Текст книги "Имя России. Сталин"

Автор книги: Сергей Кремлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Увы, мало кем и по сей день понято, что Сталин поддерживал верное, реалистическое направление удара – на Львов. Львов – это Украина, это – законная часть западного края русской земли. Это – поддержка населения.

А Тухачевский шёл через чисто польские земли и уже видел себя воином Троцкого на просторах «революционной Европы». Именно воином Троцкого, потому что Ленин в конце августа 1920 года подписал такое постановление Политбюро: «Политбюро постановляет выразить самое суровое осуждение поступку тт. Тухачевского и Смилги, которые издали, не имея на то никакого права, свой хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства». Речь здесь о приказе Реввоенсовета Западного фронта № 1847 от 20 августа, где заявлялось, что польская мирная делегация сплошь состоит из шпионов и контрразведчиков и что мир может быть заключен только «на развалинах белой Польши».

В этом приказе – весь Тухачевский: троцкистские амбиции и спесь, склонность к самостоятельной политической роли, игнорирование директив, своеволие.

Не останавливаясь на этой истории подробнее, просто скажу, что правоту Сталина в стратегической оценке ситуации на польском фронте и неправоту ЦК, включая собственную неправоту, позже признал сам Ленин.

Сталин же после польской войны был направлен уполномоченным Политбюро ЦК РКП (б) на Кавказ и сыграл выдающуюся роль в возврате Закавказья в состав России.

Это ведь тоже было общерусское дело, необходимое одновременно и народам самого Кавказа. То, что происходит в Закавказье сегодня, у всех на глазах. Но и девяносто лет назад там происходило нечто подобное – откол от России, активные попытки установления влияния США, Англии, Германии, Турции при откровенно предательском по отношению к интересам грузин, армян и азербайджанцев поведении буржуазной политической «верхушки»: грузинских меньшевиков, армянских дашнаков, азербайджанских мусаватистов.

Но Сталин сохранил для России Закавказье… Безусловно, он был лишь выдающимся организатором кавказских масс в условиях, когда процесс советизации Закавказья был неизбежен объективно. Но всегда ли политические лидеры идут в ногу с историческим процессом? Скажем, сегодня объективно необходимо скорейшее воссоединение с Россией Абхазии, Южной Осетии, Приднестровья… Но бездарные ельциноиды в упор не видят этой объективной реальности и преступно упускают историческое время и исторический шанс – причём в ситуации, ещё более выгодной для России, чем девяносто лет назад.

В такие моменты и выявляется – кто является кем в русской истории и каково в ней место тех или иных исторических фигур и «фигур»…

Возвращаясь же в двадцатые годы, мы видим, что в апреле 1922 года Сталин на Пленуме ЦК РКП (б) был избран Генеральным секретарём ЦК

Впереди были тридцать лет борьбы и труда, названных ещё при жизни Сталина эпохой Сталина.

ЕСЛИ БЫ РОССИЯ не стала Советской, то она оказалась бы полуколонией Запада сразу же после окончания Первой мировой войны. Это – ответ на вопрос: «Что было бы, если бы Россия стала в 1918 году не Советской, а буржуазной парламентской республикой или конституционной монархией?»

А что было бы, если бы после смерти Ленина во главе Советской России оказался не Сталин, а его главный оппонент Троцкий?

В 1918 году Троцкий и Сталин смотрели на развитие событий примерно одинаково. Оба они: один – изысканно, по-барски, другой – просто, по-мужицки, работали для мировой социалистической

республики. Новой России отводилась в ней роль передового отряда. Роль почётная, да не очень-то штабная.

Впрочем, Троцкий при удачном развитии событий себя иначе чем в штабе мировых потрясений не мыслил. Он соглашался лишь на роль партийного «барина» – как когда-то Плеханов. Троцкий органически не был способен на жертвы, если речь шла о личных жертвах. Он охотно жертвовал другими – как политически, так и физически… Но собой… Такого не мог представить себе ни он, ни кто-либо из его окружения…

Сталин же был тем, что точно называли «солдат партии». Он знал, что каждый солдат носит в своём ранце маршальский жезл, но знал и то, что солдат должен быть готов лечь костьми в любую минуту, не дослужившись и до капрала. И, даже став уже «маршалом», Сталин сохранил в себе эту вечную готовность истинного солдата к жертве во имя долга, вплоть до жертвы своей жизнью.

Кончилась Гражданская война, образовался в 1922 году СССР. Для Троцкого и большинства тогдашней большевистской элиты это означало лишь «мирную передышку» перед новыми мировыми боями.

Сталин же и его соратники слово «передышка» в такой формуле всё чаще и охотнее заменяли словом «строительство». С обязательным прибавлением – «социалистическое».

Вот по этой разнице и начали пролегать вначале трещины различных «оппозиций» и «уклонов», а потом – пропасть, разделяющая уже два противоположно различающихся мировоззрения.

Одно мировоззрение – сталинское, осознавшее: «Начинается Земля от советского Кремля». Это мироощущение формировалось как новый уровень самобытного русского чувства – уже свободного от первоначальной петровской наивности, от провинциального Киреевского «славянофильства» и от кадетской, светящей отраженно-европейским светом, «милюковщины».

Русский монарх Александр Третий говорил хорошо: мол, у России есть лишь два надёжных союзника – «ея армия и флот». Однако на деле, а не на словах он вогнал Россию в гибельный для неё франко-русский союз, уже при его сыне преобразованный в ещё более гибельную для России тройственную Антанту.

Русский монарх Александр Третий оставил истории крылатую фразу: «Когда русский монарх удит рыбку, Европа может и подождать»… Но уже при его сыне – Николае Втором Кровавом Европа предоставляла русскому монарху право невозбранно избивать зубров и оленей в Беловежской пуще да стрелять ворон в Царском Селе, а к серьёзной европейской и мировой политике его не подпускала.

Генералиссимус Суворов не только делал всё с толком, но и говорил хорошо. Он говорил: «Где олень пройдёт, там и русский солдат пройдёт. Где олень не пройдёт, и там русский солдат пройдёт!» Когда австрийский гофкригсрат (высший военный совет) решил отчеканить медаль в честь суворовского перехода через Альпы, Суворов, в ответ на шутливый вопрос адъютанта – как он представляет себе такую медаль, ответил, что на аверсе медали изобразил бы русского солдата и написал: «Бог с нами!», а на реверсе (обратной стороне медали) он изобразил бы гофкригсрат и написал бы: «бог с ними…»

Этими же чувствами и мыслями жил и Сталин – как великий патриот России. И такое мышление – даже само о том не зная – могло бы вести свой отсчёт от идей, например, выдающегося русского геополитика Данилевского. Первое издание его книги «Россия и Европа» вышло через год после рождения Ленина, а за два года до Октября Владимир Ильич в своих феноменально интересных «Тетрадях по империализму» (в тетради «ни») записал: «Данилевский доказывал, что России выгоден разгром Франции в интересах ссоры и вражды Франции и Германии для господства России».

Интересная все-таки штука – история! Она протягивает тонкую нить от Николая Яковлевича Данилевского к внимательно читавшему его Ленину, а от Ленина с его пониманием значения для России Германии – к Сталину, уже с его пониманием значения Германии для нас, с его противодействием попыткам Троцкого и Радека поссорить Российское и Германское государства с начала 20-х годов.

Впрочем, я отвлёкся… Дело не в предтечах политики Сталина, а в сути дела! Впервые в своей истории новая, то есть – сталинская, Россия не созерцала собственный пуп, как Россия боярская, не смотрела в прорубленное Петром окно на завидную европейскую жизнь, не подсматривала в замочную скважину парижских борделей…

Россия впервые посмотрелась в зеркало и… начала приводить себя в порядок.

Себя! И для себя!

Писаная, но только-только отмывающаяся от грязи красавица, она поглядывала то на людей, то в зеркало, чтобы видеть там, опять-таки, себя.

Эта Россия все яснее сознавала свою красоту и верила в собственные судьбу и звезду.

Вот чем уже в первые годы своей самостоятельной политики был велик Сталин, вот чем он зарабатывал себе первое место в истории России – выработкой у русских чувства национальной полноценности! Лишь в России Сталина поэт мог сказать: «У советских собственная гордость, на буржуев

смотрим свысока!» В том числе и поэтому Сталин, уже после смерти этого поэта, сказал: «Маяковский был и остаётся лучшим поэтом нашей пролетарской эпохи…»

Второе мировоззрение, пытавшееся после окончания Гражданской войны утвердиться в России, было троцкистским. Враждебное первому, сталинскому, оно было пропитано неверием в самоценность России и в её личный творческий путь.

Наиболее ярким представителем такого мышления был даже не сам Троцкий, а его ближайший сподвижник Христиан Раковский – революционный космополит по всей своей биографии (он даже родился в Румынии). Фигура ныне почти забытая, а в двадцатые годы – знаменитая. Председатель Совнаркома и нарком иностранных дел Украины, секретный эмиссар в Европе и собеседник основателя веймарской Германии Вальтера Ратенау в 1922 году, посол СССР в Англии в 1923–1924 годах, посол во Франции в 1925–1927 годах!

Заслуги Раковского во внешнеполитическом становлении СССР без преувеличения можно определить как выдающиеся. Но он был предан не России как России, а СССР как базе для организации «мирового пожара». Утром 5 декабря 1927 года, на XV съезде ВКП(б), он обратился к собравшимся в Кремле делегатам с речью, которая стала его последним публичным появлением в роли крупного государственного деятеля. Слово ему предоставил председательствующий Рыков, а закончить выступление Раковский не смог. Под бушевавшую в зале бурю и крики: «Долой! Исключить его из партии» он ушёл в политическое небытие.

Почему?

В 1927 году Раковский с трибуны съезда чётко выявил как свою позицию, так и позицию своего оппонента Сталина. Раковский – «глашатай «непримиримых», как его называли – обвинил Сталина в том, что он не просто берёт курс на «закрепление и расширение мирной передышки», но более того – уверовал в возможность «мирного сожительства СССР с капиталистическими странами».

Раковский же, как убеждённый троцкист, считал, что победу социализма обеспечит только «священная революционная война». Только так можно-де «разжать тиски, которые душат первое пролетарское государство», и перевести в лагерь социализма крупные промышленные страны Западной Европы, затем их колонии и в конечном счете – весь мир.

Раковский заявил, что создалась трагическая (его собственная оценка!) ситуация: СССР «перестал быть идеологической опасностью для капиталистических правительств».

То, что СССР Сталина готовился к первой пятилетке, Раковского не ободряло. Наоборот – в этом (конкретно в этом!) он видел доказательство «контрреволюционности сталинского ЦК».

И выходило, что со сталинским Советским Союзом, превращавшимся из пролетарской базы мировой революции в социалистическую Россию, ни Раковскому, ни Троцкому, ни десяткам и сотням тысяч их сторонников было не по пути!

Тогда не все в России осознали это до конца, с полной ясностью. А вот опытный Мировой Капитал сразу разобрался в смысле деятельности Троцкого, и не иронией истории, а точным расчётом надо объяснять то, что в период, когда Троцкий, находясь внутри Союза, хотел свалить Сталина, буржуазные газеты вроде бы поддерживали… Сталина.

Скажем, «Нью-Йорк таймс» перед XV съездом заявляла: «Не уничтожить (политически. – С. К.)

оппозицию (то есть троцкистов. – С. К.) означало сохранить то взрывчатое вещество, которое было подложено под капиталистический мир».

Выходило, что Сталин уничтожал в лице Троцкого «мину», подложенную под Капитал. Но если Сталин оказывался чуть ли не агентом капитала, надо ли было «Нью-Йорк таймс» заявлять об этом так громогласно, разоблачая перед русскими коммунистами «капиталистического приспешника» Сталина? Зачем было усиливать позиции в СССР Троцкого, так якобы опасного для Капитала? Тем не менее крупнейшая газета Капитала сама давала козыри в руки Раковского, и он предъявлял их с трибуны съезда!

Странно?

Нет!

«Нет» потому, что это была умная поддержка Троцкого Западом по принципу «от противного». Капитал уже понял тогда, что не так страшен советский штык, как советские серп и молот.

Революционный «штык» – это Троцкий. Это – изнуряющая Россию внешняя распря со всем миром.

А за Сталиным – укрепляющие Россию «серп и молот».

Троцкий – это красивая идея для сотен тысяч увлекающихся идеалистов.

А Сталин – если он прочно окажется во главе мощной и богатой страны, где не властен Капитал, это убедительный пример для миллиардов простых людей.

Считать же Капитал умел.

А когда Троцкий был изгнан, буржуазные газеты сочувственно отзывались об изгнанном из СССР Троцком и клеветали на Сталина. Теперь нужнее было это, потому что Сталин и СССР Сталина приобретали в глазах всех честных людей всё более привлекательный облик.

Да ведь Сталин того и заслуживал! Он ведь – вспомним свидетельство мадам Толстой – обладал несомненным обаянием.

ВОТ ПИСЬМО Сталина дочери. Я привожу его по фотокопии, помещённой в книге Александра Николаевича Колесника «Главный телохранитель Сталина», состоящей не из сплетен, а из фрагментов судебного дела бывшего начальника охраны Сталина, генерала Власика – личности, заслуживающей отдельного разговора, в этой книге, впрочем, избыточного.

Почерк Сталина при яркой индивидуальности настолько разборчив, что без всякой натуги читаешь:

«Моей хозяюшке-Сетанке – привет!

Все твои письма получил. Спасибо за письма! Не отвечал на письма потому, что был очень занят. Как проводишь время, как твой английский, хорошо ли себя чувствуешь? Я здоров и весел, как всегда. Скучновато без тебя, но что поделаешь, – терплю. Целую крепко-накрепко.

Твой секретаришка Папка-Сталин Целую мою хозяюшку. 22/VII 39».

Так может писать не просто любящий отец, но и предельно несебялюбивый человек. Ведь тот, кто, как мажордом церемониальную трость, несёт перед собой своё «величие», ни за что не напишет ничего подобного! Выпяченное брюхо не позволит!

А ведь это написано уже многолетним главой мировой державы, одним из лидеров мировой политики – что тогда не все в мире признавали вслух, но не могли не признавать в реальных политических планах и расчётах! Это написано «товарищем Сталиным»!

И это же написано очень добрым, неспесивым человеком. Способным на самоиронию и…

И, кроме прочего, обладающим фактически идеальным душевным и духовным здоровьем. Ко временам «катастройки» относится гнусная акция, главным действующим лицом которой стала ныне уже покойная внучка академика Бехтерева – тоже академик Наталья Бехтерева. Тогда широко тиражировалось её заявление о том, что Сталин-де, по словам её деда, был параноиком. А уже в «россиянские» времена Бехтерева простодушно призналась, что ничего такого дед не говорил, а её просто «попросили» так сказать…

Случай для клеветы на Сталина не рядовой. Но – типичный. И тут невольно вспоминаются горькие слова Пьера Огюста Карона де Бомарше, который очень хорошо знал, что такое наветы клеветников: «Прежде оклевещем его, а уж затем вменим ему в вину дурную славу, которую сами и создали»…

Типичными примерами социального (в данном случае точнее будет сказать – антисоциального) заказа в чистом (или – в грязном?) виде являются и «биографии» Сталина, написанные авторами типа генерала «от идеологии» Волкогонова, Эдварда Радзинского, братьев Медведевых и им подобных. Возьмём «Взлет и падение Сталина» Федора Волкова—в 70—80-е годы заурядного «советско-агит– проповского» историка. Несмотря на антагонизм фамилий, Волков и Волкогонов оказались в одной «стае» – фальсификаторской. Так, ещё в 1989 году доктор исторических наук Волков вместе с другим доктором наук Арутюновым сообщили, что знакомы-де с документом, подтверждающим сотрудничество Сталина с царской охранкой, а подлинник, мол, хранится в Центральном государственном архиве Октябрьской революции в фонде Департамента полиции Енисейского губернского жандармского управления.

При этом доктора наук цитируют заведомую фальшивку – так называемое «письмо жандармского полковника Ерёмина», запущенное в оборот американцем Левином и сработанное весьма топорно, начиная от неверной формы углового штампа и его орфографии, продолжая ошибками текста и заканчивая явной подделкой подписи Ерёмина, хорошо известной архивистам по подлинным документам Департамента полиции.

Но что показательно! Волкову хочется остаться в рамках исторического исследования, а не пасквиля, и поэтому в его книге хватает не только злобы, но и фактов, цифр из жизни СССР сталинской эпохи. И при вдумчивом чтении результат оказывается противоположным авторскому замыслу. Перед нами предстаёт не злобная, а великая фигура Сталина в его многотрудных борениях за мощь и величие страны.

А, впрочем, что нам доморощенные «аналитики», когда есть, скажем, сравнительное жизнеописание Сталина и Гитлера, принадлежащее перу знаменитого английского историка сэра Алана Буллока. Его «Гитлер и Сталин. Жизнь и власть» – книга известная, в разных странах мира изданная и переизданная.

Два тома могут вместить многое, и сэр Алан многое в них вмещает. Но чего? Казалось бы, такая книга – если это труд историка, написанный для широкой публики, просто обязана быть не только популярной, но и историчной, то есть точной в фактах и аккуратной в концепциях.

Однако можно ли всерьёз принимать историка, который ссылается на цифровые оценки, касающиеся репрессированных в СССР, сделанные физиком Сахаровым? Крупнейший специалист в своей области, физик Сахаров в истории и политике разбирался чуть лучше, чем в палеонтологии.

Но это так, мелочи. Чтобы понять уровень «историчности» и «основательности» сэра Алана, достаточно открыть наугад почти любую из страниц его «сталинско-гитлеровской» эпопеи и сравнить утверждения, там имеющиеся, с историческими данными. Скажем, Буллок может написать так: «Хотя рабский (?! – С. К.) труд в лагерях был и не очень производителен, всё же он составлял часть советской экономики: миллионы трудились в шахтах, полтора миллиона на стройках, прокладывали железнодорожные пути».

Это написано не фантастом или бульварным писакой. Это написано историком, который может не приводить цифр, но обязан их знать, а не зная, не имеет права какими-то цифровыми данными оперировать.

Так вот, по Буллоку, в сталинском СССР только на шахтах трудились миллионы «рабов-шахтеров». Что ж, сверимся с цифрами…

В 1913 году в России имелось 643 745 горнозаводских и горнорудных рабочих. Это всего – не только на шахтах. На шахтах работало 194 тысячи человек. Число врубовых машин не достигало тогда 100 (ста), а удельный вес механизированной добычи

угля не достигал и двух процентов (1,7 %). Практически вручную добывалось 29 117 тысяч тонн угля.

Ко временам, описываемым Буллоком, добыча угля в СССР возросла до 64 миллионов тонн в 1932 году и 128 миллионов тонн в 1937 году. При этом одних лишь тяжёлых врубовых машин в СССР имелось 1278. Отбойных молотков – почти семь тысяч! А механизированная выемка угля достигла к 1937 году 89,6 процента (в Германии тогда – 84,7 %, в США – 77 %, в Англии сэра Алана – 51 %). Правда, катали добытый уголь ещё больше чем наполовину вручную.

По сравнению с 1913 годом число шахтёров в стране увеличилось к 1935 году до 425 тысяч человек… Немало, однако «миллионами» «рабов», «отысканными» где-то Буллоком, на шахтах и не пахло. К тому же каменноугольная промышленность СССР тогда была чуть ли не самой передовой в мире, и иначе быть не могло! Это ведь не шутка – увеличив число работающих вдвое, увеличить добычу более чем вчетверо. Это могут обеспечить не «рабы», а новейшая механизация производства, что в СССР и произошло, и весьма квалифицированные работники.

Увы, «объективность» в кавычках Буллока типична для всех антисталинских «исследований». Так, уже доморощенные клеветники, братья Медведевы (один из которых, Жорес, уже давно, правда, пробавляется британской овсянкой), в книге «Неизвестный Сталин», ничтоже сумняшеся, утверждали, что «главную роль в быстроте практического решения» всех задач советского Атомного проекта «в форме реакторов, заводов, полигонов и всей инфраструктуры играл безусловно гулаг (именно так, строчными буквами. – С. К..), уникальный гигантский резерв высокомобильной и, по существу, рабской, но квалифицированной рабочей силы»…

В системе Главгорстроя СССР МВД СССР, ответственной за строительные – не более того – работы в Атомном проекте, действительно работало в некоторые периоды до ста и более тысяч заключённых, находившихся, к слову, в достаточно удовлетворительных – для заключённых – условиях.

Но, во-первых, заключённые работали на крупных стройках и в 60-е, и в 70-е годы, что вообще-то вполне объяснимо. При этом все стройки могли бы быть успешно завершены и без них.

Во-вторых, ни о каком интеллектуальном участии заключённых в создании реакторов, заводов, полигонов и прочей инфраструктуры атомной отрасли говорить не приходится (участие немецких специалистов в атомных работах – это отдельная статья, к тому же они жили и работали, не будучи заключёнными, в местах хотя и изолированных, но курортных в точном смысле этого слова).

В-третьих, за сведениями, опровергающими «ГУЛАГовские» инсинуации Медведевых, я отсылаю читателя даже не к своей книге «Берия: лучший менеджер XX века», а к официальному многотомному изданию документов «Советский атомный проект», под редакцией Л.Д. Рябева, над которым уже много лет работают два таких опытных ветерана атомной отрасли, как Г.А Гончаров и П.П. Максименко. Там, к слову, имеются любопытные данные о тех «художествах», которые творили на «объектах» освобождённые по окончании срока «жертвы сталинизма»… Из-за них научные и инженерные работники и члены их семей одно время вечером нос на улицу боялись высунуть.

ТАК ОБСТОЯЛИ ДЕЛА с «миллионами рабов» Буллока на шахтах Советского Союза и прочими «рабами», включая «атомных»… А как там было в СССР

Сталина вообще с «рабским трудом» – как категорией социальной и нравственной?

К теме репрессий тридцатых годов я обращаюсь в этой книге впервые, однако вернусь к ней ещё не раз, потому что сегодня «Большой террор» – пожалуй, последний крупный антисталинский «козырь» «демократов»… И поскольку он, хотя порядком и засаленный, пока что «играет» в массовых антироссийских «играх» весомую роль, этот козырь надо раз за разом бить и бить…

Прежде всего надо сказать, что репрессии и система ГУЛАГа в СССР тридцатых годов – сложное явление, и настоящий (то есть честный) историк должен подходить к ней особенно тщательно.

Например, сегодня «продвинутые» журналисты охотно иллюстрируют свои статьи о «Большом терроре» фотографией, где на переднем плане замурзанный парень в ватнике и ушанке держит в руках большое долото, поставленное на валун, а второй парень в ватнике готовится ударить по нему кувалдой. И это – на фоне каменных склонов, групп других заключённых, занятых кто чем, чекистов в шинелях и кожанках…

Начало того, что «демократы» называют «Большим террором» и о чём я в своё время ещё скажу, относится к августу 1937 года, а излюбленное «демократами» фото сделано не позднее 1933 года, потому что запечатлело эпизод строительства знаменитого Беломорканала, который вступил в строй в 1934 году.

Но не это даже главное… Замечательно то, что фото взято из официальной фактически книги об истории строительства Беломорско-Балтийского канала имени Сталина, написанной коллективом советских писателей по предложению Горького, который её и редактировал.

Эта книга поражает своей психологической достоверностью не из-за такой уж сверхталантливости её профессиональных авторов, среди которых были Е. Габрилович, М. Зощенко, В. Инбер, В. Катаев, В. Шкловский, а из-за помещённых в ней исповедей ряда «каналоармейцев» из числа бывших вредителей-инженеров, которые и на Беломорканале работали инженерами, а также из числа бывших уголовников.

В книге была описана, например, жизнь бывшего дельца-инженера, бывшего начальника обороны Зимнего дворца полковника Ананьева… И там же был помещён портрет инженера К.А. Вержбицкого с подписью: «Бывший вредитель, а затем один из авторов проекта Беломорстроя. Награжден орденом Ленина».

Это были судьбы, действительно перекованные трудом и эпохой Сталина. И это поражало тогда, и ещё более поражает сегодня!

Чтобы показать неоднозначность той эпохи, я остановлюсь лишь на одной из её трагических судеб…

Георгий Иванович Поршнев, в своё время – весьма известный книговед… Работал, ездил в Германию. А в начале 30-х стал заключённым как раз на Беломорканалстрое. Его письма к дочери, изданные в 1990 году, показывают, как тогда всё было непросто…

Вот письмо от 3 апреля 1932 года:

«Устремлений никаких… Я разучился размышлять, сознание не озаряется мечтой… Я по-прежнему верю в прогрессивный ход исторического процесса, восхищаюсь соцстроительством и сам по мере сил и разумения участвовал в нём, но меня давит обрушившийся на меня позор и полное игнорирование личности, человека»…

Казалось бы, вот он, приговор «рабскому труду» устами самого «раба». Но тон письма от 1 мая уже иной: «Мир хорош! Май – праздник не хуже пасхи. Природа его ещё ласковее, а смысла неизмеримо больше. Сегодня меня не смущают даже гримасы истории и превратности судьбы. Я слушаю прибой общественного возбуждения Москвы, Ленинграда, Харькова (у «рабов» Беломорстроя были не только радио, но и свои газеты, журналы. – С. К.), завидую идущим в колоннах и созерцающим их, и радуюсь. Да, мир хорош, дочка! Умирать ещё рано, тем более что в наши беспокойные годы и покойникам покоя нет»…

А уж письмо от 4 июля вообще рисует очень странный для «сталинского раба» образ жизни: «Вновь, милая, роюсь в книжной пыли, купаюсь в легендарном Онего и брожу по Медвежьим горам. Погода прекрасная, столь же очаровательно озеро (и пляжи, как в Евпатории)».

Прошёл год.

И «рабские» письма приобретают вообще невероятный вид: «От книжной повинности, дорогая, ты совсем освобождаешься. Премного сыт. В очереди стоят Роллан, Гёте, Блок, Тынянов («Восковая персона»). Рука тянется к журналам («Кр. Новь», «Нов. Мир», «Звезда», «Октябрь» и проч.), к Реформатскому («Техническая редакция книги»), Кугелю, Боборыкину… Жду и ищу Белого «Маски». «Поэзия и правда» Гёте разочаровала»…»

Как это понимать? Это зачем же «рабам» (а речь – о рабочей библиотеке для заключённых и вольнонаёмных) Тынянов?

Ну, писал бы «раб» о том, что его разочаровала баланда – тут бы все было на месте. А Гёте?..

Ну, искал бы он лишний чёрный сухарь, так нет – подай ему Белого! Да не хлеба, а поэта…

Через три дня новое сообщение – о неком «открытии». Что могло обрадовать «раба» на этот раз – дыра в колючей проволоке или в стене продовольственной кладовой? Нет: «Калевалу» открыл!..»

Н-да…

В «рабскую» концепцию это всё втискивается едва ли. Хотя трагедию не отменяет. Но что до наших болей сэру Алану Буллоку. Ему сподручней довольствоваться фальшивками типа солженицынских. Уж они-то в его «историческую» концепцию вписываются идеально.

Как и многочисленные фальшивки и клевета о сталинской коллективизации сельского хозяйства.

СУТЬ РЕАЛЬНОГО Сталина лучше, чем в любых его делах при жизни, выявилась в первые дни после его смерти: страна плакала. Что значат по сравнению с этим все опусы стаи волкогоновых с Волковыми и радзинскими? Когда умер Брежнев, страна ухмыльнулась. Смерти Ельцина она не заметила. Смерти Горбачёва наверняка обрадуется. А по Сталину она рыдала. Между прочим, 5 марта 1953 года величайший богослов двадцатого века Карл Барт говорил, что он годами молился за Сталина… Не грехи его отмаливая, а желая ему здравия.

А ведь даже в тот, 1953-й, год более половины населения России жило на селе. Ко времени же года «великого перелома», к 1930 году, Россия была сельской более чем на три четверти.

Плакала ли бы Россия по Сталину, если бы коллективизация сельского хозяйства не была насущной необходимостью, которую Сталин осознал раньше других, но, к слову, и не первым.

Впрочем, обо всём по порядку…

В 1929 году в СССР начиналась первая пятилетка. Её успех или неуспех определял всё – и положение России в мире, и судьбу России.

19 ноября 1928 года Сталин выступал на пленуме ЦК:

«…Вопрос о быстром темпе развития индустрии не стоял бы у нас так остро, как стоит он теперь, если бы мы имели такую же развитую промышленность и такую же развитую технику, как, скажем, в Германии, если бы удельный вес индустрии во всём народном хозяйстве стоял у нас так же высоко, как, например, в Германии. В том-то и дело, что мы стоим в этом отношении позади Германии и мы далеко ещё не догнали её в технико-экономическом отношении.

Вопрос о быстром темпе развития индустрии не стоял бы так остро, если бы мы представляли не единственную страну диктатуры пролетариата, а одну из стран пролетарской диктатуры. При этом условии вопрос об экономической самостоятельности нашей страны, естественно, отошел бы на задний план, мы могли бы включиться в систему более развитых пролетарских государств, мы могли бы получать от них машины для оплодотворения нашей промышленности и сельского хозяйства, снабжая их сырьем и продовольственными продуктами. Но вы знаете, что мы не имеем этого условия. Вот почему вопрос о том, чтобы догнать и перегнать экономически передовые страны, Ленин ставил как вопрос жизни и смерти нашего развития…»

Итак, вопрос индустриализации для России был вопросом жизни и смерти. Но чтобы работать, рабочему надо есть. А тогдашнее село хлеба городу не давало – даже на полуголодный паёк…

15 января 1928 года литерный поезд со Сталиным отправился на три недели в Сибирь. Новосибирск, Барнаул, Рубцовск, Омск… Разговоры выявляли ситуацию невесёлую: сельскохозяйственная проблема заходила в тупик. В 1926/27 году СССР вывез 2 миллиона 178 тысяч тонн зерна, а через год – только 344 тысячи, и 248 тысяч даже пришлось ввезти. Причина была не в неурожаях, а в том, что село не хотело отдавать зерно «задёшево». Кулаки саботировали хлебопоставки и выжидали повышения рыночных цен втрое (!).

Чем должна была Советская власть кормить тех, кто на заводах и фабриках должен был заложить основу новой индустриальной мощи России?

Чем она должна была кормить тех, кто должен был строить тысячи новых заводов и фабрик?

Ещё пятнадцать лет назад на среднего жителя Российской империи приходилась в день одна чайная ложечка сахара. Среднестатистический же крестьянин сахара не видел, по сути, вовсе. В докладе Пятому съезду уполномоченных объединённых дворянских обществ 1909 года его автор В. Гурко писал: