Текст книги "Жестокость и воля"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ты бывал у них?

– Заглянул разок. Корпус у них современный, аккуратный такой, возле Филевского парка располагается. Там все немцы делали и оборудование свое поставили. У них там все как из другого мира. Персонал вышколенный, вежливый, все чистенькое, новенькое, сверкает. Я тебе честно скажу, пожалел, что там не остался. Их главврач, Мокроусов, пообещал с меня даже денег не брать.

– Лечение платное? – спросил Константин.

– Если по нашей линии, то вроде бы денег не берут. А так придется платить. Но ты же у нас не бедный?

– Пока на нищету не жалуюсь, – пожав плечами, сказал Константин.

– Вот видишь! – обрадованно воскликнул Трубачев. – Ты съезди, поговори с этим Мокроусовым. Мужик он как будто ничего. Высокий такой, представительный.

– Где, ты говоришь, они располагаются? Возле Филевского парка?

– Да, у них Москва-река под боком. Хорошее такое место, спокойное, тихое. Для больницы – то, что надо. А, погоди. Я же совсем забыл. Мне главврач свою визитку дал.

Трубачев принялся открывать один за другим ящики стола, рыться в каких-то бумагах и папках. Наконец он нашел то, что искал.

– Вот,– Василий протянул визитную карточку.

– Мокроусов Владимир Андреевич, – прочитал Константин надпись на кусочке серебристого картона. – «Центр протезирования и реабилитации больных с нарушениями опорно-двигательного аппарата», главный врач.

Ниже были указаны адрес и телефон центра. В левом верхнем углу визитки были изображены какой-то логотип и сокращение «И. М. С. ».

– А что такое «И. М. С. »? – спросил Константин.

– Черт его знает, – честно признался Трубачев. – Я особо не расспрашивал. Да ты сам позвони или съезди туда, если время есть.

– Ладно, – поразмыслив, сказал Панфилов.

Он полез во внутренний карман пиджака и достал записную книжку.

– Я сейчас перепишу…

– Да забирай ты эту визитку. Мне-то она особо ни к чему. Сейчас все равно некогда. Других дел навалом.

– Зачем же ты ее брал? – спросил Константин, положив визитку в записную книжку.

– Дают – бери, бьют – беги, – засмеялся Трубачев. – Видишь, тебе пригодилась.

– Ты уверен, что они лечат больных с травмами позвоночника?

– Лечат, – уверенно произнес Василий. – Мне главврач сам об этом сказал.

Внезапно Константин услышал, как скрипнула наружная дверь подвала. По лестнице, ведущей в помещение бывшего правления жилищного кооператива, кто-то шел.

Шаги были тяжелые, неторопливые. Ступеньки натужно поскрипывали.

– Гости? – спросил Панфилов, прислушиваясь к звукам шагов.

– Наверное, мои парни пришли, – спокойно сказал Василий, разминая руками «Приму» из смятой пачки.

Константин встал.

– Ладно, мне пора.

На пороге вырос детина ростом под два метра, косой сажени в плечах. Казалось, майка на его груди вот-вот разойдется по швам.

«Как настоящий гренадер», – подумал про себя Константин. Судя по мрачной перекошенной физиономии, покрытой трехдневной щетиной, вряд ли это один из парней Трубачева. Лицо Василия также не излучало радости от встречи с гостем. Глаза его напряженно следили за «гренадером», пальцы продолжали машинально разминать сигарету.

За спиной детины раздался скрежет, за ним послышался звук удара, и все это сопровождалось отборной матерной руганью.

– Василий, бля, мы же тебя предупреждали, – голосом, напоминающим рычание медведя, сказал «гренадер». – Это что за херня?

За его спиной появился спутник – парень помоложе, поменьше ростом, но такой же плечистый. Он протянул своему приятелю табличку с надписью «Саланг».

– На, бля, еле оторвал, – сказал он, нервно дергая головой. – Чуть ногти, бля, в этой доске не оставил.

Громила повертел табличку с таким видом, будто держал в руках кусок свежего дерьма. Потом он брезгливо швырнул табличку на пол и грохнул по ней каблуком грубого ботинка.

Константин, еще несколько мгновений назад собиравшийся покинуть своего старого боевого друга, понял, что придется на некоторое время задержаться. Слишком уж агрессивно вели себя гости.

– Нервные парни, – обращаясь словно к самому себе, сказал Панфилов.

При этом он снял пиджак, аккуратно сложил его и повесил на спинку стула.

– А ты бы валил отсюда подобру-поздорову, – демонстративно сплюнув, сказал подельник «гренадера», явно страдающий нервным тиком. – У нас с Василием свои дела.

– Вас что, Чернявый прислал? – спросил Константин, закатывая рукава рубашки.

– Не знаем мы никакого Чернявого. Ты давай, собирай свою барахло и мотай отсюда. А то как бы галстучек на шее не затянулся.

– Парни, вы еще не знаете, с кем имеете дело, – сказал Василий впервые с момента появления непрошеных гостей.

– Да? Ну так познакомь нас, – засмеялся нервный.

На мрачной физиономии «гренадера» появилась болезненная гримаса, как будто ему собирались вырвать зуб.

– Это Константин Петрович Панфилов, салабоны, – несколько изменившимся голосом произнес Трубачев.

– Может, нам упасть и отжаться? – не унимался нервный. – Слышал, Гаврила? Его Константином Петровичем зовут.

– Кончай ржать, Черт, выкинь его отсюда. А с Василием мы поговорим. Только время зря теряем.

«Нервный тик» подскочил к Константину и попытался нанести ему левой ногой удар в пах. Панфилов даже и не думал уворачиваться. Заученным экономным движением он перехватил ногу нападавшего, резко рванул ее вверх и ответил тем самым ударом, который хотел нанести ему Черт.

Носок его ботинка наткнулся на что-то мягкое, после чего нервный парнишка враз изменился в лице. Оно у него застыло и пошло крупными пятнами, глаза вылезли на лоб. Из горла вырвался сдавленный стон, перешедший в хриплый кашель.

Черт стал приседать на одной ноге, а вторую Константин по-прежнему придерживал рукой.

В следующее мгновение легонько толкнув своего противника пятерней в лоб, Константин уронил его на пол. Тот свалился на спину, схватился руками за ушибленное место и сдавленно захрипел.

Константин испытал даже некоторое разочарование от такой легкой победы. Впрочем, бой только начинался.

Гаврила, мрачно осклабившись, прорычал: «Я ногами размахивать не буду», – и, резко вскинув вверх кулаки, принял боксерскую стойку и двинулся вперед. Черт на четвереньках принялся переползать за дверь, освобождая место для драки своему более крупному товарищу.

Гаврила, несмотря на свой громадный рост и мощное телосложение, дававшие ему явное преимущество в схватке с любым противником, на рожон не лез. Константин где-то в подсознании отметил, что у этого «гренадера», очевидно, вполне толковый инструктор рукопашного боя.

Ух!

Кулак Гаврилы довольно чувствительно долбанул Константина в плечо. Если бы он не успел отскочить назад, соперник вторым ударом смог бы уложить его на пол.

Отскочить-то ему удалось, но теперь он оказался в крайне невыгодном положении – почти прижатым к столу, за которым сидел Василий. А Гаврила не торопился, мелкими шажками продвигаясь вперед.

Резко отклонившись вправо, Констан-

тин попытался нанести удар Гавриле в солнечное сплетение. Но «гренадер» успешно блокировал левую руку Панфилова и своим огромным кулаком наотмашь ударил Константина в челюсть.

Панфилов ощутил на губах соленый привкус крови. Это завело его окончательно. Чувствуя упиравшуюся ему в бедра крышку стола, Константин резко откинулся на спину и выбросил вперед правую ногу.

Удар каблука в плечо получился не точтобы очень сильным, но неожиданным. Гаврила отлетел на полметра назад, и Константину удалось выиграть несколько мгновений. За это время он успел спрыгнуть наноги и переместиться к правой стене. Теперь у него по крайней мере появилось пространство для маневра.

Гаврила по-прежнему осторожничал, вперед не рвался, ногами не размахивал. С таким противником Константин встречался едва ли не в первый раз в жизни. Нужен какой-то нестандартный тактический ход. И Константин нашел его.

Воспользовавшись тем, что путь к двери был свободен, Константин рванулся туда, подобрал с пола треснувшую пополам табличку с надписью «Саланг» и резким движением кисти отправил ее в голову «гренадера».

Неожиданный удар в ухо ошеломил Гаврилу. Он поднял руки вверх, на считанные доли секунды оставив корпус без прикрытия.

Константину понадобилась полная концентрация сил, чтобы воспользоватьсяэтой предоставившейся возможностью для атаки. Почти из положения сидя он прыгнул на противника и нанес ему прямой боковой удар в голень чуть пониже коленной чашечки.

Удар оказался настолько сильным и болезненным, что Гаврила мгновенно потерял равновесие и рухнул на колено. Со стороны это выглядело так, словно его ногу внезапно перерубили пополам.

Дальнейшее было делом техники. В полушпагате Константин ударил противника ногой в лоб чуть повыше переносицы.

Гаврила завалился на спину и, неловко взмахнув руками, ударился затылком о стол. В следующее мгновение он затих.

Василий, с тревогой наблюдавший за схваткой, наконец-то смог облегченно вздохнуть.

– Уф, – сказал он, наклоняясь через стол, чтобы взглянуть на поверженного противника. – Я думал, он тебя завалит.

Константин выпрямился, отряхнул брюки, вынул из кармана носовой платок и приложил к губе.

– По морде он мне все-таки дал, – сказал он, промахивая кровь.

– Ну-ка повернись, – произнес Василий.

– Что?

– У тебя штаны по шву разъехались, – заметил Трубачев.

Скосившись через плечо, Константин нащупал на брюках под поясом дырку в ладонь шириной.

– Твою мать, – ругнулся он, – итальянские…

– И рубашка в крови. Действительно, на левой стороне белой рубашки Константина появилось несколько небольших красных пятен.

– Ладно, пиджак надену – все прикроется.

Константин наклонился над Гаврилой, который застонал и пошевелился.

– Что за мудаки?.

– Афганцы, – сказал Трубачев, закуривая сигарету, которую он так и не выпустил из рук.

– Афганцы?

– А ты думал кто?

– Теперь уже неважно, что я думал.

Что ж, это объясняло многое. Люди Чернявого едва ли пришли бы сюда с пустыми руками. Да и руки у большинства из них были синими от росписей, сделанных на тюремных нарах. Именно поэтому их группировка называлась «Синими».

А у Гаврилы и у Черта ни одной татуировки Константин не заметил. Кстати, Черт по-прежнему стоял на четвереньках в ко-

ридоре, покачиваясь из стороны в сторону и негромко канюча:

– Уй, бля, уй, бля.

Только сейчас Константин почувствовал, что напряжение схватки спадает. Глубоко вздохнув и выдохнув несколько раз подряд) он успокоился, поправил съехавший набок галстук, снял со спинки стула пиджак, надел его и застегнул на все пуговицы.

– Василий, глянь-ка, сзади все нормально? – сказал он, поворачиваясь спиной к Трубачеву. – Дырки не видно?

– Порядок.

– Ладно, так что им от тебя надо?

– Как тебе сказать, – вздохнул Трубачев, – хотят, чтобы я сваливал отсюда.

– Почему?

– Они же местные, собираются свой союз зарегистрировать. А может, уже зарегистрировали.

– Не понимаю, – искренне удивился Константин. – Ты точно знаешь, что они афганцы? Может, урла какая-нибудь?

– Не урла, точно – махнул рукой Трубачев. – Вон тот, Черт, служил в роте охраны Сороковой армии. А Гаврила – спецназовец.

– Не может быть, – вырвалось у Константина.

– Еще как может.

– Так что же это за херня получается? Там все вместе воевали, под одними пулями ходили. А как домой вернулись, так готовы уже и глотки друг другу перегрызть. За что? Объясни, Василий.

– За что? За деньги, конечно. Льготы у нас, понимаешь? Кто раньше сел, тот раньше съел.

– А вместе никак нельзя?

– Я им предлагал. Но они говорят, что я самозванец и чтобы убрался отсюда.

– Неужели нельзя договориться? Нас же мало.

– Двоим на одном стуле не усидеть. Гаврила наконец очнулся и привстал на полу, держась рукой за ушибленный затылок.

– Ну ты и приложил меня, – хрипло сказал он, глянув на Константина.

– Мужики, я же вас предупреждал, – сказал Трубачев, – это Костя Панфилов. Не надо с ним связываться.

Константина охватило странное чувство брезгливости, перемешанное со стыдом и болью. Болью не физической, но душевной.

Армейское братство, скрепленное кровью и общей судьбой, рушилось прямо на глазах. Неужели нет в этом мире ничего надежного и настоящего?

– Ты где служил? – спросил Константин своего поверженного противника.

– Триста семидесятый отдельный отряд спецназа Двадцать второй отдельной бригады.

– Да какой же ты, к едрене матери, спецназовец, – взорвался Константин, – если на своего брата прешь?

Гаврила угрюмо молчал. Константин замахнулся на него кулаком.

– Сучий потрох!

Внезапно накатила горячая волна ненависти и презрения. Но Константин все-таки смог сдержаться. Опустив подрагивающий кулак, он мотнул головой, будто пытаясь избавиться от наваждения.

– Кто их прислал? – обратился Константин к Василию. – Или они сами по себе?

– Да есть там один. Матвеев его фамилия. Они его зовут Матвей.

– Где его можно найти?

– Не знаю. У этих спроси.

– Слышишь, ты, спецназовец, где твоего Матвея найти?

– Зачем он тебе? – хмуро поинтересовался Гаврила.

– Побазарить хочу. Ну?

– Мы по вечерам тренируемся в спортзале четвертого ПТУ.

– Проваливай с глаз моих долой и Черта своего забирай. А то вам долго еще не придется тренироваться.

Гаврила тяжело поднялся и, припадая на левую ногу, вышел из комнаты. В коридоре он помог подняться с пола своему спутнику, и вскоре непрошеные визитеры покинули подвал. Константин еще на минуту задержался – выкурить сигарету.

– Не думал я, что в этой жизни все так обернется.

– Вот поэтому я и не хотел возвращаться на гражданку, – сказал Василий. – Там все казалось проще. Свои, чужие, «духи» на одной стороне, мы на другой. Нет нам здесь места.

Константин долго молчал, дымя сигаретой. Все происшедшее не укладывалось у него в голове. Что-то не то происходит вокруг… Что-то не то.

Если даже люди, прошедшие бок о бок через огонь и смерть, готовы забыть обо всем и перегрызть друг другу глотки только за право доступа к кормушке. Да что же это за братство?

Кому верить, кроме самого себя?

Какой правде следовать, кроме своей?

Кто может дать на это ответ?

Глава 11

— Добрый день, Наталья Дмитриевна, – обратился Константин к пожилой медсестре, возившейся с документами за стойкой приемного отделения городской больницы.

Она подняла взгляд, и тут же на ее лице появилась приветливая улыбка.

– А, здравствуй, здравствуй, касатик.

Одет-то ты как хорошо. Брата пришел проведать?

– Да. Как он там?

– Ох, – вздохнула она, – не знаю, что тебе сказать. Все так же, без перемен.

– Ясно, – кивнул Константин.

– Ты вот что, – словно стесняясь того, что сообщила посетителю плохие новости, произнесла пожилая медсестра, – ты не расстраивайся, все образуется. Поверь мне, я тут давно работаю и уж такого перевидала. Может, это и к лучшему, что он без сознания. Так организм сам по себе начнет восстанавливаться, а голова ему дурными мыслями мешать не будет.

– Вы так думаете?

– Конечно, – убежденно сказала медсестра. – Знаешь, какие у нас случаи бывают? Лежит себе человек в реанимации без сознания, и ничего. Потом придет в себя, переведут его в обычную палату. А он, глядишь, и помирать собрался. Тяжело мне, говорит, как же я инвалидом жить-то стану?

Что-то, видимо, изменилось в лице Константина, потому что медсестра тут же осеклась и озабоченно сказала:

– Иди проведай брата.

– Савельев сегодня дежурит?

– Евгений Семенович-то? У себя он. Дымит в своем кабинете.

Константин накинул на плечи белый халат, прошел в реанимационное отделение и, немного поразмыслив, решил сначала навестить брата, а уж потом поговорить с Савельевым.

В отделении было тихо. Не слышалось ни стонов, ни криков. По коридору прошла молоденькая миловидная медсестра в ослепительно белом халате и аккуратной шапочке, полностью скрывавшей волосы. Кокетливо посмотрев на Константина, она на мгновение задержалась.

– Вы к кому? – почти детским голосом спросила девушка.

– К Панфилову.

– А к нему нельзя, – с легким сожалением сказала медсестра. – Он еще не приходил в сознание.

– Я знаю, мне в приемной сказали. Но я хочу только посмотреть на него.

– Вы ему кто?

– Брат.

– Хорошо, я провожу вас до палаты. Только, пожалуйста, не задерживайтесь.

– Почему?

– Скоро дневной обход.

– Хорошо, – сказал Константин, заходя в палату.

Он взял стул и присел рядом с кроватью Игната. Панфилов-младший был тщательно укрыт одеялом, поверх которого лежали его руки. Рядом стояла капельница, до середины наполненная прозрачным раствором.

Жидкость стекала вниз по трубке, присоединенной к сосуду на сгибе локтя. Бледное лицо почти полностью закрывала маска со шлангом, тянущимся к аппарату искусственного дыхания. Механическое легкое равномерно поднималось и опускалось.

Почти ту же самую картину Константин видел сегодня утром во сне. Из-за этого Константин почувствовал себя неуютно и не стал задерживаться в палате. Он лишь осторожно положил свою ладонь на руку Игната и вполголоса сказал:

– Держись, все будет нормально. Через полминуты он зашел в кабинет реаниматолога Савельева. Тот сидел на стуле за своим рабочим столом, по привычке дымя сигаретой. Рядом с ним на уголке стола устроилась уже знакомая Константину медсестра в аккуратной белой шапочке. Она тоже курила, покачивая ногой и смеясь.

Неожиданное появление посетителя заставило ее умолкнуть и торопливо спрыгнуть со стола.

– Стучаться надо, когда заходите в кабинет врача, – обиженным тоном заявила сестра.

Константин улыбнулся краешком губ.

– Прошу прощения.

– Наташа, иди прогуляйся по палатам, наведай больных.

Она быстро затушила окурок сигареты в экстравагантной пепельнице-черепе и, демонстративно сунув руки в карманы халата, с независимым видом вышла из кабинета.

– Я смотрю, вы не очень-то скучаете? – вместо приветствия сказал Панфилов.

– Жизнь продолжается, – ответил, улыбаясь, Савельев.

Его, казалось, ничуть не смутил неожиданный приход визитера. Реаниматолог показал на свободный стул.

– Присаживайтесь. Вас, кажется, зовут…

– Константин.

– Да, да, Константин Панфилов. Извините, я иногда забываю имена. Больных много, а их родственников еще больше.

– Это понятно – кивнул Панфилов, – всех не упомнишь.

– Курите.

Константин вытащил «Кэмел», чиркнул зажигалкой.

– Вы уже видели брата? – обратился к нему врач.

– Да. У него, по-видимому, все без перемен?

– Нет. Хочу вас обрадовать – его состояние определенно улучшается. Работа сердца стабилизировалась, кровообращение восстановлено. Правда, приходится искусственно вентилировать легкие, но это не должно вас пугать. Обычное дело.

– Когда он сможет…

– прийти в сознание? Это зависит от организма. Но вы можете не беспокоиться он не будет испытывать боль.

– Почему?

– Знаете, Константин, у нас есть одно правило. В реанимации не принято экономить на обезболивающих средствах.

– Это наркотики? – осторожно спросил Константин.

– Можно назвать и так, – двусмысленно сказал врач.

Константин покачал головой.

– Это плохо.

– Почему?

– Не помню, говорил я вам или нет, но он долго сидел на игле.

– Боитесь, как бы не случилось рецидива?

– Боюсь, – честно признался Константин.

– Хм, – Савельев помолчал, – возможно, ваши опасения обоснованны. Но дело в том, что обезболивание очень важно в начальных стадиях процесса, когда больной еще находится в шоковом состоянии. Чтобы вывести его из шока, мы просто не можем обойтись без инъекций. Вы же понимаете, что у нас не совсем обычные пациенты?

– Понимаю. Но…

– Конечно, к каждому требуется индивидуальный подход. Одному можно колоть обезболивающее целый месяц, и ничего, а другой становится наркоманом после пяти инъекций. Однажды к нам с тяжелыми травмами внутренних органов поступил один пострадавший в автоаварии. Лет сорока, грузный такой. Повреждения оказались очень серьезные, и мы, чтобы облегчить ему боль, регулярно вводили инъекции обезболивающего. Наркоманом, знаете ли, стал. Прошел курс лечения у нас, отправился в токсикологию.

– Этого я и опасаюсь.

– Хорошо, что вы меня предупредили. Мы не станем злоупотреблять в отношении вашего брата, м-м-м, наркотиками. Но опять-таки все зависит от его состояния. При сильных болях… уж не взыщите.

– Тогда ничего не поделаешь.

– Как долго длилось его пристрастие к наркотикам?

– Не знаю. Год, два, меня здесь не было, когда это началось.

– Серьезный случай. Я сделаю все, что в моих силах.

Глава 12

В этот летний будний день, который внешне ничем не отличался от любого другого, жизнь в Запрудном была парализована. Вначале огромная автомобильная пробка, невиданная для этих мест, образовалась в центре города возле кафе «Олимп».

Местная милиция подготовилась к тому, что может произойти, но таких масштабов событий не ожидала и она.

Гаишники сбились со счета при виде бесчисленных «Жигулей-девяток» и иномарок, пока еще редко встречавшихся в этих краях. Городской рынок опустел еще накануне вечером. С утра лишь десяток старушек, пришедших торговать продукцией своих садов и огородов, попробовали разместиться на пустых торговых местах. Но покупатели не появлялись.

А вскоре несколько гонцов с синими от татуировок руками доходчиво объяснили редким представителям частного бизнеса, что сегодня на торговлю рассчитывать нечего.

Хоронили одновременно трех человек, погибших в ходе перестрелки, произошедшей несколько дней назад возле кафе «Олимп».

Вначале похоронная процессия в составе несколько сотен человек очень похожей наружности прошла по улице. Усиленные наряды милиции, занявшие свои места на перекрестках и в подворотнях, процессии не мешали.

Милиционеры лишь внимательно наблюдали за суровыми парнями с обветренными лицами, неторопливо двигавшимися за тремя довольно дорогими, сделанными на заказ гробами.

Первым несли тело Виктора Ерофеева, больше известного в определенных кругах под кличкой Шварценеггер. За ним Андрея Савченко (Рэмбо) и Сергея Бычкова (Бычка).

У ближайшего перекрестка гробы погрузили в автобусы, а сопровождающие сели в собственные автомобили. Около получаса процессия под отчаянный рев сирен двигалась по городу.

Расположенное за городской чертой кладбище также впервые видело такую внушительную траурную процессию. Больше сотни автомобилей запрудили все шоссе, ведущее к месту последнего приюта покойных.

Колонну возглавляла темно-вишневая «девятка», на заднем сиденье которой ехал Сергей Николаевич Чернов, он же Чернявый. Возле кафе «Олимп» сыщики из городского отдела внутренних дел скрипели зубами, провожая взглядами новенький лакированный автомобиль Чернявого.

Предъявить местному авторитету они ничего не могли. Он был чист, как младенец. Более того, Чернявый сам мог выдвинуть претензии по поводу расследования бандитского нападения на его друзей.

Беседуя с городскими пинкертонами после перестрелки у кафе «Олимп», Чернявый очень скупо изложил подробности. По его словам, он с друзьями намеревался зайти в «Олимп» поужинать.

Но оказалось, что в кафе был санитарный день, и компания двинулась назад. В этот момент неизвестные личности из подъехавшей к «Олимпу» «Волги» обстреляли их и скрылись. Ни у кого из погибших огнестрельного оружия не обнаружили. Естественно, Чернявый тоже был чист.

Экспертиза показала, что нападавшие, кроме пистолетов «Макарова» и «ТТ», использовали также автомат типа «АК-47» либо одну из его модификаций. Это подтверждалось и показаниями свидетелей из окрестных домов.

Но все свидетели лишь слышали автоматные очереди и одиночные пистолетные выстрелы, больше ничего определенного они сказать не могли. Стреляли люди Чернявого или не стреляли, сколько приехало нападавших, какой номер на машине, какие приметы бандитов – никакой точной информацией следствие не располагало.

Сам Чернявый показал, что во время нападения он сразу же упал на пол вестибюля в кафе и ничего не видел. Никаких претензий милиция ему предъявить не могла. Пришлось посочувствовать и отпустить с миром.

Возле вырытых поутру могил тесно выстроилась братва, прибывшая на похороны боевых друзей Чернявого. Кроме представителей из соседних районов, находились здесь и посланцы первопрестольной. Но авторитетных в этой среде людей наблюдалось немного.

Именно это, а не смерть трех рядовых бойцов, беспокоило Чернявого. Значит, серьезные люди до сих пор считали его компанию обыкновенной кодлой.

Чернявый вполуха слушал надгробные слова, прочитанные без особого рвения батюшкой из местной церкви. Сам авторитет на похоронах не проронил ни единого слова, чем немало удивил братву, желавшую услышать пламенный призыв к мести.

Когда траурная церемония закончилась, большинство ее участников вернулось в город. Здесь в кафе «Олимп» были накрыты столы, чтобы близкие и друзья покойных могли помянуть их по русскому обычаю.

Молчание Чернявого на поминках могло быть неверно воспринято скорбящей братвой. Если на кладбище еще можно было уклониться от речей, то здесь, среди своих – едва ли…

Чернявый с рюмкой водки в руке встал из-за стола. Гудевшая за столами компания почтительно затихла.

– Братва, – проникновенно сказал Чернявый, – сегодня мы прощаемся с тремя нашими корефанами. Они были настоящими бойцами (о том, что Рэмбо получил несколько пуль в спину, так и не открыв огонь, Чернявый предпочитал не распространяться). Мы найдем тех, кто это сделал. Заставим их жрать собственное дерь-

мо (в этом месте братва одобрительно загудела). Тем, кто собирается поставить нас на колени, мы говорим: «Ваша не пляшет». Пиковой масти в этом городе не будет. Наши кореша не зря положили свои головы. Мы отомстим за них. Пусть земля будет им пухом.

Братва почтила память погибших вставанием и опрокинула первые рюмки.

Остальные речи не отличались ни продолжительностью, ни особым разнообразием. Оно и понятно – тюремные университеты не располагают к многословию и краснобайству. А ведь именно через них пришлось пройти большинству присутствовавших в зале кафе «Олимп».

Даже гость из Москвы, к выступлению которого уже порядком подвыпившие братки отнеслись с особым вниманием, не вышел за рамки традиционной тематики. Выразив сожаление по поводу произошедшего, посетовав на превратности судьбы, он закончил свою речь словами.

– Солнцевская братва надеется на то, что ты, Чернявый, сделаешь из этого правильные выводы. Рамсы надо развести. Твои пацаны это заслужили. Мир их праху.

Чернявый сидел в отдельном кабинете кафе «Олимп» за столом, устланным вышитой цветными узорами скатертью. Перед ним стояли стакан и почти пустая бутылка минеральной воды. Лицо лидера «синих» приобрело почти такой же цвет, как название его группировки. Отпив глоток минеральной воды, он болезненно сморщился и опустил голову.

Дверь в кабинет открылась, на пороге стоял один из охранников Чернявого, несколько дней назад принимавший участие в перестрелке. Из зала донесся звон приборов и посуды, неровный гомон голосов. Потянуло густым табачным дымом.

– Принес? – с надеждой спросил Чернявый, тяжело поднимая упавшую голову.

– Принес, – ответил охранник, закрывая за собой дверь.

– Давай.

Охранник достал из-за пазухи и поставил на стол перед Чернявым маленький пузырек темно-коричневого стекла, до середины наполненный таблетками. Чернявый тут же откупорил пузырек, высыпал на ладонь несколько «колес», швырнул их в рот, запил минералкой и резко откинул назад голову. Проглотив таблетки, он допил воду из стакана и, тяжело дыша, затих с закрытыми глазами. Все это время охранник терпеливо стоял у стола.

Наконец Чернявый открыл глаза и негромко проговорил:

– Чуть не сдох.

– Что, водка не пошла? – сочувственно спросил боец.

– Ты же знаешь, Михута, я вообще не пью.

Лицо его стало постепенно терять синюшный оттенок, глаза приобрели обычный блеск. Тот самый страшный блеск, в котором видны лучи прожекторов на сторожевых вышках. И голос Чернявого изменился. Пропали нотки изнуренной вялости, появились твердость и решимость.

– Что там в зале? – спросил он. Михута виновато улыбнулся и пожал плечами.

– Бухают все.

– Ты не пил?

– Не-а. Ты же сказал…

– А пацаны?

– Гоша и Болт – как стекла.

– Что, нажрались? – глаза Чернявого полыхнули настоящей испепеляющей яростью.

– Не, не, ты че? – ошеломленно замотал головой Михута. – Я имел в виду это – трезвые, как стеклышки. Мы, конечно, не дураки выпить, но ниче… переживем.

– Потом помянете, – чуть смягчившись, сказал Чернявый. – Сегодня у нас Другие дела. Солнцевские еще здесь?

– Здесь.

– Нарытые?

– Вроде под стол еще не падают. А что, Не захотели по делу базарить?

Чернявый брезгливо поморщился.

– Сказали, что терка теркой, а кир киром. Козлы. Понт на себя нагоняют.

– Они, может, и козлы, – спокойно сказал Михута, – но сила за ними немереная. Нам до них еще срать и срать.

– Не тявкай, – снова обозлился Чернявый, – сам знаю, что за ними, а что за нами. Если б не такие ублюдки, как Рэмбо, герой сраный, мы бы всех «обезьян» до единой в жопу отодрали. Они бы у нас говно зековское из параши хавали. Где этот придурок Сухой?

– Еще не появлялся. Чернявый, я же помню, как только Сухой нарисуется, я его тебе в лучшем виде доставлю.

– Ладно, иди.

Чернявый откинулся на спинку стула, давая понять, что разговор окончен. Потом он неожиданно махнул рукой.

– Тормозни-ка. Михута обернулся.

– Чего?

– Жди Сухого на воздухе. Как появится, посмотри, чтобы ментовского «хвоста» не было. А то их тут вокруг «Олимпа» как насрано.

– Чернявый, у нас все путем. Ни одна сука не заметит, – успокоил шефа Михута и вышел из кабинета.

Когда за охранником закрылась дверь, Чернявый высыпал из пузырька на ладонь еще пару таблеток и проглотил не запивая. Минеральная вода в бутылке кончилась.

* * *

Прошло не больше четверти часа, как Михута снова объявился на пороге. Его лицо источало такую бурную радость, будто он только что нашел миллион.

– Ну че лыбу давишь? – немного охладил его пыл Чернявый. – Все менты передохли?

– Не, Сухой на базе.

– Давай его сюда.

В кабинет вошел широкоплечий коренастый здоровяк, чье прозвище совершенно не вязалось с внешностью. Впрочем, свою кличку он получил из-за фамилии – Сухопаров. Сухой был одет, как большинство посетителей кафе «Олимп» – в джинсы и темную рубашку. На его плече висела огромная спортивная сумка с надписью «Адидас».

– Проходи, не стой на пороге, – сказал Чернявый. – Михута, закрой за ним дверь.

Выполнив, как ему показалось, команду шефа, Михута прислонился к дверному косяку.

– Ты че, не понял? – Чернявый чуть повысил голос. – На ключ закрой.

Когда наконец безопасность была обеспечена, Чернявый приказал Сухому:

– Давай, показывай.

– Все нормалек, шеф.

Сухой аккуратно снял с плеча сумку и поставил ее на пол. Внутри что-то звякнуло.

– Открывай.

Пока Сухой открывал замок, Чернявый вышел из-за стола. Слегка пошатываясь, он сделал несколько шагов, потом по старой зековской привычке присел на корточки.

– Вот он, мой братишка, – с непривычной нежностью проговорил Чернявый, доставая из сумки тускло сверкающий вороненой сталью «ТТ».