Текст книги "Там, где твое завтра"

Автор книги: Сергей Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Рисковать с поступлением во второй раз я не хотел, да и не мог себе позволить. «Промышленная электроника» – факультет, конечно, классный, но конкурс был уж очень велик. А вот «Антенно-фидерные системы», вроде как и в той же тематике, а всего-то полтора человека на место. Уж никак не пять, да и с работой никаких проблем. В городе был огромный, крайне секретный военный завод, куда забирали всех выпускников этого факультета. На этом секретном заводе работали родители, дяди, тети, крестный и много близкой и полезной родни. И о секретном заводе, и о том, что именно там выпускаются самые лучшие в СССР антенны для самых секретных установок, не знали только ленивые жители области. Но для мужчины работа выглядела вполне прилично, и идею на семейном совете одобрили. А что было не менее важно, стипендия была на целых пятнадцать рублей больше, чем на всех других специальностях, что выглядело весомым аргументом.

Не буду предлагать угадать, куда подали заявления друзья.

– Отличная специальность. Как раз вот хотел себе дециметровую антенну дома забацать. – Славик смотрел с таким видом, словно идея поступать именно туда родилась в его голове как минимум на выпускном в детском садике.

– Сто процентов. Идем дружно. На математике садимся друг за другом, чтобы один вариант. Ярослав внизу. – Женька подвел итог начала вступительной кампании.

– Почему я внизу?!. – Моя попытка возмутиться выглядела как государственная измена. По крайней мере, именно об этом говорили удивленные взгляды друзей. Аудитория, в которой предстояло писать экзамен по математике, очень нравилась своей величиной, и эти нависающие друг над другом парты выглядели невероятно солидно. Я невольно представлял, как буду сидеть на лекциях где-то повыше, и даже успел выбрать себе место, но вот то, что сверху кто-то будет списывать у меня, а мне придется рассчитывать лишь на себя, в планы не входило. – Давай Славик, потом ты, а потом я.

– Не. Не пойдет. Ты же лучше знаешь. – Женька посмотрел с таким видом, словно даже мыслей подобного рода я допускать не должен, и не оценить такое доверие товарищей непозволительно и жестоко.

До вступительных экзаменов оставалось меньше недели, и я сидел над учебниками, стараясь доучить все то, что мог упустить или забыть. Но, как казалось в эти последние дни, память отказала окончательно. Я вдруг с ужасом обнаружил, что слишком многое вылетело из головы. Каждое утро начиналось с намерения повторить, к обеду приходило понимание, что нужно учить заново, а вечером оставались только паника и убежденность, что я не знаю абсолютно ничего. Друзья выглядели и увереннее, и спокойнее, и на фоне их безоговорочной веры в успех становилось еще хуже. Не поступить во второй раз – это вам не то же самое, что не поступить в первый. Это ты уже не тупой, а чуть тупее тупого, что практически клеймо.

Экзамены прошли как в тумане, совершенно не оставшись в памяти. Четверка по математике стала приятным сюрпризом. По физике вполне могла быть и пятерка, но не хватило совсем чуть-чуть. Но даже сожаление осталось лишь обрывочным воспоминанием. Зачет по сочинению всеми воспринимался, как само собой разумеющимся, и только я знал, чего стоило не наделать ошибок. За содержание переживаний не было, а вот грамматика всегда вызывала серьезные опасения. Восемь баллов при шести полу проходных давали право с уверенностью назвать себя студентом.

Дома был накрыт стол, и мне как взрослому налили рюмку папиной настойки. На самом деле, это был обычный самогон, но, настоянный на лимонных корочках, очищенный фильтром для воды, он считался особо качественным и полезным продуктом.

– Женька со Славиком по шесть набрали. Хорошо, красные дипломы из училища были, так вне конкурса прошли. А иначе могли бы и не поступить. – Мама не скрывала радости, что сын сдал экзамены лучше и избежал лишних переживаний.

У меня это факт эмоций не вызывал. Сейчас я был счастлив и немножко пьян. С одной стороны, все было замечательно: я в институте, и задача минимум выполнена. Уже можно спокойно идти на вечер встречи выпускников в школу и не думать, что я из подающих надежды попал в число неудачников. Можно было даже подойти к Шлейфман и сказать что-то о том, что не забыл я о книге, что физику я сдал очень даже прилично, а ее мнение обо мне было уж слишком предвзятым. Можно было даже напомнить Джеме о той глупой двойке по внеклассному чтению, которая оставила неизгладимый след в ранимой детской психике. Вот только сдерживало чувство, что гордиться особо и нечем. Не самый престижный факультет весьма среднего института, да еще и со второй попытки – это совсем не то, за что стоит возносить до небес.

Отмечали поступление на речке в нашем любимом месте. На костре запекались окуни, которых наловили ранним утром. Мы загорали, забросив удочки, разомлевшие, накупавшиеся, и обсуждали предстоящую учебу.

– Я на карате запишусь. – Славик вскочил и принял боевую стойку, а потом попытался сесть на шпагат. – Я уже дома занимаюсь по утрам.

– Точно. – Женька поддержал друга. – Я слышал, в «Манеже» группу будут набирать.

– Я никуда пока не пойду. Учиться надо. Тут как бы не вылететь. – Я тоже очень хотел на карате, но еще больше боялся, что из института, в отличие от школы, могут и отчислить.

– Ай, – Славик отмахнулся, – там главное – по пьяни не попасть. Остальное мелочи.

– Да мы вообще красавцы. – Женька довольно потер руки. – В институт поступили, так что все. Студенты. Там стипендия, уже на расходы будет, не надо дома просить.

– Думаешь, красавцы? – Я ухмыльнулся. – Скажи прямо: мы будем бороться за право быть лучшими из худших, и, заметь, не факт, что мы ими станем.

– Вот умеешь ты настроение испортить. – Славик поворачивал над углями рыбу, которая выглядела очень аппетитно, источая невероятный запах.

Я лишь покачал головой. И Женька, и Славик отличались уверенностью в себе и не допускали даже мысли, что что-то может у них не получиться.

Сказать, что я хуже или в чем-то сильно уступал друзьям, было бы неверно. Наверное, это можно было бы назвать скромностью, спокойствием или нежеланием выпячивать то, что не считал большим успехом, но почему-то окружающими эти черты воспринимались как нерешительность или закомплексованность. Оценивать ум, талант, способности – не самое простое занятие. Есть вопросы, на которые ответ может дать только время. Умение преподнести себя – это тоже талант. Впрочем, задумываться об этом тогда не было ни смысла, ни желания. Запеченные на костре окуньки были очень вкусными даже без соли. Улов мы нередко съедали там же, на рыбалке. Солнце, мягкий песок, заслуженный отдых и хорошее настроение – что еще нужно для счастья? Жизнь казалась прекрасной, а все самое интересное и захватывающее ждало впереди.

Перестройка была в самом разгаре. Гласность, ускорение, еще что-то не очень понятное неслось из экрана телевизора, а страна, уже познавшая вкус «Рабыни Из ауры», серьезно подсела на «Санта-Бар бару» и «Просто Марию». В доме стояли банки с грибом, который лечит от всего. Пару лет назад вся семья сосредоточенно и молчаливо сидела переде телевизором, глядя на двигающего руками Чумака, а на табуретке перед экраном стояла трехлитровая банка воды. Ее Чумак должен был чем-то зарядить, и потом каждое утро нужно было пить стакан этой обладающей удивительными лечебными свойствами жидкости. Позже были установки Кашпировского «на добро». А на днях папа принес с работы устройство, которое производило живую воду. Это были две пластины, которые опускали в трехлитровую банку с водой из-под крана и включали в розетку. Через какое-то время вода приобретала целительные свойства и должна была излечить от всего. Пить полагалось обязательно, даже если со здоровьем все было нормально. Складывалось ощущение, что жизнь превращалась в сказку, только в действительности со сказкой страна прощалась. Это было начало той жизни, которую никто еще не представлял.

Эйфория от поступления прошла уже через пару дней после начала занятий. Ты носишься по институту в поисках аудитории, теряешься в лабиринтах корпусов, с завистью смотришь даже на второкурсников, которые кажутся умудренными опытом и поражают солидностью, а истории о том, как редеют ряды студентов после первой сессии, заставляли лишь тяжело вздыхать и надеяться, что удастся не оказаться в их числе. Все чаще мелькает ощущение, что ты полный ноль, абсолютно ничего не понимаешь из сказанного преподавателем и оглядываешься вокруг с тайной надеждой, что такой не один. С легкой завистью смотришь на тех, кто уже понял суть процесса обучения и на все занятия ходить не собирается.

Я с ужасом понимал, что больше всего на свете боюсь отчисления. Именно поэтому посещал все лекции, даже философию, на которой огромная аудитория поражала пустотой, хотя лектор, симпатичная женщина, никогда не отмечала отсутствующих, пусть каждый раз и обещала это сделать. Дома сидел над конспектами, пытаясь разобраться в том, что удалось записать. Как раз философия более-менее и давалась, ее можно было тупо выучить. Выучить математику не получалось. В нашей группе только Шпилевский Вова с лету решал любые задачи и умудрялся исправлять ошибки лектора.

Огромный, неторопливый, с ужасным почерком, разобрать который не мог никто, он знал и физику, и математику невероятно. Самое смешное, что и он не поступил на «Промышленную электронику» год назад, и учились мы в соседних училищах на одинаковых специальностях. Славик с Женькой отдавали предпочтение спорту, посвящая ему все свободное время, а я незаметно сдружился с Вовкой, который вдобавок ко всему отлично разбирался в электронике.

В стране, как грибы, росли кооперативы, строились рынки, а дефицит был буквально на все. Телевизоры и телефоны с определителями номера производились на одном из предприятий столицы, а на рынке, в паре километров от самого завода, продавали все это в разобранном виде. Купив телевизор или телефон как конструктор, умельцы собирали его и продавали как новый. Причем здесь же, на рынке, без проблем можно было купить и паспорт, с отметкой гарантии магазина. Бизнес был поставлен на поток, прибыль зашкаливала, вот только даже на такой конструктор денег у меня не было, и оставалось лишь с завистью смотреть на Вовку, который клепал телефоны один за другим и зарабатывал три доллара за штуку, очень приличные по тем временам деньги.

Дело в том, что и у Вовки денег не было, они у него и не держались совершенно, но был друг, который все организовал и выступал в роли директора, бухгалтера и продавца. Жизнь вокруг кипела, а мне казалось, что все пролетает мимо.

Сессия – всегда процесс волнующий и нервный, а уж первая сессия особенно трудна. Практически решается будущее твоей успеваемости, и, как говорят, «сначала ты работаешь на зачетку, а потом она на тебя». Неожиданно, перед самым экзаменом, прилетела новость, которая оказалась настоящим сюрпризом. Молодые специалисты по проектированию антенно-фидерных систем больше не требовались. Да и старые специалисты больше были не нужны. Заказов на такого рода продукцию не было, «холодная» война усилиями правительства подошла к концу, а завод, который еще вчера был стабильным и надежным предприятием, вдруг оказался на грани банкротства.

– Ваша специальность упраздняется. Кто сдает сессию в срок – может выбрать любую на факультете, остальные идут на теплоэнергетику. – Декан провел очень короткое собрание и ушел, не дожидаясь ответа притихших студентов.

Теплоэнергетика в мои планы не входила, а вот давняя мечта неожиданно стала реальностью.

Из нашей группы лишь двенадцать человек, ровно половина, смогли выйти на сессию вовремя и сдать экзамены с первого раза. В общем, выбирать было и не из чего. На «Промышленной электронике» появилась четвертая группа из этих же двенадцати наших счастливчиков, шестеро из которых, как впоследствии выяснилось, не поступили туда год назад.

Славик с Женькой были абсолютно убеждены, что это их заслуга, и только то, что они сдали все вовремя, помогло оказаться там, где они и планировали. Я же считал, что это лишь счастливая случайность.

– Видишь, если хотеть, все получится, – сказал Женька с назидательным видом, отпил пиво прямо из трехлитровой банки и вытер пену вокруг губ. – Мы там, где и должны быть.

– Ага. – Я не уставал поражаться его уверенности в себе. – Расскажи, как ты хотел куда-то переводиться весь семестр. Не закрылся бы завод, никто никуда и не дернулся бы. Были бы как пятикурсники: отучились пять лет, и никому не нужны. Куда им с антеннами теперь?

– У тебя хата свободная? – Славик прервал разговор.

– Ну да. Предки к деду свалили. Неделю не будет. – Если я чем-то и отличался в выгодную сторону, так это наличием квартиры, которая часто пустовала. Впрочем, усилиями друзей пустовать ей не давали.

– Поехали. Я сказал всем, чтоб к тебе подтягивались. Надо ж и сессию отметить, и такое удачное решение наших вопросов. – Славик прикинул остаток пива в банке и философски заметил: – Не хватит.

– Потом сходим еще раз. Сколько не бери, все равно не хватит. – Женька заметил приближающийся автобус и заставил нас пробежаться. Ждать следующий было бы слишком долго.

Случайно или нет, но все было именно так, как должно быть. Если кто-то скажет, что это была не судьба, – я могу лишь развести руками. Никакого научного обоснования происходящего, к счастью или к сожалению, предложить не могу.

Воспоминания об учебе в институте банальны, и любой отучившийся расскажет о сессии, которую едва вытянул, будучи на грани отчисления. Да и причиной в девяти случаях из десяти будет любовь, которая не оставила времени на учебу, что тоже типично. Сами рассказы о любви тоже вряд ли окажутся необыкновенными, даже если кажется, что подарили самые сильные эмоции, забыть которые не получится никогда. Как типичный представитель класса студентов, я прошел все этапы становления: был на грани вылета, был влюблен до безумия (причем несколько раз, и каждый раз казалось, что это навсегда), побывал в стройотряде, два года занимался кикбоксингом, и самое важное, что смог вынести из этого спорта, это то, что получить по морде не так страшно, как кажется.

Яркой страницей остался в памяти стройотряд. Джанкой, консервный завод, поездки на море и жизнь в общаге. Славику родители купили гитару, и он сразу приобрел невероятную популярность. Однажды, когда мы были вдвоем в комнате, я тоже попытался перебирать аккорды, чем вызвал лишь ироничную улыбку друга:

– Брось. Здесь нужно серьезно заниматься. – Славик забрал гитару. – Только инструмент расстроишь.

Даже в страшном сне я не мог представить, чтобы заикнуться дома о покупке гитары. Папа считал музыку абсолютно бесполезным занятием и всегда рассказывал историю маминого родного брата, которого очень хотели «сделать человеком» и даже купили новенький, дорогущий баян. Но дядя прогуливал все занятия, баян пришлось продать, а о музыкальном будущем забыть.

– Ты у нас в дядю. – Папа вынес короткий и емкий вердикт, пристально меня рассматривая, словно пытаясь найти что-то новое. Потом он посмотрел на маму и кивнул, подчеркивая, что ошибиться он не мог.

«Весь в дядю» означало, что пение предметом не считалось, и даже тройка за четверть вызывала у папы лишь понимающую улыбку. Так незамысловато, слегка иронично, но весьма убедительно меня определили с наклонностями и предпочтениями. Вряд ли кто-то задумывался, что, по логике вещей, унаследовать при таком раскладе нужно было и все отрицательные стороны. Но я как исключение должен был по крупицам собирать только хорошее и только от тех, на кого укажут пальцем.

 
Запил сосед – у них на фабрике стачка.
С чаем беда – осталась одна пачка.
На кухне записка: «Не жди, останусь у Гали».
По телику рядятся, как дальше жить, – достали.
 

Славик самозабвенно наяривал на гитаре Шахрина, а мне оставалось лишь ловить восторженные взгляды, которыми девчонки испепеляли друга. В какой-то момент Женька бросал чуть снисходительное:

– Отдохни. – Он улыбался, как артист с обложки журнала, брал гитару, чуть отгонял от себя дым, с легким чувством брезгливости и пел о каком-то моряке, который заливал горе вином. На самом деле, сам он пил и курил только для красоты и, когда нужно, для эффекта. В Женьке все было правильно и выверено.

Сейчас тот репертуар уже не кажется разнообразным. Особой популярностью пользовались сюжеты о разбитой любви, которые соответствовали духу времени и законам жанра. Может, играли и плохо, вероятнее всего, пели еще хуже, но факт оставался фактом – в сражении за дамские сердца я проигрывал битву за битвой.

К четвертому курсу, когда очередная любовь растаяла как дым, а новых увлечений, отвлекающих и не дающих сосредоточиться на процессе образования, не нашлось, я с головой ушел в книги и конспекты, что незамедлительно сказалось на результатах. Неожиданно учеба вдруг начала даваться легко. Курсовые я писал по три штуки за вечер всем желающим, по два доллара за черновик. Переписывать, оформлять и вырисовывать схемы я не любил, да и времени оно занимало больше.

А еще за время учебы сложилось ощущение, что преподаватели по самым тупым, абсолютно бесполезным и скучным предметам имеют свойство выставлять самые высокие требования. Практически ни на одном предмете, связанном со специальностью, будь то микроэлектроника или микропроцессоры, которые имели отношение к будущей работе, не проверяли присутствующих. На них не грозились показать «кузькину мать» на экзамене и не рассказывали, как важен именно их предмет. Порой казалось, что тебе просто дают знания, а ты уж решай сам, нужны они или нет. Но на философии, экономике и, даже боюсь вспоминать, на охране труда, преподаватели прямо искрили строгостью, принципиальностью и требовательностью. Боже, как же хотелось этому тупому политологу, вещающему о каком-то крайне важном пленуме и решениях на нем, рассказать о том, что ни ему лично, ни стране, ни заводу все эти знания не нужны и близко. Что даже лица этого самоуверенного и напыщенного фазана я не смог вспомнить спустя каких-то пару лет, едва покинув стены института. «Чем больше хрень – тем выше пафос», – всю теорию я свел для себя в это короткое определение. И только один момент с «Основ бизнеса», предмета, который в тот год появился впервые, я запомнил почему-то навсегда. «Бизнес и дружба – это не совместимые понятия. Если вы думаете, что с детства не разлей вода, что никто и никогда не сможет встать между вами, – запомните: деньги сильнее дружбы. Большие деньги – сделают из вас врагов, которые могут друг друга убить. Даже когда вы нищие и можете лишь смеяться над теми копейками, которые заработали на продаже мешка картошки, – заключите договор. Тысяча долларов делится как угодно, миллион не делится никак», – преподаватель, мужчина средних лет, рассказывал чуть отстраненно, иронично улыбаясь, и мне казалось, что он слишком хорошо знает, о чем говорит. Есть ощущение, что больше я на лекции не ходил, по крайней мере, больше я ничего вспомнить не мог, но именно эти слова отчетливо врезались в память.

Какая она, студенческая жизнь? Влюбленности, друзья, молодость – все так, но… За всем этим незримо нависают переживания за будущее. Ты постоянно что-то доказываешь, ты исправляешь плохую оценку или подтверждаешь хорошую. В тебя верят преподаватели, и нужно их не подвести, ты соревнуешься с одногруппниками в успеваемости, и все дружно делаете вид, что это вам безразлично. Эта нескончаемая игра в радость от успехов товарищей и страх оказаться на последних ролях. А эта фраза: «Наслаждайся, пока молодой!» Причем произносит ее кто-то из старшего поколения, обычно на семейном празднике, с многозначительным видом и намеком на то, что он в мои годы делал что-то «О-го-го!» Правда, что за «о-го-го» не уточнялось. Черт, ну не кажется мне молодость легкой! Да выше крыши проблем! И что там я должен такое сделать, в этой молодости, что знают все вокруг, но почему-то скрывают за томлением и закатанными глазами? И что важное я там должен успеть сделать, чтобы потом не жалеть и не вспоминать с таким же глупым лицом? Может, суть этой фразы лишь в том, что пора упущенных возможностей и промотанного времени пронеслась слишком быстро, не добавив ума? Слишком много было вопросов и совсем не было ответов, но найти их хотелось очень. И уж точно, я не хотел быть таким же, как те, кто окружал меня в то время. Нет, я не искал еще смысл жизни, он как раз был более-менее понятен: жениться и заработать денег. Но пока нужно было учиться. Вполне вероятно, это и есть ключ к решению хотя бы финансовой проблемы. Впрочем, и это было еще неизвестно.

Оказалось, что связи и знакомства имеют магическую силу и решают самые невероятные задачи. Что знания и трудолюбие проигрывают умению списать, войти в доверие и поработать на даче преподавателя. А если коротко, то понятие справедливости пошатнулось, но еще не угасло, и с болью пришлось признать, что мои собственные шансы на покорение высот значительно ниже только потому, что подтолкнуть на эту вершину некому. Хотя один рычаг все же был. Мамин второй брат, мой дядя, весомая фигура в сфере вооруженных сил, лично привел на медкомиссию в военкомат, и начмед, улыбаясь и не скрывая доброжелательности, признал меня негодным к несению воинской службы. Впрочем, удивить этим кого бы то ни было не удалось (да и ни к чему). Только Вовчик Шпилевский пошел отдавать долг Родине, отдуваясь за всю группу. Даже Женька, ставший к тому моменту чемпионом области по карате, оказался «неизлечимо» болен и благополучно откосил.

Шел одна тысяча девятьсот девяносто пятый год. Первый год, когда в институте отменили распределение. Все, у кого хоть сколько-то еврейских кровей, уезжали из страны. А у кого таких кровей не было, но уж очень хотелось свалить, находили варианты и тоже сбегали хоть куда-нибудь. В стране появились карточки, на рынке можно было купить что угодно, но стоило все очень дорого. Ни Женька, ни Славик работать по специальности не собирались. Они уже на пятом курсе открыли фирму по печати бланков, и теперь у них был офис, водитель с машиной и красные пиджаки, символ успеха и процветания. Мама Славика помогла с первыми заказами, а двоюродный брат Женьки был главным редактором одной из газет. Собственно, он и подсказал идею, свел с нужными людьми, а уж остальное было, как говорится, делом техники. Дипломы они просто купили. Звали к себе и меня, но то ли упрямство, то ли неверие в эту новую жизнь и убежденность, что быть электронщиком надежнее, заставили отказаться. Да и не хотелось подчиняться друзьям, которые начинали потихоньку отдаляться.

Как и где искать работу я даже не представлял. Не было ни идей, ни предложений, ни вариантов. Меня никто нигде не ждал, и надеяться нужно было только на себя. На следующий день после вручения диплома я пошел на завод по ремонту медицинского оборудования. Казалось, что именно там самая интересная работа, к тому же преподаватели из института дружно увольнялись, нащупав денежное место именно на этом предприятии.

– Олег Палыч, здравствуйте. – Уже минут тридцать я стоял у двери здания, где располагались и цеха, и офис, но не решался войти, пока на крыльцо по счастливой случайности не вышел покурить бывший преподаватель микроэлектроники. – А вы здесь работаете?

– О Земцов, привет, – протянул руку, что было непривычно и даже казалось почетным. – Да мы тут с Кухом уже месяц как.

Куха, а в жизни Кухарева Сергея Петровича, преподавателя систем отображения информации, и Бигунова Олега Павловича я буквально боготворил. Они казались почти идеальными, справедливыми, умными, знающими предмет. Учиться было интересно, да и я, по-видимому, числился у них на хорошем счету.

– А я вот думал работу спросить. Вы не знаете, нет ничего подходящего. – Я с надеждой посмотрел на преподавателя. Работать под его руководством было бы невероятно здорово.

– У нас в бригаде комплект, а вот в соседней вроде как искали человека. Пошли к директору.

Олег Палыч курил быстрыми, короткими затяжками и через минуту выбросил окурок. Высокий, худощавый, чуть сутулый и энергичный, он кивнул и, перепрыгивая через две ступеньки мрачной лестницы, взлетел на третий этаж. Я бежал за ним, чувствуя, как нарастает волнение.

– Смелее. – Бигунов уверенно открыл тяжелую мрачную дверь.

Чувствуя, как трясутся коленки, я вошел следом. За массивным столом сидел крупный, очень серьезный и, как показалось, угрюмый мужчина, явно за пятьдесят. Он поднял голову, отрывая взгляд от разбросанных бумаг и неожиданно улыбнулся.

– Что там Олег?

– Вот, привел вам, Аркадий Семенович, моего ученика. Парень толковый, работу ищет.

Я кивнул и прошептал что-то похожее на «здрасте».

– Сам пришел? – Директор откинулся на стуле. – Даже положенный месяц не отгулял?

– Сам. – Бигунов развел руками. – Молодец. Стремится. А то у нас все тут по знакомствам.

– Ты, кстати, тоже. Ладно-ладно, – заметив, что Бигунов собирается что-то возразить, Аркадий Семенович поднял руку, – знаю, что тебя пригласили. Я ж не о том. Военный билет есть? В армию через неделю не заберут?

– С собой не взял. – Вдруг стало стыдно, что пришел таким неподготовленным. – Я не знал, что надо. Диплом взял.

– Покажи.

Несколько минут директор читал оценки.

– Вкладыш мог и не брать. Хотя тебе скрывать нечего. – Олег Палыч шутливо подтолкнул.

– Ну, по оценкам, кажись, не дурак. – Аркадий Семенович вернул диплом. – И госы на отлично, и защитил на отлично. Военный билет будет, приходи. Есть место.

Домой почти бежал. На работу хотелось невероятно. Но военного билета как раз и не было.

Пришлось вызванивать дядю, просить, караулить какого-то знакомого, но через два дня я держал в руках заветную книжку, которая сейчас казалась пропуском в мир взрослой жизни. Наконец закончились вечные зачеты, экзамены, сессии и конспекты. Душа пела, мир прекрасен, будущее выглядело заманчивым и необыкновенным. Вот только девушки не было, и это единственное, что немножко омрачало, но прямо сейчас даже такое положение не расстраивало. Все было замечательно, и все было впереди.