Текст книги "Я родом из СОБРа"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Тебя как зовут? – нарушил молчание Чижов, ножом ворочая угли и продвигая банки подальше в огонь.

– Дайте закурить, – произнес солдат, как-то странно усмехаясь.

Алексей всмотрелся в его лицо. Позже он частенько встречал такое вот странноватое и отсутствующее выражение глаз у солдат, долгое время не выходящих из боевых действий. Они как будто жили в другом измерении, двигаясь и совершая свои действия автоматически, как роботы, и не проявляя никаких внешних эмоций. В свои восемнадцать лет они уже видели смерть товарищей и кровавую бойню, из которой не было возможности выбраться до конца службы. И хорошо ощущалось, что такой человек способен убить другого человека совершенно спокойно, а потом с аппетитом пообедать. Это не было спокойствием профессионала; скорей всего, такая реакция на окружающее была защитой подсознания, которое уже не выдерживало кошмаров действительности, блокировало ненужные эмоции и включало только те инстинкты, которые позволяли выжить на войне. Хотя и существовала опасность пренебрежения собственной жизнью (убьют так убьют, надоело уже все), что также было вызвано неимоверной физической и психологической усталостью вчерашних подростков.

Поразмыслив, Алексей решил не давать ему спирта, которого у него была полная фляжка. Чем-то ему эти равнодушные глаза не понравились. Он протянул полупустую пачку в грязную руку и сказал:

– Оставь себе.

Солдат спрятал пачку за пазуху, затем медленно наклонился и прикурил от тлеющего обломка паркета. Чижов придвинул к себе открытую горячую банку, которая начала исходить одуряющим аппетитным запахом, прижал ее к полу ножом и ложкой зачерпнул горячее месиво. Перед этим он глотнул из фляжки и теперь торопливо жевал, стараясь забить резкий сивушный запах во рту. Вопреки его ожиданиям, солдат не попросил у него выпить, равнодушно проследил, как Алексей заворачивает крышку на горлышке, и стал медленно ковырять штык-ножом тушенку. «Ну да, они ж тут все на сухпае сколько сидят, он сытный, но через три дня в горло не лезет», – сообразил Алексей и перестал удивляться отсутствию аппетита у соседа.

– Воду дайте, если есть, – произнес боец с набитым ртом и посмотрел на офицера.

Алексей вытащил полную пластиковую бутылку и протянул солдату.

– Несколько глотков, – предупредил он, зная, что с водой у них напряженка.

Солдат торопливо начал глотать. Его мучила жажда, водопровод в разбитом здании не работал.

«Да хрен с ней, с водой, – решил Алексей, наблюдая за тощим дергающимся кадыком. – Завтра уже должны наши подойти... наверное...»

– Как тебя зовут? – повторил он, когда солдат с сожалением оторвался от бутылки и протянул ее обратно.

– Лешка, – солдат закурил и опять стал смотреть на огонь. Губы его тронула легкая странноватая улыбка, и он несколько раз мигнул.

– Тезка, значит, – проговорил Алексей. – Давно воюешь?

– Второй месяц уже. До дембеля полгода осталось. Не знаю, доживу или нет...

И худой Лешка снова улыбнулся, хотя ничего смешного в том, что он сказал, не было.

Утешать солдата смысла не имело, он уже успел насмотреться на ужасы войны, и слова ободрения, мол, ерунда это все, все будет в порядке, не произведут на него впечатления, он слишком хорошо понимал, где находится.

Алексей решил снова хлебнуть немного. В желудке стало тепло – может, от горячей каши, а может, и от спирта. И почувствовалось, как эта теплота слегка отпускает натянутые нервы, расслабляет их. «Глотнуть можно, но только не напиваться», – решил Чижов и снова потянул к себе фляжку.

– Наше отделение в засаду попало, – вдруг проговорил его тезка, и снова дерганая улыбка исказила его лицо, исчезнув, как рябь на воде после дуновения ветерка. – Кого ранило, кого убило, а я один целый и невредимый, – продолжал он быстро. – Меня в другое отделение. А там подрыв на БТР. Снова – кто убит, кто покалечен, кто ранен. А на мне ни царапинки...

Алексей потянул в себя обжигающую жидкость.

– Ну, меня в третье отделение. А там мне говорят: слышь, иди на хер отсюда, не будем мы с тобой служить.

Чижов поперхнулся, закашлялся и быстро бросил в рот ложку каши. Затем он поднял глаза на солдата. Тот снова улыбался тихой улыбкой, увидев которую любой врач без промедления отправил бы его в психушку.

– Ну и где ты сейчас? – спросил Алексей.

– Перевели в другую роту, вот воюю... Пока еще не убили. – И снова та же улыбка.

Чижов покачал головой, хотел что-то сказать, но передумал.

– Я спать лягу, – он глянул на часы. – Поднимешь в полпятого.

– Часы дайте, у меня нет, разбились.

Алексей снял часы, отдал Лешке, нашел снятую с петель дверь, которая служила постелью для сменных часовых, и провалился в темноту.

Утром, едва рассвело, на улицах опять оживленно застучали очереди. Немного позже подошедшие танки стали бить прямой наводкой по огневым точкам боевиков, превращая в груды щебня жилые строения. Пыль заволокла все вокруг, в ушах стоял постоянный непрекращающийся звон. Автоматная стрельба усилилась, и пехота бросилась отвоевывать очередные метры городских кварталов, прячась в развалинах и накапливаясь для броска через проезжую часть улицы.

На этаже показался Влад – он собирал своих, чтобы идти дальше. С ним был и проводник в неизменной черной маске.

– Слышь, Влад, а чего это он в маске ходит? – улучив момент, спросил Алексей у разгоряченного командира группы.

– Да не знаю я! – отмахнулся тот, взглядом пересчитывая людей. – Наверное, не хочет, чтобы его узнали в лицо. Он же местный, отсюда... Вот, кстати, ты с ним и пойдешь первым! Заодно и узнаешь, чего это он в маске ходит, – Влад хохотнул, но Алексей понял, что это был приказ.

– Мы пойдем дворами, – сказал проводник, оглядев стоящих вокруг него полукругом спецназовцев. – Войска двигаются по центральным улицам, города они не знают, и там же их ждет основное сопротивление. Мы срежем путь и попытаемся проскочить в тылу у боевиков. Нас там явно не ожидают. Ну а если бой, то на нашей стороне внезапность.

Проводник обернулся к командиру группы. Тот хмуро кивнул и поправил автомат.

– Разбиться на тройки и постарайтесь держаться в пределах видимости! Порядок передвижения знаете. Двигаться по одному, остальные прикрывают. И не теряйтесь в этих гребаных развалинах, а то потом...

Влад не закончил, но все поняли, что в случае отставания или потери ориентировки никто никого искать не будет. Группа будет двигаться быстро, как только возможно, и соблюдать маскировку. Не будешь же, в самом деле, лазить по кучам щебня и камней и, приставив руки рупором ко рту, громко кричать: «Вовка, ты где?!»

Алексей никогда не видел разрушенного Сталинграда, но сейчас это не выходило у него из головы. Постоянный грохот выстрелов, автоматных и артиллерийских, пыль и разбитые дома, стоящие в окружении громадных каменных обломков и щебня, поневоле наводили на подобное сравнение.

– Ну что, пошли? – прервал затянувшееся молчание проводник и первым перелез через разваленный невысокий каменный забор.

Через десять минут Алексей уже взмок. Пот заливал глаза, тяжелая каска-«сфера» ощутимо мешала поворачивать голову; бронежилет тянул к земле, когда Чижов передвигался в полусогнутом положении. Проводник быстро вел группу по еще мало тронутым обстрелом кварталам. В небольшом дворике он наконец остановился и присел на обшарпанную деревянную скамейку, стоявшую под двумя голыми деревьями. Рядом была полузасыпанная песком и снегом детская песочница с разрушенными бортиками. Невдалеке виднелись ржавые качели без сидений.

– Подождем остальных, – сказал он и глубоко вдохнул, оглядываясь.

Алексей присел рядом, только спиной к нему, и положил винтовку на колени, контролируя противоположную сторону двора. Он тоже глубоко дышал, стараясь за короткое время восстановить дыхание.

– Можно покурить, – сказал проводник и поднял маску.

Чижов украдкой бросил на него взгляд. Он несколько удивился. Рядом сидел молодой, примерно одних лет с ним, кавказец. Недельная щетина уже густо покрыла его подбородок и щеки. Темные глаза на бледном лице блестели от напряжения и усталости.

– Что смотришь? – улыбнулся проводник, щелкая зажигалкой. – Думал, я русский? Кто ж еще вам будет дорогу показывать, если не русский, да? Но ты прав, здесь еще много русских осталось, хотя еще больше уехало... Я осетин.

Алексей не курил. Он внимательно всматривался в черные провалы подъездов дома, стоящего напротив.

За его спиной послышались шаги. Кто-то подходил к скамейке. Алексей не оглядывался в полной уверенности, что это кто-то из своих. И тем более проводник смотрел в ту сторону. Человек сел на скамейку между Алексеем и проводником и сказал что-то. Через секунду Чижов сообразил, что это было сказано не на русском. Он медленно повернул голову. Рядом с ним сидел боевик и смотрел на проводника, как тот достает сигарету из кармашка разгрузки. Сам чеченец был одет в теплый спортивный костюм, с черной зимней шапочкой на голове. Автомат он положил на колени и вздохнул, беря сигарету из рук осетина. Алексей был в ступоре. Он смотрел, как чеченец прикурил и с наслаждением выпустил струю дыма вверх. Вот он что-то спросил у проводника, тот отрицательно покачал головой и встал, забрасывая ремень автомата за спину. Чеченец начал поворачиваться к Чижову. Алексей стал неосознанно поднимать двумя руками винтовку, думая о том, кто кого опередит с выстрелом. У обоих оружие лежало на коленях. («Я пробью его насквозь, конечно, только остановит это его или нет, я не знаю... В горячке, может, и нет. Значит, надо стрелять два раза».) В этот момент проводник быстро вытащил нож и другой рукой откинул голову чеченца в сторону, затем коротко размахнулся и всадил тому в шею широкое охотничье лезвие. Алексей вскочил и отпрыгнул в сторону. Осетин тоже отшатнулся и чуть не упал, выдергивая нож из раны. Боевик свалился возле лавочки и выгнулся в агонии, зажимая шею руками. Глаза его вылезли из орбит, он страшно и негромко сипел, кровь сквозь сомкнутые пальцы выливалась толчками и окрашивала темно-синий спортивный костюм в красный цвет. Чижова передернуло, и он поднял глаза.

– Уходим, – негромко сказал проводник, присел на корточки рядом с корчащимся на мерзлой земле человеком и несколько раз сунул лезвие ножа в песок со снегом, очищая его. Затем он быстрым шагом пошел навстречу группе не оглядываясь, и Алексей за ним.

Когда они зашли под арку дома, Чижов не выдержал и посмотрел назад. Боевик лежал в нескольких метрах от лавочки, головой в том направлении, откуда он пришел. Ноги он поджал под себя, а автомат так и не тронул. Шевелиться он уже перестал.

– Напоролись, – вполголоса сказал проводник, прижимаясь к стене и показывая Алексею, чтобы тот остановился. – Придется обходить, блин.

– Ты что, понимаешь по-чеченски? – спросил Алексей, внимательно обшаривая глазами улицу и держа палец на спусковом крючке.

– Немного, – ответил проводник, глядя в том направлении, откуда должны подойти собровцы.

Потом времени на болтовню не было. Группа удачно прошла до нужного места и сумела ударить в тыл боевикам, занявшим позицию на перекрестке за мешками с песком. Собственно, боя, как такового, не было, так как неожиданный огонь с тыла произвел шокирующее действие на чеченцев, и они быстро отошли, посылая очереди куда попало. Алексей твердо знал, что он сумел попасть в двоих, они упали, но в том, что он их убил, уверенности не было. Позже он осмотрел место обороны, увидел кровь на разбитом асфальте, но трупов не обнаружил. Чеченцы унесли их с собой. Только в середине, в углублении между мешками, лежал светловолосый парень с короткой стрижкой. Труп явно не трогали, только забрали оружие. Скорее всего, это был наемник, которых уже много стало появляться в Чечне. Пуля прошла ему в спину, под бронежилет. Внешних повреждений на нем заметно не было. Это и неудивительно. Пуля калибра 5,45 летит, вращаясь с бешеной скоростью и слегка покачивая «носиком». Твердой центровки вокруг своей оси у нее нет, это специально учитывалось конструкторами. При попадании в тело она тут же начинает кувыркаться и рвать внутренние органы. Наверное, пуля, не имея выхода из тела (погибший был в бронежилете), несколько раз ударилась о пластины «броника» и продолжила свои смертоносные зигзаги внутри тела. Впрочем, это особенно никого не интересовало. Труп быстро оттащили в сторону и заняли оборону. Только Алексей иногда посматривал в сторону заваленной щебнем канавы, откуда торчали ноги в добротных американских натовских кроссовках («гартекс», одинаковы удобны летом и зимой, не промокают и одновременно обеспечивают хорошую вентиляцию; америкосы уважают своих солдат и делают им хорошую обувь). Алексей первый раз в жизни отбросил в сторону труп, как мешающее проезду телеги препятствие, и поэтому чувствовал себя немного неудобно, но война не позволяет относиться к смерти с душевным трепетом, на это расходуется непозволительно много времени и душевных сил, и к этому Чижову еще надо было привыкнуть.

Снова укрепившись в доме, группа спецназа позволила себе короткий отдых, так как пехоты подошло достаточно. Затем чеченцы предприняли ряд контратак, чтобы вернуть себе стратегически важный перекресток, и Алексей отбивал бесконечные нападения боевиков, постоянно меняя свое местоположение. У них уже двух убили пулеметчиков, так как снайперы засекали неподвижный пулемет и сосредоточивали на нем огонь, выводя расчеты из строя. По вечерам Алексей старательно чистил винтовку, нагара в стволе и на затворе за день собиралось достаточно, и можно было ожидать отказа оружия в любой момент.

Через несколько дней к дому, который удерживал СОБР вместе с пехотой, подскочил грязный БТР с пулевыми отметинами на броне. Алексей, не веря своим глазам, уставился на него. Это была их машина. Из люка быстро выбрался человек и спрыгнул на землю, держа оружие наготове.

– Эй, братва, у вас СОБР есть? – крикнул он, пытаясь перекричать недалекий грохот очередей.

– Есть! – обрадованно заорали ему в ответ. – Игореха, ты, что ли?

– Влад, мать твою! Живой, блин?

– Да живой пока! – весело ответил ему командир группы, догадываясь, что будут какие-то изменения в их собственной войне. Раз их нашли, значит, они кому-то нужны, а это маленькая передышка. Уже хорошо.

– Грузимся в БТР! Генерал нас всех собирает!

– Подгоняй свою телегу! Кто там за рулем? Андрюха?

– Да!

– Тогда он сможет. Херачь сюда, прямо через мешки! Улица простреливается, нам перебегать надо.

Человек в камуфляже быстро запрыгнул в люк (долго находиться на «броне» не рекомендовалось, на высоте почти двух метров любой представляет собой прекрасную мишень, видную издалека), и боевая машина взревела дизелем, выбросила синий дым и двинулась на груду мешков, перегородивших улицу.

Уже в своем расположении, когда собровцы, не торопясь (уже не стреляют), выбирались из БТР, Алексей заметил несколько бороздок на броне возле водительского люка.

– Что, Андрюха, не получилось убить тебя? – кивнул он на люк.

Водитель неторопливо курил, разглядывая синий дымок сигареты. Внезапно Чижов поймал себя на мысли, что не перестает оглядываться по сторонам, хотя они уже находились, по городским меркам войны, в глубоком тылу.

– Да ну их на хер, – глухо раздалось из глубины боевого отсека. – Ты же знаешь, какая видимость, когда по-боевому идешь... Ни черта не видно... Вот я люк и открыл, чтоб лучше было. А снайпер хотел в открытый люк попасть, несколько раз стрелял; я чувствовал, как пули по броне щелкали... – Водитель копался со шлемом, регулируя внутреннюю связь.

Алексей машинально кивнул. Он знал, что такое «идти по-боевому». Это значит, что все люки закрыты и водитель наблюдает обстановку и дорогу только через триплексы. В программу обучения каждого офицера СОБРа входило вождение БТР. Через приборы наблюдения действительно ничего практически не видно – это не широкое лобовое стекло автомобиля. После этого опыта Чижов уже не удивлялся, встречая на чеченских дорогах разбитые и раздавленные военной техникой легковые машины. Необычайно узкий обзор из триплексов просто не дает водителю вовремя замечать помехи на дороге и реагировать на них.

– Я и шел «по-походному...» – договорил Андрей, протягивая шлем Алексею. – Давай надень, связь проверим.

– Ну ты даешь, – покачал головой тот. – На улицах Грозного «по-походному»… – Это значит, что незащищенная голова водителя торчит из люка для лучшего обзора обстановки. – Псих...

– Я знаю, – улыбнулся Андрюха и прижал ларингофоны к горлу. – Я – Псих, как меня слышно?

– Псих, я – Сумасшедший, слышу тебя хорошо!

Алексей улыбнулся, стащил шлем с головы и устало сказал:

– Пойдем, сто грамм сделаем, что ли... Там сейчас ребята сообразят...

– Пойдем, брат... – Водитель медленно вылез на «броню» и закурил. Он сильно провел рукой по лицу и помотал головой. На щеке осталась грязная полоса. Они оба молчали, докуривая свои сигареты и раздумывая над тем, что все-таки война – это тяжелая работа. И не всегда она благополучно заканчивается.

* * *

Генерал отзывал группу домой. Оперативная обстановка в регионе резко осложнилась, и оставшаяся часть СОБРа не справлялась с нагрузкой. Люди уже жили в подразделении, благо там имелся душ, спальное помещение и кухня. Семьи они видели редко, успокаивая их тем, что выдалась внезапная командировка в Ставрополье. Матери в это верили или хотели верить, только отцы хмурились и не отходили от телевизора, когда показывали новости. Сын все равно правду не скажет, не положено ему, так хоть, может, что по телику покажут.

БТР и «Урал» пришли на родную базу поздно вечером. В кузове было холодно, и поэтому пришлось принять «наркомовские» сто граммов. Молодые ребята с удивлением заметили, насколько быстро отвыкли от мирной жизни. Они жадно рассматривали девушек и с удовольствием комментировали их внешность и походку. До них постепенно доходило: из какого ада они вырвались живыми. Но когда колеса БТР прогрохотали по листу железа, случайно брошенному на дороге (звук был довольно сильным и хорошо различим, создалось впечатление, что прогремела автоматная очередь), то они сразу же вернулись в войну. Машины резко увеличили скорость, уходя из зоны возможного обстрела, и на «броне» никого не осталось, все посыпались в десантный отсек. Наводчик в башне закрутил рукоятки, пытаясь засечь вероятного противника. Откинулись броневые заслонки на борту БТР, и оттуда выставились стволы автоматов. Что это был за звук, сообразили, только проехав пару километров. Облегченно выругавшись, Влад скомандовал отбой боевой тревоги.

Во дворе управления их встречал сам генерал. Как и провожал, впрочем... Дождавшись, когда уставшие офицеры в порядком измятой и грязной форме (хотя грязь смахнули, конечно, но после десяти дней, проведенных на войне, в снегу, в грязи, в городских развалинах, зимние утепленные камуфляжи явно нуждались в стирке) построились, генерал вышел и встал перед ними. Теперь его голос звучал гораздо веселее.

– Хорошо, что вы все вернулись, сынки, – сказал он просто, и строй сразу затих.

Только сейчас Алексей понял, как ему было тяжело. Даже несмотря на то, что он генерал. А у генералов чувство ответственности за своих людей начисто улетучивается, постепенно заменяясь боязнью за свою шкуру. Надо будет, такой генерал бросит в бой сотни солдат, совершенно не заботясь о них. Лишь бы выполнить приказ. Даже если он сам будет понимать его бессмысленность. Любой. Цена значения не имела. Но руководитель РУБОПа был «неправильным» генералом. Он действительно переживал за этих ребят, которых знал всех и лично принимал на работу. Он всегда, как бы ни был занят, находил время и присутствовал на приемной мандатной комиссии, придирчиво отбирая кандидатов в управление, и особенно в СОБР. Уже тогда, неизмеримо больше владея информацией об обстановке на Северном Кавказе, чем кто-либо другой, он предугадывал войну. И уже начал заботиться о своем спецподразделении, чтобы в случае какого-либо ЧП всегда иметь под рукой первосортный человеческий материал.

И поэтому он сегодня их встречает, своих слегка пьяных и веселых бойцов. Сегодня он им прощает. Потом опять понесется круговерть боевой работы, и все будут злые и невыспавшиеся, но это будет через неделю. Неделю он им даст, это они заслужили. Но не больше. «Сейчас скажи им – даю два дня отдыха, так обалдеют от счастья... Наверняка все думают – завтра на службу. И никто не возмутится, никто не возьмет больничный, не зря я их так отбирал, этих «зеленых беретов»... Наверное, по молодости лет многие так и не поняли, где были...»

– Внимание! – Бас генерала гулко раскатился в холодном воздухе. Строй замер и подтянулся. – Напра-во! Шагом марш!

Секунду помедлив и ничего не поняв, стоявший на правом фланге Влад повернулся и пошел прямо на дверь, которая вела на выход из управления. Все двинулись за ним.

– В комнату для разряжания оружия, Влад, – негромко проговорил ему в спину генерал и пошел следом.

В комнате для разряжания оружия хранился всякий управлеченский хлам. Столы, стулья, старые сейфы, лежали какие-то пыльные папки, а в свободном углу стояли обыкновенные школьные парты, застланные листами картона с пятнами оружейного масла. Здесь оперативники управления после стрельб чистили оружие, принимали и сдавали его в окошечко «оружейки» (у СОБРа было свое помещение).

Слегка недоумевая, спецназовцы зашли в просторную комнату и остановились. Все ненужное было убрано, полы вымыты, и посередине стояли накрытые столы. Фрукты, овощи, вареное и жареное мясо, хлеб и бутылки водки выглядели аппетитно и красиво.

– Ни хера себе! – сказал кто-то в наступившей тишине и испуганно оглянулся, ища взглядом генерала.

– Ну, что встали, «собрята»? – Генерал зашел последним, его пропустили, и он остановился возле стола. – Дома потом сами отпразднуете, а сейчас пока я с вами сто грамм сделаю за благополучное возвращение! Ну-ка, сели все!

Команду быстро выполнили, но при генерале стеснялись что-либо брать в руки. Он был не только генерал, а еще и гораздо старше всех по возрасту. А на Кавказе за столом неприлично начинать молодым, разве что ухаживать за старшими. Генерал неторопливо уселся и расстегнул шинель. Затем оглядел внимательно смотревшие на него лица и улыбнулся.

– Ну что, вам отдельная команда требуется? Мне доложили, как вы себя вели, неплохо показали себя, у меня есть отзыв командующего о вас... Да и я знаю его лично... Влад, командуй, я разрешаю!

Влад очнулся, быстро распределил роли, и вот уже водка разлита по пластмассовым стаканчикам, мясо и хлеб разложены.

– С благополучным прибытием! – Генерал поднял стаканчик вверх и опрокинул его в рот. Вслед за ним выпили остальные.

Отвыкшие от свежей пищи, собровцы с удовольствием уплетали вареное и хорошо прожаренное мясо, основное блюдо на Кавказе. За столом возник легкий шум разговора. Обстановка слегка разрядилась.

Генерал, зная, что у него рабочий день не закончен (а было уже около девяти вечера), позволил себе только четыре рюмки. Первую за встречу, вторую за родителей, третью за тех, кого с нами нет, и четвертую за то, чтобы за нас не пили третью. Он знал обычаи своего подразделения. Несмотря на невероятную усталость и дефицит времени, генерал нисколько не жалел, что потратил сорок минут на этих офицеров. Он знал по сводкам, которые два раза в сутки ложились ему на стол, какие потери несет армия в Чечне. А его ребята не потеряли ни одного человека. Невероятно! И это при том, что они в тылу не отсиживались. Как хорошо, что им повезло...

Он незаметно рассматривал веселых, небритых и помятых собровцев, которые, слегка опьянев от внимания руководства и водки, начали уже негромко шуметь, быстро поедая расставленное на столе угощение. Никто не смел наливать себе сам, это было бы дикостью на Кавказе, и генерал умышленно не спешил с водкой, зная, что без его тоста никто не посмеет выпить, хотя он сам выпил бы с удовольствием. Уж больно повод был хороший. Но и без этого по рядам отдыхавшего спецназа пошел негласный приказ командира отряда: «Не увлекаться, мать вашу!»

– Что там за разговоры в углу? – заметил начальник управления несколько склонившихся друг к другу собровцев. Они тихо о чем-то шептались. – Отделяетесь?

– Никак нет, товарищ генерал, – привстал здоровый пулеметчик Саня. – Вот день рождения у Игоря, поздравляем его...

– День рождения? И ты молчишь?

За столом все замолчали и повернулись к имениннику. У каждого мелькнула мысль: «Как удачно ему подфартило с днем рождения... И с войны живой вернулся, и заодно свой праздник отметил!»

Смущенный Игорь встал и неловко улыбнулся. Не будет же он громогласно заявлять: «Товарищ генерал, у меня день рождения, поздравьте меня!» Это понял и сам начальник. Он, не раздумывая, снял часы с руки и протянул их через стол имениннику.

– Надпись сам сделаешь, я не знал, а то бы заказал...

– Товарищ генерал... – протянул ошеломленный Игорь, сжимая дорогие часы в руке. Дело было, конечно, не в деньгах. Дело было во внимании офицера к офицеру. И в уважении к спецназу. Это все прекрасно поняли.

– Носи на здоровье! – махнул рукой генерал. – Вы еще здесь немного посидите, а мне пора. – Он вскинул руку к глазам, тут же сообразил, опустил ее и усмехнулся.

– Двадцать сорок, товарищ генерал, – пробормотал красный от смущения офицер, рассматривая подаренные часы.

– Ну все, ребята! Всем неделю отдыха, и если получится, в санаторий устрою, пусть завтра ко мне командир зайдет. – С этими словами грузный высокий человек в генеральской шинели покинул помещение, где слегка пьяный спецназ начал уже осознавать, что они все-таки прибыли домой.

* * *

Любое построение отряда начинается с постановки задачи на день. Оно заканчивается обычной формулой командира: «Вопросы?» Как правило, вопросов не возникало, так как командир отряда был кадровый армейский офицер и свою задачу формулировал грамотно. Но один раз традиция была нарушена.

– Разрешите сделать объявление, товарищ подполковник? – спросил негромко Хасан, невысокий черноволосый крепыш из первого отделения, из того отделения, на которое возлагаются обычно задачи повышенной трудности. На то оно и первое.

«Ого! – мысленно удивился командир, сразу же найдя Хасана взглядом. – Чего это он? Вроде парень беспроблемный, нормальный... Что это за объявление у него такое? Жениться надумал, что ли...»

Так как официальная часть развода уже была закончена и вопросов по распорядку дня не было, то командир кивнул головой и буднично сказал:

– Давай свое объявление! – и улыбнулся. Ему нравился Хасан.

Хасан вышел из первой шеренги и встал перед строем. Командир машинально оглядел его и нахмурился. Собровец стоял, опустив голову и не поднимая глаз. Это совсем не было похоже на него, угрюмым Хасана назвать было никак нельзя. Все об этом давно уже знали. Несколько выездов в составе группы, и ты уже как на ладони. Все видят твои сильные и слабые стороны. Ангелов в СОБРе нет, это понятно, но там и не требовались ангельские качества. Достаточно того, что ты смел, не жаден и обладаешь чувством товарищества. Обо всем остальном пусть судит жена, если она имеется. А сейчас этот веселый парень стоит и молчит, как будто задержанный по подозрению в совершении особо тяжкого преступления. Да в чем дело-то, в конце концов?! Весь отряд, чувствуя неладное, насторожился.

– Я увольняюсь, товарищ командир, – хрипло произнес Хасан негромко. После того как он это проговорил, боец наконец набрался духу и посмотрел в глаза товарищей, стоявших перед ним. Он сказал – товарищ командир – и этим официальным обращением к одному ставил всех в известность о принятом решении.

Командир ошеломленно молчал и рассматривал своего офицера. Надо было что-то сказать, ну что-то вроде: «Как знаешь, счастливого пути тебе, всего хорошего, желаем удачи...» Но СОБР – это не коллектив большого слесарно-сборочного цеха. Здесь отношения другие, и оценка человека отличается от привычной, принятой в обычной жизни.

Командир закашлялся. Он прочищал горло долго, никуда не торопясь. Затем вынул платок и вытер лицо. Потом медленно сложил его и сунул в карман. Вытащил пачку сигарет, посмотрел на них, опомнился и положил обратно. Строй молчал. Хасан обратился к командиру, и сейчас тот будет отвечать на заявление своего офицера.

Подполковник не хотел, чтобы его досада и разочарование вырвались наружу. Но сдержать эмоции не сумел и нахмурился. Старший лейтенант Кумыков начал служить в отряде со дня его основания, когда еще только в СОБРе было несколько человек. Зарекомендовал он себя отлично. Спортивный и подтянутый, скромный и вместе с тем отчаянный, даже дерзкий в боевых операциях. Бывают такие люди, когда фразы из положительных служебных характеристик полностью соответствуют действительности. Вместе с этими качествами, необходимыми офицеру, он обладал еще одним редким свойством. Хасан был очень обаятельным парнем. Это выходило у него само собой, он не пытался быть этаким «обаяшкой», это не приходило ему в голову, просто он таким родился.

Всякий, кто даже видел его в первый раз, невольно добродушно улыбался и хотел с ним познакомиться. Что уж говорить о людях, которые прослужили с ним рядом целый год и успели полюбить его... Поэтому заявление Кумыкова ударило по отряду, как кузнечный молот по наковальне. Оно оглушило всех. И особенно командира.

Сначала командир разозлился. Затем успокоился. В конце концов, это право Хасана – самому определять свою судьбу. Но в том, что именно сам Хасан решает сейчас, командир сильно сомневался. Это давление со стороны семьи. Дело было в том, что родственники спецназовца были богаты. Имея кое-какие деньги в начале девяностых, предприимчивые родители Хасана открыли один швейный цех, затем еще один, затем построили магазин, потом автомойку и так далее. Их благосостояние постоянно росло. Два брата Хасана тоже были задействованы в семейном бизнесе и явно ни в чем не нуждались. Несколько раз они подъезжали к управлению на дорогих машинах, когда Хасан находился в суточном наряде. Помощник дежурного на проходной даже спутал машину одного из них с машиной замминистра республики, которого как раз ожидали на совещание. Хасан был самым младшим в семье, и его оберегали больше всех. Скорее всего, после командировки в Чечню в дело вмешалась мать и попросила его оставить службу в СОБРе. Ход ее рассуждений был прост и известен: зачем рисковать жизнью младшего, еще неженатого сына, когда он может сидеть дома с родителями и ни в чем не нуждаться? Ведь зарплаты офицера хватит ему только на то, чтобы купить хорошие зимние колеса на машину старшего брата. А место «смотрящего» за семейным магазином давно ждет его... Что он теряет? Ведь это не Великая Отечественная, когда вся страна билась за право на выживание, а небольшая локальная война, совсем не влияющая на судьбы мира. А вот на ее судьбу она как раз и может повлиять, если ее мальчика привезут из Чечни в цинковом гробу. Зачем это ей надо? Пусть другие воюют, а ее Хасан будет рядом с ней...