Текст книги "Пора договориться о терминах (Что такое научная фантастика)"

Автор книги: Сергей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Павлов Сергей Иванович
Пора договориться о терминах (Что такое научная фантастика)

Сергей Павлов

Пора договориться о терминах

Что такое научная фантастика?..

Видимо, каждый, кто работает в жанре НФ, и многие из тех, кто просто интересуются жанром НФ, в общем-то знают ответ на этот вопрос. Но если требуется знать не "в общем", а совершенно конкретно, для того, скажем, чтобы дать четкое определение? Пробуем найти определение в Большой Советской Энциклопедии: "Научная фантастика – особый вид художественной фантастики, возникающей в эпоху становления современной науки (17-18 вв.) и окончательно формирующийся в 20 в.". Другой автор (там же – в БСЭ) дает определение фантастике (просто фантастике, не научной): "Разновидность художественной литературы". Конечно, все мы хорошо ощущаем, что научная фантастика имеет свою специфику как литературный жанр и что специфика эта совсем не проста. Но сказать о специфике словами "разновидность" или "особый вид" –значит, ничего не сказать, поскольку общими словами определять нечто конкретное занятие неблагодарное. В том же, семнадцатом, томе БСЭ дано еще одно определение научной фантастики: "Более адекватной представляется трактовка НФ, как нового художественного метода, органически сочетающего принципы научного и художественного мышления". Уже чуточку лучше, но по-прежнему не точно. Чем "новый художественный метод" точнее "особого вида"? Да и что значит "новый", если этот метод возник "в эпоху становления современной науки (17-18 вв.)"? Добрый старый романтизм и его художественные методы на двести лет "новее" (конец 18-го начало 19-го в.)! Разумеется, это если брать за начало начал жанра НФ "Город солнца" (Томмазо Кампанеллы), написанный первым в мире научным фантастом в 1602 году. Четкое определение – инструмент поиска истины. Однако попробуйте с помощью сконструированных в БСЭ "инструментов" найти истинное различие между научной фантастикой, "просто" фантастикой, научно-художественной, да и, пожалуй, научно-популярной литературой. Ничего не получится: погрешности "инструментальные" выше этих различий – уловить особые приметы, свойственные тому или иному литературному направлению с научно-фантазийным нервным стволом, не удастся. А ведь свои, особые приметы у научной фантастики есть, и все это чувствуют. Но это, как мы видим, не мешает литературоведам расшифровывать ее особые приметы определениями "особый вид" и "новый метод". Что ж, если остались сомнения, надо, наверное, посмотреть, как определяют жанр научной фантастики мастера жанра. И вот тут-то выясняется поразительная вещь: мало кто из мастеров жанра НФ пытался дать четкое определение явлению, которое фокусирует в себе его писательский интерес, но практически все подробно высказались о значении научной фантастики. Формулировать труднее? А. Днепров: "Научная фантастика – это есть не что иное, как непрерывное познание". (Сказано хорошо, однако так же можно сказать о любых позитивных устремлениях человеческого естества.) В. Сытин: "Научная фантастика – это возбудитель ума через мечту, через крылатое предположение". (Тоже весьма хорошо, но ведь этой фразой можно определить не только жанр НФ, достаточно заменить первую часть фразы словосочетанием, к примеру, "изобретательский потенциал" и станет ясно, что вторую часть опять же можно употреблять без изменений). А. Казанцев: "Научная фантастика подобна прожектору, светящему вперед на корабле прогресса". (Красиво сказано, образно, просто всплеск эмоций!) Обратите внимание: в этих примерах нет слова "литература". Того самого слова, которое всенепремен-нейше обязано присутствовать в определении любого литературного жанра. Нет – и все тут. Поищем примеры, где есть. В этом– смысле категоричнее всех пожалуй, Стругацкие: "Фантастика литература". Поясняют: "Мы стремимся не столько отграничить фантастику от всей литературы, сколько, найдя ее специфические черты, слить с общим потоком прозы". Высказывание интересное, наводит на размышления. А вот зарубежный пример. Наиболее, по-видимому, известный в нашей стране американский фантаст с мировым именем Рэй Брэдбери тоже довольно категоричен: "Научная фантастика – самый важный жанр нашего времени! Она не часть "главного потока" – она и есть "главный поток" в литературе". Далее Брэдбери говорит о значении научной фантастики в глобальном масштабе: "Все достижения науки и техники, принесшие за последние пятьдесят лет пользу или вред человечеству, задолго до этого родились в голове писателя-фантаста... Сейчас, когда мы полностью собрали урожай технических новшеств, нам необходимо выработать какие-то нормы взаимоотношений человека и техники, чтобы не оказаться несостоятельными перед лицом будущего. Я должен прогнозировать на много лет вперед. Тем самым я помогу людям лучше понять свою планету". Мне как писателю-фантасту импонирует убежденность Брэдбери в том, что научная фантастика есть "главный поток" в современной литературе. Однако сейчас разговор о другом. Еще один зарубежный пример. Фредерик Пол (США): "Я занимаюсь научной фантастикой, потому что нет другой литературы, которая в такой же степени имела бы дело с реальностью. Мы хотим помочь человечеству понять, какие перемены его ждут". Другими словами, научная фантастика – это литература, тесно связанная с теперешним положением дел в отношении перемен, которые завтра ждут человечество. И в заключение – оригинальный ракурс Иозефа Несвадбы (ЧССР): "Фантастика понятна всем и всегда привлекательна. Это эсперанто литературы". Очевидно, Несвадба хотел сказать, что фантастика – это чем-то привлекательная и совершенно универсальная система литературных образов, понятных любому читателю на всех континентах планеты. Чем именно привлекательная, Несвадба не пояснил. Итак, в приведенных выше четырех высказываниях мастеров жанра НФ слово "литература" присутствует и даже главенствует. Внимательный человек давно, должно быть, заметил, что в сфере "эсперанто литературы" возникла любопытная ситуация: какой-то процент литераторов, критиков, публицистов, читателей склонен пользоваться термином "научная фантастика", какой-то – просто "фантастика", а остальные (таких большинство) охотно пользуются и тем и другим, не усматривая в этом никакой разницы, но совершенно четко понимая: речь здесь может идти только о жанре НФ и ни о чем больше. Доказательства? Пожалуйста. Вряд ли кому-нибудь придет в голову усомниться, что "Одиссея" Гомера, "Пиковая дама" Пушкина и "Мастер и Маргарита" Булгакова – фантастика. Никакая, естественно, не НФ, а "просто" фантастика в классическом, энциклопедическом, литературоведческом и профессионально-психологическом понимании этого слова. Категорический императив "Фантастика – литература" на этом фоне прозвучал бы забавно. Или, если угодно, экстравагантно. Еще экстравагантнее на этом фоне прозвучало бы заявление о специальном стремлении -"слить фантастику с общим потоком прозы", потому как – видит бог! – она в такого рода слиянии не нуждается, – и Библия, и "Нос" Гоголя, и "Котлован" Платонова давно слиты с "общим потоком прозы", с "главным потоком литературы". Значит, не о "просто" фантастике идет речь. Речь совершенно определенно идет о жанре НФ. Хотя бы по этой причине нам, пишущим в жанре НФ, необходимо иметь в своем обиходе достаточно четкое определение жанра. Многие считают, что попытки избавиться от прилагательного в термине "научная фантастика" продиктованы удобством сокращения. В какой-то степени верно – произносить слово "фантастика" проще, чем полное название жанра, ничего зазорного в этом нет. Но в последнее время буквально на каждом шагу приходится быть свидетелем любопытного явления, которое без особой натяжки можно назвать осмысленной кампанией по искоренению вышеозначенного прилагательного. Начало было положено лет двадцать назад, но сегодня эта компания проводится с усердием необычайным. Сегодня участнику любого семинара, совещания, форума по вопросам НФ откровенно пытаются навязать убеждение в том, что быть "просто" фантастом – весьма почетно, а научнымстыдно и чуть ли не позорно; хотя семинар, совещание, форум проводятся под вывеской "Научная фантастика". И зачастую трудно понять: то ли вывеска не на месте, то ли кому-то необходимо во что бы то ни стало усидеть на двух стульях? Вопрос интересный, и грамотно ответить на него, по-видимому, смогут только те литературоведы и критики, которые в состоянии взглянуть поверх узаконенных временем стереотипов, четко сформулировать определение жанра НФ. А как с этим вопросом обстоят дела в США – стране, где жанр НФ развивается наиболее интенсивно? А там, оказывается, это не вопрос. Там (в США и в других англоязычных странах) научная фантастика называется... "научной фантастикой", и никаких покушений на прилагательное не происходит. Вот русская транскрипция англоязычных эквивалентов названия жанра НФ: "сайенс фикш", "сайенс фэнтэзи", "фэнтасайенс". А "просто" фантастика там называется "фэнтэзи", и этим названием характеризуется та литературная фантастика, которой ровным счетом нет никакого дела до научного аспекта достижений современной автору цивилизации. Серьезная разница! Если учесть, что США, Канада, Великобритания представляют собой территориальные средоточия наиболее высокой компьютеризации общества, наиболее передовой технологии и наиболее наукоемких производств, то, может быть, нам стоило бы перенять особенности их отношений к жанру НФ и прекратить попытки вытравить из его названия очень существенное прилагательное? Кстати, период этих попыток удивительно точно совпал с периодом нашего удручающего отставания в области научных открытий, научной прогностики, научно-технических новых идей. В одном из выпусков газеты "Книжное обозрение", посвященном жанру НФ, опубликована статья писателя-фантаста Дмитрия Биленкина. Вот фрагмент публикации: "Сегодняшние школьники, как выясняется, к концу своей трудовой деятельности будут иметь дело с техникой и технологией, базирующейся в основном на еще не сделанных открытиях. Шутка ли!" Биленкин совершенно прав: это далеко не шутка. Уже хрестоматийным примером стала фраза отца практической космонавтики Сергея Павловича Королева: "Заняться ракетной техникой меня побудило чтение научной фантастики". Такое признание действительно шуг-кой не назовешь. Лет двадцать назад в нашей периодике хотя бы эпизодически появлялись подобные признания известных деятелей науки и техники. Где все это сегодня? Сегодня этого нет даже в газетных выпусках, целиком посвященных вопросам жанра НФ. Почему? Трудно ответить. То ли современное поколение деятелей науки и техники прекратило читать научную фантастику в свои школьные и студенческие годы, то ли в редакциях газет и журналов идет целенаправленная сепарация поступающих туда признаний, высказываний и пожеланий. Сепарация эта отнюдь не в пользу научной фантастики, но зато конечный продукт сепарации представляет собой весьма калорийное удобрение для той фантастики, которая без прилагательного. Причем, такого рода редакционное действо, конечно же, продиктовано трепетной "заботой" о состоянии потенциального уровня "человековедческих функций" жанра НФ. На страницах газет и журналов бесконечно варьируется одна и та же тема: дескать, да, современный читатель обожает фантастику, но не ту, которая научная, а ту, которая "о сегодня", о человеке в современном мире, о морально-этических проблемах, о вопросах нравственности. То есть, понимаете ли, – ту фантастику, которая не утомляет мозг новейшими концепциями науки, которая о человеке, о движении его души, которая за человека и против "синдрома Маугли" в электронных джунглях (и пусть этих джунглей у нас еще что-то не видно, но ;они, того и гляди, вырастут, если читатель будет читать научную, а не просто хорошую фантастику "человековедческого" направления). Противники научной фантастики и не заметили, как успели уже довести эту тему до абсурда. Действительно, как прикажете относиться к жанру НФ согласно их "установкам"? Вот, скажем, "Алые паруса" Грина – это 'хорошее фантастическое произведение, а "Туманность Андромеды" Ефремова – не очень? Но ведь научно-фантастический роман "Туманность Андромеды" – это своеобразная энциклопедия будущего, взволновавшая умы читателей всего мира крылатостью новых представлений о грядущем, в том числе и в области морально-этических и нравственно-социальных проблем. Об "Алых парусах", при всем уважении к творчеству Александра Степановича, такого ведь не скажешь; "человековедческая функция" этого "просто" фантастического произведения сведена к формуле: "ожидание чуда" (сиди у моря и жди погоды – и просидишь, быть может, годы). Надо ли множить примеры? Не надо, наверное, поскольку речь идет все-таки о сути жанра НФ, а не локальных его производных. Зачинатель современного направления в жанре НФ Иван Антонович Ефремов скорее всего и представить себе не мог, что научную фантастику в конце столетия придется защищать от хитроумных умозаключений типа: "Ножницы содержат в себе два кольца, олимпийская эмблема– пять колец; следовательно, олимпийская эмблема ножницы, умноженные на два с половиной". Абсурд? Ладно, рассмотрим другой хитроумный силлогизм: "Жанр НФ – это литература, а литература – это человековедение; следовательно, фантастика должна заниматься исключительно человеком, его внутренним миром, его морально-этическими особенностями". Это ведь тоже абсурд, хотя и менее очевидный. Кому-то,, вероятно, надо принизить роль новых идей, новых парадоксальных гипотез в серьезнейшем деле эволюционной модернизации современного мировидения. Сейчас приходится, сожалеть, что до сих пор не издан, еще даже и не подготовлен к изданию сборник полемических высказываний И. А. Ефремова о пути, значении, специфике и перспективах жанра НФ. Многое бы сразу прояснилось. Давно следовало бы собрать воедино публицистическое ефремовское наследие – и предисловия к книгам, и письма, и содержание записанных на магнитофонную пленку бесед, и редких, к сожалению, интервью. Конечно, с корифеем можно спорить, соглашаться или не соглашаться с его мнением, но отказать ему в здравомыслии нельзя. Вот фрагмент беседы И. А. Ефремова с коллегой по перу касательно специфики и значения жанра НФ: "Видите ли, надо прежде всего договориться о терминах. Научная (это прилагательное в последнее время стали забывать) фантастика призвана экстраполировать развитие знаний, техники, человеческого общества на неограниченное количество лет в грядущее. Призвана будить воображение молодежи, готовить ее к парадоксальным открытиям современной науки... Теперь же многие используют фантастику как литературный прием для построения сатирических произведений... Я не против юмора, но писатель прежде всего должен выдавать новую информацию. Если же он топчется на месте, варьирует без конца одну и ту же расхожую мысль, множит слова, а не идеи, стремится каким-нибудь вывертом ошарашить читателя – это не писатель". (Ефремов, понятно, здесь имеет в виду писателя-фантаста.) Увы, осталось неизвестным, удалось ли коллегам в тот день договориться о терминах. Пробелы в теории жанра НФ придется восполнять нам с вами. Для того, чтобы четко ответить на вопрос: "Что такое научная фантастика?" призовем на помощь логику всего этого разговора, интуицию, здравый смысл и сначала наметим основные логические посылки. Во-первых: научная фантастика – это, безусловно, литература. Во-вторых: НФ – это художественный экстраполятор знания, новых парадоксальных гипотез, новых идей, возбудитель воображения. В-третьих: НФ – инструмент художественного анализа процессов формирования нового в человеке и в сфере социума. Итак, рискну дать следующее определение жанра НФ: "Научная фантастика – это литература новых представлений о грядущем, основанных на достижениях современной автору цивилизации". Основные, главенствующие достижения цивилизации оговаривать дополнительно нет смысла, поскольку они общеизвестны: возрастающий уровень интеллекта, общественная мораль, искусство, наука и техника, – вот пять китов, на которых стоит здание земной цивилизации. Предложенное здесь определение жанра НФ ни в коем случае не претендует на полное совершенство (кто может, пусть придумает лучше). И, кроме того, оно не имеет никакого отношения ни к прогностике, с одной стороны, ни к "просто" фантастике, с другой. Прогностику и "просто" фантастику часто отождествляют – что абсолютно неправильно! – с научной фантастикой. Ведь прогноз и новые представления о грядущем разнятся между собой прежде всего своими истоками (хотя формально имеют как будто одну целевую задачу). Исток прогноза– наука, а исток новых представлений о грядущем литературно-художественный образ. А вот "просто" фантастику ("фэнтэзи"), напротив, объединяет с научной фантастикой исток литературно-художественный образ, но разъединяет целевая задача. Ведь для "просто" фантастики новые представления о грядущем совершенно не обязательны. А зачастую даже излишни, потому что ее целевая задача – новые представления о современности. Об этом предельно ясно сказал Даниил Гранин: "Повествование, построенное на фантастическом сюжете, на элементах фантастики, обладает огромной емкостью. Оно позволяет выразить сложности современной жизни по-новому, метафорично, неожиданно". Современной! В этом все дело. Новые представления о грядущем "просто" фантастику мало занимают, а посему (в отличие от научной фантастики) арсенал ее выразительных средств находится гораздо дальше от арсеналов науки, чем это свойственно жанру НФ; что, впрочем, говорит только о расстоянии, но ни в коей мере– о размерах содержащегося там богатства. Баснословное богатство арсенала "просто" фантастики намного превосходит то, чем могут похвастать все другие литературные жанры вместе взятые, достаточно вспомнить фантастические произведения Рабле, Свифта, Пушкина, Лермонтова, Грина... Один лишь роман Булгакова "Мастер и Маргарита" чего стоит! Видимо, не случайно этот род литературы имеет в своем активе завидное количество шедевров. Правда, и жанру научной фантастики здесь есть чем похвастать: романы Верна, Уэллса, Беляева, Лема, Ефремова, Азимова, Кларка!.. И, кстати, в последнее десятилетие жанр НФ обогатился научно-фантастическими романами высокого литературно-художественного уровня, созданными более молодыми писателями. Хотя первые научные фантасты появились уже в семнадцатом веке, литературный жанр НФ обрел популярность лишь в девятнадцатом веке, и то во второй половине. Именно в эти годы вспыхнула литературная звезда великого Жюля Верна. Великим делает писателя его талант, а популярность жанру обеспечивает спрос. И, как известно, спрос рождает предложение. Так или иначе, но рядом со звездой Верна стали вспыхивать разноцветные звездочки, а потом зажглась звезда первой величины – звезда Уэллса. В наши дни созвездие научной фантастики на небе земной литературы – одно из самых ярких. В связи с этим любопытно было бы задаться вопросом: а собственно, почему жанр НФ обрел спирально развивающуюся популярность лишь за последние сто с небольшим лет? Ведь и техника и наука достаточно прочно определялись еще в средневековых торгово-ремесленных и университетских городах. Даже античность была увенчана какими-то техническими и научными достижениями. В чем же дело, почему ни писатели средневековья, ни писатели древнего мира, несмотря на свой очень высокий профессиональный уровень, не создали ничего похожего на жанр научной фантастики? Да, конечно, религиозный дурман, мировоззренческий хаос, узость космогонических представлений, чрезвычайная хилость зачатков системного мышления, – все так. Но, с другой стороны, здание цивилизации и в те времена имело впечатляющие размеры: общественная мораль совершенствовалась, интеллект развивался, искусство рождало такие шедевры, которыми мы восхищаемся по сей день и которыми будут еще восхищаться наши потомки (а может быть – и представители инозвездных миров). По какой же причине деятели искусства тех времен не заинтересовались новыми представлениями о грядущем? Этот вопрос, безусловно, должен быть адресован искусствоведам и историографам, ибо он требует для своего разрешения специальной и очень серьезной аргументации. Однако не могу удержаться, чтобы не высказать здесь нечто вроде интуитивной догадки (возможно, "крамольной", но кое-что, на мой взгляд, объясняющей). Сдается мне, что литературы новых представлений о грядущем (помните? Это – определение жанра научной фантастики) в античные времена и в средневековье не было потому, что у людей того времени не было грядущего как философской категории мировосприятия. В этом смысле у них было прошлое и настоящее, а вот грядущего как новой, отличной от настоящего, качественно иной будущности их потомков, по-видимому, не было,– мир был для них достаточно статичным, чтобы не иметь причин интересоваться возможными изменениями образа жизни общества в будущем. Они всерьез полагали (и не без основания), что их потомки будут жить точно так же, как сами они живут в настоящем, поэтому будущее ,не сулило им ничего особенно уж загадочного. Десятки .поколений людей жили в одном и том же ритме жизни, пользовались одними и теми же орудиями труда, имели дело с одними и теми же религиозными догмами, опирались на одну и ту же мировоззренческую систему. Однажды заведенный, как часовой механизм, ритм бытового уклада нарушался тоже довольно однообразно: .сменой правителей, акт-ами милитаристского насилия, стихийными бедствиями, в эпоху городов – пандемиями. После этого все возвращалось на круги своя. Об этом свидетельствуют практически все литературные памятники античности и средневековья. В том числе – и классическая "фэнтэзи" средневековых арабов "1001 ночь", с которой знакомы даже школьники. Героев "1001 ночи" грядущее нисколько не занимает, потому как ни интересы личности, ни интересы общества в целом не выходят за пределы раз и навсегда обозначенного мирового круга. Время шло, века сменяли друг, друга, а изменения в текущей размеренной жизни были столь незначительны, что поколения людей сменялись чаще, чем менялось лицо привычного им мира. Мне могут возразить: а как же быть с процветавшими во все века гадалками, предсказателями будущего, астрологами? Как быть с библейским Апокалипсисом, наконец? А никак. Потому что к нашей проблеме это не имеет отношения. Гадалки и астрологи "предсказывали" не судьбы мира, а вариабельность биографии заказчика. Причем-в пределах вполне стандартных представлений о настоящем времени. С Апокалипсисом сложнее. Этот замечательный литературный памятник седой древности для религиозно настроенных людей до сей поры представляет определенную мировоззренческую ценность и даже играет роль своеобразного маяка в туманах Ойкумены: многие из них считают Апокалипсис заслуживающей доверия книгой предсказания будущих судеб человечества и населенного мира. Книгой, так сказать, суперфутурологического прогноза. На самом же деле знаменитые откровения Иоанна Богослова есть не что иное, как живописный литературный коллаж... запугиваний, угроз, проклятий, протестов. Да, вполне прагматических протестов угнетенных против поработителей, конкретно – жителей древней Иудеи против жестокого владычества Рима. Конечно, все это подается в форме сакрально-пророческого сюжета, в котором факт предсказания будущего, по сути дела, является фактом религиозно-мистической угрозы. То есть наличие грядущего в Апокалипсисе было необходимо его авторам постольку, поскольку им было необходимо высказать идею Великого Возмездия. Эту идею, само собой разумеется, следовало отнести подальше – в будущую жизнь – по той простой причине, что историческая обстановка, современная авторам откровений Иоанна Богослова, не оставляла жителям ближневосточных провинций Римской империи надежд на достаточно скорое избавление от векового гнета. Другими словами, религиозно-фантастические "предсказания судеб человечества и мира" появились на пергаментах Апокалипсиса не потому, что авторы ставили перед собой целью футурологические изыскания, отнюдь. Те из читателей, кому довелось ознакомиться с откровениями Иоанна Богослова, знают: основной акцент в этой уникальной по своим художественным достоинствам книге сделан на антагонизме праведного и греховного. Суровая непримиримость к порокам общества, крайнее недовольство состоянием общественных отношений и отсюда – мрачно-мстительный характер пророчеств, угроз. Ужо погодите, будет вам кара! Будет голод, мор, война, конец света, Страшный суд – вот что вам будет за все ваши несправедливости, за вашу неправедность!.. Правда, перед "концом света" обещано "тысячелетнее царство божье на земле"– для праведников, разумеется. Этакая тысячелетняя передышка перед Страшным судом. Идея Страшного суда – идея кладущего конец всему сущему на земле божественного акта – фактически лишает человечество будущего. На Страшном суде души людей подлежат окончательной сортировке: одни – в эмпирей для вечного блаженства, другие-в преисподнюю на вечные муки. Там и там вечная статика, полная невозможность каких-либо перемен. Поэтому вряд ли Апокалипсис создан с целью зондажа грядущего пытливой мыслью. Скорее – с целью как следует припугнуть кого нужно. Понятно, это не одно и то же. Литература новых представлений о грядущем, совершенно очевидно, могла возникнуть только в эпоху достаточно существенных изменений облика мира за время жизни одного лишь поколения людей. Естественно, мера достаточности такого рода изменений четко коррелируется с образовательно-культурным уровнем различных слоев населения. Даже в середине прошлого века она была чрезвычайно неодинакова для, скажем, полуграмотного российского крестьянина, с одной стороны, и, с другой – для писателя В. Ф. Одоевского, раньше Ж. Верна ощутившего потребность приступить к созданию научно-фантастического романа (этот роман под названием "4338-й год", к сожалению, не был окончен). Высокообразованному, проницательному и хорошо информированному человеку было, бесспорно, легче уловить биение пульса нового времени (этим же, кстати, объясняется феномен еще более ранних, "дожюльверновских" научных фантастов – Т. Кампанеллы, И. Кеплера и др.). Но с каждым годом темп изменений привычного облика повседневности нарастал буквально по экспоненте: уже сын потревоженного нами для сравнения сельскохозяйственного персонажа располагал информацией о железной дороге, паровозах, локомобилях, дагерротипии, телеграфе, пароходах и, главное, – о машиностроительных заводах. А внук? Внуку пришлось иметь дело с автомобилями, тракторами, аэропланами, кинематографом, беспроволочным телеграфом, а во время службы на флоте – со сложнейшими механизмами, электромашинами и меха-ноавтоматикой броненосцев и подводных лодок. Техника в союзе с наукой обеспечила условия полной победы крупной машинной индустрии, попутно обострив социальные противоречия до детонации. Отполыхали войны и революции, и вот уже миллионоградусные термоядерные вспышки высветили длинный ряд глобальных неурядиц, взревели двигатели космических кораблей, ноосфера Вернадского содрогнулась от опережающих друг друга взрывов – демографического, экологического, информационного... Казалось, грядущее опережает сроки своего прихода, волны его вдруг обрели способность захлестывать настоящее. Для сравнения: в первой четверти прошлого века часовых дел мастерами были созданы первые в мире миниатюрные часы для ношения на руке (заказ жены Наполеона I Марии Луизы), а в последней четверти нашего века автоматическая межпланетная станция прислала нам из космических далей четкие фотографии Урана и его загадочных спутников! Со дня создания первых наручных часов до момента высадки людей на поверхность Луны прошло всего полтора столетия! За каких-нибудь три десятка лет человеческий разум создал себе в помощь разветвленную систему усилителен интеллекта комплексы электронно-вычислительной техники, и сейчас ни у кого не осталось сомнений, что овладеть стремительно меняющимися ситуациями в современном мире будет способно только общество высокой компьютерной компетенции. Жанр НФ психологически готовит людей и к этому. Выводы. Научно-технический прогресс, очень бурно преобразующий ноосферу планеты, всего за двести последних лет многотысячелетней истории цивилизации сместил рычаг глобальных усилий человечества в область весьма напряженных (продиктованных экономической и военной необходимостью) повседневных забот о быстром совершенствовании технологии и тем самым возбудил интерес к ожидаемым результатам. Другими словами, быстрота научно-технического прогресса породила понятие о грядущем через понятие о настоящем как о строительной площадке грядущего. В этой связи жанр научной фантастики – суть литературно-художественный источник новых представлений о грядущем. Ни один другой жанр художественной литературы новыми представлениями о грядущем специально не занимается (в том числе и "фэнтэзи"), поскольку их арена художнической деятельности – настоящее (в том числе и как строительная площадка грядущего). В чем только ни обвиняли научную фантастику! И любопытно, что самые хлесткие, самые "уничтожительные" обвинения в ее адрес исходили... из дружественного, казалось бы, лагеря мастеров "фэнтэзи". Наиболее модный из последних доводов обвинения: научная фантастика уделяет слишком много внимания научно-техническим перспективам цивилизации и слишком малочеловеку, его желаниям, нравственности, страстям, и тем самым, дескать, научная фантастика берет на себя задачи научно-популярной литературы или подменяет ее собой. Ну что на это ответить... Вряд ли кто-нибудь из любителей фантастики, знакомясь с творчеством Ж. Верна, ощутит желание упрекнуть писателя в "обесчеловечивании" жанра НФ. Надо ли специально доказывать, что не дают повода к такого рода упрекам научно-фантастические романы Г. Уэллса "Человек-невидимка", "Война миров", "Машина времени", "Остров доктора Моро", "Война в воздухе", "Пища богов"? А романы А. Беляева "Звезда КЭЦ", "Человек-амфибия", "Голова профессора Доуэля"? Может быть, слишком мало внимания уделено человеку, его нравственности, желаниям, страстям в научно-фантастических шедеврах И.Ефремова "Туманность Андромеды", "Час Быка", "Сердце Змеи"? Или в научно-фантастических романах Ст. Лема "Эдем", "Солярис", "Непобедимый", "Возвращение со звезд"? А может быть, в "обесчеловечивании" своих научно-фантастических произведений преуспел А. Кларк ("Одиссея 2001-го года", "Лунная пыль", "Возвращение Рамы", "Фонтаны рая")? Или А. Азимов, которого называют "самым научно-фантастическим из научных фантастов Запада", в своих романах "Стальные пещеры", "Конец вечности" и в знаменитом цикле рассказов "Я, робот"?.. Абсурдность предъявленных жанру НФ обвинений в пренебрежительном отношении к человеку видна, как говорится, невооруженным глазом. Тем более странно, что миф про "обесчеловечивание" научной фантастики и про ее "научно-популяризаторское главенствующее направление" был подхвачен и.стал настойчиво культивироваться некоторыми критиками по фантастике (преимущественно– молодыми, неопытными в вопросах жанра НФ), В результате некритического подхода к критическим (лучше сказать – псевдокритическим) своим работам некоторые из них демонстрируют крупным планом собственную профессиональную несостоятельность. Я уже не говорю о случаях (увы, не редких) преднамеренного искажения истинного состояния дел в сфере жанра НФ. (По причине удручающей постыдности такого рода "критических" опусов имен их авторов называть не стану – следите за прессой.) Если не ошибаюсь, никто из так называемых "критиков по фантастике" (вот, кстати, еще один случай, когда очень мешает отсутствие специального термина) не проанализировал вопрос о набившей уже оскомину "научно-популяризаторской роли" жанра НФ. А ведь по этому вопросу было что сказать, коль скоро его время от времени эксгумируют. Можно было бы напомнить читателям, что действительно в определенный период молодости нашего государства научной фантастике в силу известной необходимости не возбранялось пользоваться элементами научного популяризаторства, рассказать, как аккуратно пользовались этим элементом опытные писатели-фантасты и как хватали через край неопытные или бесталанные. Можно было бы разъяснить, что современный писатель-фантаст, работающий в жанре научной фантастики, этим элементом не пользуется, и со знанием дела ответить на вопрос: "Почему?" А потому, что современный писатель пишет для современного читателя, информированность которого в сфере науки и техники зачастую выше, чем у пишущего научно-фантастическое произведение. Для читателя главное ведь в другом – в желании получить от писателя некую литературную модель новых представлений о грядущем. Конечно, чем выше интеллект создателя этой модели, тем интереснее модель. Но ведь это, как говорится, иной коленкор! Да, писатель, работающий в жанре НФ, в увлекательной форме касается многих проблем, которые встанут перед наукой и техникой будущего, перед личностью, перед обществом, – за это честь ему и хвала! Полтора века набирает силу уникальный в истории мировой литературы процесс – возникновение и развитие популярнейшего сегодня жанра научной фантастики. И пока не видно, к счастью для читателей, никаких объективных причин, которые препятствовали бы его восхождению к литературному зениту третьего тысячелетия новой эры.