Текст книги "Жить и умереть свободным"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Осторожно ступая мягкими лапами, под которыми с хрустом проваливался сухой ноздреватый наст, зверь то и дело опускал голову, принюхиваясь. Порывистый ветер, насквозь продувавший вырубку, забивал ноздри амурского тигра колким снежным крошевом. Однако теперь главным для него было не обоняние, а зрение. Следы, не заметенные снегом, теперь выглядели рельефными и отчетливыми. Несомненно, добыча была уже совсем близко.

Он заметил жертву спустя минут десять. И сразу понял: с этим сохатым придется серьезно повозиться. Судя по рогам, это был матерый самец, который вряд ли отдал бы свою жизнь без борьбы. Лось стоял в зарослях стланика. Длинная бурая морда была наклонена. Глаза изучающе смотрели на тигра, и во взгляде лося не было обычной для молодых особей паники. Розовые замшевые ноздри, извергающие две струи пара встревоженного дыхания, двигались судорожно и нервно.

Лось наверняка понимал: спасаться бегством не имеет смысла. От тигра по заснеженной вырубке все равно далеко не убежать. Склонив голову еще ниже, он выставил вперед рога и застыл как изваяние. Лишь клочковатая шкура нервно передергивалась на спине. Настороженные уши тщательно ловили каждый звук. Черные глаза по-прежнему внимательно изучали движения полосатого хищника.

Таежный убийца не спешил нападать на лося в лоб. Ведь одного движения головы с мощными рогами было бы достаточно, чтобы жертва прошила ему бок или шею. Присев в снег, тигр негромко, но угрожающе зарычал, чтобы вселить в добычу страх. Лось, однако, никак не отреагировал на этот рык. Он так и остался стоять с опущенной мордой, демонстративно выставляя свои роскошные рога. Тигр, неотрывно глядя на лося, осторожно подался вправо, чтобы попробовать напасть на жертву сбоку. Но маневр хищника был быстро разгадан: сохатый тут же повернулся в ту сторону, откуда собирался напасть убийца. Хищник еще несколько раз попытался обойти лося сбоку, но тот всякий раз разворачивался в ту сторону, откуда грозила опасность. При этом рога его по-прежнему грозно смотрели на нападавшего. Конечно, если бы рыже-полосатая кошка охотилась на лося летом, все решилось бы куда проще. Достаточно было одного рывка в сторону и резкого прыжка на спину лося, чтобы мгновенно переломить ему хребет. Однако теперь лапы хищника вязли в снегу, и это лишало его необходимой быстроты маневра.

Вечерело, холодный ветер теребил верхушки деревьев, пронизывал хищника до костей. Голодный и озябший хищник начинал терять терпение. К тому же давал о себе знать и сломанный клык; ноющая боль заставляла тигра нервничать. Очередная попытка напасть на лося сбоку закончилась неудачей: сохатый грамотно изменил положение тела, вновь встав мордой к нападавшему.

Так продолжалось раз десять: тигр пригибает тело, осторожно перемещается в сторону, а лось, внимательно отслеживая все маневры противника, остается на месте и лишь перемещается на одной точке сообразно движениям хищника

И тут тигр решился…

Прыжок – и мощные передние лапы ударили в шею лося! Однако прыжок получился не таким быстрым и пружинистым, как хотелось бы. В последний момент лось умудрился коварно выставить копыто, которое и попало хищнику в шею, отбросив его назад. Тигр завалился на спину, пронзительно заскулив от боли. Теперь ему было явно не до сохатого. Он катался по снегу, и его рык гулко отражался от густой стены сосняка. Конечно же, лось не преминул воспользоваться этим замешательством: даже не взглянув на поверженного противника, он бросился по вырубке и сразу же свернул в заросли кедровника. Послышался шелест ветвей, хруст наста, и вскоре все стихло. Раненый хищник не стал его преследовать; на это просто не хватало сил…

…От голодной смерти рыже-полосатую кошку спасла внезапная и счастливая находка: в нескольких десятках метров от места схватки он обнаружил вмерзшую в снег тушу олененка. Туша была уже старой, изрядно погрызенной лисицами и полевками, к тому же сильно отдавала тухлятиной. Но выбирать было не из чего: превозмогая отвращение, хищник с урчанием вгрызся клыками в мороженое мясо.

Немного насытившись, амурский тигр отошел в ельник, отыскал укромное место под широкими лапами, прилег, устало положив морду на передние лапы. Получалось, что даже относительно безобидный лось теперь становился для него нелегкой добычей, требующей максимальной отдачи сил. А это означало, что надо было поскорей возвращаться к человеческому жилью, где доступных жертв было куда больше, чем в негостеприимной заснеженной тайге.

Однако идти к поселку тигру не хотелось. Вот он и решил продолжить путь по тайге в поисках какого-нибудь другого человеческого жилья…

Глава 10

Заходящее солнце уже коснулось сизых зубцов леса, когда Михаил Каратаев наконец решил сделать привал. До лагеря китайских браконьеров-лесорубов оставалось километров шесть через редколесье, но до наступления темноты охотник вряд ли смог бы пройти это расстояние.

Лыжи теперь были совершенно бесполезными: снег таял буквально на глазах. Весна уже не улыбалась застенчиво, как еще вчерашним утром. Она входила в тайгу со своими теплыми, порывистыми ветрами, с острыми солнечными лучами, пробивающимися сквозь ветви и смывающими снег с кочек, пригорков, с влажным снежком, с искристыми лужицами на проталинах…

Но теперь это весеннее буйство лишь мешало продвижению вперед. Прочные унты на собачьем меху, конечно же, не пропускали влагу, но каждый шаг по раскисшему снегу теперь давался все трудней и трудней. Лыжи постоянно проваливались в сугробы. Под ногами то и дело хлюпало. Можно было не сомневаться, что к сумеркам влагу на поверхности снега прихватит морозцем, и тогда передвигаться станет и вовсе невозможно; ведь вода превратится в лед, идти по которому на лыжах еще трудней, чем по слякоти.

Вот Каратаев и принялся искать какое-нибудь место, пригодное для ночлега. Место это, с одной стороны, должно было быть укромным и желательно сухим, а с другой – позволять хорошенько наблюдать все происходящее поблизости. Встречаться с медведем-шатуном или каким-нибудь другим хищником охотнику больше не хотелось. Невысокая пологая сопка с редкими зарослями кедровника, над которыми возвышались величественные иссиня-черные ели, выглядела вполне привлекательно для ночлега. Поправив рюкзак, Миша двинулся вперед.

И тут под ногами послышался омерзительный хруст, и невысокий сугроб словно бы разверзся под ногами. Охотник попытался было инстинктивно ухватиться за низко нависшую лапу ели, но хвоя предательски выскользнула из варежки, и Миша почувствовал, что он летит куда-то в тартарары. Послышался хруст ломающихся лыжных палок. Сверху густо посыпались комья влажного снега. Таежный охотник мгновенно сгруппировался, чтобы ничего не сломать при падении. Упав на дно ямы, он лишь ударился о стенку подогнувшимся коленом…

Глаза не сразу привыкли к полутьме. Осмотревшись, Каратаев сразу же понял, в какую скверную ситуацию он попал.

Это была волчья яма. Тут, в дальневосточной тайге, подобных ям гораздо больше, чем можно себе представить. Оголодавшие волки, которые нередко сбиваются в стаи и нападают на людей, – суровые будни таежных поселков. Вот люди и вынуждены копать такие ямы на всех волчьих тропах. И не только поблизости от своего жилья, но и вблизи просек, железнодорожных полустанков и передвижных геологоразведочных партий.

Эту яму, видимо, вырыли обитатели браконьерского поселка и сделали это минувшей осенью. Миша сразу же обратил внимание на мощный дубовый кол, криво возвышавшийся посередине ямы. К счастью, при падении острие кола не задело охотника: этот кол уже нашел одну жертву. На промерзшей земле валялась полуистлевшая туша волка. Несомненно, серый хищник, провалившись в яму, наделся на этот кол, словно бабочка на иглу биолога, долго бился в конвульсиях, пока не расшатал кол и тот не склонился под тяжестью жертвы.

Теперь предстояло придумать, как отсюда выбраться. Волчья яма была вырыта на совесть – не менее трех с половиной метров глубины. Стены выглядели абсолютно отвесными и даже немного сужались к жерлу. Ждать помощи было абсолютно неоткуда; вряд ли в такое время в этом диком районе могли бы оказаться люди. Даже браконьеры-китайцы теперь наверняка не наведывались в эти места: ведь тут не было ни хорошего леса-кругляка, ни ценных пород древесины, ни даже вырубок, по которым можно было бы вывозить ворованный лес.

Так что предстояло спасаться самостоятельно…

Миша не без труда выдернул со дна ямы кол, осмотрел его, попробовал о колено на прочность. Дерево выглядело вполне крепким и, по мнению охотника, могло бы выдержать его вес. Прислонил кол к стене под углом в сорок пять градусов и, упираясь руками в противоположную стенку, попытался было продвинуть правую ногу наверх. Однако подошва соскользнула с очищенной от коры древесины; выбраться наверх таким способом было нереально.

Миша приподнял кол, приложил его к стене. Извлек из рюкзака крепкую бечевку, протянул ее к противоположным краям стены, измеряя таким образом расстояние, затем приложил бечевку к колу, сделал метку.

Теперешний его план выглядел вполне исполнимым: следовало закрепить древесный кол на высоте полутора метров параллельно дну ямы, да так, чтобы его концы плотно уперлись в противоположные стены. А уж затем, вскарабкавшись на этот импровизированный турник, попробовать дотянуться до края ямы и выбраться наверх. Но кол следовало заметно укоротить.

Топора у Каратаева не было – он сломался, когда охотник копал могилу псу Амуру. Подумав, Миша достал самодельный нож из клепаной стали, с рукоятью из резной кости. Длинные зимние вечера в тайге, бесконечен и прихотлив узор… Нож был что надо: при желании им вполне можно было перерубить надвое банку армейской тушенки. Однако дубовый кол оказался куда плотней; Миша сразу понял, что укорачивать его придется несколько часов.

Но другого выхода не было; на кону стояла его жизнь.

Пот лился из-под меховой шапки, ныли руки, и вскоре пленник сбросил и белый маскхалат, и бушлат, и рукавицы. Работа продвигалась очень медленно: за полчаса он сумел перепилить широченный дубовый кол лишь на несколько сантиметров. Да и кол попался слишком уж сучковатым. Однако Миша упорно сражался с бездушным куском древесины – ведь это был его единственный шанс на спасение.

– Ничего, как-нибудь выберемся, – успокоительно произнес он самому себе.

* * *

Оставив Малину в вертолете на льду озера, Чалый осторожно двинулся к берегу.

Домики Старобеловского заказника желтели в каких-то пятидесяти метрах от берега. Это были новенькие двухэтажные коттеджи, рубленные из кедра и стилизованные под сказочные теремки, которые подспудно навевали мысли о граде Китеже. Поодаль темнели столбы с густо натянутой между ними колючей проволокой – территория была закрытой для посторонних. Расчищенных в снегу дорожек не наблюдалось, крыльцо ближайшего домика было занесено девственно-белым снегом, и Астафьев сразу почувствовал облегчение; видимо, тут давно не ступала человеческая нога.

– Мали-и-ина! – крикнул он, призывно поднимая руку. – Подгребай, тут все чисто…

Спустя несколько минут беглецы уже тщательно обследовали жилье. Ближайший домик, двухэтажный, с мансардой и огромной террасой на втором этаже, оказался гостевым. Не без труда взломав мощный замок, Чалый вошел вовнутрь. Увиденное впечатлило недавнего арестанта донельзя. Подобные апартаменты Чалый видел разве что по телевизору. Двуспальные кровати, словно в латиноамериканских сериалах «из жизни богатых и знаменитых», столовая, декорированная под средневековый рыцарский зал, роскошные дубовые столы, полы с электроподогревом, тройные стеклопакеты на окнах, шикарные люстры с какими-то блестящими висюльками… Больше всего недавнего заключенного поразили санузлы: джакузи с подсветкой и «толчки» неизвестной конструкции.

– Это биде, – пояснил образованный Малина.

– Что-что? – Астафьев никогда прежде не слышал подобного слова.

– Ну, жопы подмывать…

– Ну буржуи, делать им больше нечего! – Чалый, непонятливо осмотрев биде, отправился в пищеблок.

Тут все было более или менее знакомо. В огромном холодильнике, правда, давно отключенном от электричества, обнаружилось даже несколько жестянок консервов, которые оказались вполне съедобными. В подсобке Астафьев нашел немалый запас муки, круп и галет, а главное – огромную металлическую бочку спирта. В буфете сразу обратил на себя внимание роскошный набор посуды: разнокалиберные рюмки, бокалы, фужеры и графины, отливавшие тусклым благородным блеском.

– Неужели никто все это дело не охраняет? – Астафьев явно не верил своим глазам. – Тут ведь добра на многие миллионы!

– Да не от кого охранять, – в который уже раз пояснил Малинин. – Про домики эти вообще мало кто знает. Начальство отгорохало все это дело, чтобы из Хабары сюда с бабами летать, водяру трескать. Попасть сюда только по воздуху можно. Особенно если по снежному времени, как сейчас… Московскому начальству, которое тут отдыхало, даже баб – и тех вертолетом доставляли!

– Ну-ка, ну-ка! – заинтересовался Чалый.

– Прямо из Хабары элитных шлюх и доставляли. Самому приходилось их на борт принимать.

– Хорошо еще, что не московские шлюхи, – хмыкнул Астафьев.

– Из Москвы тоже бывало, когда кто с любовницами прилетал.

– А обслуга? Ну, все эти «шестерки»: повара, подавальщики, сторожа, электрики?

– В мае, с начала сезона, сюда вертолетами завозят. И где-то до начала сентября тут и живут. Видишь два домика?

– И что – никому не рассказывали, что они тут видели?

– Давали подписку о неразглашении. Мол, чуть ли не государственная тайна…

Так, за знакомством с «гостевым» коттеджем и домами обслуги на двор опустились сумерки. Неожиданно повалил липкий мокрый снег, как это нередко бывает в этих краях в марте. Чалый, осматривая комнаты, то и дело поглядывал в окно. В надвигающихся сумерках темно-зеленая туша вертолета теперь была уже наполовину белой.

Теперь Астафьеву предстояло решить, как действовать дальше. Малинин был ему еще нужен – ведь теперь только от него можно было получить всю информацию о местности и особенностях этого района. Ведь Чалый был в этих местах впервые, а Малина, в бытность свою сельскохозяйственным вертолетчиком, облетел тут все на сотни километров вокруг.

– Кеша, а тут еще и банька есть! – Малина указал взглядом на низкую деревянную дверь.

– Во, дело! – обрадовался Чалый. – Мы же столько не мылись. А протопить сможешь?

– Запросто! – с подхалимскими интонациями бросил Малина. – Я и начальству протапливал…

– Может, ты им еще и жопы мыл?

– Для этого тут другие люди предусмотрены.

Спустя часа полтора оба беглеца сидели на полках в жарко протопленной каморке. Среди бревенчатых стен полыхал влажный жар. Чалый, развалив наверху свое густо татуированное тело, снисходительно наблюдал, как тщедушный Малинин плескает на раскаленные камни воду. В какой-то момент Астафьеву даже стало жаль напарника, с которым он провел в бегах несколько недель. Даже убивать его – и то в какой-то момент расхотелось.

– Да ладно тебе, все нормалек, не менжуйся, отдыхай, – милостиво разрешил Астафьев. – Давай садись, побазарим…

Малина послушно уселся на нижней полке.

– Что?

– Значит, поблизости тут никакого жилья? – прищурился Чалый.

– Вообще никакого. Я ведь тут часто летал.

– А железная дорога, о которой ты говорил?

– В пятнадцати километрах. Это если северо-восток.

– Поня-ятно… Ты когда тут летал, электричек на той «железке» не видел?

– Только товарняки. Там еще небольшой полустанок есть, с огромным складом леса-кругляка.

– А что-нибудь еще тут поблизости есть?

– Вроде неподалеку какая-то лесозаготовительная артель. Это если от железнодорожной ветки идти. Но я там сам никогда не бывал. Этой артелью хабаровское начальство заправляет, а работают в основном китайцы. – Малина поддал пару, довольно зажмурился и, смахнув пот со лба, преданно, по-собачьи взглянул на собеседника. – Кеша, а дальше-то что делать будем? В «вертушке» топлива – километров на сто максимум. Далеко не улетим. Заправиться, как ты понимаешь, негде. Да и в Москве самое высокое армейское начальство наверняка уже на ушах стоит!

– Поживем – увидим, – уклончиво ответил Астафьев. – Слышь, а вот начальство ваше после бани бухало?

– Еще как!

– Ну, тогда отдохни немного и иди на стол накрывай. Там ведь спиртяра в подсобке. Так не забудь поставить!

Малинин послушно отправился накрывать на стол, а Чалый остался в парилке, улегся на горячей махровой простыне, закрыл глаза. Волна жара накрыла его с головой, поволокла по гладким доскам, как утекающая вода. Он попытался отрешиться от всего, не вспоминать о таежных приключениях, не думать о грядущих планах. Отключиться, однако, не получалось: Астафьеву оставался последний, решающий рывок, но на этот раз – с Дальнего Востока. Он уже почти все продумал до мелочей. Однако следовало еще кое о чем расспросить Малину…

Когда сели за стол, во дворе царила полная ночь. Мокрый снег липнул к столбикам навеса, подпушивал оконные переплеты, под его тяжестью упруго сгибались хвойные ветви рядом с окном. Конечно, ужин вышел весьма скромным – не в пример тем, что тут обычно устраивались. Однако для людей, которые провели в заснеженной тайге немало дней и ночей, калорийная тушенка с сухими пресными галетами под неразведенный спирт могла показаться верхом кулинарных изысков.

Чем больше пил Малина, тем более болтливым он становился. Чалый же, наоборот, почти не пьянел.

– А вот тут еще случай был, – развязно продолжал Витек. – Доставили сюда одного ментовского генерала, так он после бани так набухался, что поставил своей девице на голову бутылку с шампанским, и ну по ней из табельного пистолета стрелять! Я, мол, Вильгельм Телль и «ворошиловский стрелок». Насилу пистолет отобрали.

– По беспределу твой генерал зарядил, – справедливо заметил Чалый.

– А еще один серьезный бизнеснюга так вообще номер отколол: залез по пьяни в мой вертолет и взлететь попытался. Я, мол, ночной дух мщения, сейчас в Москву полечу и все правительство, на хрен, расстреляю.

– Взлетел?

– Нет. Достали его из кабины. И обезвредили.

– Жалко… Лучше бы расстрелял их там всех!

Чем больше слушал Астафьев рассказы напарника, тем большей злобой к «хозяевам жизни» он закипал.

– Пацанов, значит, на зонах эти генералы за ворованную пачку пельменей по нескольку лет гнобят, а сами тут такое устраивают? И кто после этого беспредельщик?

– И не говори, Кеша…

– Да попались бы мне эти ментовские генералы и тот бизнеснюга в «пресс-хату»! Они бы у меня собственные яйца без соли и перца жрали! Жируют за наш счет. И куда только страна катится?

Чалый ненавидяще осмотрел буржуазную обстановку и тут же ощутил в себе небывалое желание все это сокрушить, уничтожить или хотя бы загадить. Астафьев был уже весьма выпившим, однако движения его все еще оставались довольно скоординированными. Поискав глазами, он обнаружил небольшой кухонный топорик для рубки мяса и по-вурдалачьи заулыбался, щеря свои страшные стальные фиксы. Удар по кухонной полке – и стекло водопадом посыпалось на пол. Следующий удар пришелся по напольной китайской вазе, и та с жалобным звяканьем раскололась на сотни осколков. Следующей жертвой стала люстра богемского хрусталя: правда, погромщик до нее не дотянулся, хотя и подпрыгнул, но несколько подвесок свалились и с мелким стуком покатились по паркету.

И тут Астафьев вспомнил про странные «толчки», которые чмошник Малина назвал мудреным словом «биде». Сбегав в санузел, он с удовольствием раскурочил и биде, и унитазы, и джакузи, и даже раковины рукомойников. Он успокоился лишь тогда, когда снес топориком все до единого никелированные краны.

Вернувшись, он молча налил только одному себе спирта, выпил залпом, занюхал галетой и ею же захрустел.

– Вот теперь – порядок! По справедливому, – резюмировал Астафьев.

– Тоже правильно, – неожиданно согласился Малинин; он был уже сильно выпившим. – Теперь я понимаю, зачем мы вертолет угнали. Чтобы покуражиться от души.

– Правильно мыслишь! – хмыкнул Чалый.

– А дай мне топорик, давай и я тут чего-нибудь сломаю.

– Ладно, поздно уже, – сипло произнес рецидивист. – Спать надо. Завтра в тайгу пойдем.

– Куда именно?

– Куда надо! А теперь – постриги меня, я там ножницы видел. Типа как по-цивильному – умеешь?.. Только смотри: если у тебя рука по-пьяни дрогнет или подстрижешь меня криво – я тебе эти ножницы знаешь в какое место засуну?..

Чалый проснулся под утро и долго не мог понять, где он оказался. Что, впрочем, немудрено для человека, последние недели ночевавшего исключительно в лесах. Призрачный свет таежного утра пробивался сквозь мутноватые, немытые с осени стекла. На соседней кровати, укрытый тремя одеялами, мирно посапывал Малинин. Астафьев уже знал, как следует поступить. Тратить патроны на этого чмошника не хотелось. Патроны могли понадобиться в тайге; ведь неизвестно, что могло поджидать беглеца впереди. Да и кровавых пятен на простынях также не требовалось. Медная проволока в пластиковой оплетке, которую Чалый еще вчера присмотрел в подсобке, была теперь более подходящим оружием.

– Нестрашной смертью умрешь, – с ухмылкой прошептал Астафьев, быстро набросив проволоку на шею спящего, свил ее в петлю и резким движением ее затянул.

Малина что-то прохрипел, даже открыл глаза, но спустя мгновение лицо его затекло меловой бледностью, а затем и вовсе сделалось синюшным и неживым. Чалый с каменным лицом затягивал проволоку вокруг шеи все сильней и сильней. Тело Витька несколько раз вздрогнуло в конвульсиях, и он тут же затих.

Дальнейшие действия Астафьева отличались редкой продуманностью. Перво-наперво он напялил на труп Малинина авиационный комбинезон, натянул на голову убитого авиационный шлемофон. Сам же труп не без усилий перетащил в «вертушку» и посадил в пилотскую кабину. Поразмыслив, забросил в пилотскую кабину и автомат; по мнению Чалого, оружие было слишком тяжелым и громоздким, да и «макарова» ему теперь за глаза хватило бы. Затем вернулся в «гостевой» коттедж и забрал все свои вещи. Выкатил из подсобки бочку со спиртом, по льду подкатил к вертолету, водрузил ее как раз под топливным баком. Поджег большую сухую тряпку, тут же ее потушил и положил тлеющую материю как раз на металлическую поверхность бочки, прикрыв для надежности сперва сухим мхом, а поверх – сухой картонкой, чтобы не задуло ветром и не засыпало снегом.

Мокрый снег, поваливший еще вчера вечером, сыпал и теперь не переставая, липнул на деревья, металл, стекла. Поднаторевший в бегах Чалый понимал, что еще несколько часов – и снегопад надежно скроет его следы, ведущие от Старобеловского заказника.

Пока же он будет идти к железной дороге, до которой, если верить покойному Малине, было не более пятнадцати километров, тлеющая тряпка наверняка разогреет металлическую бочку со спиртом, и та обязательно взорвется. От этого обязательно сдетонируют топливные баки с остатками керосина. Как следствие, загорится и сам вертолет, после чего под ним образуется промоина, достаточная, чтобы десятитонная махина быстро ушла под мартовский лед. Рано или поздно в заказнике окажутся те, кто по должности обязан заниматься поисками беглецов: менты и поисковые структуры УФСИНа…

После осмотра «гостевого» коттеджа и озерного побережья выяснится приблизительно следующее. Двое беглецов, удачно угнав вертолет с отдаленной «точки», после множества бесчинств наконец приземлились на лед озера. Отдохнули, отоспались, даже помылись в баньке. Чтобы оторваться окончательно, устроили небольшой погром. А наутро, при взлете, пилот не справился с управлением, и вертолет, рухнув на лед, взорвался, после чего под собственной тяжестью ушел на глубину. И уж вряд ли кто-нибудь захочет задаваться вопросом, а сколько человек находилось на борту – один или два? Здравый смысл наверняка подскажет ментам, что в кабине были и Малина, и Чалый. Вряд ли бы зачуханный чмошник из «козлятника», пусть даже и с навыками пилотирования Ми-28, осмелился бы не взять с собой такого серьезного человека, как Астафьев. Да и сам Чалый никогда бы не променял теплую кабину вертолета на долгую дорогу по таежной распутице… Если из Хабары вызовут водолазов, то не раньше весны, когда полностью сойдет лед. А уж те, обнаружив один-единственный труп, всегда смогут объяснить отсутствие второго погибшего мощным взрывом топливных баков и активностью пробудившейся озерной фауны. Впрочем, в условиях современного российского Дальнего Востока вряд ли кто-нибудь заикнулся бы о водолазных работах…

А главное – менты наверняка поспешат списать обоих беглецов как погибших при крушении: зачем продолжать поиски, если дело можно закрыть и сдать в архив?

* * *

Миша Каратаев выбрался из волчьей ямы лишь на следующие сутки. Как ни устал охотник, но он нашел в себе силы поставить рядом приметную вешку – чтобы никто другой не попал в коварную западню. Рюкзак был извлечен наружу при помощи длинной и прочной бечевки; перед тем как выбраться на поверхность, Миша привязал один ее конец к рюкзаку, а другой к своему поясу.

Охотник, не спавший уже больше суток, был предельно уставшим. Тело ныло, будто бы он сутки разгружал вагон с углем, на руках пузырились кровавые волдыри; ведь перепилить узловатый дубовый кол даже при помощи острого ножа из клепаной стали – занятие не из легких! К тому же в волчьей яме было холодно и влажно, и у Каратаева сильно замерзли ноги.

Тем временем снегопад, начавшийся рано утром, перестал, в тайге заметно потеплело. Вскоре лес заискрился тонкими нитями пробившихся сквозь густую хвою солнечных лучей. Крепко запахло смолой и талым снегом. Пронзительно зачирикали невидимые в ветвях птицы. И от этого тепла, и от весенних звуков, и от нечеловеческой усталости Мишу сейчас же потянуло в сон. Он понял, что если не отдохнет хотя бы пару часов, то просто свалится на первой же попавшейся полянке…

Расположиться на отдых охотник решил под зеленым шатром раскидистой ели. Тут было относительно сухо (снег в тени еще не растаял), к тому же темно-зеленый лапник делал Каратаева невидимым для посторонних глаз.

Неожиданно над самой головой призывно закричали вороны. Миша поднял голову. На еловых лапах сидело с десяток антрацито-черных птиц. Они шумно галдели, перелетали с ветки на ветку, и было в их карканье что-то тревожное и недоброе.

Удивительные эти птицы – дальневосточные вороны! В отличие от многих других таежных обитателей они обладают редкой способностью предчувствовать и даже предсказывать всяческие катаклизмы. Однажды Каратаев стал невольным свидетелем того, как в лесополосе рядом с железнодорожным перегоном стая точно таких же ворон начала тревожно галдеть за полчаса до крушения товарного состава. Получалось, что и теперь птицы так же предчувствовали какую-то беду?

Охотник поднялся, вышел на полянку, осмотрелся… Весенняя тайга выглядела празднично, словно на глянцевой открытке. Желтели на солнце строевые сосны, темно-зеленый кедровник отливал благородным малахитом, весенний снег искрился мириадами мелких бриллиантов, а над всем этим висел огромный опрокинутый купол бездонного неба. Но вороны по-прежнему тревожно каркали, перелетая с ветки на ветку, и Миша прекрасно понимал: это неспроста.

И тут земля под ногами мягко и тяжело вздрогнула. В ушах не то толкнуло, не то кольнуло, и под сводом черепа возник тихий комариный звон. Спустя несколько секунд из-за непроходимой стены сине-зеленого ельника взмыл огромный огненный гриб с черно-серыми прожилками. Неумолимо увеличивался в размерах, он заслонил собой, казалось, полнеба.

Каратаев знал: там, за ельником, расположены гостевые домики Старобеловского заказника, некоего элитного заведения, посещаемого лишь высокопоставленным начальством из Хабаровска и, по слухам, даже из самой Москвы. Охотник никогда прежде там не бывал: немалую территорию заказника ограждали глубокий ров с обваловкой и ровные ряды столбов с густо натянутой между ними проволокой. Вот и получалось, что в гостевых домиках произошло нечто из рук вон выходящее.

Как бы то ни было, но теперь охотнику было не до сна. Закинув рюкзак за плечи, он быстрым шагом двинулся в сторону взрыва. К озеру он подошел спустя минут двадцать. И хотя за свою жизнь Миша давно уже разучился удивляться, увиденное донельзя поразило даже его.

На синеватом льду озера алым пламенем полыхал Ми-28. В жарком огне контуры «вертушки» таяли, словно кусок рафинада в стакане с чаем. Спустя несколько минут послышался треск ломаемого льда, и винтокрылая машина, завалившись на левый бок, тяжело ушла под воду, в огромную полынью, образовавшуюся под горящей машиной… Бросаться в воду не было смысла: даже если в кабине оставался кто-нибудь из пилотов, он наверняка погиб при взрыве топливных баков.

Каратаев сразу узнал погибшую «вертушку». Это был тот самый Ми-28, который таежный охотник заприметил над лесом. Вертолет был явно с отдаленной «точки» неподалеку от поселка. Но как он попал на лед озера и почему загорелся?

Вопросов было куда больше, чем ответов, и Миша решил самостоятельно обследовать закрытую территорию заказника. Как знать – может быть, то, что произошло только что на льду, имеет какое-нибудь отношение и к беглым уголовникам?

* * *

Тем временем Кеша Астафьев энергично продвигался в северо-восточном направлении, к железной дороге. Все складывалось вроде бы согласно детально составленному плану. Он был чисто выбрит, коротко подстрижен, цивильно одет – в заказнике нашлись вещи обслуги, подходящие ему по размеру. Плечо тяжелил огромный кожаный портфель, прихваченный по случаю там же. Во внутреннем кармане лежали вполне легитимный паспорт и пистолет.

К «железке» он должен был выйти где-то к обеду. А уж там следовало отыскать место, где тяжелогруженые составы замедляют движение, подцепиться к какому-нибудь вагону и добраться до окраины Хабаровска. И хотя у Астафьева были в этом городе знакомые кореша, он решил не выходить с ними на связь: в этом не было никакой необходимости. Да и кореша вполне могли быть на контроле у ментов. Достаточно было без приключений добраться до железнодорожного вокзала, чтобы купить билет на Большую землю. А уж денег и ценностей покойного Ян Суня ему бы хватило не только на билет в СВ до Москвы, но и на относительно безбедную жизнь в каком-нибудь небольшом городке Центральной России до конца жизни.

Спустя несколько километров появились первые признаки цивилизации: вдали за непроходимыми зарослями кедровника замаячили рогатые мачты ЛЭП с натянутыми между ними проводами. Вскоре Чалый вышел на свежую вырубку, вдоль которой темнела дорога. Дорога была раскатанной, на раскисшем снегу рельефно виднелось множество следов мощных протекторов. Пока Кеша размышлял, идти ему вдоль дороги или свернуть в кедровник, вдали послышался все нарастающий гул автомобильного дизеля. Недавний зэк инстинктивно метнулся в сторону, но тут же потерял равновесие и скатился в неглубокую лощину.