Текст книги "Как зовут вашего бога? Великие аферы XX века"

Автор книги: Сергей Голубицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Вымогательство Дэниэлса строилось на специфике местного, массачусетского, законодательства, согласно которому на весь период разбирательства исков по имущественным претензиям активы ответчика замораживаются. Когда 2 июля 1920 года иск Дэниэлса принял к исполнению Верховный суд штата, сразу в нескольких банках на счетах Понци оказались блокированными более 500 тысяч долларов. Ничего ужаснее для пирамидального бизнеса и представить себе невозможно – на это и делал ставку Дэниэлс. Бьянки не повезло с эпохой: ровно через пятьдесят лет этот закон штата Массачусетс был признан неконституционным и отменен.

Оставим на время Понци разбираться с Дэниэлсом и поговорим о самой пирамиде, которую построил вокруг почтовых марок финансовый гений Америки. Сегодня каждый школьник знает, что строить пирамиды нехорошо, потому что это fraud, мошенничество. Однако если попросить уточнить, в чем же, собственно, это мошенничество состоит, большинство поборников экономической этики не найдет ответа. И в самом деле: что незаконного в финансовой пирамиде? Ответ настольно неожидан, что впору смутиться: весь уголовный аспект финансовой пирамиды просматривается только на уровне бухгалтерской терминологии! Да-да, именно так. В самом факте того, что Понци (Мавроди, Властилина и т. п.) раздавал долговые расписки с обещанием выплатить гигантские проценты, нет абсолютно ничего противозаконного. Во всяком случае, уж не больше, чем в обещаниях Карла Маркса ввезти пролетариат в светлое будущее на костях буржуазии. Криминал заключается в том, что деньги, выплачиваемые вкладчикам, именуются прибылью, тогда как на самом деле являются распределением капитала. Вот именно: прибыль вместо распределения. И больше ничего! Именно поэтому все новорусские пирамидостроители были так озабочены переименованием своих «мавродиков», стремясь во что бы то ни стало уйти от опасной темы кредитования и долговых обязательств. Так на свет появилось несчетное число вариаций на тему «касс взаимопомощи», которые наиболее эффективно позволяют бороться с обвинениями в пирамидостроительстве.

В случае Понци дела обстояли еще сложнее, чем с «кассой» Мавроди: все предприятие представлялось законной коммерческой деятельностью по реализации возвратных почтовых купонов. Именно поэтому по «почтовой составляющей» был нанесен главный удар государства после того, как оно ожглось на попытках решить проблему на уровне юридической казуистики. Когда я изучал материалы по этому делу, меня больше всего умилило обвинение, которое на ранней стадии выдвинул против Понци арбитр по делам банкротства Олмстэд: «Одалживание денег у инвесторов под ростовщический процент (usurious rates)». Оценить во всей полноте тонкость маразма судьи Олмстэда можно только с привлечением исторического контекста: на протяжении столетий этот самый «ростовщический процент» использовался практически всеми государствами Европы для борьбы с евреями-ростовщиками, которые разоряли крестьян кредитами по чудовищным ставкам. Каким образом этот исторический контекст можно было пришить к делу Понци – уму непостижимо. По крайней мере нужно очень постараться, чтобы не увидеть разницы между предоставлением кредита по сверхвысоким ставкам и добровольным желанием взвалить аналогичный кредит на собственные плечи.

Как бы то ни было, когда помешательство на марочном бизнесе Понци достигло общенациональных масштабов, американские власти нарушили нейтралитет и встали на тропу беспощадной войны. К июлю 1920 года «Компания по обмену ценных бумаг» принимала от населения около одного миллиона долларов в неделю (обратите внимание: работа шла под чутким руководством восемнадцатилетней девушки мисс Мели!). Большая часть этого финансового потока устремлялась в Гановерскую трастовую компанию (НТС, Hanover Trust Company), в которой Понци открыл депозитарный счет 20 мая 1920 года. К середине лета этот банк превратился в центральный механизм перераспределения капиталов по всей марочной схеме. Сказать, что происходило это при попустительстве руководства Гановерской трастовой компании, значит обмануть самих себя: менеджмент НТС души не чаял в Понци и проявлял чудеса смекалки, дабы устранить малейшие формальности и максимально ускорить прохождение денежных потоков.

Прекрасно понимая природу бизнеса «Компании по обмену ценных бумаг», менеджмент НТС собственноручно разработал двухходовку, которая позволяла Понци избежать овердрафта (временного перерасхода) по счетам. Во-первых, в обмен на все те же долговые расписки Понци Трастовая компания выпустила депозитарный сертификат на сумму в полтора миллиона долларов, который служил замечательным залогом. Во-вторых, Понци подписал соглашение с НТС, позволяющее компании сначала принимать к исполнению любые долговые расписки, на которых стояла подпись Понци, а уж затем дебетовать его счета задним числом.

15 июля Гановерская трастовая компания увеличила свой уставной капитал с 200 тысяч до 400, о чем рапортовала в надлежащие инстанции. Как только Джозеф Аллен, федеральный уполномоченный по банкам Массачусетса, узнал, что Чарльз Понци приобрел пакет акций НТС на сумму в 150 тысяч (38 % всего банковского капитала), созрело решение: НТС станет той самой ниточкой, за которую государственная власть попытается распустить марочный клубок Понци.

Для начала прокурор штата Джозеф Пеллтиер лично встретился с Понци и сообщил о том, что готовится масштабная аудиторская проверка всей деятельности «Компании по обмену ценных бумаг». Каким-то чудом Пеллтиеру удалось уговорить Понци прекратить принимать вклады от новых инвесторов начиная с 26 июля 1920 года. Полагаю, Понци понимал, что остановка новых вкладов хотя бы на один день равносильна самоубийству. И тем не менее он согласился. Совершенно непонятно, что мог сказать Пеллтиер, чтобы заставить Понци пойти на этот убийственный шаг. Тем более что, по признанию самого Пеллтиера, у него не было абсолютно никаких юридических рычагов, которые позволяли бы остановить деятельность «Компании по обмену ценных бумаг».

Как бы то ни было, 26 июля Понци объявил об остановке приема новых вкладов, подтвердив, однако, свою готовность расплачиваться по текущим долговым обязательствам: по полной лицевой стоимости для бумаг, достигших созревания, и в размере первоначального вклада – для всех остальных. Понци и прокурор штата также выступили с совместным заявлением, в котором уверяли общественность в непременном возобновлении работы «Компании по обмену ценных бумаг» сразу после окончания аудита и подтверждения законного статуса предприятия.

Куда там! Началось бегство с тонущего корабля. Вот как описывает события первого дня «Нью-Йорк Тайме»: «Весь Бостон взорвался после объявления о том, что аудитор приступает к проверке дел Понци, нового „финансового волшебника“, который обещает своим вкладчикам удвоение капитала за 90 дней. События на Школьной улице вокруг офиса „Компании по обмену ценных бумаг“ напоминают баррикадные бои: четыре женщины потеряли сознание во время очередного штурма, последовавшего после многочасового ожидания в очереди желающих получить обратно свои деньги. Несколько мужчин получили серьезные ранения от падающего стекла из разбитых дверей при попытке проникнуть в помещении офиса». И так далее – картина, в деталях знакомая отечественным читателям, поэтому нет смысла ее развивать.

Понци спокойно взирал на то, как весь его бизнес идет ко дну, не предпринимая ни единой попытки скрыться. Между тем в июле и даже в начале августа он мог с легкостью раствориться в небытии вместе со всем своим семейством и миллионами денег вкладчиков.

События развивались молниеносно по сценарию, который легко предугадывался:

– в начале августа Понци делает заявление об учреждении нового предприятия с капиталом в 100 миллионов долларов, которое позволит превратить Бостон в самый крупный экспортно-импортный центр в мире;

– 10 августа случился первый овердрафт на счете Понци в Гановерской трастовой компании. Руководство НТС задним числом разбило полуторамиллионный депозитарный сертификат на три части (по пятьсот тысяч каждая) и незамедлительно компенсировала перерасход в 441 тысячу;

– 11 августа Почтовая администрация объявила о пересмотре обменного курса для возвратных купонов – впервые с 1906 года;

– 12 августа – арест Понци сразу после того, как уполномоченный аудитор фиксирует суммарные обязательства «Компании по обмену ценных бумаг» в размере 7 миллионов долларов, которым соответствуют 4 миллиона активов. Дефицит составляет 3 миллиона;

– 16 августа органы дознания напали на след «скрытых активов» Понци: в банковском сейфе нашли 9 926 долларов, и еще 1 155 долларов добровольно сдал один из агентов компании;

– 18 августа, после обыска на знаменитой вилле на Лексингтоне, было конфисковано 378 литров отличного итальянского вина;

– на первом же заседании суда становится ясно, что Понци удивительным образом не знает многих деталей своего собственного предприятия: имен агентов, номеров многочисленных банковских счетов и доверенных лиц, которые подписывали чеки от его лица;

– луч света в темном царстве: банковский счет Дэниэлса, которому в июле удалось выдавить из Понци 40 тысяч долларов отходных, замораживают по той же самой массачусетской статье, поскольку вкладчики «Компании по обмену ценных бумаг» подали иск о справедливом распределении активов! В соответствии с федеральным законодательством о банкротстве никто не обладает преимущественным правом компенсации, поэтому деньги, полученные Дэниэлсом от Понци, подлежат возврату в общий котел для последующего распределения между всеми инвесторами;

– 25 октября Понци признают банкротом. Итоговая компенсация вкладчиков, не успевших забрать свои деньги, составила 10 процентов от первоначальной инвестиции;

– 30 ноября Понци приговаривается к пяти годам тюремного заключения по кристально прозрачной мотивировке: «Мистер Понци получил от вкладчиков 10 миллионов долларов и выплатил обратно 8 миллионов. Недостача составила 2 миллиона».

Нужно быть очень наивным человеком, чтобы заподозрить Чарльза Понци в идиотии: сначала он собственноручно разрушил свой бизнес, затем пренебрег всеми мыслимыми и немыслимыми правилами безопасности, пассивно наблюдая за тем, как государственные чиновники перелопачивают его бухгалтерию и шаг за шагом приближают неминуемый арест. Так не бывает. Однако все сразу станет на свои места, если предположить, что Чарльз Понци был тем, кем был на самом деле: малообразованным итальянским мошенником, которого выбрали для фасада масштабной финансовой махинации. Старый добрый зицпредседатель Фунт! Не удивительно, что Понци «плавал» в деталях бизнеса и не знал имен собственных агентов.

Почему-то при анализе любой пирамиды забывают о тех многочисленных вкладчиках, которые более чем успешно обогащаются на начальном этапе. Марочная пирамида Понци не исключение: на протяжении восьми месяцев неведомые инвесторы исправно удваивали капитал каждые 90 дней. Затем вся посвященная камарилья вывела денежки из оборота и дала отмашку на затопление корабля. Стоит ли говорить, что записей по самым первым сделкам в отчетности «Компании по обмену ценных бумаг» не обнаружилось?

По всей вероятности, у Понци была договоренность и с прокурором штата Пеллтиером, и с более высокопоставленными чиновниками, которые просто не сдержали слова и в последний момент потопили мелкого прохиндея. Тем не менее Понци хватило ума отсидеть положенный срок в благоразумном молчании.

Дальнейшая судьба Бьянки печальна: после отсидки в федеральной тюрьме Понци угодил в тюрьму штата Массачусетс по смежному приговору. Сразу после освобождения в 1934 году его депортировали в Италию. Накануне Второй мировой войны Чарльз Понци эмигрировал, как и полагается всякому Великому Комбинатору, в Бразилию. В возрасте 67 лет он скончался в благотворительном госпитале Рио-де-Жанейро, оставив состояние в 75 долларов, сэкономленных из правительственной пенсии. На всю эту сумму ему и справили похороны.

Эпилог

Самое время читателю возмутиться: «При чем же тут почтовые марки?» Конечно, ни при чем! Уже на первых заседаниях суда было продемонстрировано на простых арифметических примерах, что во всем мире не циркулировало такого количества марок, на арбитраже которых можно было получить прибыль для всех вкладчиков Понци. Впрочем, финансовый гений знал об этом с самого начала: марочный арбитраж в самом деле дает 400 % прибыли, только вот абсолютное выражение этой прибыли в лучшем случае насчитывает сотни долларов, но никак не десятки миллионов. Именно поэтому во всей бухгалтерской отчетности «Компании по обмену ценных бумаг» не было обнаружено ни единой сделки с почтовыми марками и возвратными купонами!

Шесть шведских спичек первого Принца Всемирной Финансовой Империи

«Трагическая гибель Ивара Крёгера – горькое свидетельство нашей беспомощности, независимо отличной власти и гениальности. Это был человек, обладавший величайшим созидательным талантом, человек, чья разносторонняя деятельность осуществлялась в высшей степени в интересах общества. Крёгер установил канал, по которому в условиях послевоенного хаоса из процветающих государств ресурсы переводились в страны, испытывавшие в них острую необходимость».

Джон Мэйнард Кейнс, Лондон, 14 марта 1932 года

Пролог. Друг Альберт и друг Ивар

В феврале 1932 года Альберт Эйнштейн, опередив эпоху ровно на семьдесят лет, выступил с революционной речью на международной конференции в Сайта Барбаре (Калифорния) и предложил ни больше, ни меньше, как план разоружения всех государств планеты с последующим учреждением наднациональной армии миротворцев. Легенда гласит, что после того, как мировая общественность отказалась воспринимать идеи великого релятивиста, в очередной раз покрутив пальцем у виска, Эйнштейн с горечью констатировал правоту древних римлян, руководствовавшихся принципом vis pacem – para bellum (хочешь мира – готовься к войне). И тогда в полном отчаянии, движимый, однако, благими намерениями, он создал атомную бомбу, с помощью которой незамедлительно стали принуждать к миру всех несогласных.

Самым парадоксальным образом идею Эйнштейна горячо поддержал один из крупнейших международных магнатов своего времени Ивар Крёгер и тем самым опроверг большевистский стереотип о кровожадной природе капитализма. Крёгер пошел еще дальше и добился аудиенции американского президента Гувера, на которой страстно изложил собственный план разоружения демократической Германии и создания мирной Европы, еще не оправившейся от разрушительных последствий Первой мировой войны. План Крёгера по стабилизации Европы состоял из трех пунктов:

1. Выведение капитала из США.

2. Общеевропейская кооперация.

3. Инвестиции за пределами военно-промышленного комплекса.

Главным орудием воплощения поставленных задач было льготное кредитование национальных правительств под божеский процент. Ясное дело, Гуверу план не понравился. Не понравился до такой степени, что через месяц Ивар Крёгер покончил жизнь самоубийством. Видимо, от огорчения. Впрочем, в версию самоубийства почти никто не поверил: ведь действовавшие рука об руку Альберт Эйнштейн и Ивар Крёгер представляли собой такую большую угрозу милитаристам и человеконенавистникам всех мастей, что одного из них следовало ликвидировать.

На пацифизме, однако, сходство Альберта Эйнштейна и Ивара Крёгера заканчивается. Во всем остальном два выдающихся деятеля XX столетия стояли на полярных позициях: Альберт предпочитал теорию, витал в облаках и создавал формулы, которые никто не мог проверить, а Ивар увлекался практикой и демонстрировал такое политическое могущество и богатство, что пощупать его мог не только любой рядовой гражданин мира, но и целые государства и правительства: в конце 20-х годов концерн Крёгера контролировал 50 процентов мирового производства железной руды и целлюлозы, владел несчетными объектами недвижимости во всех столицах мира, самыми большими шахтами, концессиями и монополиями, давая фору группе Гуггенхайма, Рокфеллерам, Вандербильтам и Барухам. Кредиты Ивара Крегера получали правительства Польши, Греции, Эквадора, Франции, Югославии, Венгрии, Германии, Латвии, Румынии, Литвы, Эстонии, Боливии, Гватемалы и Турции.

Кредиты, выданные Иваром Крёгером в период с 1925 по 1931 год

Год / Государство / Размер кредита

1925 / Польша / 6 000 000 долларов

1926 / Греция / 10 000 000 шведских крон

1927 / Эквадор / 2 000 000 долларов

1927 / Франция / 75 000 000 долларов

1928 / Югославия / 22 000 000 долларов

1928 / Венгрия / 36 000 000 долларов

1929 / Германия / 125 000 000 долларов

1929 / Эквадор / 1 000 000 долларов

1929 / Латвия / 6 000 000 долларов

1929 / Румыния / 27 000 000 долларов

1930 / Польша / 32 400 000 долларов

1930 / Литва / 6 000 000 долларов

1930 / Польша / 1 000 000 долларов

1930 / Боливия / 2 000 000 долларов

1930 / Эстония / 7 600 000 шведских крон

1930 / Гватемала / 2 500 000 долларов

1930 / Турция / 10 000 000 долларов

1931 / Греция / 10 000 000 шведских крон

В свете всего сказанного, полагаю, у читателя не возникнет ни малейшего сомнения, почему на роль героя нашего повествования я однозначно предпочел чудаковатому ученому замечательного шведского предпринимателя.

Глава 1. Цветы

Больше всего на свете Ивар Крёгер любил спички, цветы и живопись. О спичках мы обречены говорить много, поэтому сначала отдадим дань романтической природе выдающегося скандинава.

Все жилища Крегера утопали в цветах: цветами были усыпаны апартаменты в Париже по соседству с королевским дворцом (Grand Palais), цветы украшали берлинскую резиденцию (Pariser Platz), замок на персональном острове под Стокгольмом, зимний сад в пентхаусе небоскреба на Парк-авеню в Нью-Йорке. На крыше офисного здания головной компании империи Крегера Kreuger & Toll, прямо на шикарной парижской площади Вандом, раскинулась целая оранжерея, в которой Ивар колдовал до самых последних дней своей жизни, планируя японский сад.

Перечисляю все эти роскошные объекты недвижимости и вместе с читателями вспоминаю несчастного Чарльза Понци, пострадавшего от американской фемиды за какой-то жалкий домишко в банкирском квартале провинциального Бостона. Эх! Полет Ивара Крегера проходил на таких заоблачных высотах мирской власти и богатства, что впору удивиться: неужели и этот Олимп доступен финансовым авантюристам? Оказывается, еще как!

А кроме того, Ивар Крёгер уважал картины. У него была изумительная коллекция старых голландских мастеров, рисунки Рембрандта, Цорна, Лильефора, Грюневальда, скульптуры Родена и Милля – его любимцев.

Да что там Рембрандт! Крёгер вообще любил все яркое, необычайное, выдающееся. В его представлении любовь была синонимом обладания, поэтому Ивар стремился заполучить все самое яркое, необычное и выдающееся. Так, по спецзаказу в 1930 году на британском заводе Роллс-Ройс был сконструирован и собран вручную самый дорогой автомобиль в мире – Фантом II. Конечно, для Ивара Крегера.

Глава 2. Спички

Почти во всех биографических источниках сказано, что Ивар Крёгер родился 2 марта 1880 года на шведском берегу Балтийского моря в семье местного русского консула, владельца транспортной компании. И лишь в одном добавляется: у отца будущего магната было две спичечных фабрики, что в конечном счете и предопределило деловую ориентацию наследника. Больше ничего вразумительного отыскать не удалось, поэтому остается довольствоваться тем, что есть, хотя и непонятно, как можно совмещать службу короне Российской империи с торговлей шведскими спичками и при этом еще заведовать перевозками. Как бы то ни было, но и транспорт, и спички, и русские связи сыграли в жизни Ивара Крегера ключевую роль.

Как и подобает будущему гению, маленький Ивар рано начал проявлять экстраординарные таланты. Доподлинно известно, что Моцарт дал первый свой концерт в Зальцбурге, когда ему исполнилось три года. И хотя за Крёгером ничего столь умопомрачительного не замечалось, восхищенным биографам все же удалось раскопать удивительный факт: у Ивара к шести годам выработалась феноменальная фотографическая память, а в семь лет он пошел в школу и – просто поразительно! – мальчику очень нравилось учиться.

Спешу заверить читателя, что я вовсе не приукрашиваю события: в официальной краткой биографии Ивара Крегера, доступной на шведском, английском, французском и испанском языках, так и написано: «1886 – The little boy seem to have a photographic memory. School is fun»: «Маленький мальчик кажется проявлять фотографическую память. Школа доставляет удовольствие». Из почтения к источнику я сохранил в переводе орфографию оригинала, тем более что фраза «мальчик кажется проявлять» несет в себе очарование и колорит скандинавской экзотики.

В 1902 году Ивар Крёгер успешно сдает экзамен в Стокгольме по специальности «инженер-строитель». При этом он страстно стремится вступить в брачные отношения со своей норвежской подружкой, однако в лучших традициях мелодрамы опекун девушки дает ему от ворот поворот, мотивируя отказ плачевным финансовым положением жениха. Здесь в официальной биографии героя случается нестыковка, потому как трудно представить себе финансовые затруднения юноши, у которого папа – русский консул и при этом владелец двух спичечных фабрик. Если б у всех норвежских девушек были столь завышенные требования, то население Норвегии давно бы вымерло.

В 1902 году Ивар Крёгер эмигрирует в Соединенные Штаты. В официальной биографии этому периоду соответствуют лишь несколько строк. Зато каких! «Ивар посещает Новый Орлеан и спасает девочку, тонущую в Миссисипи, за что его наградили медалью „Только герой готов пожертвовать своей жизнью ради ближних“».

В том же году Крёгер совершает молниеносный трудовой бросок в Гавану, а затем в мексиканский Веракрус, где участвует в строительстве моста. Вся бригада Ивара подхватывает желтую лихорадку и погибает. Чудом удается спастись только Крёгеру и еще одному рабочему.

В 1903 году Крёгер приезжает в Нью-Йорк, где знакомится с Андерсом Йордалом. Оба работают на фирме M.N.Pott & Со. Йордала делегируют в качестве главного инженера на строительство самого большого отеля в мире – Карлтон в Йоханнесбурге, Ивар, как всегда – транзитом, отрабатывает на стройке в Германии, а затем прямиком устремляется на более перспективный объект своего приятеля в Южной Африке, и здесь случается событие, изменившее всю жизнь Крёгера: свои сбережения он вкладывает в строительство ресторана в надежде на то, что после окончания англо-бурской войны бизнес в стране пойдет в гору семимильными шагами. Первый инвестиционный опыт Крёгера приносит хоть и мелкий, но золотой дождь, Ивар твердо усваивает главный урок жизни: строительство – хорошо, а инвестиции – еще лучше.

В следующем году Крёгер неуемно путешествует: по Трансваалю вдоль восточного побережья Африки, затем в Дар-эс-Салам, оттуда – прямиком в Индию.

В 1905 году Ивар образовывается: изучает в Париже языки, историю, литературу и законодательство. Основательно пополнив багаж знаний, Крёгер мчится в Нью-Йорк, затем в Чикаго, оттуда в Сан-Франциско, наконец, в Денвер. У неподготовленного исследователя голова идет кругом: создается впечатление, что Крёгер постоянно отовсюду сбегает. Что-то такое делает – и убегает, делает – и убегает. В самом деле, не может же инженер наниматься на работу по пять раз в году? В наши советские годы таких называли «летунами». Но Ивар летуном не был: если верить биографам, на него был устойчивый и повышенный спрос работодателей. Скажем, в том же 1905 году Крёгер попеременно отработал в компаниях Fuller Construction, затем – в уже знакомой нам M.N.Pott & Co., и под занавес – в Consolidated Engineering and Construction Co, где в должности главного инженера приложил руку к строительству нью-йоркского стадиона Гумбольдта, небоскреба Метрополитэн Лайф Тауэр, отелей Плаза, Сент-Реджис и Карлтон.

В 1907 году Крёгер вспоминает, что у него есть родина, и возвращается в Швецию, но не с пустыми руками! Ивар привез домой революционный «метод Кана» – американскую технологию бетонного строительства. Этот метод Крёгер тут же опробовал на здании собственной компании – Kreuger & Toll, которую учредил накануне. Крёгер вспоминает и о другой своей родине, поэтому дочерние компании открываются в России и Финляндии (входившей тогда в состав Российской империи).

После этого в официальной биографии героя наступает пятилетний провал – судя по всему, никаких выдающихся путешествий и накопления знаний Ивар Крёгер в этот период не предпринимал. Хотя и богател, а также продвигался по лестнице успеха. В 1912 году компания Крегера вынырнула из забвения, став обладателем почетнейшего госзаказа на строительство здания стокгольмского горсовета и Олимпийского стадиона прямо накануне игр. Кстати, на этих играх Швеция завоевала медалей больше всех в Европе.

Проанализировав последующие события жизни Ивара Крегера, а также специфику строительных подрядов, полученных в 1912 году компанией Kreuger & Toll, рискну предположить, что упомянутый пятилетний провал был заполнен целенаправленной работой по окучиванию государственных структур: Ивар Крёгер постигал филигранное искусство работы с чиновником и бюрократом. Судя по результатам, экзамен был сдан на «отлично».

1913 год – переломный в жизни Крегера. Как сказано в официальной биографии: «После продолжительных раздумий он взялся за реконструкцию шведской спичечной промышленности». Сразу скажу – меня несколько смутили эти «продолжительные раздумья»: вроде у папы было два спичечных завода, так что дело знакомое, доходное. Хотя погодите! Может быть, как раз здесь и скрывается разгадка трагедии пубертатного периода, когда Ивара не пустили жениться: наверняка дела отца на спичечном поприще шли не самым лучшим образом, денег катастрофически не хватало, а должность русского консула по тем годам была не слишком хлебной. Тогда понятно, отчего Ивар сбежал в Америку при первой возможности, а сейчас – в 1913 году – изо всех сил упирался, не желая взваливать на плечи неподъемный спичечный груз!

Если читателю кажется, что спички – предмет, недостойный внимания, то он жестоко обманывается. Мало того что Швеция и сегодня продолжает оставаться мировым лидером по их производству, так еще и усилиями Ивара Крёгера эта отрасль стала приносить баснословную прибыль.

Шведские спички славились испокон веков, особенно каминные. Их популярность поражала воображение: недаром уже в XVIII веке их использовали даже в качестве меры длины. Самый легендарный пример – апокрифическое поминание шести шведских спичек как эквивалента величины мужского достоинства русского царя Петра Алексеевича.

Помимо шведов, изготовлением спичек баловались и другие народы, но только шведам удалось совершить прорыв в середине XIX века, что создало предпосылку для всемирной монополии. В 1844 году профессор химии Густав Эрик Паш изобрел «безопасную спичку». Дело в том, что до того все спички загорались, как только ими чиркали обо что попало. А это, как вы понимаете, чревато. Кроме того, в качестве горючего материала использовался ядовитый желтый фосфор, что тоже не особенно способствовало росту спичечной популярности. Густав Эрик Паш для начала заменил желтый фосфор на безопасный красный. А затем соскоблил его со спичечных головок и перенес на боковую грань коробка. На саму же спичку стали наносить слабо воспламеняющийся материал, единственное назначение которого – создавать достаточное трение и поддерживать стабильное горение. Так на свет появились спички, отдаленно знакомые нам всем с детства в советском исполнении. Правда, в отличие от первосортного шведского оригинала наши отечественные спички на роль «безопасных» тянут с трудом: если очень постараться, их все же можно запалить, чиркая не по коробку, а по стеклу, например.

Чудо-спички стали производить в Стокгольме, но очень скоро производство свернули из-за чрезвычайной дороговизны красного фосфора. И тут в дело вмешался еще один шведский гений – Йохан Эдвард Лундстрём, который внес ряд тайных запатентованных изменений в химический состав горючего материала и принялся монопольно производить новые спички – безопасные и дешевые. В 1855 году спички Лундстрёма были удостоены медали на Всемирной выставке в Париже.

Бешеному успеху спичкам Лундстрёма способствовал не только мировой патент на химическую формулу, но и очень своевременно подоспевший запрет на изготовление фосфорных спичек из-за их вреда для здоровья. Ну и, конечно, его величество капиталистическая автоматизация труда: станки Лагерманса вывели спичечное производство на промышленные масштабы.

В конце XIX века спичечный бизнес превратился в шведское общенациональное помешательство, эдакий эквивалент американского Клондайка. В одном только 1876 году стартовало 38 заводов по производству спичек, а в общей сложности коптил далеко не бескрайнее шведское небо 121 завод. Однако конкуренция сделала свое черное дело, и к началу XX века почти все либо разорились, либо слились в большие концерны.

Как бы то ни было, но решение заняться спичками предопределило мировую известность Ивара Крёгера: и сегодня у большей части непосвященных обывателей его имя ассоциируется со «Спичечным Королем». И лишь где-то на заднем плане маячит репутация величайшего авантюриста века, виновного в крахе нью-йоркской Фондовой биржи.

Наверное, в спичках и в самом деле было что-то магическое, потому как Ивар Крёгер не только ушел в них с головой, но и откровенно впал в манию величия. Крёгер задался целью – ни больше ни меньше – создать мировую монополию спичечного производства, в которой он станет единственным поставщиком.

Сказано – сделано: Крёгер принялся скупать подряд маленькие спичечные заводики по всему миру. Скупать и тут же их ликвидировать. А вы что думали? Ведь это проверенный и самый действенный способ добиться монополии.

Ликвидируя спичечные заводы на местах по градам и весям планеты, Ивар Крёгер использовал полный арсенал знаний, накопленных в годы «бюрократической учебы»: в дело шли взятки чиновникам, запугивание некрышеванных предпринимателей, натравливание судебных исполнителей и бесчисленных органов государственного контроля, выдавливание и выживание независимых предпринимателей из бизнеса.

Однако бриллиантом в короне империи великого шведского деятеля стала массированная программа займов, которые головная компания Kreuger & Toll предоставляла национальным государствам! Тем самым Ивар Крёгер стал достойным продолжателям благородного дела семейства Ротшильдов, разработавших стратегию широкомасштабного подкупа государственных структур на самом высоком уровне – на уровне правительств. В период с 1925 по 1930 год Ивар Крёгер выдал кредитов на 387 миллионов долларов, что в эквиваленте 1998 года соответствует 35 миллиардам! Читатели, интересующиеся подробностями и точными суммами, найдут их во врезке.