Текст книги "Requiem"

Автор книги: Сергей Маковский

 
Когда прикроют ватной шапкой
простор окрестный облака,
и в нерешительности зыбкой
предзимняя тоска,
 
 
и вкруг лесные дали серы
и, как седые пустыри,
посохлые жнивья без меры,
куда ни посмотри.
 
 
Тогда – что грай вороний, зовы
времен, отшедших навсегда:
и все напомнит сердцу снова —
года, года, года…
 

 
На землю сумрак зимний,
что день, угрюмей сходит,
и в стынущей природе —
дух темнее, дымней.
 
 
Уводят к далям тайным
древесные завесы.
Вкруг частоколы леса
– кладбищем бескрайним…
 

О. Ш.

 
Дорассветный лес туманно-темен,
еле мреет очерк тополей
и над ними – купол так огромен,
так прозрачно-нем и все светлей.
 
 
Звезд уж нет на этом раннем своде,
волны листьев сумрачно-тихи…
Междуцарствие в лесной природе!
Ни заря, ни ночь. И где-то – петухи.
 
 
Смутно все. Лишь облачка над садом
заалела чуть волнистая кайма…
И не знаешь, рада иль не рада
солнцу утренняя полутьма.
 
 
Снились небу в ночь такие дали,
тайна звездная таких чудес,
о которых люди не гадали,
о которой помнит только лес.
 
 
И душа – пусть на-свету незряча,
трудному служенью отдана, —
в этой полутьме поет и плачет,
словно помнит что-то и она.
 

 
Отчего, когда природа,
от земли до небосвода,
мне таинственно близка
и, как обещанье рая,
мир земной благословляя,
к небу тянется рука,
 
 
Отчего – что это значит? —
сердце не поет, а плачет,
и о чем его печаль?
Отчего, землей любуясь,
этой боли повинуюсь? —
Отчего мне землю жаль?
 
 
Отчего? И нет ответа.
Только знаю, рана эта
призрачная – глубока…
Красоте земной созвучна,
с красотою неотлучна —
безответная тоска.
 

Монфор-Ламори, 1960 г.

РАЗДУМЬЯ

Памяти М.А. Форштетера

 
Проходит все почти бесследно,
все может человек стерпеть, —
смотря в глаза Горгоны бледной
он может и не умереть.
 
 
Но есть одно… Над гробом друга
нельзя на небо не восстать.
От жалости, любви, испуга —
нельзя, нельзя смириться… Знать,
 
 
что землю вовсе он покинул,
что дух единственный его
куда-то канул, скрылся, сгинул…
Был человек – и ничего!
 
 
Уснул и больше не проснется,
загробной взятый тишиной —
на боль живых не отзовется
и не поделится со мной
своею болью… Боже мой!
 

1959 г.

 
Увидеть, осязать нельзя,
нельзя услышать слухом, —
уводит тайная стезя
в мир, озаренный духом.
 
 
И свет не свет, и тьма не тьма,
земля, но неземная.
Небес голубизна – нема
и говорит о рае.
 
 
От светоносной немоты,
от нерожденных звуков
пьянея, сердце с высоты
внимает песне духов.
 

 
Нет! Этого не может быть,
его очарованье не обманет, —
свет не погаснет, не порвется нить,
любить душа не перестанет.
 
 
О, нет! Когда бы сном моим
он только грезился, душе созвучным,
не предстоял бы чудом неземным
со мной навеки неразлучным.
 
 
Промчится жизнь, пройдут года,
Земное, временное скоротечно…
Но вечен дух, все живо навсегда
и каждое мгновенье вечно.
 

 
Не спрашивай у жизни много,
но бойся Божьего суда.
Жизнь – это узкая дорога
в непостижимое Туда.
 
 
О бывшем не тоскуй напрасно
и смертью вечность не зови.
Она с тобой, в тебе всевластно
нездешней правдою любви.
 
 
Любовь, к себе годами строже,
ты целью вышней назовешь.
Мир видимый, – прости мне, Боже!
он или призрак, или ложь?
 

 
Он был ли некогда, иль не был
и снится только – некий день,
навеки обручивший небу
мою заблудшуюся тень?
 
 
О, тишина лесной державы,
сквозишь ты вечностью земной
И вечность запредельной славы
приоткрываешь предо мной.
 
 
Словами я боюсь нарушить
с тобой нездешнее родство…
Все только бы молчать и слушать
глагол безмолвья твоего.
 

 
Мне кажется порой
мучительно – невольно,
что всей вселенной строй,
от выси неземной
до нашей тьмы юдольной,
лишь силы гнет безвольной,
ни мертвой, ни живой.
 
 
О, Жизнь, времен поток,
ты, вечности итог,
ты, вихрь слепорожденный,
в столетьях повторенный,
как заданный урок!
 
 
Но иногда… Взгляну
на небо, рощи, поле, —
в природе потону
и слышу тишину,
вверяясь вышней воле…
И мыслю: – не спеши
узнать о чем бормочут
ручьи и камыши,
и что в лесной глуши
безмолвие пророчит…
Молчи! Господь не хочет
всеведенья души.
 

 
О, Господи, смиренье дай
пред силою Твоей безмерной —
мне, предвосхитившему рай
тоской о красоте неверной.
 
 
О, Господи, смиренье дай
пред силами природы косной,
и да разверзнет двери в рай
бесстрашье воли богоносной.
 
 
О, Господи, смиренье дай
великое – душе печальной,
коль уготован ей не рай,
а бездна тьмы первоначальной.
 

Рамбуйе, 19 июля 1959 г.

 
Неисчерпаема отрада
твоей всесущей красоты.
Поверить чудесам не надо:
и без того чудесна ты.
 
 
И знаки огненных скрижалей,
глашатаи небесных сил,
ко мне, в меня – из вещих далей
лучи бесчисленных светил!
 

 
Уверенно: «Я знаю» – говорим,
как если б что-нибудь могли мы видеть!
Все – тайна. Тайну чуем, слышим, зрим,
в пучине огненной ее горим,
но не дано разумием земным
преодолеть ниспосланного бреда.
 
 
Ты – человек? Но духом кто ты? Кто?
Венец творенья или обреченный
на муку прах? И отстрадав – за что? —
Опять вернешься в черное Ничто,
как тень?
Иль может быть – совсем не то,
и в вечности ты бог светорожденный?
 
 
И знанье человеческое – ложь,
и ты, в свой час, преображенный Словом,
не гусеницей, ползая, уснешь, а…………..
 

БРЕДЕНЬ

 
Только выйдешь из деревни —
скит в бору: изба с избой,
да у врат, за городьбой,
под шатром колодец древний.
 
 
Над колодцем наклониться
страшно, люди говорят:
бесы душу замутят,
отуманит водяница.
 
 
Да – брехня! На глуби тесной
Ключевая спит вода,
незакатная звезда —
там, в дали ее небесной.
 
 
Так и люди. – Люди тоже,
что колодцы: грех ко дну,
 а заглянешь в глубину,
совесть там звездою Божьей.
 

 
Среди леса – затиненный пруд,
и к воде корневинами ивы…
А поля васильками цветут,
колосятся пшеничные нивы.
 
 
Над стоячей водой – полусон,
сырость, глушь, полутьма без просвета…
А над жнивом серебряный звон
всех кузнечиков Божьего лета.
 
 
Тинный пруд так же хмур и весной:
листья мертвые, ворохи прели…
А в дубках на опушке лесной
всю-то ночь соловьиные трели!
 

 
Бросил Федор бредень водам
повечернего затона,
за собой, на кляче, бродом
выволок на отмель Дона.
 
 
Да уж видно – незадача,
не подсек он впору бредня:
заартачилась ли кляча,
сам ли опоздал к обедне…
 
 
В бредне ракушки да тина,
ни одной рыбешки малой.
Рыболов ты, сиротина,
Федор, бродчик неудалый!
 

 
В новолунье, чуть смеркается,
ведьма в дебрь идет за травами,
за опоем, за отравами.
Не дорогой пробирается,
а тропинкой от обители,
чтобы люди не увидели.
 
 
Как прокралась из полесицы —
перед ведьмой лес нехоженный,
Перевалом загороженный
в серебристых мутях месяца.
Ходит-бродит наговорщица,
по оврагам шарит-морщится.
 
 
Ищет злая, многогрешная
змей-траву и ярь болотную
на заварку приворотную.
А кругом-то тьма кромешная,
оборотень – волк шатается,
филины перекликаются.
 

 
Сегодня – воскресение
в веселый месяц май.
Журчит листва весенняя:
– Живи, не унывай!
 
 
От утреннего холода
на сердце горячо, —
все так легко и молодо,
так девственно еще.
 
 
Еще и птичьи щебеты
звучат едва-едва…
Все тихо! Рай. А в небе-то
какая синева!
 

 
На острове неведомом, за тридевять морей,
Зимуют, внуки с дедами, дружины лебедей.
 
 
Да, видно, воды южные не любы лебедям:
проходят зимы вьюжные, весна – и по домам!
 
 
Зовут озера синие, камыш на берегу
и гнезда лебединые в нестаявшем снегу.
 
 
Обратно стаи просятся, к теплу родной тиши.
И лебеди уносятся на Север в камыши.
 

 
В зиму долгую забытый
спит над озером лесок,
в белые снега зарытый
притаился волчий лог.
 
 
Темно в нем – никто не встретит,
глухи заросли берез.
Только он тебя приветит,
царь полуночи – Мороз.
 
 
Приголубит, упокоит,
колыбельную споет.
Он глаза тебе закроет
и могилу заметет.
 

 
Заплутал охотник в лесу, чуженин,
обратно тропы не находит, по логам
дремучим да кочкам трясин
всю ночь, как проклятый, бродит.
 
 
И заря зажглась, посветлела земля,
а чаща лесная все глуше,
не запахло по-ветру дымом жилья,
не слышно дуды пастушьей.
 
 
Ну и дебрь! Куда ни своротишь, ежом
навстречь заерошатся елки.
Оплелись коряги сухим лишаем,
ни птах, ни цвета, ни пчелки.
 
 
Минул день, другая нахмурилась ночь,
за ними еще – дни и ночи…
И брести охотнику стало невмочь,
бессонные слепнут очи.
 
 
Вековечна глушь. По звериным тропам
идет он, шатаясь, куда-то,
потерял и счет опостылевшим дням,
оброс бородой косматой.
 
 
«Уж не бред ли черный – лесной мой удел?»
гадает он, встав спозаранку…
Вдруг он видит: лес вокруг поредел
и солнце греет полянку.
 
 
На полянке соломиной крытый сруб,
обсохлый кругом можжевельник,
У дверей дуплистый развесился дуб,
под дубом старчик-отшельник.
 
 
Серебрится луч на белесых вихрах,
обрамивших лысое темя.
В полинялой ряске да в лычных лаптях,
и древний-древний, как время.
 
 
«Пожалей – взмолился охотник, – скажи
как выбраться мне из чащобы?
До лесной далеко ли отселе межи?
Поспеть домой хорошо бы».
 
 
«И, далеко, родной, – прошамкал старик, —
то пращуры пращуров знали:
Много тысячей тысяч верст напрямик,
а если в обход – подале».
 
 
Невдомек охотнику: «Долго ж, отец,
плутаться пришлось досюда?»
«А и долго, долго… На то и Творец,
нет меры Божьему чуду».
 
 
Оробел охотник, но сердце крепит:
«Ну полно, укажь мне дорогу!
Попривык я к лесу-то. Бог пособит.
Авось дойду понемногу».
 
 
А старчик все строже: «Послушайся, брат,
Господней помогой не чванься.
Никакой и нету дороги назад…
Со мной умирать останься».
 

Библиография

Собрание стихов. Изд. «Содружества», 1905 г. СПБ.

Страницы художественной критики.

Книга первая. Изд. «Содружества», 1906 г.

Книга вторая. Изд. «Содружества», 1908 г.

Книга третья. Изд. «Аполлона», 1913 г.

В. А. Серов (Очерк). Изд. «Аполлона», 1915 г.

Силуэты русских художников. Изд. «Наша Речь». (Перев. на чешский яз. проф. Таборского). Прага, 1921 г.

Последние итоги живописи. «Русск. Унив. Изд-во», Берлин, 1922 г.

Народное искусство Подкарпатской Руси. Изд. «Пламя». (Перев. на чешский яз. проф. Таборского и на французский Дена Рош). Прага, 1925 г.

Сборник «Вечер». Стихи (на правах рукописи). Париж, 1940 г.

Somnium Breve. Стихи. Изд. La Presse Frangaise et Etrang6re. О. Zeluck. Paris, 1948.

Год в усадьбе. Стихи. Париж, 1949 г.

Круг и тень. Пятая книга стихов. Изд. «Рифма». Париж, 1951 г.

На пути земном. Шестая книга стихов. Изд. «Рифма». Париж, 1953 г.

Портреты современников (413 стр.). Изд. Имени Чехова. Нью-Йорк, 1955 г.

В лесу. Седьмая книга стихов. Мюнхен, 1956 г.

Еще страница. Восьмая книга стихов. Париж, 1959 г.

«На Парнасе Серебряного века» (с 32 иллюстрациями). Изд. ЦОПЭ, Мюнхен. 1962 г.

Requiem. Девятая книга стихов. Изд. «Рифма», Париж. 1963 г.

ЖЕНСКИЕ ПОРТРЕТЫ СОВРЕМЕННЫХ РУССКИХ ХУДОЖНИКОВ. 1910. СПБ. «Аполлон» № 7.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ИТОГИ. 1910. СПБ. «Аполлон» № 7 и 10. ПРОБЛЕМА ТЕЛА В ЖИВОПИСИ. 1910. СПБ. «Аполлон» № И. ХУДОЖНИК ТАРХОВ. 1910. СПБ. «Аполлон» № 12. ВЫСТАВКА НОВОГО ОБЩЕСТВА. 1911. СПБ. «Аполлон» № 1. ВЫСТАВКА «МИРА ИСКУССТВА». 1911. СПБ. «Аполлон» № 2. Н. К. ЧУРЛЯНИС. 1911. СПБ. «Аполлон» № 5.

С. Ю. СУДЕЙКИН. 1912. СПБ. «Аполлон» № 8.

ФРАНЦУЗСКИЕ ХУДОЖНИКИ ИЗ СОБРАНИЯ МОРОЗОВА. 1912. СПБ. «Аполлон» № 3.

МАСТЕРСТВО СЕРОВА. 1912. СПБ. «Аполлон» № ю. ГОЛОВИН. 1913. СПБ. «Аполлон» № 4.

ДУША РЕАКЦИИ И СВЯТОЕ БЕСПОКОЙСТВО. 1912. СПБ. «Аполлон» № 6.

НОВОЕ ИСКУССТВО И ЧЕТВЕРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ. 1913. СПБ. «Аполлон» № 7.

СТИХИ. 1914. «Аполлон» № 6 и 7.

ПО ПОВОДУ ВЫСТАВКИ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ЖИВОПИСИ. 1916. «Аполлон» № 8.

IMPRIMERIE

BERESNIAK

PARIS

ДОМ КНИГИ Maison du Livre Etranger 9, rue de l'Eperon, Paris 6'