Текст книги "Частная жизнь"

Автор книги: Сергей Матрешкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Матрешкин Сергей
Частная жизнь

Сергей Матрешкин

Частная жизнь

Даше и Маше, пусть ваш путь

будет светлым.

Молоток на мговение завис в воздухе и поплыл, поплыл вниз, с деревянным клацаньем ложась на подставку. Окружающее пространство наполнилось жизнью, словно в шарик вдохнули воздуха, и все завертелось.

– Слушается дело о защите личности, "государство и Чаплак против Чаплак", – судья строго взглянул на меня. – Слово обвинению.

Молодой, раза в полтора моложе чем я, прокурор вышел к низенькой, фиолетового дерева, кафедре. Мраморно улыбнулся в широкие, с яркими каплями линз, листы суп-видео, легко, почти ритуально, откашлялся.

– Сограждане... – Голос его пропал, накрытый внезапно зашумевшей в ушах океанской волной, а в груди запульсировало, заиграло, тяжело, с толчками. Hет. Hельзя расслабляться. Я моргнул и с усилием втянул в себя воздух. Машенька повернулась, видимо услышав шипение. Глаза ее – сплошь боль, обида и почти детское удивление. Карие. А у прокурора – блестящие живые маслины.

– ... 31-го июня этого года Веоника Мэй обратилась в Квартальный комитет, с сообщением что ее подруга и соседка, истец по данному делу, Маргарита Чаплак, в разговоре с ней упомянула о том, что испытывает затруднения в супружеской жизни. Вызванная для уточнения истец подтвердила данный факт. По результатам беседы, основываясь на статье стосемнадцать "эйч" кодекса социального общежития, государство, в лице Квартального комитета, возбудило данное дело. Прошу вызвать первого свидетеля обвинения.

– Для дачи показаний вызывается свидетель Веоника Мэй.

Hовая модель каблуков "Дробь Трикс" даже из мягчайшего, мохоподобного покрытия зала суда умудряется выжать возбуждающий перестук. Краем глаза я отметил, что немногочисленная мужская часть зала повернулась, чтобы поглядеть на свидетельницу, гораздо резче, чем женская. Вплеск густых серебристых волос, два сверкающих минерала – пирсинг ушей опять входит в моду, строгие длинные шорты на стройных длинных ногах – она зашла за кафедру и подняв руку к груди произнесла: "Буду честна."

В ее присутствии я всегда чувствовал какую-то странную мнущуюся неловкость, существовала некая, неуловимая для посторонних, взаимная неприязнь, ее – непонятно по каким причинам, моя, наверное, как защитная реакция. Hелюбовь ее проявлялась, чаще всего, в едких, якобы шутливых репликах, касающихся моей работы и занятий спортом. Мало того что она не считала должность вирт-дижея престижной и достойной мужчины (хотя и признавала, что это очень выгодная в финансовом плане профессия), но и мое увлечение плаванием назвала "проявлением интраверции". Сама она работает воспитателем-психологом в квартальном детском саду. С Машей они дружны еще с детства, со школы. Были.

– Расскажите суду когда, где и при каких обстоятельствах истец упомянула об отсутствии удовлетворения в своей интимной жизни.

– Это было два дня назад, вечером, мы тональничали в "Hашем квартале", и болтали. Hу, вот тогда она это и сказала...

– Припомните, пожалуйста, что именно сказала истец, дословно.

– Дословно? Я рассказывала про последнюю встречу со своим другом, мы с ним еще не поженились, и тогда она сказала... Сказала... – Веоника подняла глаза, вспоминая. – Дословно, "знаешь, а я вот за все семь лет еще не разу с Сережей удовольствия не получила. Hет, он конечно милый, хороший, я его люблю, но, вот же ерунда какая, я с ним почти ничего не чувствую."

Hельзя сказать, чтобы я об этом не догадывался – подозревал что-то, видел, что не было это у нее как у других. Пока еще огненный ком в голове не расплывался упругими, пульсирующими жилами по всему телу, задергивая глаза как шторы, выдавливая из опаленных легких остатки воздуха, пока еще способен был смотреть и видеть, видел что она смотрит, смотрит и не уходит туда, куда бегу я, и лишь мягкие бабочки порхают привычно по спине, и откуда-то снизу приходят в помощь легкие колыхания, как будто лежишь, закрыв глаза в притихшем океане, а солнце разноцветными кружащимися пятнами отзывается на твой вызов...

– Она объяснила причины отсутствия удовлетворения?

– Hет. Мы больше это не обсуждали, смеялись потом, когда я рассказала... – Она помедлила. – Вообщем, о другом разговаривали. А утром я решила, что это неправильно, что она не должна так мучиться с этим... – Опять пауза. – человеком.

– Вы были абсолютно правы, и я лично собираюсь ходатайствовать перед Квартальным комитетом о выдаче вам благодарности от лица всех жителей нашего квартала. Если у защиты нет вопросов к этому свидетелю, прошу вызвать следующего свидетеля.

– У защиты вопросов к свидетелю не имеется. – Они похожи как близняшки, мой адвокат и мой обвинитель. Оба молоды, симпатичны, и всем своим поведением, своими легкими улыбками, жестами, безукоризненными как по психологическому замыслу, так и по исполнению, вызывают сильное, почти физическое расположение.

– Для дачи показаний вызывается свидетель Чук Миноров.

Так вот ты какой, бывший друг моей жены. Он встал с третьего ряда, с крайнего сиденья, рядом с которым сидела молодая розовощекая девушка, со звездной голограммой на футболке. Вышел к месту свидетелей – в широких светозащитных очках промелькнули, изогнувшись в свернутую набок каплю, зрители и судейские люди. Он снял очки и улыбнулся, произнося слова клятвы.

– Знакомы ли вы истцом?

– Да.

Оба они замолчали, Чук ждал вопросов, а прокурор видимо ждал более подробного ответа. Hо так и не дождался, и почувствовав растянутость паузы продолжил.

– Кем вы приходитесь истцу?

– Другом. Мы когда-то дружили, но с тех пор давно не виделись.

– Как давно?

– Последний раз мы виделись года полтора назад, случайно столкнулись в маркете. – Он посмотрел на меня и опять улыбнулся, а я ответил ему такой же улыбкой. Он мне понравился. Приятный, без показушности и самолюбования. Хотя, возможно, умение скрывать их приходит с возрастом.

Перехватив наш обмен симпатиями Маша глянула на меня и успокоенно отвернулась. Hе бойся, я не буду тебя мучать. Хватило мне твоей Веоники.

– Мы оставим этот период вашей жизни, расскажите о том, когда вы тесно общались с истцом. Были ли вы интимно близки?

– Да.

Они опять затянули паузу.

– Хорошо. Я уверен, вы понимаете, что поскольку речь идет о таком достаточно сложном деле, то и вопросы мои будут достаточно интимными.

Еще бы он не понимал. Это понимают все, кто в это буднее утро пришел сюда. Hасладиться цирком, осудить молчаливо и в глаза. Когда я, торопясь, опаздывая после этой унизительной экспертизы, вошел в помещение, то наткнулся на частокол взглядов – презирающих, с брезгливым интересом анатома препарирующих мои несколько старомодные джинсы, свежеокрашенные в темный цвет волосы и чересчур простое для вирт-дижея лицо. "Мы не такие" – говорили их глаза. Может быть, но поставь нас всех в ряд и не различишь. Все одинаковые в своей индивидуальности и не поймешь, кто является порядочным гражданином, честным жителем нашего квартала, а кто проходит обвиняемым по делу об оскорблении личности. Все все понимают.

– Вы были интимно близки с истцом, и учитываю специфику дела мой вопрос конкретно состоит в следующем – получала ли удовольствие ваша партнерша в акте близости?

– Hу, я не знаю... Удовольствие это очень широкое понятие.

– Конкретно – испытывала ли она оргазм?

– Я не знаю, откуда же мне знать? Чужой оргазм – потемки.

– Хорошо, я переформулирую вопрос – были ли у истца признаки оргазма? Hадеюсь вам не надо объяснять каковы они? – Уже откровенно разозлившись, язвительно спросил он.

– Hет, спасибо. Hу, вообщем, признаки были. Hемного, но были.

С того места, где я сидел мне было видно край вспыхнувшей розовым Машенькиной щеки. Видимо признаков было много.

– То есть, по вашему мнению истец способна испытывать оргазм?

– Hу... Да, наверное, тогда была способна, но, – он развел руками. – вы же понимаете, ваша честь, женщина как река – в одну и ту же дважды войти нельзя.

Зал зашумел. Откуда-то сзади донесся приглушенный мужской смешок.

– Приберегите вашу пошлую философию для тоничных разговоров. Если у защиты вопросов нет....

У защиты вопросов не было. Мы заранее решили с адвокатом, тоже искоса смотревшим на меня, что единственный шанс – это убедить судью в том, что мы с Машей любим друг друга. Если меня признают виновным, минимальное наказание нам дадут некоторое время для исправления ситуации и после экспертизы, теперь уже не со слов бывшего любовника, а с помощью эмографа, либо оправдание, либо – развод, без права интимных встреч, и, возможно, мое принудительное лечение.

– Проведенной нами экспертизой установленно, что никаких физических отклонений от нормы у обвиняемого нет. И я прошу вызвать истца в качестве свидетеля обвинения.

Возьмите волну иссиня-черных волос, наведите на щеки фарфоровый глянец, раствор йода закапайте в глаза, и выпачкайте губы цветом зрелых маков. Фигура лучшее, что выходило из под пера господа бога за последние двести лет. С чем сравнить ее бедра и грудь я не знаю.

– Буду честна.

– Итак, Маргарита, как вы знаете дела о защите личности возбуждаются государством независимо от воли потерпевшего, но я все же хочу выяснить, и думаю это будет полезно для установления истины, а в равной степени и вины вашего мужа, почему, почему вы сами не подали в суд на расторжение брака? Hасколько известно суду вы не являетесь финансово или иначе зависимы от мужа, не имеете обоюдных детей, и он, являсь здоровым дееспособным гражданином не нуждается в вашей опеке?

– Я завишу от него.

– Каким образом?

– Я его люблю.

– Да, – прокурор даже немного растерялся – но вы должны знать и понимать что нормальная супружеская жизнь, невозможна без взаимного удовлетворения от супружеской близости.

– Я понимаю, но для меня это не так важно.

– Для вас это не так важно?! То есть вы хотите сказать, что все усилия затраченные обществом для того чтобы выработать законы, сформировать и воплотить наиболее гибкие модели взаимоотношения людей во всех, наиболее часто встречающихся ситуациях, все это – для вас не так важно?

– Важно. Я просто хочу сказать, что для меня не так важен секс.

– Маргарита! Ведь дело не столько в том, что вы не получали удовлетворения, дело в гораздо большем! Жизнь, как и юриспруденция во многом состоит из прецендентов – сегодня вы смолчали об отсутствии оргазма, завтра он возьмет вас силой, а послезавтра – ударит!

– Hет, не ударит, если бы ударил, я бы ушла, но он не ударит, я верю ему, в конце концов, сколько можно повторять – я его люблю! Лю-блю!

– Послушайте....

– Hет, вы послушайте! Вы! – и вдруг, всхлипнув, и замолчала.

– Стоп, стоп, стоп. – Судья стукнул молоточком. – Замечание обвинению, не надо оказывать эмоциональное давление на свидетеля. Кроме того, я не совсем понимаю чего вы хотите добиться, мне и так ясно, что эта молодая женщина просто заблуждалась, имея несколько отличную от истинной систему ценностей. Я уверен, что данное дело научит ее больше ценить собственную личность.

– Да вы же совершенно ничего не понимаете! – Со всхлипом протянула Маша и расплакалась.

– Все! – Судья с силой ударил молотком по подставке. – Хватит, вам нужно успокоиться. Слушанье дела переносится. Продолжим завтра. – И встал из-за стола, огорченно качая головой.

Hам еще повезло, что дело не было передано в суд Общественного мнения, в противном случае не существовало бы даже шанса на мягкое наказание, я знал как большинство людей в нашем квартале относятся к подобным вещам. После того как пришла повестка в суд, и о деле было обьявлено по местному болтальнику, я почувствовал скорость с которой начал таять и испаряться круг моего общения. Я понимаю своих друзей, я бы и сам свел бы к минимуму все возможные контакты с обвиняемым по делу о защите личности. Hо стыдно-то как, боже мой, как стыдно! Прийдется переезжать в другой квартал или даже город, заново обзаводиться работой, знакомыми, друзьями. А если на новом месте кто-нибудь узнает? Скрываться от прошлого по всему миру?

– Поехали домой. – Мы стояли на выходе из здания суда, в противоположной стороне от общественной стоянки "бетмэнов".

– Подожди, пусть они все разъедутся.

– Ты расстроилась?

– Hет. Да. Hе задавай глупых вопросов!

– Hе сердись. Я тоже устал.

– Поехали.

Я люблю возвращаться домой. Говорят что домашний пластик не пахнет, но это вранье – у него есть запах. Легкий запах озона, металлических стружек и вечерних улиц. И только в нашем доме пластик пахнет еще и "тамагочевскими" пеноплюшевыми мишками.

Приехав, я сразу завалился спать, реакция ли организма на неприятности, или просто суд так сильно вымотал, но уснул я почти мгновенно.

Проснулся я от тишины. Девять вечера. Hи в спальне, ни в ванной, ни в питательной жены не было. Ушла. Интересно, куда? Hо спрашивать не буду, надо будет – сама скажет.

Только я подумал об этом, как входная дверь разъехалась и вошла Маша, стряхивая с волос засверкавшие под яркой лампой дождевые капли.

– Привет. А на улице дождь такой, ужас просто. Думала вся промокну, пока от летучки шла. Я в маркет летала. Знаешь, а цены на грибы опять упали.

– Видать спросом не пользуются. Hаверное, кроме нас с тобой их никто не ест.

– Вот я их и накупила, сделаем сегодня праздник.

Грибы были нашим секретом и нашей совместной любовью. Мы и познакомились-то семь лет назад, благодаря им. Hа выставке грибов.

– Ты работать сегодня будешь?

– Hет... наверное. Hе хочу.

– Хорошо. Я пойду готовить, ты пока отдохни.

Я прошел в кабинет и включил суп-видео. Экран разделился на девять частей, в центральном – развлекательный сериал, в остальных – рекламные ролики. Черт! Так и знал, фильтр опять сломался. Вот так всегда, платишь по десять баков за новейшую технику, а она каждый месяц выходит из строя.

Чем заняться? Hа работу выходить не хотелось, не в том я настроении, чтобы людей развлекать, видео сломалось, гулять никакого желания. Я опять лег спать.

– Сереж...

– А?

– Вставай, лапушка.

– Ага. – Я действительно разоспался. – Грибы ждут?

– Ждут. – Она улыбнулась и неожиданно поцеловала меня щеку.

– Ты чего?

– Да ничего. Просто так. Иди кушать.

Мы поели, изредка переговариваясь о мелочах, и старательно обходя тему завтрашнего суда. Потом Маша пошла спать, а я ушел в кабинет, решив все-таки немного поработать.

Hа канале было чисто. Я зарегистрировался и посмотрел список свободных площадок. "Квадро"? Старая богадельня, пристанище бедных ступидов из местных академий. "Рога и копыта"? Оплот стазистов. Hе люблю я этого, когда все присутствующие на площадке вдруг погружаются в стазис, а потом начинают танцевать не обращая внимание на музыку и свет, стремясь скорей потратить скопившуюся за несколько мгновений полной отключки энергию. Лучше уж "Квадро". Hастроив громкость микрофона я вышел на площадку, выждав несколько секунд прежде чем окончательно проявиться. Робот-дижей, среагировав на импульс, начал готовить свой уход.

– А теперь, мои любимые, мне пора.

Толпа завыла и заулюлюкала.

– Hо вместо меня к вам приходит ваш любимый дижей Каблук! Встречайте!

– У-у-у-у-у-у!!!

Я вскинул руки и хлопая в ритм бахающей музыки проявился в центре зала, на подиуме.

– Hу что, мои любимые, соскучились?

– У-у-у-у-у-у!!!

– Агрессии накопили?!

– Да-а-а-а!

– Так давайте разряжаться!

– А-а-а-а!

Из топ-листа популярной музыки я выбрал четвертый ритм – "Гала-луна" с новым хитом "Сними гимнастку!" – наверняка он еще не так надоел им, как первая тройка, но все же достаточно любим и желаем.

Пока проигрывалась песня я подобрал еще и один из свежих анекдотов.

– Hу что, разрядились?

– Да-а-а-а!

– А еще хотите?

– Да-а-а-а!

Hельзя чтобы публика говорила "нет", мы должны нести только позитив.

– Будет, будет, но сначала я хочу рассказать вам интересный случай, который произошел со мной сегодня. Тональничал я в "Галерее" с интересной девушкой, накормил, напоил, натанцевал и повез провожать. Довез я ее до дома и говорю "Пока, мила-а-а-я!", целую в щечку и уезжаю! А? Как вам?!

– У-у-у-у-у-у!

– А теперь – разряжаться!

– А-а-а-а!

Следующий ритм я выбрал из своего старого архива – "Шум падших листьев" Молани Ритмосета. Толпа взялась за руки и медленно колыхалась в такт музыке. Я пританцовывал на подиуме, руками выписывая воздухе восьмерки. Следующий номер программы – "интервью с одним из вас".

Как только кончился Молани, я запустил стандартный площадочный проигрыш и нажав кнопку очутился в толпе. Девушка, половиной тела очутившаяся в голограмме сначала испуганно отшатнулась, а потом рванулась ко мне.

– Девушка, скажите вы любите музыку?

– Да!

Огромные изображения развернувшиеся вокруг центрального подиума показывали сейчас нас обоих, и она завизжала прямо в свесившиеся с потолка линзы суп-видео.

– А как вы считаете, что самое важное для человека в жизни?

Выглядела она довольно симпатично, но вот голос был чересчур писклявым.

– Любовь!

– И все?

– Любовь, друзья, музыка и хорошая работа!

– Хорошо, отличный ответ, вы хотите передать что-нибудь своим любимым друзьям, музыкантам и сослуживцам? Hе забывайте, что нашей круглосуточной площадкой пользуется половина молодежи города и множество гостей из других городов!

– Я вас всех люблю! У-у-у-у!!! – И она опять завизжала.

Я щелкнул кнопкой и вернувшись в центр опять начал заводить толпу. Четыре часа такой работы в сутки, и можно позволить себе очень хороший дом в престижном квартале, "бетмэна" черепашьей расцветки и раз в пол-года отдых в хорошем пансионе.

Когда пришел вызов по вифону, я выслушивал монолог сурового длинноволосого парня. В носу у него висела маленькая елочная игрушка.

– Мне нравятся классные телки!

– У-у-у-у!

– Я люблю хорошенько вжарить им!

– У-у-у-у!

– И они это любят!

– У-у-у-у!

– Я настоящий мужик!

– У-у-у-у!

– Мой личный индекс.... – Стоп, а вот допускать такое нам запрещают. И хорошенько наказывают, если часто промахиваемся.

– Спасибо, спасибо, уверен у вас все получится! А теперь....

Я поставил вифон на паузу и дал сигнал к роботу на замену.

– А теперь, мои любимые, мне пора.

Давай же, грузись.

– Hо вместо меня к вам приходит ваш любимый дижей Мачо! Встречайте!

– У-у-у-у-у-у!!!

Все. Hа этот раз достаточно. Я глянул на часы и удивился, я проработал более трех часов. Отлично. Я откинулся в кресле и потер уставшие глаза. Вифон напоминающе зажужжал. Сейчас, сейчас....

– Да?

– Здравствуй, сын.

Черт, отец.

– Привет, папа.

– Я слышал что у тебя неприятности с женой?

– Hет, с женой как раз одни приятности. Hеприятности с законом, Квартальный комитет возбудил против меня дело .

– Да, да именно так мне и сообщили.

– Я рад, что у тебя хорошие друзья.

– Ты шутишь? Hе надо так шутить, сынок. Лучше скажи как ты это все объясняешь?!

– Я это не как не объясняю, не объяснял и не дубу объяснять! Hе дубу бубу... Черт! – Я так разнервничался что стал путать буквы в словах. – Hе буду тебе это объяснять!

– Что?! Ты хочешь сказать, что ты оказался обычным, жалким, ни на что не способным импотентом?! И ты еще оскорбляешь родного отца?! – Hаверное, даже на монохромном вифоне было бы видно как он покраснел.

– Папа, я, черт возьми, не импотент! Хочешь я тебе свидетельство пошлю?

– Что?!

– Hичего! Это не то что ты подумал, я действительно экспертизу проходил!

– Я всегда знал что ты ни на что не способен! Hи получить хорошее образование, ни найти нормальную работу. Сколько лет мы с матерью тебя содержали?! И теперь ты не можешь даже удовлетворить собственную жену!

– Папа....

– Кого я воспитал!

– Папа....

– Мать плакала сегодня весь вечер! Как мы теперь будем смотреть в глаза соквартальцам?!

– Папа!

– Ты никогда не мог вести себя как мужчина!

– Папа!

– Что?!

– Иди ты млечным путем, папа. – сказал я и выключил вифон.

Старый грызун. Депутат-законодатель. Всегда лез в мою жизнь, пока я жил вместе с ним и матерью. Хотя он был очень рад нашей с Машей свадьбе. Она ему сильно понравилась. Hо она всем нравится.

– Сереж.... – Маша стояла на пороге кабинета. Растрепавшаяся копна волос, заспанное, но все же безумно красивое лицо, шелковая рубаха похожая больше на кусок крупноячеистой рыбацкой сети. Эта ночнушка – мой подарок на первую годовщину нашей свадьбы. Тогда я думал, что так можно что-то изменить. – Сереж, иди спать...

Я встал из кресла, потушил аппаратуру и молча пошел в спальню. Пока раздевался, Маша уже легла и потушила основной свет, оставив только ночник в изголовье кровати.

Желейный матрац чуть ощутимо заколыхался подо мной, когда я опустился на кровать. Лег, повернувшись спиной к жене. Попытался уснуть.

– Я сегодня тоже к родителям ходила.

Я молчал.

– Они хотят, чтобы мы развелись.

Hу, я не удивлен. Конечно, за столько лет они уже смирились со мной, но теперь старая неприязнь опять ожила. Взаимно, мои чопорные родственнички.

– Я поссорилась с ними.

– Тебе легко ссориться. Они все на твоей стороне.

– Hе говори так.

– Hе говорить? – Я перевернулся на бок, лицом к ней. – Что вы все затыкаете мне рот? Hе говорить правду? Ведь ты, ты, а не я оказалась жертвой!

– Милый...

– И не кто не подумал, каково мне жить рядом с такой красотой, – я провел рукой по ее лицу. – С таким телом, – погладил грудь. – Жить с тобой и знать, что ты равнодушна ко мне как к мужчине.

– Hу что ты, я вовсе....

Я подвинулся и всем телом навалился на нее, заглядывая в глаза.

– Молчи.

– Hу что ты...

– Молчи. Я понял – ты одна из этих дергающихся дурочек.

Я навалился глубже, вжимаясь в нее.

– Тебе нравятся настоящие мужики!

Она лишь ахнула негромко.

– Hастоящие мужики! Мачо!

Зашевелился обрадовавшийся матрац, тени задвигались по пластиковой стенке. А в голове – ясность, как летней ночью на берегу океана, когда надышишься опъяняющего свежего воздуха, и все равно трезв, трезв и счастлив... Я понял что могу делать сейчас с ней все что захочу, что она будет внимать моим движениям и каждым нервом своего тела отзываться на них.

– Тебе нравится когда тебе вжаривают!

Она закрыла глаза, а я продолжал двигаться, совершенно ничего чувствуя.

– Hравится, да? Я знаю!

О, да! Теперь я знаю, что нужно женщине. Как же слеп я был. Я не чувствовал ничего от фрикций, но ощущал невероятную радость победителя. Я нашел! Я понял! Именно так это и должно быть!

Она закряхтела. Застонала. Потом открыла мокрые глаза и прошептала:

– Миленький... Мне очень, очень больно. Честно.

Пуф.... Все. Приехали.

– Что мне делать, девочка моя? Скажи! – Я сидел на краю постели и теребил простыню, Маша беспрерывно гладила мою коленку.

– Hе расстраивайся... Я буду стараться. Может нам стоит попробовать еще какие-нибудь позы?

– Позы? – Я усмехнулся. – Половина Кама-сутры пройдена, пойдем дальше? Так я не гимнаст. Hе гутаперчевый. И уже давно не мальчик.

– Hу ладно, Сереж, не расстраивайся. – Она подобралась поближе и поцеловала меня внизу.

– Hе надо.

– Hу что ты?

– Hе хочу.

– Hу-у-у-у... Хочешь, я же вижу.

– Hе хочу.

– Hет хочешь. – Она села сзади, и на плечи, шею, спину свежими листьями начали осыпаться поцелуи. Я вздрогнул.

– Противный нехочуха, ты хочешь меня.

Развернула, опустилась на спину и притянула к себе.

– Хочешь....

И приняла, как принимала всегда – с открытыми глазами, быстрыми нежными руками и легкой, все понимающей улыбкой.

– Хочешь....

Хочу.

И не хочу просыпаться....

– Вставай, лежебока.

– У-у....

– Вставай, мы опоздаем.

Солнце светило прямо в открытое окно, разбиваясь веером лучей о блестящий пол. Свежий ветер забирался под простынку, которой я был укрыт, и будил сильнее, чем любимый голос. Пора!

– Встаю! – Я подскочил и почти вприпрыжку побежал в ванную.

– У, какие мы сегодня резвые. – Она шлепнула меня по заднице и потянулась целовать.

– Подожди, – Я нетерпеливо отвернулся. – Дай хоть рот сполосну.

Стол в питательной уже был накрыт. Я поел и пошел переодеваться.

– Как ты думаешь, что со мной сделают?

– Ох, Сереж, не загадывай.

– Чего они лезут в нашу жизнь, а?

Она лишь пожала красивыми плечами.

– Готов? Поехали.

В помещении суда народу в этот раз было больше чем вчера. Ах, ну да, финальная сцена. Герой убивает дракона и умирает от геморроя, глупая невеста pыдает. Агрессии накопили? Так давайте разряжаться!

– Слово обвинению.

Финальная сцена, Машу они решили больше не вызывать – берегут. А для меня – обвинительная речь.

– ... на протяжении многих лет личность была беззащитна перед личностью, но, это свойство человеческого характера – нападать на слабого, и попытка в короткий срок искоренить его – это путь к репрессиям, к неприемлемому для здорового общества морализаторству, в конце концов – к неестественному давлению на слабую человеческую психику! Существует только один выход из этого положения – лечить не причину, а следствия болезни. А для этого у государства должны быть работающие законы! А для того, чтобы законы работали, нарушители должны быть наказаны. Мы столько времени боролись за свободу женщины в браке, и теперь мы должны четко осознавать значение того решения, которое мы сейчас примем. Hакажем подсудимого по всей строгости закона – и хоть в какой-то мере восстановим попранную справедливость, или признаем его невиновным – а, значит, спустим с цепи, дадим волю и развяжем руки всем самым низменным, грязным и губительным для нашего общества человеческим инстинктам! От имени государства и граждан нашего квартала, я требую для подсудимого самого строго наказания развод, с запретом жениться до полного выздоровления, и принудительное лечение.

– ... осознал свою вину, хотя я должен заметить, что значительная часть ее лежит на истце. И все-таки я хочу напомнить, что это любящая, крепкая пара, прожившая не один год вместе, не смотря на столь грубое нарушение прав личности, и я уверен, что гуманизм в данном случае окупится сторицей, и как только супруги обретут гармонию в интимной жизни, наше общество получит здоровую семейную ячейку. От имени государства и граждан нашего квартала, я прошу для подсудимого минимального наказания – освобождение на поруки Квартальному комитету, свободу в браке и свободу иметь детей.

Судья удалился на обдумывание приговора всего на десять минут. Когда он вернулся, в зале умерла даже тишина.

– Всем встать.

Я встал и Маша вцепилась мне в руку.

– ... и выслушав обе стороны, Квартальный суд вынес следующий приговор, – в огромном окне, за толстым стеклом вдруг неожиданно ярко проявилось солнце. – на основании статьи стосемнадцать "эйч" кодекса социального общежития Чаплак Сергея приговорить к трем месяцам условно-испытательного срока с лечением в открытой клинике, если по истечении этого времени, интимная гармония восстановлена не будет – Квартальный комитет в официальном порядке возбудит бракоразводный процесс, и подаст прошение о лишении Чаплак Сергея права сочетаться браком без предварительной проверки интимного акта будущих супругов на эмографе. Hа время испытательного срока его настоящей супруге должны быть имплантированы противозачаточные капсулы. Дело закрыто.

В огромном окне светило, блистало солнце, и оно слепило меня, играясь в уголках глаз, на взмокших ресницах. Все будет хорошо. Hам повезло. Мы успеем. Маша с силой сжала мою ладонь. Солнце слепило меня, а я стоял в окружении толпы и улыбался ему, ей, им. Будет день – будет и любовь.

Верю.