Текст книги "Вредный эксперимент (СИ)"

Автор книги: Сергей Ольков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  Вредный эксперимент

  В жизни нередко встречаются люди, которые считают лишним обращаться к опыту других людей и предпочитают участие в жизненных экспериментах на себе изучению этого чужого опыта как своих современников, так и предшествующих поколений, не представляя последствий подобных экспериментов и их цены для своих нервов, кошелька и здоровья.

  Не то, чтобы Виктор относился к подобному типу Фомы Неверующего, но к «плюсам» его никак нельзя было отнести тот факт что, начиная любое дело, он не имел привычки интересоваться опытом других людей, словно его и не существовало, этого опыта и поэтому он частенько чувствовал себя первопроходцем в любых проблемах. Конечно же, это был его недостаток, о наличии которого он не подозревал и не будь которого, Виктор в жизни мог бы избежать многих, многих ситуаций, когда он выступал в роли подопытного кролика, не имеющего ни малейшего представления о том, что очередную свою проблему превратил в эксперимент над самим собой.

  Один из таких «экспериментов» имел место в его жизни в те, недавние для него, годы, когда он был отцом только двух малолетних сынишек и они с женой мечтали о дочке. По стране шагали восьмидесятые годы, наполненные со всех сторон шумом о борьбе с каким– то застоем, с застольями, разогретые призывами к перестройке. Страна строила планы, люди окрылялись надеждами и на фоне этого позитива Виктор с женой тоже строили планы расширения жизненных горизонтов и увеличения жилплощади. В воздухе кружил живительный ветер перемен и улучшения всего, что можно улучшить. Все эти приметы времени были лишь фоном, на котором развивались события жизни Виктора, втянувшие его в режим очередного эксперимента над собой, а не причиной, побудившей его к этому эксперименту, и получилось все как– то естественно, само собой. Наверное, если бы Виктор заранее все разузнал, выяснил что там и как, то все могло бы получиться у него легче, проще и душевно – безболезненней, но этот случай тогда бы не попадал под категорию «эксперимента» и это была бы совсем другая история, менее интересная и поучительная...

  Лето подходило к концу и как всегда в эту пору дни Виктора были заполнены до отказа делами на работе, заботами по дому, хлопотами на огороде, каждодневной радостной возней с сынишками Димкой и Илюшкой. Летние месяцы, так уж повелось, казались Виктору одним полярным летним днем, утро в котором наступало весной, а вечер приходил осенью, чтобы привести за собой сплошную зимнюю ночь. Уж больно быстро оно пролетало, лето. Заботы семейного человека нравились Виктору, и он не любил прятаться от них на рыбалках, как это делали его друзья, поэтому рыбалки для него стали праздничной редкостью с окончанием его холостяцкой жизни. Происходило это не потому, что его не отпускала жена, отнюдь: он сам не позволял себе этого, окунаясь в хозяйственные дела и семейные заботы. Но любовь к рыбалке никуда от этого не пропала, она терпеливо ждала своего часа, и Виктору все же иногда удавалось выкроить такой час. Если на неделе он успевал сделать дела, запланированные на выходные, тогда Виктор с легким сердцем позволял себе рыбалку, оправдываясь перед самим собой кучей выполненных дел.

  В тот выходной он вообще мог гордиться собой: пока жена с ребятишками устроили сончас, он успел выкопать картошку на огороде, да еще накопал червей, предвкушая вечернюю рыбалку. К своим тридцати годам Виктор признавал из всех видов транспорта только велосипед и не только признавал, но с детства любил, не интересуясь всякими там мопедами, мотоциклами и прочей техникой с колесами. Виктор был в том возрасте, когда душа стремилась все объять, руки стремились все обнять, организм не боялся трудностей, а ноги презирали километры, тем более, что они были вооружены велосипедом. В общем, весь этот букет его возможностей в любой момент был готов служить исполнению желаний хозяина. Поэтому Виктору некогда было сидеть на месте. Он привязал удочки к велосипеду, рюкзак с банкой червей – на плечи, садок для рыбы – на багажник и – только спицы в колесах радостно засверкали на солнце, сливаясь на скорости в одно сплошное яркое пятно. Каких-то жалких, как считал Виктор, пятнадцать километров до заветного берега реки велосипед лихо намотал на колеса, подгоняемый ногами нетерпеливого ездока. К слову сказать, Виктор впервые поехал туда на велосипеде. Обычно он ездил на это клевое место с соседом на его мотоцикле и та быстрота, с которой они добирались, надоумила Виктора так смело и бесшабашно отправиться в путь на велосипеде, что, собственно, и явилось впоследствии толчком к последующему «эксперименту», в который он сам себя загнал.

  Добравшись до рыбалки, Виктор с радостью убедился, что ничего не забыл: ни удочек, ни червей, ни крючков запасных, даже садок для рыбы не был забыт, хотя для себя он давно заметил, что если забывал садок, то рыба всегда ловилась охотней. Он видел в этом проявление одного из многих законов подлости. Но в тот раз Виктор забыл другое: впопыхах радостных сборов он забыл пообедать, мысленно убежав вперед велосипеда туда, на свое рыбацкое место. Ему пришлось вспомнить об этом на обратном пути домой, когда перед закатом клев прекратился, и он отправился в обратный путь. Стемнело очень быстро, а с темнотой воздух резко похолодал. Виктор крутил педали, но чувствовал, что силы совсем покинули его, и ему пришлось невольно вспомнить, что он успел лишь позавтракать с утра, после чего выкопал поле картошки и ринулся на рыбалку – очень уж хотелось все успеть! Успеть-то он успел, но сейчас сил радоваться этому не было.

   Стояла кромешная тьма, черный бархат неба по-осеннему густо был усеян яркими звездами, которые и не собирались освещать ни землю людям, ни дорогу Виктору, чтобы он мог хоть как-то разглядеть ее. Он просто знал, что едет по асфальту, но самой дороги не различал под колесами. Руки его цепенели от напряжения и холода, он их не чувствовал, ноги налились свинцом, словно к ним были привязаны гири, и он с трудом крутил педали. Казалось, что велосипед стоит на месте. В голове шумело, он чувствовал, что обливается холодным потом. Виктор даже куртку с собой не взял, и теперь рубашка прилипла к телу, пронизывая ледяным холодом, вместо того, чтобы согревать. Невыносимо хотелось пить, во рту пересохло и ему казалось, что он не в состоянии разжать губы, слипшиеся от жажды. Такого набора невыносимостей Виктор еще не испытывал – достаточно было бы и одной из них, чтобы впоследствии, вспоминая, зауважать себя, выжившего, а тут – все и сразу! Он ехал и ехал, но ему казалось, что велосипед стоит на месте, ко всему прочему начала кружиться голова. Он вспомнил, что когда-то слышал про голодные обмороки во время войны, но не знал их симптомов, посчитав головокружение за один из них. Так плохо ему не было никогда: внутри пылала огнем невыносимая жажда, а снаружи тело, мокрое от пота, пронизывал ночной холод, только он тупо крутил и крутил педали.

  Для него явилось откровенным чудом то, что он доехал до дома. Сколько было времени – он не знал. Виктор, как заржавевший Железный Дровосек, кое-как сполз с велосипеда, и ноги его не чувствовали земли, а он не чувствовал ног. Перед глазами ночной мрак качался из стороны в сторону. Шатаясь, Виктор доковылял от калитки до порога дома, с трудом толкнул дверь и протолкнулся внутрь. В темноте комнаты он нашел привычно выключатель и рухнул на диван, весь мокрый, дрожа от холода, по лицу бежал пот. Из спальни на шум вышла в халате заспанная жена. Маша, – прошептал он, мотая головой, словно выталкивая из себя слова: Чай, принеси горячий чай. Она кинулась к нему, стянула с него ненавистную мокрую рубаху, укутала одеялом и сверху пледом, метнулась на кухню греть чай. Маша, воды, пить, – снова прошептал он. Жена прибежала с кружкой воды. Виктор приподнялся и попытался открыть рот, но челюсти с трудом разжимались, словно заржавевшие за сто лет крепостные ворота. Он пытался влить в рот воду из кружки, но вода почему-то текла мимо, вниз, на грудь. Кое-как он сделал глоток, и вода твердым комком протолкнулась внутрь, проникая в слипшиеся внутренности. Время до первого глотка горячего чая показалось вечностью. Никогда он еще не чувствовал себя так плохо в своем собственном теле. После первых глотков чая огонь жажды поутих, и стала накатывать тошнота то ли от голода, то ли от головокружения. Виктор знал, что головокружение бывает при сотрясении мозга, а в его случае было, похоже, сотрясение всего организма, всех его уголков, взбунтовавшихся от голода. Маша, поесть бы, – прошептал он, но при мысли о еде новой волной накатила тошнота. Жена разогрела бульон из супа. Он проглотил несколько ложек. Виктор откинулся на подушку: Похоже, чего-то я сегодня не рассчитал в своих планах или силах, коль организм мой так взбунтовался, – вслух признался он сам себе, и речь его сливалась в несвязное бормотание, глаза уже спали, а с языка успели выпорхнуть последние искорки мыслей: Да, Маша, а велосипед– то – это не машина, нет, – уже шепотом закончил он, и вслед за глазами погрузился в сон. Как показали дальнейшие события, слова эти сыграли роль указателя, направившего мысли Виктора прямиком в сторону того « эксперимента», куда он сам себя и загнал, в очередной раз даже не заметив этого.

  Утром была обычная жизнь обычного понедельника. Молодой организм за ночь восстановил силы и Виктор позавтракав, убежал на работу как ни в чем ни бывало. Вечером он пришел после работы домой с уже созревшим решением, которым поделился с женой. Знаешь, Маша, – начал он, уплетая ужин: Я вчера убедился, что велосипед это не транспорт, а так– баловство, Далеко не уедешь. Надо машину покупать. До сих пор разговоры друзей про автомобили оставляли его равнодушным, и он не интересовался вопросами на любую тему, связанную с ними. Но с того момента мысли его начали работать в одном направлении в унисон с его действиями и его нисколько не смущало то, что направлены они были в сторону белого пятна, каковым являлся для него мир автомобилей. Мыслил он плодотворно и действовал энергично.

  Осенью он записался в очередь на" народный автомобиль" Запорожец. Всю зиму собирал по друзьям и родне деньги на машину, а весной, самое главное, пошел учиться на права в автошколу. Он был полон решимости и начал в марте ходить на курсы по вечерам, три раза в неделю. Он даже представить себе не мог всю опрометчивость своего шага в сторону автошколы, наивно уверенный в том, что автошкола учит таких «чайников» как он вождению автомобиля. Никто не отговорил его от затеи пойти в автошколу с таким запасом знаний, каким обладал он как будущий автовладелец. Проблема, которой он не замечал, была в том, что знаний автодела у него был твердый ноль. Виктор знал, что автомобиль имеет четыре колеса, руль, мотор, а количеством педалей в автомобиле он как-то никогда не интересовался, поэтому вынужден был сразу столкнуться с загадкой: зачем машине три педали, если ног всего две? Виктор не имел никакого опыта вождения автомобиля, поэтому и не имел никакого страха перед тем «экспериментом», в который так легкомысленно себя сунул. Своей вины перед собой впоследствии он не признавал, напоровшись, как мыльный пузырь радужных надежд, на колючую реальность автошколы, оправдываясь в дальнейшем перед самим собой тем, что его никто не предупредил о необходимом условии успешного получения водительских прав, которое заключалось всего лишь в умении водить машину.

  На курсах набрали группу в двадцать пять человек, и Виктор с радостью увидел там знакомое лицо такого же молодого папаши, с которым они водили детей в одну группу детсада и оказались за одним столом. Звали его Коля Погорелый, не по причине пожара, а просто фамилия у него была такая редкая. Коля, в отличие от Виктора, в свое время не утруждал себя никакими институтами, после армии вкалывая стропалем на заводе ЖБИ. Это позволило ему накопить на Москвич – 412, продвинутый по тем временам автомобиль, о чем Виктор и мечтать не мог, как не мог бы представить в руках кучу денег за такое авто. На первом же занятии группе был первым вопрос о том, кто не умеет водить машину. Виктор радостно поднял руку, с удивлением обнаружив, что таких рук поднялось всего три, из них одна рука принадлежала ему, а обладателями других оказались два старичка явно пенсионного возраста. Все остальные сидели в классе с таким видом, словно уже завтра были готовы получить права и покончить со всей этой тягомотиной, на которую Виктор собирался как на волнующий и приятный праздник. Всей троице объявили, что до начала езды на машине их ждут занятия на автотренажере, который стоял в коридоре и представлял из себя каркасный контур автомобиля без колес, из тонких трубок, с водительским сиденьем внутри каркаса и торчащим рулем перед этим сиденьем. Позже Виктор узнал и о, невидимых снаружи, педалях, ставших для него неодолимой голгофой.

  После этого группу разбили на две части для вождения на Жигулях и на Москвиче. Виктор охотно записался вместе с Колей на Москвича, не видя для себя никакой разницы между этими белыми пятнами и радуясь словам Коли о том, что скорости у Москвича переключаются как у Запорожца. Еще Виктор был рад тому, что группе откровенно повезло с преподавателем по правилам дорожного движения. ПДД им читал бывший преподаватель военного училища, который, похоже, тосковал по своей работе и выкладывался на занятиях с удовольствием. От буквы до буквы рассказывал он очередной раздел Правил, словно препарировал на операционном столе каждую главу, разжевывал слушателям каждую букву и следил при этом , чтобы все они достигли ушей, перед ним торчащих и переварились там, где им положено перевариваться. Понятно, что в таких условиях Виктор с жадностью впитывал в себя новую информацию и с легкостью все запоминал на занятиях, не заглядывая в сами Правила, выучив все наслуху. После каждой темы были контрольные и Виктор их с самого первого раза сдавал первым и раньше всех уходил с занятий. Коля Погорелый, более привыкший на работе к своим стропам и панелям ЖБИ, нежели к тетрадке и ручке, подолгу потел над контрольными и делал много ошибок. Но Виктор все равно ему завидовал и считал настоящим шофером, слушая его рассказы о том, как он гонял на разных машинах.

  На переменках, когда все уходили курить, Виктор со старичками осаждали тренажер, по очереди забираясь в этот скелет автомобиля. Для Виктора это были первые прикосновения к рулю, к педалям! Оказалось, что ему надо было научиться одновременно включать рычажок поворотника, нажимать на педали, да еще переключать рукоятку скоростей и как же это было возможно, если все эти штуки находились в разных местах? Этого он никак понять не мог и никакие ПДД помочь ему в этом не могли. Как можно было нажимать те чертовы педали, если сначала их надо было увидеть – где они там находятся?! Ноги его педали могли нажимать худо – бедно, но видеть они эти педали никак не могли. Виктору приходилось каждый раз наклонять голову вниз в поисках глазами того, на что надо нажимать. Ладно хоть сердобольные из некурящих подсказывали что надо делать, да и Коля временами подходил, показывал и советовал, хотя для него все это было неинтересно, как если бы молодой мамаше вместо ребенка предложили нянчиться с куклой. Виктор сидел в тренажере и видел перед собой экран с изображением дороги, которая поворачивала при повороте руля и ускорялась при нажатии на педаль газа. Но Виктору было не до экрана – дай бог с педалями разобраться! Прежде, чем нажать на нужную педаль, он машинально искал педаль глазами, потом нажимал ее, переключал скорость, но забывал про педаль газа и тренажер глохнул как настоящая машина, молчаливым видом выказывая презрение к чайнику, место которому не в приличном тренажере, а на кухне, среди стаканов для чая. Приходилось заводить тренажер снова, и снова ему было некогда смотреть на экран в поисках педалей. Головой Виктор понимал, что во всех этих операциях нет ничего сложного и обезьяну можно научить жать педали, но тело его было далеко от способностей такой обезьяны и не понимало что от него требует многострадальный тренажер.

  Много вечеров Виктор промучился на тренажере, пытаясь научиться искать педали ногами, а не глазами, только ноги редко попадали на нужную педаль с первой попытки. Занятия тем временем шли своим чередом. После изучения дорожных знаков началась учебная езда по городу. Однажды вечером в класс вошел низкорослый мужичок без признаков высшего образования во взгляде, но в полном расцвете шоферских манер и особой, шоферской, кепке. Ни больничный халат, ни скафандр космонавта, ни фрак лондонского денди не смогли бы скрыть от постороннего взгляда этих шоферских манер, приобретенных многолетним родством с их величеством автомобилем. На нем была потертая кожаная куртка, лицо украшали добродушные усы. Потом Виктор не мог взять в толк почему они показались ему такими в тот, первый, вечер. Помахивая ключами, он представился инструктором по вождению с Москвича и предложил желающим начать курс вождения. В дальнейшем Виктор точно помнил, что у него не было ни малейшего желания уйти с этим бравым дядькой, но черт в лице Коли Погорелого шепнул ему сбоку: Чего ты сидишь? Иди покатайся. Мне-то что? Я и так умею. Иди. Вас ведь на автодром повезут сначала, – авторитетно закончил он. Виктора подкупила та легкость, с какой были сказаны слова – будто ему предлагали семечек погрызть. Подумаешь – на машине покататься! Неожиданно для себя он поднял руку. Инструктор взял еще двоих парней и увел их с занятий. Сначала ехал один парень, потом другой, все было буднично и просто: инструктор почти не вмешивался в их действия и только указывал направление, и все у них получалось! Виктору надо было ехать обратно в автошколу, к центру. Виктор надеялся, что сначала им дадут прокатиться где-нибудь на автодроме или в поле и никак не ожидал такого поворота событий. Ему ехать по дороге?! Среди всех этих машин?! На настоящей машине, не прикрученной к полу?! Он не находил слов, контуженный, словно Москвич был коброй, а сам он – кроликом, прыгающим в пасть этой змеи. Виктор сел на водительское место и впереди у него был не экран тренажера, а забитая машинами всех мастей дорога и ему казалось преступлением садить его за руль. Для него только оставался вопрос о масштабах последствий, которые не заставят себя ждать. В шуме проезжавших мимо моторов он слышал звериный рык стада хищников, приветствовавших в его лице легкую и глупую добычу. На тренажере он успел усвоить главное – надо смотреть всегда вперед и не опускать голову вниз. Кое-что он уже знал, садясь за руль. Мотор работал. Виктор, как на тренажере, старательно глядя вперед, нащупал левой ногой педаль сцепления, нажал ее, переключил рычаг скоростей так же, как это делали до него парни и нажал правой ногой педаль газа. Обычно тренажер у него поспешно глохнул, и Виктор надеялся, что на этом все закончится, но – о чудо! – Москвич вздрогнул и вдруг поехал, совсем не оставив Виктору времени оглядеться на проезжавшие машины, про которые тот напрочь забыл, занятый своей попыткой тронуться с места и абсолютно не готовый к тому, что Москвич возьмет и поедет. Подумать он ничего не успел, потому что справа раздался дикий вопль обладателя добродушных усов: Поворотник!... Включи!... Поворотник!... Крик инструктора сложился в неожиданно длинную речь, в которой обучающую информацию содержали всего два слова, а все остальные оказались пышным букетом, которым шоферский бог украшает язык любого своего подопечного в шоферском кожане. Но для Виктора, которого на курсах еще не успели приучить к ароматам этого словесного «букета» и к его содержимому, шоферская речь показалась не букетом, а дубиной, оглушившей его голову и сковавшей волю. Учебная терапия инструктора не пошла ему на пользу, но профессионал не замечал ничего и продолжал орать: Вторую!... Включай!... Вторую!... В новой речи учебных слов было опять два, но букет шоферских изречений неимоверно расцвел в отличие от ушей Виктора, беспомощно увядавших под шапкой. Единственно, чего теперь хотелось Виктору, так это оторвать, отвинтить, отпилить торчавшую сбоку ручку скоростей и запихать ее в орущий справа рот под ненавистными усами. Ехать ему уже не хотелось. Слова справа продолжали лететь и теперь они больше напоминали потревоженный неуклюжестью Виктора пчелиный рой с той разницей, что ни один улей не смог бы вместить содержимого, летевшего в уши Виктора. Парни сзади притихли, восхищенные виртуозностью речей, наверное, они были благодарны Виктору за то, что обычная поездка для них стала поездкой в мир неизведанных слов, которых они не услышали бы никогда за свою серую нешоферскую жизнь. Виктор нашарил правой рукой рычаг скоростей, изо всех сил стараясь не выдать своих истинных намерений. Впереди маячила широкая и высокая спина троллейбуса, равнодушная к его проблемам. Виктор старался как мог держаться за этой спиной, продолжая ехать на первой передаче. Под колесами был гололед, сзади напирал грузовик, фары которого словно разглядывали через заднее стекло Москвича недотепистого водителя, мелькали встречные машины, презиравшие гололед, мельтешили пешеходы – все это заставило Виктора напрочь забыть про тренажерный запас навыков. Троллейбус вдруг встал, и Виктор машинально нажал на тормоз левой ногой, не убрав правую с педали газа. Москвич громко заорал, подражая инструктору, споткнулся о тормоз, и мотор заглох, но в салоне от этого тише не стало. Газ!..., – раздавался рев справа: Убери... ногу... с газа!.. Сцепление!... Но было поздно – Москвич стоял как тренажер, только посреди дороги. Из сказанного инструктором Виктор при всем своем желании не смог бы воспроизвести на бумаге и сотой доли, опасаясь за бумагу, не привыкшую к таким горячим шоферским словам. Что было дальше, Виктор не помнил, потому что не хотел помнить ни сразу, ни потом, впоследствии. Он не помнил кто ехал дальше, и где он вышел из машины, и как добрался до дому. Когда жена открыла ему дверь, увидев его, она ахнула: Витя, что случилось?! Кто умер?! На тебе лица нет! Ничего, – кратко успокоил он жену: у нас сегодня вождение было. В ушах стояли палочным боем крики инструктора, от которых горели уши и шумело в голове. Он чувствовал, что не хочет идти к зеркалу и смотреть каким бывает лицо когда на его месте ничего нет. Виктор просто боялся, что увидит в зеркале лицо инструктора, из-под усов которого изрыгается пламя обучающей программы, выжигавшей его сознание.

  Чем дальше шла учеба, тем лучше у Виктора были успехи в теории и тем хуже на практике. Стоило только инструктору войти в класс, как Виктор отводил глаза в сторону и не мог заставить себя смотреть на источник инструкторского голоса. Виктор, на удивление, не умел скрывать свои чувства. Они всегда были написаны у него на лице и теперь он боялся, что инструктор сразу увидит на его лице жгучее желание запихать, вбить, заколотить кляп под эти шоферские усы, связать их хозяина по рукам и ногам, сунуть в багажник Москвича и разогнать Москвич с самого высокого обрыва. Других средств для достижения гармонии в своем внутреннем мире, разбитом учебными бомбежками, Виктор просто не видел. Он чувствовал, как бессильная ненависть к инструктору, к его пшеничным усам, к его замызганной кепке, считающейся шоферским брэндом, перекинулась и на Москвич как на эшафот, на котором инструктор в роли палача каждый раз умудрялся лишать Виктора желания радоваться жизни. Виктор не хотел, чтобы инструктор прочитал все это в его взгляде и прятал глаза. Учебные поездки превратились в мучения, и инструктор только удивлялся каждый раз: Странно!... Чем дольше ты не ездишь,... тем у тебя... лучше получается... Как ты... ездишь?!... Да как... ты с женой-то... живешь?!... Этого Виктор окончательно не мог вытерпеть: Нормально живу, она ведь меня не учит ездить на машине, – у него еще хватало сил на юмор, хотя он с гораздо большим удовольствием орудовал бы дубиной, видя, что сквозь шоферскую фуражку никакой юмор не проходит.

  Выскакивая после очередной поездки из Москвича в светлый и добрый мир, защищенный стеклами машины от безграничного произвола шоферского языка и от побоев его ушей этим языком, Виктор чувствовал, что весь клокочет от сдерживаемой злости на этого учительствующего таракана, которого он обязан считать инструктором за то, что этот таракан знает много– много редких слов, вливаемых в него, Виктора, как в помойную яму, вместо того, чтобы реально учить его водить машину. Виктор шел домой и тихо ненавидел все инструкторское племя, заодно ругая и того переводчика, что в давние годы перековеркал слова исторической фигуры, каковой являлся Уинстон Черчилль. Теперь Виктор был твердо убежден, что было именно так, что слова знаменитого англичанина безбожно переврали и на самом деле он сказал: Чем лучше я узнаю инструкторов по вождению, тем больше люблю собак. Наверное, – думал Виктор, наслаждаясь этой мыслью, – у этого переводчика в родне был инструктор по вождению, отец или брат, вот он и выгородил родню перед историей. Виктор злорадно усмехнулся.

  В общем, еще задолго до экзаменов Виктор успел понять, что никто его учить вождению не собирается, поскольку, хоть в автошколе и не было такой вывески, но принцип был железобетонный: обучение обучающихся – дело рук самих обучающихся. Ощущался он без всякой вывески, так же, как Виктор ощущал, что напрасно сунулся в стихию автошколы, не узнав заранее всей глубины проблем, скрывших его с ручками, но было уже поздно, эксперимент подходил к концу.

  Наступил май, и пришла пора экзаменов. У всех в зачетках был добросовестно проставлен полный курс часов теории и практического вождения в объеме программы. Теорию, как и ожидалось, он сдал с легкостью и удовольствием. На автодроме он с удивлением обнаружил, что таких чайников как он в группе немало, и народ один за другим заваливали вождение на автодроме и могли не мечтать об экзамене по городу. Он и предположить не мог, что зря жалел всех этих бедолаг, потому что ему пришлось еще хуже.

  Старенький Москвич не выдержал нагрузок и крякнул прямо на автодроме, выражаясь языком охотников. Он просто заглох и больше не заводился к ужасу всех, до кого не дошла очередь. Виктор понял, что это полный крах для него, худо-бедно привыкшего к внутренностям Москвича, а что там, в Жигулях – откуда ему знать? Он краем уха услышал только, что скорости у Жигулей переключаются по-другому и смирился с провалом. Перед ним вызвали сдавать с Москвича престарелого низкорослого горбуна, начальника охраны одного завода, этакий коротышка в очках. Виктор искренне пожалел его, когда тот, сев в Жигули, не смог даже выехать из «гаража» на автодром. Он три раза пытался выехать и три раза Жигули глохли, за что беднягу инспектор выпер из машины с неумолимой формулировкой: Не сдал! Виктор подошел следующим к машине и видел как мужичок растерянно смотрит на него из машины, снизу вверх, вцепившись в руль и бормочет: Как же так? Мы ведь на Москвиче учились! Как же это? Он отпустил руль и руки его тряслись. Что Виктор мог ему сказать? Что его самого скоро так же выпрут? В чудеса он уже не верил, он был в таком же положении. Виктор сел в машину и почувствовал себя так, словно сидит где-то на чужом заборе в чужом пиджаке и чужих ботинках– все вокруг мешало и было будто не на своем месте, непривычно. Руль какой– то большой, педальки маленькие. Он с чувством обреченности повернул ключ, и мотор завелся, непривычно шелестя после шумного урчания Москвича. Виктор не мог понять работает мотор или нет, с трудом различая его звуки. Будь что будет. Он выжал сцепление, включил передачу, дал газ и – машина тронулась из «гаража», она ПОЕХАЛА! Что? Неужели едет?! Видимо, она была на подсосе, потому что он почти не давил на газ, а машина ехала, и ему еще приходилось притормаживать. Одно его радовало, что справа не было инструктора и не приходилось ожидать очередной порции шоферского лексикона. Машина легко катила, легче, чем неповоротливый Москвич. Виктор шустренько проехал «змейку», развернулся в «дворике», дальше – заехал на бугор, дальше – подъехал к гаражу и – задом заехал в гараж! Наверное, он проделал все это не дыша, затаив дыхание, потому что, заглушив в гараже мотор, он сидел и жадно хватал ртом воздух, словно вынырнул с большой глубины. Он продолжал сидеть и дышать, как вдруг услышал потусторонний голос с другой стороны машинного окна: СДАЛ! Он не сразу понял, что это про него и оглядываясь на всех, поднялся из машины. Вокруг кивали головами: Да, сдал! Сдал! И похлопывали по плечу, а в машине уже сидел следующий испытуемый. Виктор отошел в сторону и никак не мог взять в толк каким образом ему удалось пройти это испытание. Зато в городе после автодрома, на котором завалила добрая половина группы, чуда не случилось. Инспектор, он ведь не дурак, видит со стороны водителя. Он увидел неуверенное поведение Виктора за рулем и быстро поймал на ошибке, без лишних слов выпроводив прочь из машины и подальше от мечты о правах. Во второй раз Виктор и сам чувствовал, что не стал ездить лучше по сравнению с первым разом, и опять инспектор выгнал его. Вот тогда Виктор почувствовал себя жертвой своего ненужного эксперимента и решил искать другой путь к правам водителя.

  В современной жизни уже давно таким путем являются, ставшие приметой времени, банальные по природе, но существенные по размерам, взятки. А в те годы жизни другим путем решения проблем являлся блат, то бишь специфические человеческие отношения, еще более неискоренимые и невидимые, чем пресловутые взятки. В те времена Виктор еще не знал теории шести рукопожатий, но он жил в городе маленьком, где можно было и через три рукопожатия добраться до любого уровня социальной иерархии. Виктор никогда не вставал на тот, другой путь, имея привычку добиваться всего своими способностями. Теперь было все по-другому. Эксперимент, который он сам себе сотворил, разозлил его тем, что он стал жертвой свинского отношения к себе и недобросовестного отношения к обязанностям. Он знал, что и в третий раз не сдаст экзамен, а Запорожец он уже купил к тому времени и ему срочно были нужны права, чтобы научиться ездить. Он помнил, как инструктор в минуты благодушия говаривал ему: Тебе бы только права получить, а ездить ты будешь нормально. Для Виктора было загадкой: отчего он так говорил, не научив его ровным счетом ничему, кроме своего словарного багажа. Получил Виктор права при помощи другого инструктора по имени БЛАТ и потом не мог взять в толк: зачем с ним ездил настоящий инструктор, лица которого он никогда не мог вспомнить и которому он никогда не будет благодарен за то, что тот не научил его водить машину. Зато Виктор научился простому правилу: прежде, чем начать новое для себя дело, изучи опыт других людей – ох как дешевле обойдется и нервам, и кошельку.