Текст книги "Король на именинах"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Он держал коробку в левой руке, а в правой дымилась сигарета. Он шел не спеша. Кого ему бояться в Капотне на своей улице? Докурил сигарету, захотелось пить. Подошел к киоску, взял банку кока-колы. Коробку поставил на асфальт, открыл жестянку, сделал пару глотков. Подхватил коробку из-под скейта с оружием и зашагал к дому – умиротворенный, довольный жизнью.

Участковый, старший лейтенант Спиридонов, появился как из-под земли.

– Эй, стой! – окликнул он Павла.

Глазунов остановился, медленно повернулся. С участковым у Павла отношения были не ахти какие. Участковый по комплекции вдвое превосходил Павла. В левой руке старший лейтенант держал папку из коричневого кожзаменителя, а в правой – погасшую сигарету. По красному лицу милиционера и по двум подбородкам плыл пот.

«Животное», – незлобно подумал Павел.

Старлей подошел. Тяжелым взглядом осмотрел, ощупал Павла.

– Трезвый, смотрю? Пить завязал? Надолго?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– Огонька не найдется? – взглянув на погасшую сигарету, попросил участковый.

– Завсегда пожалуйста. – Глазунов поставил к ногам банку кока-колы, вытащил зажигалку, сам зажег и поднес огонек к сигарете милиционера.

Тот затянулся:

– Работаем или отдыхать продолжаем?

– Устраиваюсь, товарищ старший лейтенант. Знаете, время нынче такое, что устроиться на хорошую, высокооплачиваемую работу не так-то и просто.

– Говори, говори, я слушаю.

– А что, ко мне вопросы есть, нарекания? Я же перед законом чист.

– Все вы чистые, дегтем мазанные…

– Так я что-то не понял…

– Куда ты, Глазунов, устраиваешься? Поподробнее, поконкретнее.

– Знаете, ведь я слесарь неплохой, холодильники могу ремонтировать, машины. Пошел на одну фирму, а мне там и говорят…

– Что за фирма? Где?

– В городе.

Все жители Капотни, когда ездили в Москву, говорили, что едут в город. И делились на тех, кто работает в городе, и тех, кто в Капотне.

– Частная фирма, шесть тысяч оклад, плюс премиальные, – беззастенчиво глядя в голубенькие глазки участкового, врал Павел. – Так знаете что, не подошел я им. Говорят, был бы помоложе, взяли. Дискриминация какая-то! Возрастная. Был бы я женщиной беременной, еще бы понял, почему не берут, а так…

– У нас в автобусный парк устроиться не хочешь?

– Товарищ старший лейтенант, спасибо, конечно, за заботу, но что-то в наш автопарк желания нет. Там пьющих много, а я решил завязать, не выдержу, соблазнят стаканом.

– Что, подшиться или закодироваться решил?

– Может быть, и закодируюсь.

– Похвально, похвально. Жениться бы тебе, Глазунов, баб-то кругом сколько! – И старлей посмотрел на двух женщин лет по тридцать пять, которые шли по улице. На одной был цветастый сарафан, на другой короткие шорты и майка. – Вот такую, например?

– Зачем мне старую? Можно и помоложе, товарищ старший лейтенант.

Глазунов, разговаривая с ментом, даже забыл, что у него в руках снайперская винтовка.

Старлей покосился на коробку:

– Это у тебя чего такое? Кататься надумал?

– Это вот… передать просил один сослуживец. Тоже ведь жизнь у мужика не удалась, с женой развелся. Так сыну купил доску. А жена к ребенку не пускает, вот он… через меня решил.

– А я уж думал, ты сам, Глазунов, на доске покататься решил.

– Да нет, староват я, товарищ старший лейтенант.

– Ну ладно, ты на работу устраивайся, дурака не валяй. Мужик ты не конченый, самостоятельный.

– Ну, спасибо на добром слове.

Участковый и Глазунов попрощались за руки. Павел поднял банку кока-колы, поглядел старлею вслед, внутренне ухмыльнулся.

«А ведь как близко, совсем рядом беда пролетела, можно сказать, у самого носа жужжала. Судьба. Вот и не верь в нее после этого. Ведь мог со „стволом“ прихватить. И свидетелей на улице хватало, и мне тюрьма, а ему звезда на погоны. Но не судьба. Ни ему, ни мне».

В отличие от диспетчера Александра Петровича, то бишь Шурика, Павел Глазунов к оружию привык – и когда оно было рядом, на расстоянии вытянутой руки, и в соседней комнате. Он всегда чувствовал себя спокойно. Это как скрипач, у которого инструмент всегда настроенный должен быть рядом.

Коробку с винтовкой Павел положил в диван. Принял душ, вытерся насухо, открыл дверь на балкон и лег на диване. Вытянулся, подсунул руки под голову, прикрыл глаза. Он понимал, где большие деньги, там всегда риск большой.

«Дернуть, конечно, можно, но ведь у меня есть мама. Доехать до Серпухова не сложно. Маму найдут, да и меня в конце концов „выщемят“. Шурик, Шурик… Надо мне подстраховаться, Александр Петрович, вот тобой мы и займемся».

Павел вскочил с дивана, отыскал в шкафу потрепанный блокнотик, схваченный, чтобы не развалился, аптечной резинкой. Между Г и Е отыскал стертую букву Д. Провел пальцем по грязным строчкам и остановился на фамилии Дорошенко Сергей Богданович, прошептал:

– Давненько я тебя, хохол, не беспокоил.

Подвинул к себе телефон, набрал номер. Телефон оказался занят, и дозвониться Глазунов смог лишь с четвертого раза.

– Алло! – услышал он голос такой недовольный и раздраженный, что даже Павел Глазунов скривился, не видя лица своего приятеля.

– Здравия желаю, товарищ старший сержант!

– Шо? – услышал в ответ Глазунов. – Шо ты кажешь?

– Я говорю, здравия тебе желаю, товарищ старший сержант.

– Пашка, ты?

– Я, – сказал Глазунов.

– Так шо ты кота за хвост тянешь? – Голос Сергея Богдановича Дорошенко разительно изменился, стал теплым, мягким, как пуховый платок, которым оборачивают шею, когда простужено горло. – Куда ты, Паша, провалился? – спрашивал Дорошенко.

– Да никуда. Тут по делам отъезжал…

– А шо ко мне не заходишь?

– Проблем нет, вот и не захожу.

– А сейчас шо, проблемы появились?

– Нет, Сергей, вопрос к тебе есть.

– Ну так давай свой вопрос. По телефону его решить можно?

– Наверное, можно. Сам решишь.

– Тогда валяй.

– Адрес человека нужен.

– Давай фамилию, имя, отчество, год рождения.

– Не знаю, – сказал Глазунов.

– Ой, Глаз, что-то ты темнишь!

– Ничего не темню. Я только номер машины его знаю.

– Давай номер. Пойдем другим путем.

– Я не сильно тебя, Сергей Богданович, от работы отрываю?

– У меня работа такая, что оторвать от нее невозможно.

Через десять минут Павел Глазунов знал хозяина машины и адрес, по которому проживает Александр Петрович Потапов, то бишь Шурик.

– А шо, он тебе деньги должен? – спросил Дорошенко.

– Нет, что ты, Серега, ни черта он мне не должен.

– А ты ему?

– Я ему тоже.

– Так на кой черт тебе его адрес?

– Он мне свою машину предлагал, а я вот думаю, что он за человек и где живет, что по дешевке тачку отдает.

Еще пять минут бывшие сослуживцы-однополчане говорили о машинах и ценах на них. Дорошенко пригласил Глазунова в гости, тот пообещал. И оба они знали, что если и увидятся, то не раньше чем через год.

Павел положил трубку и подумал про себя:

«Хороший ты мужик, Дорошенко, хитрый, но глупый. Кстати, как и все хохлы-служаки».

Часов в восемь вечера в кожанке и со шлемом в руках Павел открыл гараж, в котором стоял мотоцикл и валялось ненужное, оставшееся еще от покойного отца, барахло. Старый трехколесный мотороллер с будкой Глазунов вынужден был держать на платной стоянке, ленился расчистить захламленный гараж. Он залил в красный бак «Явы» бензин из канистры, надел шлем. На всякий случай проверил, захватил ли права.

Мотоцикл, которым месяца два Павел не пользовался, долго не хотел заводиться, но в конце концов затарахтел, заурчал, выдохнул синий дым. Павел дал газу, закинул ногу и отправился по тому адресу, который сообщил Дорошенко Сергей Богданович, капитан ГУВД города Москвы, занимающийся перебором жалоб населения на правоохранительные органы. Должность вроде незаметная, но связи у капитана Дорошенко были такие, что иной полковник мог позавидовать. Ведь кому хочется, чтобы письмо или жалоба пострадавшего от противоправных действий сотрудника милиции дошла до начальства? Ясное дело, никому. Капитан Дорошенко пользовался этим чрезвычайно умело.

Глазунов на «Яве», лавируя среди легковых машин, без задержек пробрался через Москву, отыскал нужную улицу, а вскоре и нужный двухэтажный дом, построенный немецкими пленными. Шлем Павел с головы не снимал, а в шлеме любого человека узнать сложно.

Он проехал на мотоцикле вначале в одну сторону улицы, затем назад. Смеркалось, в окнах квартир включался свет. Павел оставил мотоцикл у здания почты, прямо возле опорного пункта, и не спеша, с зажженной сигаретой отправился на разведку. Догадаться, что квартира Шурика находится на первом этаже, не составляло большого труда. На всякий случай Павел Глазунов вошел в подъезд соседнего, однотипного дома. Деревянные лестницы, три квартиры на площадке, два подъезда, двенадцать квартир. Убедившись в том, что не ошибся, Павел, прячась в сени тополей, подошел к двухэтажному дому с палисадником, вишнями, сливами и сиренью поближе. Во дворе дома было два железных гаража.

«Здесь, наверное, Шурик и ставит свои тачки, одну и вторую. Хорошо живет, тихое место. А я ему еще про деревню что-то плел. У него и здесь как в деревне, живи и радуйся – тихо, хотя и город совсем рядом. И воздух чистый, не такой, как в Капотне».

На первом этаже на кухне зажглось окно, и Павел увидел толстого, обрюзгшего Шурика в майке, с маленьким мобильным телефоном, прижатым к уху. Шурик разговаривал, ставя на газовую плиту чайник из нержавейки.

«Значит, вот где ты живешь, дорогой мой должник. И живешь ты один, как я и думал. И если тебя не станет, никто не заплачет, не бросится безутешная вдова на гроб и не примется кричать „на кого ты меня одну покинул“. Не будет она совать ментам взятки, чтобы нашли твоего убийцу, не побежит нанимать бандитов. Ну, может быть, только соседи немного расстроятся, да и все. Наверное, и родственников у тебя, Александр Петрович Потапов, нет. А если и есть, то знать ты их не желаешь, а они не желают знать тебя».

Глава 7

Бизнесмен Анатолий Иванович Железовский работал и жил не для себя. На своей жизни он уже давным-давно поставил крест. Но была у него внучка Светлана, вот в ней он души не чаял, баловал девчонку. Да и как ее не любить? Ведь это из-за него она сиротой осталась, потеряла мать, отца, бабушку. Воспоминания о том дне лежали на душе Анатолия Железовского тяжелым камнем и давили, как могильная плита. Ни днем, ни ночью он не мог забыть то страшное утро. Он помнил его до мельчайших подробностей: до нюансов запахов, до травинки, до трещинки на асфальте.

Ничто не предвещало тогда жуткого несчастья. Железовский уверенно шел по жизни, его бизнес с каждым днем и каждым вечером набирал обороты. Москва строилась, люди переезжали из хрущевок в шикарные дома, выселялись коммуналки, и старые огромные квартиры обретали богатых жильцов. Естественно, переезд – это не только перевоз вещей, но и создание новой среды обитания.

Ремонт… А какой же ремонт без сантехники? Людям всегда надо есть, одеваться, а также мыть руки, принимать ванну, стоять под душем, стирать. Железовский, как говорят бизнесмены, вовремя словил тему – занялся торговлей и установкой сантехники. Он привозил ее из Польши, из Испании, из Германии, из Финляндии. Те, кто был победнее, покупали польскую, а те, кто имел деньги и делал шикарный евроремонт, покупали испанскую, итальянскую, французскую – что подороже и попрестижнее.

Вначале Анатолий Железовский не только торговал сантехникой, но и устанавливал, монтировал. А потом понял, на двух стульях сидеть не годится, и монтаж с установкой передал сыну, парню хоть и молодому, но довольно смышленому, с инженерным образованием. Но так ведь всегда бывает, когда кому-то хорошо, то от этого другому плохо.

Этим же бизнесом попытались заняться многие. Началась конкуренция, жестокая и по-русски безобразная. Железовскому предложили потесниться, а затем и вовсе уйти. Но не таким человеком был Анатолий Железовский, согнуть его, заставить отступить от своего было чрезвычайно трудно, почти невозможно. Много кого в те годы просто устраняли, но поднять руку на Анатолия Железовского никто не решался, его фирмы «крышевал» Карл. И не только «крышевал», они почти дружили, но что именно связывало вора в законе и преуспевающего бизнесмена, знали лишь они двое. Другим было известно только то, что в конце восьмидесятых два года пришлось им париться вместе на одной зоне.

Но все же нашлись отморозки… В конце девяностых после угроз, после попытки перекупить у него бизнес Железовского отважились уничтожить конкуренты. Действовали незатейливо, под бампер его микроавтобуса подсунули гранату, а чеку с разогнутыми усиками короткой леской привязали к стойке ограждения. Обычно в субботу утром бизнесмен объезжал объекты, но в тот субботний день Железовский остался с внучкой дома. Давно обещал сходить с ней в зоопарк, посмотреть жирафов, которых Светка любила без памяти и считала самыми красивыми животными на свете. Деду некуда было деваться, если пообещал.

Внучка уже все утро бегала вокруг него, весело щебетала и напоминала:

– Ты только, дед, фотоаппарат не забудь. Я обязательно хочу с жирафами сфотографироваться.

– Да не забуду, отвяжись, – шутливо бранил назойливую девчушку Анатолий Иванович.

А вот сын с невесткой и супругой решили рвануть на дачу. Жена взяла ключи от машины – микроавтобуса «Фольксваген», чмокнула мужа в щеку, побранила внучку, а заодно и деда. Сказала, чтобы он не баловал ее сладким и чтобы обязательно напомнил Светлане, ей надо два часа играть на скрипке.

– Сделаю, – сказал дед.

Внучка скривила губы:

– Опять эта скрипка! Можно хоть сегодня обойтись без нее?

– Нельзя, – сказали вместе бабушка, отец и мама.

Светка надула губы и спряталась за деда. Она знала, в конце концов она уболтает деда и на скрипке играть не придется. А маме и бабушке они соврут, скажут, что позанимались.

Тогда они жили на третьем этаже, а машина стояла у подъезда. Родители Светланы и бабушка с сумками отправились вниз. Отец сел за руль, а женщины устроились в салоне. Машина завелась, проехала, может быть, метров десять, и громыхнул взрыв, глухой, тяжелый, на первом этаже даже стекла вылетели.

Внучка первой бросилась к окнам. Валил черный дым, полыхало пламя. Девочка не сообразила сразу, что это их машина взлетела на воздух и горит теперь под окнами.

Железовский выбежал на улицу. Спасти никого не удалось, взрыв унес жизни трех близких ему людей. Он кричал, грозил кулаками кому-то невидимому, катался по земле, скреб ногтями асфальт, в кровь разбил руки. Он проклял тот день. И каждое лето, когда этот день наступал, ему становилось плохо, он делался мрачным и молчаливым.

Милиция никого не нашла. А Железовский жаждал мести. Карл, как смотрящий, через месяц «выщемил» заказчиков – двух братьев-азербайджанцев. Потом их трупы нашли в расстрелянной из автомата машине за городом. А вот исполнителя Карл так и не отыскал. Облегчения от возмездия, на которое Железовский надеялся, не наступило. Он стал совсем седым, постарел, из цветущего мужчины, сильного и уверенного в себе, превратился в старика. И если бы не внучка, то вряд ли бы он оклемался и пришел в себя.

Ребенок, потерявший сразу стольких близких, требовал заботы и повседневной ласки. И Анатолий Железовский, как мог, заботился о внучке. Потакал любым капризам, выполнял любую просьбу, самую сумасбродную. Светка выросла избалованной и умной. Горе людей сплачивает. Она полюбила деда, который заменил ей всех погибших – и отца, и мать, и бабушку.

Он четыре раза менял школу, сам находил педагогов, репетиторов для Светы, следил, с кем она дружит. Иногда, как бывает между близкими людьми, между дедом и внучкой вспыхивали ссоры. Но они понимали, что друг без друга не могут, и оба искали примирения.

Светлане уже стукнуло восемнадцать, она стала красивой девушкой. Теперь она была внучкой бизнесмена средней руки, который так и не нашел себе пару, потому что не искал. Они жили в большой трехкомнатной квартире в центре города. Денег на все, о чем они мечтали, хватало. Нехитрый бизнес приносил хоть и не очень большой, но постоянный доход. Светлана занималась музыкой, занималась по-настоящему, по нескольку часов в день играла на скрипке. Дед настоял, сказал коротко и веско:

– Так хотели твои родители, и ты будешь играть.

Вначале она играла без особого желания, выполняя просьбу деда, а потом почувствовала прелесть музыки. Та отвлекала от мрачных мыслей, переносила далеко-далеко. Да и дед любил, когда внучка дома, когда скрипка лежит у нее на плече, а смычок касается струн. И его, мужчину, много чего пережившего в жизни, музыка лечила. Раны понемногу зарубцовывались, хотя шрамы и оставались, от них никуда не денешься.

– Дед, – попросила Светлана, опустив руку со смычком, – а кто этот мужчина пожилой, к которому мы с тобой в бар ездили? Я же его помню, он давно-давно к нам в гости заходил.

– Знакомый, – коротко ответил Анатолий Иванович Железовский и взглянул на внучку так, словно она перешла запретную черту, – хороший знакомый.

Светлана сделала вид, что не заметила насупленные брови и вертикальную складку, рассекшую лоб деда, не заметила сжатых губ и крепко сжатых сильных пальцев.

– А парень в очках, он кто, его сын или внук?

– Тебе какое дело? – хмыкнул дед и уже хотел уйти на кухню, но Светлана стала перед ним.

– Почему ты не хочешь мне ответить? Кто эти люди, преступники, бандиты?

– Что-то вроде того, – уклончиво ответил дед.

– Чего тогда ты с ними общаешься? Ты же не такой, как они.

– Так надо, такова жизнь.

Светлана неудовлетворенно хмыкнула. Уклончивые ответы она не любила. Она хоть и была человеком, отравленным искусством, но в ответах любила конкретику, и всякие недомолвки ее напрягали.

– Кто такой парень, с которым я кофе пила?

– Я его не знаю, – передернул плечами Железовский, – не знаком с ним.

– Так, может, он и не бандит?

– Ты не знаешь, кто такие бандиты. Олег Карлович – не бандит, и молодой человек – тоже, – сказал дед, взял внучку за плечи, отодвинул в сторону, – с бандитами я не общаюсь. Теперь ты довольна?

– Что ты со мной как с маленькой? Я уже взрослая, самостоятельная, мне, между прочим, восемнадцать лет. Я уже замуж могу выйти, а ты меня как какую-то пацанку…

– Что за слова у тебя в лексиконе? Ладно, успокойся, не горячись. Тебе с этими людьми дело иметь не стоит.

– Это почему еще? Олег Карлович, как я помню, на виолончели играет. А парень вроде ничего, хоть и слепой.

– Слепой? – переспросил Железовский.

– Ну а ты что, разве не понял? Кто ж это будет в полутемном баре в черных очках сидеть? Там и так мало чего видно.

– Ну, не знаю, почему он в черных очках… Может, синяк под глазом?

– Не было у него никаких синяков.

– Ты что, рассмотреть успела?

– Да.

– Так вот, если я увижу тебя с ним…

– И что будет? Из дому выгонишь?

– Хуже, – сказал Анатолий Иванович. – Тогда наша дружба врозь.

«Напугал! – подумала Светлана. – Куда ты без меня денешься?»

– Кстати, я ужин приготовила, мой руки и вперед на кухню, тарелки тебя ждут, еще все теплое. Минералка в холодильнике, а я еще поиграю маленько.

– А ужинать?

– Я, между прочим, в отличие от тебя дама и после шести не ем.

– Ой, дама! Худая, как линейка. Да ты на себя посмотри, кожа да кости. Тебе есть надо с утра до вечера.

– Ну, это я уж сама разберусь, когда мне есть. А вот ты вперед на кухню и чтобы все съел.

– Мне никто не звонил? – из ванной, перекрикивая шум льющейся воды, выкрикнул Анатолий Иванович.

– Армянин какой-то звонил.

– Именно армянин? – вытирая руки, уточнил Железовский.

– Ну, может, грузин… Хачик, одним словом.

– Снова у тебя словечки проскакивают. Где ты их нахваталась?

– Если кавказец, значит, хачик.

– А ты откуда знаешь, что кавказец?

– У меня слух натренированный, и я музыку речи секу сразу. Это явно был кавказец.

– И чего он хотел?

– Со мной поговорил, спросил, как меня зовут и кем тебе прихожусь.

– А ты что сказала? Соврала, что моя жена? Допрыгаешься, малая! – грубовато пошутил дед, отправляясь на кухню.

Звон тарелок слился с музыкой, и, когда зазвенел телефон, ни дед, ни внучка звонка не услышали. Светлана играла нарочито громко и быстро, но в паузе она все-таки услышала телефонный звонок. Продолжая играть, дошла до аппарата, подняла трубку и услышала голос Николая Бунина. Она узнала его мгновенно, в одну секунду, он успел лишь сказать «добрый вечер».

– Добрый, – воскликнула Света, не скрывая радости.

– Это я, парень из бара. Очки со звездами.

– Да я узнала, – крикнула Светлана, закрывая дверь своей комнаты, – но я тебе свой телефон не давала.

– Ты что сейчас делаешь? – спросил Николай.

Все время, прошедшее с первой случайной встречи, девушка не выходила из его головы.

– Занимаюсь, – призналась Светлана.

– Чем?

– Пиликаю на скрипке.

– Вот здорово! – Он сказал это так искренне и с восторгом, что Светлане даже стало неловко. – А сыграть что-нибудь можешь?

– Тебе хочется этого? – удивилась девушка.

– Мне что-нибудь сыграть сможешь? – Просьба звучало искренне, без подколки, и это привело девушку в замешательство.

– Ты же далеко.

– Я услышу.

– А что тебе сыграть?

– Что угодно, – сказал Николай.

– Пожалуйста. Только по телефону какая же музыка?

– Пожалуйста, – повторил просьбу Николай.

Светлана почувствовала, что отказать ему не может. Она положила трубку, подняла скрипку, прижала ее щекой. Смычок коснулся струн, пальцы задвигались. Она сыграла кусочек из Брамса, подняла трубку, прижала к уху. Услышала дыхание Николая.

– Ну вот, слышал?

– Да, – сказал он. – Ты хорошо играешь. Брамс, что ли?

Тут пришло время удивиться ей:

– Так ты меломан? Не притворялся?

– Люблю музыку.

То, что она поняла, расспрашивая деда, и то, что говорил мало знакомый парень, абсолютно не вязалось, исключало одно другое. Разве можно быть бандитом и разбираться в музыке? Что-то тут не сходилось.

– Ты каждый день играешь? – спросил Бунин.

– Да, по нескольку часов. Если скрипач не играет один день, это слышит он сам, а если два – слышит учитель, а если три, то слышат зрители. Поэтому я и занимаюсь.

– Я тебе завидую, – услышала Светлана. – А свободное время у тебя есть?

– Конечно! Я же не прикована к скрипке цепью.

– Чем ты в свободное время занимаешься?

– У меня его не так уж и много. На дачу с дедом ездим, с друзьями встречаюсь, на дискотеки иногда хожу, на концерты.

– В оперу хочешь сходить?

– Куда? – переспросила Светлана. Обычно ее приглашали на дискотеки, в кафе или на вечеринки. Но парень, который приглашает в оперу, – это было любопытно.

– В Большом завтра дают «Травиату» Верди.

– Ха! Где же билеты взять?

– Я слыхал, итальянцы будут петь из «Ла Скала», концертный вариант.

– Да?

– Я достану билеты. Пойдешь?

– Ну кто ж от такого откажется? Почему бы и нет?

– Значит, договорились?

Дверь за спиной Светланы открылась бесшумно.

– С кем это ты щебечешь? – услышала она голос деда.

– Да так, дед, подружка…

– А-а, – сказал Железовский, прикрывая дверь.

– Это дед, – пояснила Светлана, – всегда ему знать надо, с кем разговариваю, куда иду, когда вернусь. Чересчур уж заботливый. Словно мне не восемнадцать, а десять. Ты улыбаешься?

– Да, – признался Бунин.

– А этот дядечка, Олег Карлович, который с моим дедом сидел, он тебе кто? – шепотом спросила Светлана.

Бунин задумался, не сразу вспомнил, что Карл по паспорту Олег Карлович, но всего лишь на несколько мгновений.

– Он мой крестный.

– А-а, – протянула Светлана. – Родители твои чем занимаются?

– У меня нет родителей, – услышала она в ответ, и ее сердце вначале сжалось, а затем застучало так сильно, что она даже микрофон ладонью прикрыла. – Ты чего молчишь?

– Да так, ничего… Где встретимся? – спросила девушка.

– Я тебя на ступеньках Большого ждать буду завтра за полчаса до начала. Согласна?

– Идет.

Светлана положила трубку и тяжело задышала, будто бы перед этим взбежала на пятый этаж, вспомнив на улице, что забыла отключить утюг. Понемногу успокоившись, она вынесла из комнаты скрипку, уложила в футляр и захлопнула его.

Дед в очках на кончике носа посмотрел на внучку:

– Ты чего это такая дерганая? И улыбаешься, будто в лотерею миллион выиграла.

– Может, и выиграла. Во всяком случае, не проиграла, – пошутила Светлана.

– Куда это ты собираешься? Извини, я кое-что слышал.

– Куда, куда, в оперу пойду.

– С кем?

– С подружкой с третьего курса. Я же тебе говорила, она уже лауреат двух международных конкурсов виолончелистов. Я же тебе ее плакат показывала, неужели забыл?

– Ты мне так много всего показывала, что упомнить тяжело.

– Таблетки, дед, принимай.

– Я тебе дам таблетки! Выходит, ты со мной на дачу не едешь?

– Извини, дедунь, у меня ну никак не получится.

– А в воскресенье?

– В воскресенье пожалуйста, если не в пять утра.

– Ладно, поедем в восемь.

– Заметано, дед. Я на пару часов отскочу.

Железовский сразу же взглянул на часы:

– Значит, в десять будешь?

– Ну, как штык.

– Смотри, не обманывай. Стариков обманывать – последнее дело.

Светлана выскочила во двор и тут же задумалась, в какую сторону пойти, с кем поделиться радостью, переполнявшей ее.

«Он не бандит. Таких бандитов не бывает, бандиты мрачные, злые, грубые, а этот парень добрый и возвышенный».

Она постояла у подъезда, а затем пошла по улице. Когда она оглянулась, то увидела двух мужчин, резко остановившихся посередине тротуара, повернувшихся друг к другу.

«Чего это они?» – подумала девушка и тут же забыла о них.

Мужчины закурили, подождали секунд двадцать, поговорили о чем-то, а затем пошли в ту же сторону, куда и Светлана Железовская.

Они видели, как она вошла в бар. Один из мужчин остался на улице, второй оказался в баре. Пообвыкнув, начал приглядываться. В баре было полным-полно молодежи. Светлана сидела в углу с двумя девчонками и парнем. Девчонки были коротко стрижены, а вот парень имел длинные вьющиеся волосы, они лежали на плечах крупными локонами. Мужчина в клетчатой рубашке и серой куртке с карманчиками на «молниях» подошел к стойке, постучал по ней ключами и попросил бутылку пива, немецкого, самого дорогого. Пиво он пил из горлышка, то и дело бросая взгляды на девушку, увлеченную разговором и при этом курящую, помахивающую перед собой зажженной сигаретой. Огонек сигареты вычерчивал в воздухе замысловатые фигуры.

Длинноволосый парень тайком прикоснулся к локтю Светланы:

– Слушай, Света, чего это на тебя тот мужик пялится?

– Какой?

– У стойки, с бутылкой пива.

Светлана посмотрела.

– Не знаю… – пожала плечами, тряхнула волосами. – Может, дед попросил присмотреть за мной.

Она уже забыла, что видела этого тридцатилетнего мужчину вместе с другим на улице.

– Зачем это деду надо? Он что, твою нравственность бережет?

– Артем, отвяжись, не городи ерунду. Просто у деда пунктик. Кроме меня, у него никого нет, вот он и мучает меня чрезмерной опекой.

– А курнуть хочешь?

– Нет, мне и так хорошо, – сказала Светлана.

– Коктейль хочешь?

– Нет.

– Что с тобой такое? – поинтересовался Артем, студент третьего курса Гнесинки.

– А я завтра на «Ла Скала» иду.

– Дед расщедрился?

– Нет, – сказала Светлана.

– У тебя появился меценат-поклонник, и он теперь будет тебя спонсировать? – Артем пытался скрыть досаду, но сделать это ему не удавалось.

– Нет, Артем, ты не о том думаешь. Просто меня один знакомый пригласил.

– Музыкант, что ли?

– Да.

– На чем он играет?

– Пианист.

– А-а, – сказал Артем.

К пианистам он относился немного пренебрежительно, как все струнники относятся к клавишникам. Сам Артем играл на виолончели, играл довольно хорошо, дошел до финала крупного международного конкурса и считал, что у него все еще впереди. К Светлане он относился немного высокомерно, пытался добиться ее расположения, но дальше приятельских отношений дело не шло.

– А где он играет?

Светлана передернула плечами:

– Я не знаю. Играет где-то…

– В ресторане, что ли? – даже без легкого презрения осведомился Артем.

Многие музыканты, даже хорошие, в летнее время подрабатывали в ресторанах и этого не стеснялись. Работа не ахти какая хитрая, но зато давала деньги. А многие выезжали на лето за границу и играли там. Возвращались на родину с деньгами, которых иногда хватало на целый год. Артем был из обеспеченной семьи, ездить ему не приходилось, как и Светлане. В этом они были равны и друг перед другом не комплексовали.

– Вы кого-то ждете? – вдруг спросил бармен, он впервые видел здесь мужчину, сидевшего у стойки с пустой бутылкой в руке.

– А что? – немного раздраженно спросил тот, облизывая губы.

– Нет, ничего, помочь вам хотел.

– Чем это ты мне помочь можешь? – хохотнул мужчина, ставя на стол пустую бутылку и рассчитываясь. – Сдачу себе оставь.

Он соскочил с высокого табурета и вразвалочку, засунув руки в карманы брюк, направился к выходу.

«Странный какой-то тип, – подумал бармен, – на бандита больно смахивает».

Но у хозяина бара была серьезная «крыша», бармен это знал доподлинно. У хозяина были подвязки в мэрии, и бандиты бар обходили стороной. Да и какой-то родственник хозяина был то ли генералом ФСБ, то ли генерал-полковником. Пару раз бармен видел его с боссом.

«И ведь никогда не скажешь, – тогда подумал бармен, глядя на щупленького мужчину в недорогом костюме с бегающими глазами, – что этот тип может быть генералом ФСБ».

Но хозяин ходил перед ним на полусогнутых, заглядывал ему в глаза и готов был выполнить любую просьбу, самую невероятную. Лицо у генерала было бледным, с желтоватым оттенком. Он явно страдал какой-то болезнью печени, поэтому алкоголь не употреблял, довольствовался лишь минералкой и соком.

Молодежь, собиравшаяся в этом баре, почти вся имела отношение к искусству – музыканты, актеры, художники. Публика была веселая, бесшабашная, и многих бармен иногда обслуживал в долг, естественно, тех, кого знал хорошо. Светлана Железовская появлялась в баре довольно часто, не каждый день, но пару раз в неделю обязательно. У девчонки всегда при себе были деньги, и, как правило, за своих подруг платила она.

Светлана взглянула на часы, большущие, на все запястье.

– Что, спать? – спросил Артем.

– Нет, просто мне домой пора.

– Проводить?

– Проводи, если тебя это не напрягает.

Артем подошел к бармену:

– Я провожу девушку и вернусь, тогда и расплачусь.

– Как знаешь. У меня все записано.

Артем Мельников был постоянным клиентом, всегда рассчитывался, бармен к нему претензий не имел, хотя видел, что парень иногда покуривает «травку». Но не злоупотребляет этим делом.

На улице уже смеркалось. Машины ехали с зажженными габаритами, иногда даже включали фары.

– Странная ты, – сказал Артем, – прибежала и уже убегаешь.

– У меня дела есть, – ответила Светлана.

– Какие у тебя могут быть дела?

– А что, они только у тебя?

Свернув за угол, Артем увидел того мужчину из бара, он стоял и курил, словно ожидал кого-то.

– Опять этот тип, – произнес Артем.