько понимать может важность греха и преступления от неведения Божиего и государева законов, как благородный, сведущий и то и другое; да и благородство натурально тогда только есть, когда с честью своею согласные дела производит, следовательно, когда он (благородный) какое подлое сделает злодейство, то тотчас врожденная мысль и вопиет, что он жесточайшему еще наказанию подлежит, нежели подлый, который часто, выключая неведение, и от крайней нужды преступает. Россия имеет в себе по власти Божией от века монархическое, а не аристократическое владение, и как подлый, так и благородный – словом, всякого рода и достоинства люди, все равно подданнейшие рабы всемилостивейшей государыни».

Требовали пыток и жестоких наказаний ворам и разбойникам, жаловались на умножение их числа и в то же время прямо указывали на главный источник зла, который, однако, всеми силами старались сохранить. «Просим, – говорили дворяне, – изыскать надежнейшие способы и издать новые законы к искоренению воров и разбойников и тем избавить нас от чинимого теми злодеями всему обществу вреда, которому по большей части бывают виною беглые разного звания люди; а наиболее есть самый корень того зла держатели и укрыватели беглых. Просим об искоренении разбойников, воров, грабителей и всякого рода злодеев, ибо опасение от оных препятствует весьма много дворянству иметь приезд и жительство в деревнях своих, а от сего самого упадает и от часу уменьшается деревенская экономия; живущие же в деревнях или по нужде, или за неимением другого пристанища принуждены иметь для охранения себя и дома дворовых людей на своем запасном хлебе более надлежащего числа, чрез что и сами разоряются, и уменьшают число крестьян и пахарей. А хотя об истреблении воров и разбойников узаконение и есть, но помощи мало, ибо о нарядах надлежащих команд для сыска и поимки злодеев делаются распоряжения столь медленно, что злодеи успевают, разграбя многих, уйти на такой же промысел в другие места и уезды; дворянам же и крестьянам ловить оных злодеев опасно, трудно и почти невозможно, ибо когда оные злодеи, коим-либо образом пойманные, в город привожены бывают, то или на расписки выпускаются, или за неимением настоящего караула сами из тюрем уходят и мучительным образом отмщают дворянам и крестьянам, о них донесшим или их изымавшим».

Независимо от жалоб на воровство и разбои в дворянских наказах сильные жалобы на бегство и укрывание крестьян: «О беглых людях и крестьянах от многих лет строжайшими указами запрещено принимать и держать, но ничто не удерживает от принимания и держания и поныне. От многих дворян крепостные их женки и вдовы и от мужей жены и девки, чиня у своих господ многим дорогим вещам и деньгам кражи, уходят и в побеге выходят замуж за солдат, слыша, что о возвращении их точного узаконения нет, отчего бедные дворяне несут великие убытки, а паче досады и ругательства от своих крепостных рабов, а другие, на то взирая, к побегу имеют большое поползновение. Бегают по близости за границу в Польшу, ибо всем русским крестьянам известны польские обычаи, что всякий имеет винную и соляную продажу и что набора рекрутского не бывает, равно и сборов для платежа казенных податей. Прельщаемые этим, здешние крестьяне, без всякого от владельцев своих отягощения, беспрестанно туда бегают не только одиночками или семьями, но и целыми деревнями со своим имуществом и при побегах помещиков своих явно грабят и разоряют, другие тайно обкрадывают. Некоторые, собирая там разбойнические немалые партии, явно приходя оттуда в Россию, разбивают и грабят крестьянские и помещичьи дома и возвращаются опять в свое убежище, где их польские владельцы охотно принимают, отбирая у них ту добычу. Жиды по нескольку русских беглецов имеют у себя в услужении. Вышедшие из Польши беглые помещичьи крестьяне по указу 1763 года и поселившиеся на пустых землях по польской границе оказались в подговоре как пограничных, так и живущих от границы верст за 200 крестьян, в проводе их со всеми семействами в Польшу, в пристанодержании воров и разбойников и в подводе злодейских партий для разорения здешних жителей. Другие бегают внутрь государства. Многие бегают в Чухонщину и Лифляндию, что для беглецов и близко, и свободно, ибо ни застав, ни форпостов нет, выдачи же оттуда беглых почти никогда не бывает, сыскивать же их и ловить совсем невозможно, особливо незнатным или небогатым, ибо хотя кто знает и подлинно, где живет беглый его человек, но если для сыска и поимки пошлет кого или поедет сам, то прежде потеряет без вести себя, нежели возвратит беглого. Вовремя рекрутских наборов, как скоро крестьяне о том узнают, то все годные в рекруты уходят в Польшу и шатаются там, пока набор кончится. По исчислению, за польскою границею Смоленской губернии крестьян обоего пола более 50000 находится в бегах».

Кроме беглых дворяне указывали и на других виновников воровства: «Воровство происходит по большей части от множества безместных церковников, которые в духовном правлении числятся при отцах, но сами отцы, по крайней мере многие, церковной земли имеют очень мало, детей человека по два, по три и больше, а доходу на них никакого нет, к работе же, как известно, этот род ленив; так не повелено ли будет безместных церковников определять в солдаты, а негодных – в подушный оклад». Наконец, дворяне вооружались против цыган, «которые, бродя по всему государству, обманывая народ разными способами, без всякого казне и обществу плода поедают труд земледельцев».

Относительно финансовых вопросов клинские дворяне предложили сложить подушный сбор с крестьян, «яко по земледельству их первое благополучие государству доставляющих», а взамен наложить или прибавить цены на вино, пиво, чай, кофе, сахар, виноградные вина, табак, карты, дуги и кареты, псовую охоту, платье с золотом и серебром и другие служащие для роскоши предметы, а затем на паспорты вольным рабочим людям и на пеньку; если и тут сумма не сравняется с подушною, то наложить на соль, ибо «хотя соль в пропитании и нужна, однако лучше ее купить дороже добровольно, нежели подушные деньги платить неисправно и за то видеть земледельцев в тюремном изнурении».

Дворяне некоторых уездов просили о заведении запасных хлебных магазинов; указывали, что учрежденных в Москве и Петербурге государственных банков недостаточно, надобность в займе денег существует одинаково и для живущих в отдаленности от обеих столиц, и потому просили об учреждении банков в губерниях и провинциях по числу живущего в них дворянства. Калужские, мединские и тульские дворяне писали в своем наказе, что у них и в других провинциях лес почти весь перевелся и остальной час от часу уменьшается, отчего жители в строевом лесе и дровах терпят нужду, почему просили в подобных местах запретить строение металлических и винных заводов, которые изводят множество леса, особенно же около Москвы верст за 200 и больше. На недостаток леса жаловались и псковские дворяне, прося запретить отпускать леса морем за границу. Романовские дворяне высказались против охоты, потому что охотники, собираясь в большом числе, на лошадях, со множеством собак ездят в чужие дачи без позволения, ломая изгороди, скачут по хлебу, по лугам и травят скот; а когда какой-нибудь крестьянин осмелится выговорить о своей обиде, то за такую будто бы неучтивость охотники его бьют. Дворяне просили все охоты ограничить по примеру немецких государств, чтоб охотник без билета от владельца в чужую дачу не въезжал.

Относительно окраины являлись особые условия и особые требования. За Уральскими горами оказались сибирские дворяне, которые объявили, что происходят от людей, пришедших или присланных в Сибирь для покорения тамошних народов и несших тяжкую службу. Потомки завоевателей Сибири просили теперь, чтоб им дано было потомственное дворянство и надел землею, для обрабатывания которой дать людей и позволить приобретать их покупкою. Против этого требования, как легко догадаться, восстал ревностный защитник прав старых дворянских родов князь Мих. Мих. Щербатов; по его словам, сибирский дворянин не есть состояние, но чин, который и от отца к сыну не переходит, но одно сходство названий не может быть основательною причиною присоединения сибирских дворян к правам и преимуществам знатного шляхетского сословия, и потому, чтобы сибирские дворяне, как пожалованные в это звание губернаторами, не могли быть смешиваемы с действительным дворянством, они должны быть лишены имени дворянина.

Об Оренбургской губернии прислал в комиссию представление губернатор ее князь Путятин. Область этой губернии была исстари дикою и короне принадлежащею, и находящиеся на ней угодья отдаваемы были из оброков или ясака разным народам: чувашам, черемисам, татарам и, большею частию, башкирцам. Неплюев вместе с уфимским вице-губернатором Аксаковым представил Сенату, чтоб из Оренбурга чрез Сакмарский городок к Казани проложить прямую новую дорогу и поселить на ней сходцев из внутренних русских местностей; дорога эта населена и теперь называется Московскою, поселенцы на ней обревизованы и положены в подушный оклад. Потом по предложению того же Неплюева было постановлено раздавать пустые земли за службу находившимся при Оренбургской комиссии офицерам и статским чинам. Наконец, Неплюев переселил в свою губернию с Закамской линии служивших там смольнян, присылаемых из разных губерний крестьян, также отставных драгун и солдат. Но после Неплюева пространство, изобилие и безопасность земель, предоставленных к поселению великороссийским людям, возбудили великое желание в дворянах, иноверцах и новокрещенах владеть ими, и начали эти земли похищать вымышленным способом. Во-первых, помещики, получившие землю при Неплюеве за службу, облакомясь первыми дачами, начали покупать земли у башкирцев, не справляясь, имеют ли продавцы на то право: только б был башкирец и им продал, писали в крепостях обширнейшие округа, верст по двести и больше. Накупив большие округа и не будучи в состоянии их населить, стали продавать другим, и такие подложные покупки доведены до того, что одни и те же земли проданы от разных башкирцев в разные руки. Уфимская провинциальная канцелярия надлежащего смотрения за этим не имела, писала крепости без справок, имеют ли продавцы на них жалованные грамоты. Таких ложно захваченных земель много лежит еще впусте; у некоторых же помещиков по ненасытным этим захватам произошли большие споры и судные дела, а из того последовали многие неустройства и напрасная гибель лесов, хлебов и покосов; в желаемом же и прямом поселении относительно домостроительства, хлебопашества, скотоводства, сбережения лесов и во всем мирном и добром желании никакого успеха не видно и безнадежно, ибо им учиться и перенимать добра не от кого; большая часть иноверцы и новокрещены перешли не все от тесноты в прежних местах жительства, но некоторые от воровства и лени, особенно новокрещеные татары, из которых ни один добровольно креститься не пожелал, а крестились, будучи приведены за воровство к пытке и казни; чуваши пришли, чтоб не жить им в христианском благочестии, а быть свободно в суеверии и идолопоклонстве, а некрещеные татары, чтоб быть поближе к своей братии иноверцам-татарам.

Мы видели, какие следствия имел указ о выборе депутатов в Малороссии и областях прибалтийских; видели также, что Екатерина не смущалась упорством, какое в некоторых малороссийских местностях было выставлено для сохранения и восстановления старины и особности, с которыми правительство уже порешило; она предполагала, что подле наказов с требованиями восстановления гетманства будут наказы, которые уяснят для правительства положение страны, что действительно и случилось. В наказах малороссийского шляхетства встречаем просьбы об уравнении малороссийских воинских и статских чинов в классах с великороссийскими, просьбы об учреждении для малороссийского шляхетства герольдии, потому что дворянские дипломы во время войн утратились и многие малороссийские роды присвоили себе шляхетское достоинство неправильно. Подобно великороссийскому дворянству, и малороссийское просит об оставлении шляхетского предводителя навсегда для обеспечения интересов сословия, просит позволения выбирать судей из своей среды и о словесном суде, просит об учреждении университета в Переяславле или другом каком месте, кадетского корпуса и воспитательного дома для благородных девиц, об учреждении банка, об устранении тягостей при военном постое.

С представлением о старой Малороссии необходимо соединяется представление о козачестве. Мы видели, что в Малороссии во время ее освобождения от польского владычества при Хмельницком произошел переворот в землевладении: прежние землевладельцы были истреблены или изгнаны, на первом плане явилось войско – козаки с своею выборною старшиною от сотника до гетмана. Страна, как обыкновенно бывает при таких военных занятиях, получила военное устройство, военное управление. Простой воин-козак стал свободным землевладельцем; военная или козацкая старшина стали правителями страны и начали пользоваться своим положением для приобретения как можно больших выгод, большого земельного имущества, начали стремиться к приобретению того высшего положения, которое они называли шляхетским, начали теснить свободных землевладельцев, козаков, отнимать у них земли. Из записки Теплова мы знаем, как это делалось, в Малороссии сохранилась память о тех временах, когда многие козаки за кружку водки продавали свои земли, потому что с ними была соединена обязанность военной службы. Таким образом, в Малороссии в XVII и XVIII веках происходил тот же процесс исчезновения мелких свободных землевладельцев, какой происходил на Западе в меровингскую и карловингскую эпохи, и как здесь, так и там правительство употребляло все усилия для воспрепятствования этому исчезновению свободных людей, непосредственно от него зависевших, переходу их под власть богатых землевладельцев и правительственных лиц. Козаки, не умея постоянно и сплоченно блюсти за своими интересами, не умея помочь беде, сильно жаловались на старшину за ее аристократические стремления, тогда как эти сотники и полковники, обогатившиеся всякими средствами и старавшиеся выделить себя и свои фамилии из среды козаков, величающие себя шляхетством, были такие же козаки, выбранные козаками в свои должности, и всякий козак как вольный землевладелец и воин считал себя также шляхтичем. Сначала, в XVII веке, как мы видели, неудовольствие козаков на новые отношения, вводимые старшиною, вели к сильным волнениям, причем Запорожье, стоя за демократическое начало, за первоначальное равенство, всегда поддерживало козаков; но в XVIII веке, несмотря на поддержку императорского правительства, которое, впрочем, не находило никакой помощи в козаках, старшина брала верх; козаки продавали ей свои земли, шли в мужики и умели только жаловаться и толковать о старом добром времени, когда они выбирали гетманов, позабывая, что все эти гетманы заботились только о своих интересах, а вовсе не о козацких. И теперь некоторые козаки потребовали гетмана по старине; вообще требовали восстановления старого права избрания вольными голосами между собою старшины, тогда как никто у них этого права не отнимал; требовали сравнения с шляхетством; просили, чтоб никто их земель не покупал. В наказе черниговских козаков говорилось: «Ясно из привилегий, данных королями польскими, что козаки отправляли военную службу во всяком благополучии и легкости, ибо имели за собою достаточные пашни, сенокосы, леса, мельницы и всякие угодья; а теперь вследствие насилия владельцев и всякого звания старшин козачьих и духовных монастырских владельцев лишились земель своих; сотники и сотенные старшины неоседлые по вступлении в свою должность тотчас ищут козачьей земли, прежде всего на постройку жилых изб, просторного двора, а потом ко дворам скупают у козаков угрозами и ласкательством пашни, леса, сенные покосы и всякие лучшие места и всякими способами козаков притесняют, на частные свои работы употребляют; иные козаки от великих тягостей, побоев и угроз старшинских покидают семейство и дворы и уходят в безвестные места; другие козаки закрепощены и несут общие с мужиками тягости».

Таким образом, в Малороссии имел важное значение запутанный вопрос о козацких землях, которыми овладело так называемое шляхетство, как на восточной украйне был запутанный вопрос о башкирских землях. Малороссийское шляхетство, руководясь идеями, бывшими в ходу в высших кругах, было не прочь ввести некоторые гуманные изменения в своем старом кодексе, в Литовском статуте, отменить, например, закон, по которому шляхтич, убивший простого человека, наказывается только отсечением руки и небольшою денежною пенею, ибо «этот закон, – говорится в черниговском наказе, – может быть терпим в Польше, где все бедные, особенно же не приобретшие шляхетского достоинства, стенают под игом порабощения и мучительства». Но относительно купленных им козачьих земель шляхетство просило императрицу утвердить их за ним навсегда, по своей особенной материнской к нему щедрости; какое же постановление по этому предмету будет издано на будущее время, шляхетство обещает его соблюдать.

После переворота, произведенного восстанием Хмельницкого и присоединением Малороссии к Великой России, мы нашли малороссийские города в постоянном, сильном неудовольствии на военное управление, встречались с постоянными жалобами горожан на притеснявшую и обиравшую их козацкую старшину, причем они просили введения к ним великороссийских воевод, хотя, как мы знаем, последние далеко не отличались мягкими и бескорыстными отношениями к управляемому народонаселению. Наказы, привезенные депутатами в комиссию об Уложении, вскрывают перед нами то же печальное состояние малороссийских городов, вскрывают их крайнюю бедность, которая зависела сколько от войскового управления страною, столько же от ее положения, очень невыгодного для торговой деятельности, от господствовавшего изначала в Украйне военно-земледельческого быта с обычным следствием этого господства – неразвитостью в торговом и промышленном отношении, наконец, от характера малороссийского народа, несклонного к торговой деятельности, так что до сих пор большинство торговых людей здесь состоит из великороссиян. Наказы представляют нам малороссийский город отставшим в развитии от великороссийского, представляют такие явления, какие существовали в великороссийских городах в XVII веке.

Как жители великороссийских городов в своих наказах просили об удержании и развитии городского самоуправления, данного Петром Великим, так жители городов малороссийских просят о сохранении у них старинных форм городского самоуправления, известных под именем Магдебургского права, которое бесспорно послужило для Петра Великого образцом при введении городского самоуправления в Великой России. Но одни формы еще ничего не значат. Формы благодетельны и крепки, когда являются результатом самостоятельного внутреннего развития; и на данные извне приносят пользу, если находят достаточное содержание. Бедные малочисленные горожане в Малороссии не могли посредством денег удовлетворять необходимым требованиям государства, должны были удовлетворять им натурою, собственноручною работою, отчего терпели страшную тягость, разорялись окончательно и, чтоб отбыть от тягости, разбегались или закладывались за богатых и сильных людей, отчего оставшимся становилось еще тягостнее, – явления, с которыми мы так хорошо знакомы в великороссийских городах XVII века, явления, необходимые там, где государственные потребности развиваются неодновременно и не в одинаковой степени с экономическим развитием народа, будет ли то общество еще молодое, неразвившееся, как наша Россия XVII и XVIII века, или общество уже одряхлевшее, как Римская империя во время ее распадения.