Текст книги "Театральная эпопея"

Автор книги: Сергей Карамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Ширмыршлянский покачал головой, кладя трубку на стол.

–Что значит» по душе или нет»?– ответил Ширмышлянский.– Зачем моему Театру

юмора (само название говорит за себя: Театр юмора, а не сатиры) лишние проблемы?

Еще финансирование закроют. И так сейчас вопят, что старые репертуарные театры

не нужны.

–Ну, не волнуйтесь, Иосиф Борисович!..

–Как тут не волноваться? Сатира высмеивает, а чего мне кого-то высмеивать? Достаточно, как считаю, моему театру смешить, а не высмеивать!

–Согласен.

Ширмыршлянский замолк на минуту, закуривая, потом не отказал в себе удовольствии поиронизировать над собеседником:– Говорят, у тебя новый репертуар?

–Новый?

–Да!… Новые постановки древнегреческих драматургов!– Сказав эту фразу, Ширмыршлянский не выдержал и засмеялся.– Спектакль по мотивам древнегреческого драматурга Софокла, да?

Сеновин минуту помедлил с ответом, поняв скрытую иронию в словах собеседника,

потом ответил с досадой:

–Ну… ну, зачем так посмеиваться, Иосиф Борисович?.. Я ж к вам со всем уважением!..

Ну, зачем так…

–Ладно, ладно тебе расстраиваться, успокойся,– Иосиф Борисович понял, что

напрасно так поиронизировал над Сеновиным и решил сменить тему разговора:-

Как там Фуцман поживает?

-Фуцман? Ах, этот Фуцман!.. А вот именно этот Фуцман в своем Театре современных инсценировок ставит разные спектакли по мотивам!– разгорячился Сеновин.-

Понимаете, именно этот Фуцман ставит сейчас инсценировку комедии «Горе от ума»!

И еще получит свои авторские!

–Что я слышу?– удивился Ширмыршлянский.– Ведь комедия «Горе от ума» и так уже написана для театра, чего тогда ее переписывать и делать по ней инсценировку?

–Милейший Иосиф Борисович! От жизни отстаете!– упрекнул Сеновин

Ширмыршлянского.– А инсценировка того же Фуцмана пьесы Шиллера? Тоже спектакль

по мотивам… Авторские, авторские… Вот раньше такого он бы не позволил!

–Раньше?: Опять ты ностальгируешь по совковым временам недостроенного коммунизма?– хохотнул Ширмыршлянский, вспомнив, что Сеновин был коммунистом и свой партбилет

в 1991 году не сдал, как многие, и продолжает верить в коммунистические идеалы.

Возникла напряженная пауза, во время которой Ширмыршлянский перелистывал

блокнот, ожидая ответа собеседника, но тот замолк, обидевшись.

Через минуты две Сеновин заговорил вполголоса:

–Попрошу вас, Иосиф Борисович, не посмеиваться над моими идеалами, взглядами!

–Ладно, остынь… А недавно и мой театр ставил комедию «Горе от ума»,– вспомнил Ширмыршлянский.

–А в нашем Драматическом театре эту комедию играют уж двадцать лет!– сообщил Сеновин.

Сеновин минуту помолчал, потом добавил:

–Этот Фуцман хочет не просто поставить инсценировку по мотивам «Горе от ума».

Он ставит мюзикл.

–Что я слышу?– удивился Ширмыршлянский.– Вот так потеха!

–Потеха, точно сказано.

–Ладно, шут с этим Фуцманом,– поморщился Ширмыршлянский, – ему уже надоел

этот разговор и он покачивал головой.

–А я, Иосиф Борисович,– продолжал Сеновин,– истинный приверженец классицизма

в драматургии! И считаю, что нет сейчас хороших современных пьес! Вот раньше…

–Слушай ты перестань со своим «раньше», хорошо?

–Хорошо, но вы согласны со мной в том, что сейчас нет хороших современных пьес?

Ширмыршлянский кивнул головой, добрея:

–Браво!– повторил свое любимое слово Ширмыршлянский, улыбаясь.– Полностью с

тобой в этом согласен! Полностью! Еще с этими современными авторами повозишься!

–Верно, тут приходил ко мне один брюнет, надоел со своими комедиями.

–И ко мне приходили недавно… Да что недавно, сегодня один брюнет возле двери остановил…

–Одни графоманы кругом!– добавил Сеновин.– Нет современных хороших пьес!

Поэтому я ставлю одну классику!

– Говорят, Шекспир тебе наскучил?

–Что значит наскучил? А кого мне еще ставить?

–Как кого? А Грибоедов?

–Ну, Грибоедов тоже есть… Островский, Шиллер…Мало пьес, нет хороших пьес…

Вот я и решил повозиться с древнегреческими драматургами, их хочу ставить.

–Софокла?

–И Софокла, и Эсхила, и Эврипида, и многих, многих других…

–А как у тебя в театре с юмором?

–С юмором?.. Туговато, если честно… Хотя есть задумка поставить комедию

«Лисистрата» Аристофана.

–Ну, приглашай на премьеру.

–Охотно приглашу… Так насчет молодых актеров что мы решили?– напомнил свою

просьбу Сеновин.

–Я им предложу перейти к тебе, а дальше… Дальше пусть сами решают.

–Уж ты постарайся, Иосиф Борисович!– попросил Сеновин.

–Естественно постараюсь,– слегка усмехнулся Ширмыршлянский,– они мне не нужны

в моем театре… Такие смутьяны мне не нужны!

–Смутьяны?

–Да!

–Гм, а мне смутьяны нужны, что ли?– удивился Сеновин.

–Ну, не хочешь и не бери,– пожал плечами Ширмыршлянский, будто он являлся

владельцем крепостных актеров, которых можно было продать и отдать другому

хозяину.– Со мной не спорят в моем театре!.. Я им создам в моем театре такие распрекрасные условия, что они побегут куда подальше.

–Будем надеяться.

Ширмыршлянский минуту помолчал, потом спросил:

– Слушай, вот ты ставишь такое старье, уж извините, если задел своим вопросом…

–Я ставлю классику, если вы то забыли, я…– повысил голос Сеновин, но его тут же

перебил Ширмыршлянский:

–Стой, не кипятись, Юрий Ксенофонтович!…Я просто интересуюсь реакцией твоих зрителей.

–А что мои зрители?

–Ну, как они смотрят это старье… тьфу, эту одну классику, с интересом? Софокл,

Эсхил, Аристофан…

–Нормально смотрят, даже хлопают!

–Да неужели? И как зрители вникают в это старье? Понимают, о чем речь?

–Да.

–А говорят, что зрители у тебя ходят только смотреть на игру твоих старых актеров,-

ляпнул Ширмышлянский и тут же понял, что не следовало было этого говорить.

–Что – о?!… Старые пьесы, старые актеры?!..– взревел Сеновин так, что Ширмыршлянский вздрогнул и отвел руку с телефонной трубкой подальше, чтобы не слушать крик

Сеновина.– Я к вам с просьбой, по-человечески, а вы?!…Смеяться надо мной, да? А у

вас в Театре юмора новые пьесы есть, да?.. Покажите, посмотрю, если таковые есть!.. «Ревизор» – современная пьеса?

–Успокойся, я…

–Или «Фигаро»? Или «Бравый солдат»?

–Ладно, ладно, Юрий Ксенофонтович! Успокойся и приглашай на премьеру Софокла!-

добродушно сказал Ширмыршлянский, посмеиваясь.– Извини, но ко мне зашли, пока!..-

С этими словами он повесил трубку, не дожидаясь ответа Сеновина.

Ширмыршлянский перелистал свой блокнот, потом встал, подошел к окну. В дверь кабинета осторожно постучали, но он не откликнулся на стук. Через минуту вновь

раздался осторожный стук и дверь чуть приоткрылась.

–Кто там?– недовольно спросил Ширмыршлянский, не оборачиваясь.

–Это я, Иосиф Борисович,– послышался приглушенный женский голос.

Дверь открылась полностью и в кабинет вошла средних лет дама в коричневом

брючном костюме, шатенка с серыми глазами, сильно напудренная и накрашенная.

Это была завлит Театра юмора Котова Елена Степановна.

Ширмыршлянский ее переносил с трудом, даже один раз предложил уволиться, но

потом все-таки извинился, заявив, что сказал, не подумав. Ему не нравились умные женщины, а Котова была как раз умной и не раз спорила с ним по разным театральным вопросам, что очень раздражало худрука. Вдобавок Ширмыршлянский не выносил излишней косметики на женском лице, открыто заявляя не раз, что женское лицо должно

быть красиво и не без косметики. Однако Котова лишь посмеивалась про себя, слыша заявления худрука. Так они и работали, нередко ссорясь и споря, многие годы.

–Что тебе?

–Извините, Иосиф Борисович, если отрываю от дел,– начала медленно Котова,– вы

говорили вчера об утверждении нового репертуара театра…

–Ну…– меланхолично протянул Ширмыршлянский, позевывая.

–Вот я и зашла, чтобы поговорить об этом.

–Ну…– также протянул Ширмыршлянский.

Котова застыла, не зная, что дальше говорить. Иногда сотрудники Театра юмора не понимали своего худрука – он впадал в меланхолию, ничего не желал делать и слушать, отвечал одними междометиями, как и сейчас; складывалось такое ощущение, что Ширмыршлянский отсутствовал в театре, мечтая и витая где-то в облаках, несмотря на

то, что он находился именно в Театре юмора. А Ширмыршлянский в самом деле сейчас призадумался, вспомнив молодые студенческие годы, когда пытался играть в

капустниках и играть в КВН. Вот с тех пор он полюбил капустники– обозрения, желая ставить лишь их, если станет театральным режиссером. А когда, наконец, добился должности режиссера, ему пришлось ставить известные комедии давно умерших драматургов, участвовать в бесконечных репетициях, хотя хотелось ставить одни

смешные капустники. Репертуар Театра юмора не обновлялся уж десять лет: комедии Шекспира, «Горе от ума» Грибоедова, комедии Мольера, несколько лирических комедий старых советских драматургов, кое-что из зарубежной драматургии. Но поискать что-то новое для своего театра, современную пьесу современного драматурга даже не

приходило ему в голову, как ни странно, хотя неоднократно Ширмыршлянский

участвовал в различных театральных конкурсах. Справедливости ради нужно отметить,

что худруку полгода назад пришло в голову поставить спектакль по мотивам романа Гашека, что он и сделал, написав инсценировку и начав репетиции спектакля «Бравый солдат». Однако пьес российских современных драматургов Ширмыршлянский не

искал и не ставил в своем театре.

Котова молчала, ожидая приглашения худрука сесть, но его не услышала. Ширмыршлянский, подумав еще минуту, отошел от окна, сел в кресло и сокрушенно вздохнул.

–Извините, Иосиф Борисович, мне уйти?– осторожно спросила Котова.

–Нет, почему уйти… Чего стоишь, садись, раз зашла,– предложил Ширмыршлянский.

Котова присела на край кресла напротив Ширмыршлянского.

–Так, чего репертуар нам менять? Какая в том надобность?– позевывая, спросил Ширмыршлянский.

–Ну, вы сами ранее…

–Послушай, я говорил то вчера при всех для проформы только.

–Да?

–Нет, ты мне скажи другое: зритель в мой театр идет или нет?

–Идет.

–Чего тогда обновлять репертуар?

–Но…

–Нет, ты ответь: зритель в мой Театр юмора идет?

–Идет, но…

–Чего там «но»?.. Черт, ну, сколько можно говорить одно и то же?– разозлился Ширмыршлянский.– Вот ты чего ко мне зашла?

–Утвердить репертуар театра, Иосиф Бо…

–Утвердить? Да пусть он еще несколько лет будет один и тот же!– решил

Ширмыршлянский.

–Как?– не поняла Котова.

-А вот так, моя дорогуша!.. Ты мне ответь, если сможешь и знаешь все наши театры,

какой театр сейчас обновляет свой репертуар?

Котова минуту помолчала, потом неспеша ответила:

–Вот Драматический театр сейчас ставит Софокла…

–Ха!.. Новость какая! Новая пьеса, ха-ха!..– слегка усмехнулся Ширмыршлянский.– Премьера пьесы древнегреческого драматурга Софокла! И какую именно пьесу

Софокла там ставят?

–«Антигону».

–Гм, хороша новая пьеса древнегреческого драматурга!.. Для меня, твоего

художественного руководителя, то не новость. Только что я говорил с Сеновиным!..

И вот что я думаю, зачем нам постоянно репетиции?

–Как зачем?

–Лишь имитация деятельности, дорогая ты моя Котова!– признался Ширмыршлянский, закуривая трубку.– Одна имитация!.. Новых пьес нет!.. Нет новых хороших комедий!..

Чего тогда нам репетировать?

Котова моментально спросила худрука, только потом понимая, что иногда следует

и помолчать, когда говоришь с начальством:

–А вы сами когда-нибудь искали новые пьесы?

–А чего искать того, чего нет?..

–Нет?– несказанно удивилась Котова.

–Нет, нет и еще раз нет!– занервничал Ширмышлянский, чуть хмурясь.

–Как можно заведомо утверждать, что чего-то нет в природе, не пытаясь даже искать,

что хочешь найти? Как в народной сказке: «Ищу, не знаю что, не зная, где»?

Ширмыршлянский пристально посмотрел на Котову, минуту помолчал, потом

задумчиво сказал:

–Слушай, а ты бы стала хорошим философом, как погляжу.

–Философом?

–Да, может, тебе работу новую поискать?– с надеждой в голосе спросил

Ширмыршлянский.

–Гоните опять меня?– тревожно спросила Котова.

–Что ты!… Вовсе нет… Так, подумалось что-то…

–А в Интернете вы искали новые пьесы, если журналы сейчас их не печатают?-

поинтересовалась Котова.

–Гм, Интернет? Зачем мне чего-то там искать? Интернет – всемирная помойка!

– ответил неприязненно Ширмыршлянский, закуривая.

–Но…

– Опять ты со мной споришь?

–Нет, а вы же участвуете каждый год в разных театральных конкурсах. Неужели там

нет ничего достойного нашего театра?

–Нет, как ни странно.

Котова слегка усмехнулась и заметила:

–Но кто-то же выигрывает на театральных конкурсах, получаете призы.

–Что этим хочешь сказать?– не понял Ширмыршлянский.

–Если та или иная современная пьеса российского драматурга получила первое или

второе место, разве нельзя поставить в нашем театре?

Ширмыршлянский минуту помолчал, потом недовольно воскликнул:

–Зритель и так идет в мой театр!.. Москва все-таки!.. Приезжих много, они всегда

идут в театры, как в музеи. Чего мне эти репетиции проводить, время тратить?

Котова возразила:

–Не поняла вас, Иосиф Борисович… Вы хотите отменить репетиции?

-Ну, совсем их отменять не следует…

–А как же с репетициями «Бравого солдата?– спросила Котова.

–Ах, да!..– кивнул Ширмыршлянский.– Вот эти репетиции буду проводить, а на

остальные пусть бегает Голодаев.

–Голодаев?

–Да!.. Зачем мне каждый день бегать на репетиции и выслушивать мнения некоторых молодых смутьянов?

Котова понимающе кивнула:

–Ясно, вы говорите о Кузнецове и Архиповой.

–О них!.. – подтвердил Ширмыршлянский.

–И из-за них хотите отменить все репетиции в театре?

–Ну, зачем же передергивать? Не все… Одной репетиции в месяц было бы достаточно.

Вот пусть Голодаев ходит один раз в месяц на репетиции старого нашего репертуара,

а я буду ходить на репетиции «Бравого солдата».

–А зрителям и Кузнецов, и Архипова нравятся,– заметила Котова.

Ширмыршлянский нахмурился, сердито говоря:

–Они мне надоели, нельзя ли их перевести в Драматический театр?

–Не знаю… Они не захотят…

–Надо постараться их перевести или заставить уволиться из моего театра,– твердо

произнес Ширмыршлянский,

–А репетиции «Бравого солдата» сколько будут длиться?

–Да, скоро репетиции «Бравого солдата» закончатся, – быстро ответил

Ширмыршлянский.– Он отложил трубку в сторону, потом глянул внимательно на

своего завлита, поинтересовался::– Ну, какие еще вопросы ко мне?

–То есть… то есть репертуар…

–Да!.. Репертуар, как был, таким он и останется!.. – приказал Ширмыршлянский.– В

моем театре должен быть только юмор и один юмор!.. Если даже мы ставим Гашека, то

спектакль должен быть ю-мо– рис– ти– чес– ким!– Последнее слово он произнес по

слогам, делая ударение на каждом слоге.– Никакой сатиры в моем Театре юмора быть

не должно!.. Пусть тогда эти Кузнецовы и Архиповы создают свой собственный театр,

если смогут!.. Если им дадут таковую возможность создать в наше время свой театр!

Ну, вопросы еще ко мне есть?

–Нет… Я зашла, так как вы говорили об утверждении нового репертуара и…

–Я говорил?– оборвал завлита Ширмыршлянский.– Возможно, тебе то почудилось…

Или я мечтал тогда о новых комедиях, которых нет… Ну, сколько можно ставить

одно и то же?

Котова быстро спросила:

–Тогда, как нам быть? То вы говорите, что хватит старого репертуара, потом сетуете,

что не хватает нам новых комедий?

Ширмыршлянский одобрительно кивнул:

–Правильно говоришь, Котова, браво!.... Повторяешь мои мысли… Капустники

желаю ставить, понятно тебе?

–Капустники?– спросила Котова.

–Да! Если нет хороших новых комедий!

–Капустники?– почему-то переспросила Котова, пристально глядя на худрука.

–А чего ты переспрашиваешь? Непонятно сразу?

–Нет… Удивилась…

–Нечего тебе удивляться!.. Капустники безобидны, просто один юмор и еще раз

юмор, не более того. К разным юбилеям, торжествам.

–А кто будет писать эти капустники?

–Кто, кто… Я, кто же еще… Будем работать и придумывать капустники. Все, иди

к себе, работай!– приказал Ширмыршлянский, хватаясь за телефонную трубку. – Я

очень занят…

Глава 3

Инсценировки и секс.

Фуцман Моисей Викторович, художественный руководитель Театра современных инсценировок, лысый, лопоухий господин низкого роста, лет сорока, одетый в

коричневый пиджак, черные брюки, белую сорочку и желтый туго завязанный галстук, сидел в своем кабинете, задумавшись. В руках он держал листок с перечислением спектаклей своего театра. Отечное, с резкими чертами лицо его, изможденное ранними морщинами, свидетельствовало о весьма бурной молодой жизни, большим числом бессонных ночей, несоблюдением режима. Еще в студенческую пору он больше времени уделял посещению дискотек, кафе, пытаясь потом наверстать упущенное ночами в преддверии очередных экзаменов. Позднее, уже став работать режиссером, он являлся частным гостем ночных клубов, фуршетов и презентаций. Заняв долгожданную должность худрука, он первым делом изменил название своего театра. Ранее театр назывался совсем по-другому – Театр современной пьесы, но такое название предполагало постановки

современных пьес, чего не желал Фуцман – он хотел ставить лишь инсценировки, писать свои версии по мотивам известных романов и пьес, получать авторские гонорары за

переписывание и безбожное искажение известных пьес и романов. Добился Фуцман переименования театра с помощью чиновников Министерства культуры, целый год потратил на визиты к ним, льстиво улыбаясь и одаривая дарами секретарш и многих чиновников, обещая помнить их всех на всю оставшуюся жизнь. Вдобавок проворный и хитроумный Фуцман закрутил короткий роман с одной развязной бабенкой из

Минфина, которая как раз курировала бюджетное финансирование Министерства

культуры. В итоге наш герой добился, наконец, желаемого. Надо сказать, что Фуцман

слыл великим эротоманом, однако жены и постоянной любовницы у него не было. Еще будучи студентом, он познакомился с одной молодой девушкой, но их роман закончился довольно быстро. Фуцман жаловался, кому только мог на женское легкомыслие и их стервозный нрав, но за его спиной знающие люди поговаривали, что как раз он изменил своей знакомой, переспав со случайной повстречавшейся девушкой. Его знакомая

какое-то время пребывала в неведении относительно неверности своего любимого, но

через месяц она закатила бурную сцену ревности, заметив следы ярко красной помады

на шее своего любимого; Фуцман пытался отнекиваться какими-то несвязными междометиями, но объяснить ей толком ничего не смог – не говорить же ей сущую

правду, что совершенно неожиданно встретил на улице понравившуюся ему блондинку

в короткой юбке, быстро познакомился с ней, предложил выпить кофе в ближайшем кафе,

а потом затащил в постель? После разрыва и бурной сцены Фуцман пытался знакомиться

с женщинами на разных фуршетах, презентациях, бывали у него случайные мимолетные связи, но серьезно его никто из женщин не воспринимал. Со временем Фуцман понял,

что, возможно, оно и к лучшему, если нет жены и постоянной любовницы – не надо

никому ничего объяснять и ни перед кем не надо извиняться и оправдываться за новую любовную связь и очередную измену. Многие сотрудники театра удивлялись, как женщинам на разных фуршетах и презентациях мог понравиться лысый, низкий

человечек, да еще и лопоухий, двигающий иногда своими оттопыренными ушами?

Однако женская душа подчас загадочна, мой милый и дорогой читатель, и даже совсем невзрачный, некрасивый низкий мужчина может иногда понравиться женщине…

–Та – ак,– протянул Фуцман, читая список пьес,– «Мушкетеры», мюзикл по мотивам

романа Александра Дюма… Хорошо… «Золушка, доктор Айболит и Буратино»,

спектакль по мотивам детских сказок… Мюзикл «Горе от ума», по мотивам одноименной комедии Грибоедова… Мюзикл– это хорошо!.. И секс там будет, что тоже хорошо…

Секса, секса нам не хватает в постановках. Та – ак, далее читаем… Мюзикл «Ревизор»,

по мотивам одноименной комедии Гоголь «Ревизор»… спектакль «Играем самого Шиллера», по мотивам пьесы «Мария Стюарт»… Мюзикл «Отелло», по мотивам одноименной трагедии «Отелло» Шекспира… Шесть спектаклей, мало или

нормально? Гм, подумать надо…

Фуцман встал, медленной походкой прошелся по кабинету.

–Ой, а я ж не написал свою версию спектакля «Горе от ума!– спохватился он, подходя

к столу и беря список пьес.– Как это я не углядел… Сцен секса там нет, вот ужас-то!.. Придется пока снять спектакль с афиш…

Размышления Фуцмана прервал телефонный звонок. Он поморщился, не желая ни

с кем говорить, через полминуты телефон звонить перестал. Но через минуту телефон

вновь зазвонил и Фуцман нехотя поднял трубку, держа ее на весу далеко от уха.

–Да! Слушаю!– вполголоса произнес Фуцман, садясь в кресло.

В ответ он услышал незнакомый относительно молодой мужской голос, который настойчиво добивался встречи с худруком Театра современных инсценировок и

который твердил про свои комедии.

Фуцман чертыхнулся про себя, шумно вздохнул и ответил довольно сурово:

–Постойте, молодой человек! Давайте-ка послушайте меня, хорошо?

–Но я…

–Послушайте меня сначала! Наш театр не нуждается в чьих-то пьесах, это понятно

сказано или требуется повторить для тупых?

–Почему вы так грубо….

–А потому!– Фуцман нахмурился и строго потребовал:– Сначала не мешало бы представиться!

–А-а… Соколов я!

–Эта фамилия мне ничего пока не говорит,– слегка усмехнулся Фуцман,– не Шекспир,

не Мольер, но слушайте снова мой ответ, Соколов: наш театр не нуждается в ваших творениях! Все!– Фуцман протянул трубку, желая опустить ее на рычаг, но из трубки раздался отчаянный возглас Соколова, молящего о продолжении разговора:

–Извините меня, но выслушайте, хотя для начала прочитайте мои комедии, я…

Фуцман бросил трубку, давая отбой. Минуту он просидел, не двигаясь, потом встал

и прошелся по кабинету. Он обдумывал репертуар своего театра, желая, чтобы во

всех постановках говорили о сексе.

«Да, секс– это именно то, что нужно всем всегда!… Именно эту тему всегда одобрит

зритель, а если ему что-то показать на сцене… О-о, тогда будет аншлаг!.. – раздумывал Фуцман.– Как я недавно вставил сцену секса в спектакль «Отелло»!..Вот только как

быть с этой сказкой? Там секс не вставишь, дети все-таки… М – да! Нужно

побыстрее отменить этот спектакль».

Он вызвал к себе своего режиссера Зайцева, молодого парня, только что окончившего театральное училище. Игорь Зайцев, высокий и широкоплечий здоровяк с постоянной широкой улыбкой на лице, всегда соглашался со своим руководителем.

Зайцев присел на краешек стула напротив стола худрука и вопросительно

посмотрел на Фуцмана.

–Вызывали, Моисей Викторович?– спросил Зайцев.

–Да… Слушай, вот тут я думаю по поводу секса в постановках…

–Секс? Это здорово, короче! Это так интригует!– оживился Зайцев.

–Тоже так думаешь?

–Тоже. Прикольно!

–А как быть с этой сказочкой тогда?

-В смысле?

Фуцман поморщился – он недолюбливал молодежный слэнг, все их словечки вроде:

« в смысле», «короче», «прикинь», «зашибись», «отстой», «бухать», «типа того»,

«выпал в осадок», «я тащусь», «прикол», «ты гонишь», «отпад», «улет», «класс»

и так далее, но его молодой режиссер как раз употреблял все эти словечки и потом

не раз выслушивал нотации раздраженного худрука по поводу молодежного

жаргона, недопустимого в театре.

–Гм, ты снова повторяешь вульгарные фразы, Игорь?

–Ой, извините, короче…

Фуцман недовольно покачал головой, делая замечание Игорю:

–Слушай, ведь ты, кажется, не на рынке работаешь,– в театре!

–Ну…

–А раз так, именно мы должны изъясняться правильным русским языком, а не

какими-то вульгаризмами, молодежным слэнгом!

Фуцман минуту помолчал, потом продолжил:

–Итак, думаю, что следует отменить спектакль по мотивам детских сказок, ведь

нельзя говорить о сексе в детском спектакле.

–Правильно, Моисей Викторович!

–И еще… Спектакль «Горе от ума» мы объявили, а я ведь не написал текст.

Игорь изумился и машинально ответил, не обдумав свои слова:

–Да ведь эту известнейшую комедию «Горе от ума» давно написал Грибоедов!

Услышав реплику молодого режиссера, Фуцман изменился в лице, поправил свой

желтый галстук и пристально глянул на Игоря. А Игорь только сейчас понял, что не следовало говорить об авторстве комедии, понимая, что его шеф постоянно

переписывал и подчас искажал известные классические произведения, внося свои

авторские новации. Игорь помрачнел, перестал улыбаться.

«Как мне этот Лопоухий надоел!– подумал Игорь (Лопоухим звали Фуцмана за

спиной все сотрудники Театра современных инсценировок, а некоторые дали своему

начальнику другую кличку – Эротоман).– Попугайский галстук опять надел!..

Эротоман!»

Фуцман произнес с нескрываемой досадой в голосе:

–Вот что, молодой человек! Если вы… если вы хотите работать в нашем прекрасном

театре, извольте обдумывать свои слова. Я еще не забыл, кто написал комедию «Горе

от ума», но наш театр называется так: Театр современных инсценировок, это понятно?

–Да, я не хотел…

–Не перебивайте меня, молодой человек!– повысил голос Фуцман.– Именно я, являясь художественным руководителем театра, занимаюсь авторскими инсценировками классических пьес и романов. Я стараюсь для нашего зрителя, а не для себя. Я тружусь

в поте лица, молодой человек! Так что попрошу вас уважать мой труд и труд своих сотрудников, если хотите работать в нашем театре.

Игорь поспешно кивнул, робко ответив:

–Все понятно, Моисей Викторович… А галстук вам очень идет.

Последняя фраза молодого режиссера была явно не к месту, видно, он хотел

побыстрее сменить тему разговора и не нашел ничего лучшего, как сказать о желтом галстуке худрука.

–При чем тут мой галстук?– Брови у Фуцмана от удивления поднялись.

–Галстук, говорю, хорош,– медленно повторил Игорь, слегка улыбаясь.– Желтый.

–Ты чего улыбаешься? Ну и что, если он желтый?

–Прикольно.

–Над моим галстуком смеешься?– обиделся Фуцман.

–Что вы, Моисей Викторович! Говорю, прикольный галстук цвета попугая.

-Вижу, продолжаешь посмеиваться над моим галстуком? Давай-ка о деле говорить.

–Да, короче, я не въехал в начало разговора, извините…

Фуцман вспылил:

–Перестань, черт тебя дери, говорить при мне на твоем слэнге!.. – Он протяжно

вздохнул и сухо проговорил:– О репертуаре надо подумать.

–А вы все обдумали.

–Обдумал, вот читал список спектаклей и обнаружил, что пока моя версия по

мотивам «Горе от ума» не написана.

–А когда ее напишите?

–Думаю, скоро, через недели две.

Игорь похвалил шефа, улыбаясь:

–Какой вы молодец, Моисей Викторович! Такую известную комедию «Горе от ума» написать всего за две недели!– Едва он произнес последние слова, как понял, что опять сказал что-то лишнее не к месту, поэтому шумно вздохнул и с молящей улыбкой

попросил:

–Извините меня, Моисей Викторович, я опять что-то не то ляпнул…

–Ладно!– Фуцман говорил нервно, стараясь не смотреть на Игоря.– Иногда хоть на

работе думай, о чем говоришь…Распорядись изменить афишу, надо вычеркнуть

пока «Горе от ума».

Игорь кивнул:

–Сделаем….– И добавил:– Горе от ума, горе уму, горе ума.

–Это ты на что намекаешь?– подозрительно спросил Фуцман.

–Нет… Это я так, вспомнил старые названия комедии…

–Гм, старые названия?

–Да, ум вычеркнем, короче… И горя тогда не будет.

–Чего ты болтаешь?..– обозлился Фуцман.– У нас… у нас в нашем Театре современных инсценировок в нашей новой версии…… новой…. новой версии комедии спектакль

будет называться «Горе от ума», ясно тебе или нет?– Фуцман специально повторил

слова «новая версия», чтобы его молодой режиссер осознал работу своего руководителя

и его новации в театре.

–Ясно.

–И музыка к спектаклю еще не готова.

–Недавно этот Выдрин заходил ко мне,– вспомнил Игорь о визите композитора Егора

Выдрина в театр.

–И о чем говорили?

Зазвонил телефон, Фуцман с ужасом уставился на него, думая, что это вновь звонит

какой-то Соколов со своими комедиями.

–Опять, что ли, этот графоман…– протянул Фуцман.

–Надоели авторы?

–Именно,– кивнул Фуцман, наконец, улыбнувшись, радуясь, что хоть иногда Игорь понимает его.– И кто ему дал мой номер телефона?

Телефон продолжал настойчиво звонить, а Фуцман упрямо не брал трубку, сидя молча

и разглядывая потолок. Молчал и Игорь, мечтая побыстрее выйти из кабинета худрука. Наконец, не выдержав, Фуцман сорвал трубку:

–Слушаю!

–Извините меня, я, Соколов, только что вам звонил, но звонок сорвался, отбой…– послышался в трубке баритон неизвестного автора Соколова,– я…

–Послушайте, некто Соколов! Прекратите, п – рек– ра– ти-те мне звонить, а то я вызову милицию и вас оштрафуют за хулиганство!– выкрикнул Фуцман, краснея от гнева.– Вас

не хотят тут знать и слышать!

–Но я пишу комедии, может…

-А не называли ли вас хотя бы раз феноменальным нахалом?

–Почему это я нахал? Я пишу…

–Ладно, писатель, о сексе ты пишешь?– насмешливо вдруг спросил Фуцман, желая поиздеваться над Соколовым.

–Нет.

–И зря, что не пишешь. Нам нужны пьесы о сексе.

–Но у вас в репертуаре классика, вернее, по мотивам классики,– парировал Соколов,– и Дюма, и Грибоедов, и Гоголь….Какой там секс?

–Гм, молодой наш автор, очевидно, предполагает, что в старину, когда жили многие классики, сексом не занимались? Или о нем не хотели писать?

–Вы хотите показывать секс на сцене?– спросил крайне удивленный Соколов.

–Ну, не в сарае же его показывать,– заметил Фуцман,– у нас театр есть.

–Нет, но классики писали о любви, а не о сексе.

–Гм, у нас тут намечается дискуссия на тему» Секс или любовь?» – с необычайной нескрываемой иронией в голосе спросил Фуцман, хихикая.

–Я пишу не об этом, я высмеиваю…

–Молодой подающий надежды автор! Нам не нужны ваши комедии, ваши надежды и

ваши насмешки! Адью!– С этими словами Фуцман раздраженно бросил трубку.

Минута прошла в полном молчании.

–Ты ответь,– прервал молчание Фуцман, обращаясь к Игорю,– так о чем говорили с Выдриным?

–Так, короче, обо всем, анекдоты рассказывали. Что-то он не парится, тянет с

музыкой своей.

–Зря не парится! И зря, что ты тоже, как вижу, не паришься! Сейчас позвонишь этому Выдрину и сообщишь ему мое распоряжение: через три дня принести свое

музыкальное творение.

–Хорошо, Моисей Викторович. А если он откажется…

–Тогда я разрываю с ним договор, так и скажи! Анекдоты они рассказывали…-

Фуцман, минуту помолчал, потом усмехнулся и вспомнил один анекдот:

–Хочешь анекдот послушать?

–Да.

–Тогда слушай…– Фуцман смягчился, лицо его повеселело на миг.– Идет вечером одна женщина домой, видит, за ней какой-то тип бежит. Она сумку ему бросает, но он не

берет сумку и бежит за ней. Тогда она снимает с себя кофточку и кидает ему, но кофточку тип тоже не берет. Она кричит: « Мужчина, у меня денег нет!» А он бежит за ней и

кричит: « А я даром! А я даром!»

Не дожидаясь реакции Игоря, Фуцман громко захохотал, а Игорь лишь слегка

улыбнулся, мечтая побыстрее выйти из кабинета.

–Ладно, иди работай…-протянул Фуцман.

Глава 4

Надейся и жди…

Каждый будний день я шел на работу в свою городскую поликлинику № 13, где работал терапевтом. Работа там начиналась в восемь часов утра, а заканчивалась в два часа дня. И каждый день я ожидал окончания рабочего дня с большим нетерпением, часто поглядывая на часы. Настоящий рабочий день для меня, писателя, начинался глубокой ночью, когда я сидел за письменным столом в одиночестве с листом бумаги и ручкой. Я оживал лишь,