Текст книги "Сирийский десант"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3

Конечно же, не по мановению волшебной палочки в вечернем небе над Богосским хребтом появились «крокодилы», и не только потому, что в душе Лавров больше всего желал увидеть прежде, чем зайдет солнце, бронированные «Ми-24» и лицезреть их несокрушимое вооружение в действии. За свою жизнь он не боялся, иначе бы не сжал в руке рифленый корпус осколочной гранаты с выдернутой чекой. Он свое пожил, видел многое, многого достиг, а вот почти необстрелянные бойцы-десантники были достойны лучшей участи, чем из-за недоработки разведки геройски погибнуть от рук боевиков. Некоторые из них, поди, еще и не целовали женщину по-настоящему. Почему-то именно эта спорная мысль неотступно сверлила мозг комбату, когда он руководил обреченной на поражение обороной расстрелянной на горной дороге колонны.

Капитан Бахтияров не подвел товарищей. Он знал, что, кроме него, просто больше некому сообщить о попавшей в ловушку колонне, а потому не имел права погибнуть. Дениз Бахтияров, когда заслышал на горном склоне вой снижающегося минометного снаряда, уже знал, что летит он «по его душу». Откуда только силы взялись! А ведь они уже были на исходе. Чистое небо, расстилавшееся за краем скал, манило, но было недосягаемым. Всего-то несколько десятков метров крутого склона, но попробуй их преодолеть, когда грудь уже разрывается от частого дыхания. Когда хочется упасть и встретить смерть, как избавление от отчаяния и усталости.

Раздался близкий взрыв, Бахтияров его не услышал, земля содрогнулась под ним, ударной волной его бросило на камни. Больше он ничего толком не помнил. Пришел в себя уже на другой стороне склона. Израненный, контуженный, он скорее ощущал выстрелы на противоположной стороне, чем их слышал. Огляделся: его автомат исчез, за скалами еще клубилось облако дыма. Как он здесь очутился, каким образом перебрался через скалы, капитан Бахтияров не помнил, он все еще плохо соображал. Но у него в мозгу гвоздем засела мысль – товарищи в беде, и он обязан привести подмогу, больше некому. И он брел, не останавливаясь, с израненным лицом, в порванном на лоскуты окровавленном камуфляже, и эта мысль не давала останавливаться, не давала упасть, заставляла жить.

Когда на блокпосту увидели выходящего на асфальт Бахтиярова, то не сразу признали в нем российского десантника. Дениз прошел с десяток шагов и, увидев, как к нему бросились бойцы, опустился на землю.

– Товарищ капитан, мы вам поможем…

– Что случилось?.. – зазвучали голоса.

Бахтияров заговорил, словно включил готовую к воспроизведению магнитофонную запись:

– Колонна попала в засаду… сорок пятый километр… майор Лавров… пусть высылают вертушки…

Сказав последнее приготовленное слово, Бахтияров упал на асфальт, его разноцветные глаза даже не закрылись, оба – и синий, и зеленый – уставились в небо, по которому проплывали легкие облака.

* * *

Майор Лавров потянул на себя дверь палаты реанимации и вошел. Медсестра, догнавшая его, скользнула следом, загородила дорогу и запричитала:

– Куда вы! К нему нельзя! Видите, он без сознания! Анна Петровна запретила! Сказала, никого не пускать!

– Ты потише, – молвил Андрей.

– Он все равно нас не слышит… – понизила голос медсестра.

– Меня ребята прислали. Я его должен своими глазами увидеть. – Лавров нежно, но уверенно приобнял медсестру за талию и устранил ее со своего пути.

Он остановился у замысловатой хирургической кровати. В головах у Бахтиярова подмигивала лампочками аппаратура, по монитору пробегали ломаные линии, от присосок на груди и руках тянулись проводки. Капитан лежал, прикрытый простыней до пояса. На бинтах расплывались пятна запекшейся крови. Глаза Дениза были плотно закрыты, глазные яблоки вздрагивали, двигались под веками, возможно, он видел сейчас что-то одному ему доступное, только они да рот и были видны на забинтованном лице. Лавров застыл – неуклюжий в наброшенном на плече белоснежном халате, в руках он сжимал шелестящий пакет со стандартным больничным набором – апельсины, сок, бананы, яблоки.

– Как он? – спросил Андрей шепотом.

– Плох… – прошептала медсестра, тихо ойкнула и прикрыла рот ладонью.

В палату решительно вошла врач – Анна Стрельцова. Девушка попыталась оправдаться:

– Я говорила, что нельзя, а он…

– Маша, оставь нас одних, – холодно произнесла Стрельцова.

Только когда за медсестрой закрылась дверь и ее задержавшийся на фоне матового стекла силуэт растворился в свете коридорных светильников, Анна повернулась к Лаврову и глянула на него. Теперь дверное стекло казалось киноэкраном, на котором вот-вот начнется проекция нового фильма.

– Я не мог не прийти, – выдавил из себя Лавров. Он, бесстрашный и безбашенный в остальном, потерялся в присутствии этой молодой женщины.

– Дениз после операции еще не приходил в себя. Он не слышит нас, не чувствует прикосновений. Ему и дела нет, что сейчас происходит рядом. Так что ты пришел не ради него, ты для себя пришел, чтобы душу успокоить.

– Что у него с лицом?

– Пришлось тридцать швов наложить.

Но майору казалось, что Бахтияров сейчас слышит их разговор, все понимает, вот только сказать ничего не может. А потому он и не произнес слов, адресованных Анне.

– Мне уйти? – вместо этого проговорил он.

– Как хочешь. – Женщина села на край кровати, взяла в свои ладони руку Дениза.

Этим жестом было сказано так много, что Андрей тут же понял: все, Стрельцова сделала свой выбор. Говорить самому ничего не придется. Он уже сделал шаг назад, к двери, как вдруг Бахтияров открыл глаза, сперва его взгляд был туманен, потом просветлел, словно пелену сняли. Он смотрел на Лаврова. Губы в прорези бинтов искривились в улыбке.

– Значит, не зря. Значит, успел, – произнес он почти беззвучно, узнав Андрея.

Лавров больше по движениям губ, чем по слабому звуку, догадывался, что говорил Дениз.

– Всех ребят вертушки вытащили. Больше никто не погиб, – подсказал Андрей. – Мы вот тебе кое-что принесли. – Он поставил на тумбочку пакет.

– У меня все есть, – Бахтияров перевел взгляд на Анну, и его пальцы сжали ее ладонь.

– Я пойду, поправляйся.

– И ребятам от меня привет передай. Извини, устал, – сказал капитан и вновь закрыл глаза.

Его грудь мерно вздымалась в такт дыханию. Лавров покинул палату, Анна даже не обернулась, продолжала сидеть рядом с Денизом.

Лавров еще несколько раз навещал Бахтиярова. Тот шел на поправку довольно быстро. Через две недели его уже перевели из реанимации в общую палату. Загипсованный капитан строил планы на будущее, собирался вернуться в строй. Когда с лица Бахтиярова наконец сняли повязки, то Лавров почти не узнал его. Только глаза да линия губ оставались прежними. А остальное… Теперь Дениз отдаленно напоминал положительного героя латиноамериканского сериала. Наверняка Стрельцова скроила ему новое лицо из лохмотьев кожи по своему разумению, на свой вкус. Все равно старого уже было не вернуть.

Анна больше никогда не появлялась перед ними двоими вместе, зато неизменно подкарауливала Лаврова в коридоре, когда он возвращался от Дениза, явно хотела сказать что-то важное, но каждый раз не решалась. И вот однажды произнесла:

– Денизу уже не вернуться в строй, это я тебе, Андрей, как медик говорю. Не пройдет он комиссию. Он еще надеется, но это бесполезно. И ты должен об этом знать.

– Понял, – ответил Лавров и тяжело вздохнул.

Он знал, что такое для офицера-десантника в расцвете сил уйти со службы. Ты еще не растратил запал, у тебя еще планы… И вдруг тебе надо уходить на гражданку. Сколько блестящих офицеров после этого спилось, сколькие свели счеты с жизнью…

– Ты уж позаботься о нем, – поспросил он Анну.

– И я о том же. Не бойся, со мной он не пропадет, – ответила женщина – и военный хирург.

Все случилось так, как говорила Анна, – Бахтияров медицинскую комиссию не прошел, ему пришлось покинуть службу в ВДВ. Рассталась с военной медициной и Стрельцова. Вместе они уехали на родину к Бахтиярову, в Казань, там у него имелись многочисленные родственники, а значит, и связи. Вскоре Лаврову даже приглашение на свадьбу прислали, но это было уже выше его сил, и он сделал все, чтобы на эти дни командование отправило его в очередную командировку. Но потом он приезжал к Денизу, и не раз.

Анна Стрельцова неплохо устроилась в частном медицинском центре, построенном на инвестиции сирийских бизнесменов, стала ведущим специалистом в отделе пластической хирургии. Ее авторитета хватило на то, чтобы владельцы центра назначили Бахтиярова начальником охраны.

Дениз теперь ходил в гражданском деловом костюме с галстуком, а потому татуировка ВДВ с парашютом на его запястье смотрелась не к месту. Лавров хоть и не спрашивал, но Дениз сам ответил на молчаливый вопрос:

– Аня уговаривала свести ее. А я не хочу. Я же тренируюсь, в аэроклубе, за свои деньги парашютным спортом занимаюсь. Не сомневайся, через год-полтора все нормативы сдам и в строй вернусь.

– А как же ее работа? – поинтересовался Лавров.

– С этим делом разберемся, тут, знаешь, тоже не сахар, – махнул рукой Дениз. – Знал бы ты, сколько предложений от всяких уголовников поступает, угроз, какие деньги предлагают за тайную операцию. У пластического хирурга много искушений. Вот зачем я нужен – чтобы всякую мразь подальше посылать.

Однако вернуться в строй Бахтиярову не удалось, и вовсе не потому, что вновь не прошел комиссию – дело даже до комиссии не дошло. У медицинского центра в Казани начались какие-то неприятности, поползли слухи о будто бы уже заведенных уголовных делах. Якобы хирурги центра все же проводили нелегальные операции. Но Лавров подозревал, что дело было вовсе не в операциях, просто пошел очередной передел прибыльного бизнеса.

Инвесторы решили, что будет лучше «свернуться» и перевести бизнес на родину. Лучшим специалистам, в их числе Анне, предложили уехать в Сирию. Вроде бы в судьбе хирургов сыграл роль и президент Сирии – сам в прошлом хирург-офтальмолог с мировым именем. Замолвил за них словечко российскому руководству, вот прокуратура и не чинила препятствий к отъезду. Уехал вместе с женой и Дениз.

Как там устроился на новом месте Бахтияров, Лавров не знал. Раз пять от Дениза приходили открытки – поздравления с Новым годом и с Днем десантника. Но текст был скупой, толком ничего не понять, кроме самих поздравлений. «Почерк» все же был бахтияровский, так что, по крайней мере, можно считать, что все в порядке, думал Лавров. А потом и открытки перестали приходить, но Андрей принял это как должное. Время идет, появляются новые друзья. Да и вообще – пусть пишут писатели, а десантник писать не приучен, он человек действия. Вот если бы встретиться, посидеть вечерком за бутылкой, поговорить, вот это совсем другое дело.

Годы шли. Майор Лавров хоть и не был в чести у начальства за свой нрав и стремление к справедливости – потому и носил до сих пор майорские погоны, но зато заслужил у своих подчиненных уважительное прозвище Батяня, а им не каждого комбата наградят. И каждому новому пополнению в день, когда вручались голубые береты, он непременно рассказывал о том, как капитан Бахтияров, рискнув, спас подразделение, попавшее в ловушку на горной дороге у Богосского хребта в Дагестане.

Глава 4

Мир – тонкая материя. В нем все взаимосвязано, события всегда замыкаются одно на другом, соединяясь в цепь, и если потянуть за одно звено, то далекий конец цепочки может прийти в движение. А еще дотошные ученые как-то подсчитали, что все человечество знакомо между собой через десять человек. Знакомый одного знакомого другого знакомого… ну, и так до десяти, обязательно окажется в дружбе с папуасом из Новой Гвинеи или с палестинской шахидкой. Нужно только правильно отстроить эту нехитрую цепочку. Потому и неудивительно, что история десятилетней давности с попавшей под обстрел у Богосского хребта колонной военных грузовиков получила свое непредсказуемое продолжение уже в наши дни, за тысячи километров от Дагестана – в Сирии…

От состояния порядка к ожесточенному противостоянию, от любви к ненависти, от мира до войны всегда один шаг. Ситуация в любой стране всегда колеблется. Словно на разные чаши весов люди постоянно бросают: на одну свое недовольство, на другую доверие к тем, кому поручили властвовать над собой. Мудрые правители не мешают им в этом, зная, что лучше следить за колебаниями чаш и вовремя принимать решения, способные вновь и вновь приводить к равновесию. Если не получается, то они уходят с постов, предоставив заботы о государстве новым политикам. Таким почет и уважение, спокойная старость гарантированы. Но есть и те главы государств, кто не хочет ни за что расставаться с властью. Им кажется, что их демократические коллеги просто слабаки, боящиеся принимать жесткие решения. Самый простой выход им видится в том, чтобы схватить колеблющийся рычаг весов железной рукой и удерживать его неподвижно, что бы ни случалось. Иногда это удается делать долгие годы, но со временем правители начинают терять связь со своим народом, и тогда недовольство, копившееся в нем долгие годы, вырывается из-под контроля. Но диктаторам кажется, что надо только сильнее сжать рычаг весов, и бунт заглохнет. На манифестантов бросают сперва полицию, а потом и войска, и даже танки. Дубинки и слезоточивый газ сменяются пулями и пороховым дымом. Проливается кровь, и уже никто не хочет идти на попятную.

Это и случилось в относительно спокойной до этого Сирии. Арабская весна, прокатившаяся по государствам Северной Африки, захватила и ее. Противостояние «наследного президента» Башара Асада и сирийского народа обернулось большой кровью.

Основные столкновения между проправительственными силами и манифестантами всегда происходят в столице и крупных городах, именно там решается будущее страны. Маленькие городки при этом обычно продолжают жить тихой провинциальной жизнью, их жители прислушиваются к официальным новостям и к слухам, доходящих до них от родственников и знакомых. Они знают – что бы ни случилось, кто бы ни пришел к власти, жизнь в их захолустье практически не изменится.

Вот в таком городоке – Исфахе – и жил мелкий торговец Авад Эдельби. Местная полиция и даже спецслужбы старались не зверствовать. Как ни крути, населения немного, все друг друга знают, повязаны кровными узами. Маленький Исфах – не столица Дамаск, где никто потом не узнает, кто стрелял по митингующим. Да, можно помахать дубинкой, разгоняя собравшихся на центральной площади, но потом неизбежно придется встречаться с теми же людьми в магазинах, на улицах, смотреть им в глаза. Да и дети в одну школу ходят. Так что правоохранители в крайнем случае ограничивались задержаниями особо недовольных и профилактическими беседами. Таких же, как Авад Эдельби, и вовсе не трогали. Торговец знал свое место. Когда при нем заводили разговоры о политике, старался сменить тему, не высказывался ни за, ни против теперешнего руководства.

Раза два в неделю он отправлялся на своем стареньком полугрузовичке в соседние города. И там на импровизированных базарах вел торговлю одеждой. До недавнего времени брал с собой в поездки и всю семью – жену, четырнадцатилетнюю дочь и пятилетнего сына. Но когда начались беспорядки, стал оставлять их дома, считая, что так безопаснее, мало ли что может случиться.

В этот день у Авада Эдельби с торговлей не заладилось с самого начала. Он, как и планировал, приехал с рассветом в город, лежащий на полпути между Исфахом и Дамаском, где базар проходил два раза в неделю, по средам и воскресеньям. Авад взялся с другими торговцами натягивать тенты вдоль улицы, расставлять прилавки, раскладывать товар. Уже тянуло ароматным запахом от машин, где на газовых горелках готовили еду, сновали разносчики чая. Стали появляться и первые посетители, но только ходили, приценивались, ничего не покупали. Лица у них были напряженные, люди шептались между собой, говорили о том, что оппозиция готовит в городе какую-то акцию. Эдельби не сильно вникал в эти разговоры, пусть себе готовят, а он в политику не вмешивается, его место тут – за прилавком с майками. Товар ходовой, в городе много молодежи. Соседа по торговым местам, расставившего для продажи детские игрушки, Авад знал только в лицо. Парень прекрасно разбирался в том, чем торгует, а ведь товар не простой, многие игрушки были напичканы электроникой. Совсем другие были у самого Авада в детстве.

К обеду базар почти опустел, а купили лишь пару маек, даже бензин на дорогу, и тот торговец не окупил. Поползли слухи, что на соседней площади уже собирается митинг против президента. Вскоре стал слышен многоголосый гул. Ораторы один за одним выкрикивали в микрофон лозунги, которые Авад и слышать боялся, толпа отвечала им одобрительным гулом.

– Уважаемый, – обратился к нему сосед, – плохо торговля идет?

– Не у меня одного, – напряженно улыбнулся Авад.

– Просто не теми майками торгуете. Сегодня нужно не «Человека-паука» и «Микки-Мауса» продавать, а майки с лозунгами. Вмиг бы улетели. К вам с площади молодежь толпой повалила бы. – Парень расстегнул курточку и продемонстрировал Аваду скрывавшуюся под ней майку оппозиционного толка. На ней был портрет улыбающегося действующего президента и надпись: «Он счастлив. А ты?»

– Ага, – покачал головой Эдельби. – Сегодня бы такие майки улетели, а завтра бы ко мне полиция пришла. Мне это надо? Лучше потихоньку торговать тем, чем всегда. У меня семья. Кто их потом кормить будет?

– Если вы не занимаетесь политикой, то она займется вами, но будет уже поздно, – произнес роковую фразу молодой торговец игрушками и застегнул курточку.

Со стороны соседней улицы послышался нарастающий гул мощных моторов. Базар поутих. Сквозь просветы между тентами, прилавками было видно, как мимо проползает колонна грузовиков. В кузовах сидели полицейские в полной экипировке со щитами и в пластиковых шлемах, длинные дубинки сжимали между ног. За полицейскими проехали и несколько военных машин. Парень, оттопырив средний палец, показал им вслед неприличный жест. Авад сделал вид, что не заметил этого.

Грузовики проехали по направлению к соседней площади. Оттуда тут же послышалось злобное скандирование толпы. Что именно кричат манифестанты в адрес полиции, было не разобрать, но явно нечто чрезвычайно оскорбительное и обидное.

Торговец игрушками заулыбался и подсказал смысл речевки Аваду:

– Они кричат, что сейчас в полицию способны пойти служить только дети воров и проституток. А вы так не считаете?

Со стороны площади донеслись команды командиров, топот выстраивающихся в шеренги полицейских, а затем и грозные предупредительные удары дубинками по щитам. Некоторые торговцы стали торопливо отвязывать растяжки тентов, складывать разборные каркасы и товар в машины. А вот Авад Эдельби пока не торопился. Он решил, что ничего плохого не произойдет, митингующие разойдутся, полиция уедет, и торговля, может быть, еще наладится. Так уже случилось в прошлом месяце, когда он ездил в другой город.

И тут из дворов появилась группа молодых людей с лицами, завязанными платками. Парни, гикая, выкатили жестяные контейнеры, на ходу поливая мусор из канистры. Бензин вспыхнул, и контейнеры, объятые пламенем, понеслись к площади с горки. Молодые люди кричали торговцам на базаре:

– А вы чего стоите? Присоединяйтесь! За свободу надо бороться! – После чего тут же стали бросать вслед контейнерам камни и бутылки.

С площади уже неслись крики избиваемых демонстрантов. Затем стали хлопать выстрелы. Авад понял, что запахло жареным, и срочно стал отвязывать растяжки тента. Но было уже поздно. Теснимая полицией толпа сумела прорвать строй правоохранителей и хлынула спасаться. Люди бросились на рынок. Теперь толпа грозила смести прилавки и торговцев.

– Они нас газом травят!

– Снайперы на крышах засели!

– Есть убитые! – звучали крики.

Узкие проходы между торговыми местами наполнились бегущими. Подкашивались подпорки, падали тенты. Авад растерянно смотрел то на парнишку с разбитой в кровь головой, который пытался прикрыть рану снятой с себя рубашкой, то на сорокалетнего мужчину, задравшего голову и льющему себе на лицо минералку, глаза его были красными от попавшего в них слезоточивого газа. Но, как оказалось, не это было самым страшным. На базар ворвалась полиция. Правоохранители в защитных жилетах, в пластиковых касках с прозрачными забралами, прикрываясь щитами, принялись месить публику дубинками, уже не разбирая, где молодые активисты, где старики с женщинами, случайно оказавшиеся не в том месте и не в то время. Они хватали демонстрантов, тащили их, кого за руки, кого за ноги, к подъехавшим грузовикам. Эдельби почему-то казалось, что его не тронут, возможно, из-за того, что от всего творящегося ужаса его отделял низкий прилавок с майками, и торговец был как бы зрителем, а не участником.

И тут краем глаза Авад увидел, как качнулся его сосед – торговец игрушками внезапно приподнялся на цыпочки, а затем рухнул на разложенные для продажи майки. Тонкая фанера стенда треснула и провалилась. Из маленькой дырки в виске парня струйкой текла кровь и темным пятном расползалась на товаре. Это было настолько неожиданно, что Авад сперва даже не испугался, испуг пришел, когда он увидел в трепыхающемся на ветру тенте дырку, пробитую шальной пулей. Иллюзия безопасности тут же испарилась. Сквозь дырку в тенте в глаза торговцу бил колючий солнечный луч.

– Чего пялишься! – крикнул полицейский на застывшего Авада и что было силы ударил его дубинкой по ребрам.

Он бы ударил еще раз, теперь уже по голове, но тут из-за спины мирного Эдельби вынырнул молодчик с завязанным платком лицом и позаимствованным в грузовичке Авада огнетушителем, пустил под забрало полицейскому тугую струю порошка, смешанного со сжатым воздухом. Ослепленный правоохранитель взвыл, беспорядочно замахал дубинкой. Кто-то из демонстрантов тут же вырвал у него щит, им же и толкнул в грудь. Полицейского повалили на землю и принялись топтать ногами.

– Спасибо, уважаемый. Его еще можно будет заправить. – Молодчик вручил обалдевшему Аваду пустой порошковый огнетушитель и с криком «Бей сына вора и проститутки!» присоединился к товарищам, избивавшим поверженного правоохранителя.

К месту избиения уже продирались, расчищая себе путь дубинками и баллончиками со слезоточивым газом, полицейские. Было понятно, что разбираться, кто какие политические взгляды исповедует, они не станут. Сперва изобьют до полусмерти всех, кто под руку попадется, а потом повезут в участок. Обезумевший Эдельби бросил в их сторону пустой огнетушитель, сгреб попавшиеся под руки майки и запрыгнул в кабину своего полугрузовичка. Старая машина завелась лишь с третьей попытки. Полицейские уже перепрыгивали через поломанный прилавок и мертвого продавца игрушек.

– Стой, гад! – Один из правоохранителей замахнулся на лобовое стекло дубинкой.

Авад с испугу воткнул переднюю передачу и газанул. Машина дернулась, снесла полицейского. Торговец попытался убедить себя, что под колесами хрустнул прилавок, а не человеческие кости, и тут же сдал задом. Тент, привязанный к кабине, накрыл сражавшихся.

Эдельби осторожно провел свой грузовичок по узкой полосе между домами и поставленными торговыми навесами. Тент волочился сзади до тех пор, пока не зацепился за сухие кусты и не оторвался. Базар остался позади. Авад свернул в боковую улицу, по ней бежал с десяток демонстрантов, уносящих ноги от полиции куда подальше. Торговец никого не стал подбирать, хотя ему и махали. Через пару кварталов уже не было никаких напоминаний о митингующих и их разгоняющих правоохранителях.

На выезде из города полицейские остановили машину. Авад, похолодев душой, затормозил. Он был наслышан о том, что полиция засылает в ряды митингующих своих видеооператоров, которые снимают на любительские камеры происходящее, а затем по этим записям устанавливают активных участников и арестовывают их. На одном из кадров вполне мог оказаться запечатленным и сам Авад, бросающий в правоохранителей огнетушитель. Но полицейский всего лишь проверил документы и даже пожелал счастливой дороги.