Текст книги "Записки 'важняка'"

Автор книги: Сергей Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Лариса стала его бояться. В общем, их семейная жизнь разладилась. Это и заставило Ларису обратиться за помощью к мужу подруги.

Предварительно Лариса все написала и свои записи вручила ему с условием: если с ней что-то произойдет, все отнести в милицию.

Однако мужу подруги поведение Артура показалось подозрительным, и он обратился в уголовный розыск.

Как и следовало ожидать, там отнеслись к его заявлению с предельной серьезностью и 28 декабря неофициальным путем пригласили Ларису на беседу.

Она все написанное ею подтвердила и призналась, что по делу о смерти родителей своего мужа, по его просьбе, дала неправдивые показания: в ту ночь они спали с ним в разных комнатах.

Сотрудники уголовного розыска проверили слова Артура о том, будто его отец задушил и зарыл в погребе на даче свою дочь. Применили даже специальный прибор "трупоулавливатель". Но безрезультатно. Очевидно, они выбрали место в погребе под спальней не совсем верно.

Вскоре в семье Сабонисов произошло еще одно событие.

Пьяный Артур подпоил Ларису и стал предлагать ей отравиться, он даже уговорил ее написать предсмертное письмо с казенным текстом: "В моей смерти прошу никого не винить. Я так решила сама".

Потом Артур положил в бокал с шампанским большую дозу люминала и предложил выпить. Он абсолютно спокойно проследил, как она поднесла бокал к губам и, увидев, как она сделала первый глоток, направился к телефону для того, чтобы вызвать врача "скорой помощи".

Но Ларисе удалось его обмануть – второй глоток она задержала во рту, а когда Артур пошел к телефону, выплюнула все в открытую форточку.

Приехавший врач никаких признаков отравления у Ларисы не обнаружил.

Обо всей этой истории Лариса рассказала работникам уголовного розыска. И стала ясно, что Артур Сабонис опасен.

– Вы действительно захотели уйти на тот свет?– спросили ее.

Она, не задумываясь, ответила чисто по-женски:

– Я хотела узнать, как крепко он меня любит и насколько мною дорожит.

Тогда же было принято решение вновь попытаться найти труп Ольги Сабонис, но теперь уже с помощью розыскной собаки. Однако собака никак не реагировала. Стали копать глубже. И вскоре действительно обнаружили труп Ольги. Стало понятно, почему не сработала собака. Все оказалось залито керосином. В яме оказались мужские шорты, опознанные Ларисой.

20 февраля 1970 года Артур Сабонис был арестован. Дело было препровождено в Москву, в Главную военную прокуратуру и передано в мое производство.

На следующий день я выехал в Ленинград.

В тюремном следственном кабинете Сабонис появился без всяких признаков волнения. Гладко выбритый, в хорошо отутюженном гражданском костюме, со стоячим воротничком от форменной белой рубашки, только без галстука. Повел себя своенравно: не поздоровался при входе, без разрешения уселся на табурете, искоса взглянул на мои полковничьи погоны и поинтересовался:

– Значит, я числюсь за органами военной прокуратуры?

Я подтвердил и представился, назвав себя и указав свое должностное положение.

И пока я заполнял соответствующие графы протокола допроса, Сабонис опять спросил:

– Чего же вы от меня ждете?

– Очень хочу услышать правду, – спокойно ответил я. – Может, у вас появилось желание дополнить свои прежние показания?

Сабонис отрицательно покачал головой.

– В таком случае скажите, как вам стало известно, что труп вашей сестры Ольги Сабонис находится там, где он и был обнаружен?

Сабонис не моргнув глазом сразу ответил:

– Можете мне верить, а можете и не верить. Это я видел во сне.

– С какой целью вы склонили свою будущую жену Ларису Кузнецову соврать, будто в ту ночь спали в одной кровати и были разбужены выстрелами?

– Хотел избежать лишних вопросов со стороны работников следствия.

– Показания вашей жены о том, что вы с ней спали в разных комнатах теперь подтверждаете?

– Да.

– Какие взаимоотношения у вас были с родителями и сестрой?

– Все было в норме, как у всех.

– Вы на Ларисе Кузнецовой женились по любви?

– Я знал ее и раньше. В последнее время она у нас на даче прижилась. Вот я и привык к ее постоянному присутствию.

На этом наша с ним первая встреча и закончилась.

Второй его допрос уже в присутствии адвоката состоялся на другой день. Как и в прошлый раз, обвиняемый выглядел безукоризненно.

– Чем объяснить, что в день так называемой вашей свадьбы вы не пригласили в ресторан ни родителей Ларисы Кузнецовой, ни ее родственников?

Сабонис ответил:

– Ее родители проживают далеко, в деревне, и оттуда никуда не выезжают, а родственников в Ленингра де или поблизости у нее нет.

– Из-за чего у вас стали возникать бесконечные ссоры?

– Она стала ревновать к моим старым приятельницам, которые иногда названивали по нашему домашнему телефону.

– Вы признаете, что пытались склонить свою жену к самоубийству?

– Это ложь!

– А было такое, что она по вашему настоянию приняла какую-то отраву? После этого вы даже вызывали на дом врача "скорой помощи"?

Сабонис ответил уклончиво:

– Я этого не припомню.

– Вы угрожали своей жене убийством?

– Об этом даже смешно говорить.

– Вы с женой ходили в театр или кино?

– Ее это не интересовало.

– В гости?

– Нет.

– После вступления в брак вы своей жене что-либо ценное дарили?

На этот раз Сабонис от прямого ответа уклонился, только произнес с пафосом:

– Вопрос не ко мне, а к ней. Пусть скажет вам сама!

В этот момент вмешался адвокат.

– Я не пойму, почему следствие так интересуется взаимоотношениями обвиняемого с его женой и какое это имеет отношение к предъявленному ему обвинению? Как мне кажется, следует интересоваться тем, что к этому обвинению относится.

– Отчасти вы правы. Сабонис, скажите, как ваши шорты могли оказаться в той глубокой яме, в погребе вашей дачи, откуда был извлечен труп вашей сестры? – Я достал из своего портфеля мужские шорты и разложил их на столе.

– Эти шорты вижу впервые. Где они были обнаружены и почему оказались в моем деле – не знаю. – Он искоса на них взглянул.

– Ваша жена заявляет, что они принадлежат вам. Их на вас видели и ваши дачные соседи. От этого никуда не уйдешь.

– Допустим, что это так. Только когда я их в последний раз надевал, ума не приложу, – нехотя произнес Сабонис.

– Кто облил керосином яму?

– Не знаю.

– Вы какими-либо выходящими за рамки дозволенного поступками своего отца располагаете?

– Нет.

– С каким интервалом прозвучали два выстрела, которыми были застрелены ваши родители?

– Возможно, с небольшим интервалом, в 2-3 минуты, не больше, – ответил обвиняемый после недолгого раздумья.

– Но ведь раньше вы показывали, что выстрелы последовали один за другим?

– Возможно, что я ошибся.

На этом нашу вторую встречу мы прекратили.

Несколько последующих дней я посвятил тщательному обыску в городской квартире Сабонисов, допросам его жены, их дачных соседей и сослуживцев Сабониса.

Выяснилось, что в части он держался особняком, в своих суждениях был скрытен, в общественной жизни участия не принимал. По общему мнению, был завистлив и честолюбив.

Среди книг, находившихся в его личной библиотеке был обнаружен и изъят в качестве вещественного доказательства учебник по криминалистике, в котором довольно подробно был изложен случай самоубийства из охотничьего ружья с подвязанным к его курку длинным шпагатом.

Я обратил внимание и на то, что первоначально Сабонис и Лариса Кузнецова заявили, что в ту ночь были одновременно разбужены двумя выстрелами с интервалом всего в несколько секунд. Это соответствовало показаниям и их ближайших дачных соседей: они до утра бодрствовали у постели тяжело заболевшего родственника и хорошо запомнили, что оба выстрела прозвучали около четырех часов ночи почти одновременно.

Но через пару дней Сабонис стал настаивать на том, будто выстрелы прозвучали через 2-3 минуты. Этому тогда особого внимания не придали. Теперь я понял, что для изменения своих прежних показаний у него были довольно веские основания.

Если бы его отец решился убить его мать, а затем покончить с собой, то интервал между выстрелами должен был быть более длительным.

Следственным экспериментом было доказано, что отцу Артура Сабониса для убийства жены и его самоубийства, описанным путем, потребовалось бы около трех минут, а не какие-то секунды.

Надо сказать, что в личной жизни Артур Сабонис проявлял исключительный цинизм, беспорядочно вступая в половые связи с женщинами. Об этом свидетельствовали его записи в тетради, обнаруженной у него в комнате. В ней фигурировали 24 его любовницы, с указанием их адресов, места работы, а также с описанием внешности и сексуальных наклонностей.

Тогда же была обнаружена и другая тетрадь, в которую Сабонис заносил наиболее полюбившиеся ему высказывания типа:

"Мораль – это выдумка человека, а не вывод из его опыта".

"Убийство – это объективный акт, а смерть не различает, кто прав или кто виноват".

"Честность – прекрасная вещь, если все вокруг честные, а ты жулик".

"Цель оправдывает средства".

Очевидно, в качестве своего жизненного кредо Артур Сабонис записал:

"Время святош и старинных добродетельных рыцарей миновало давно. Все, что становится поперек дороги, буква ли закона, чужая ли воля, – надо уничтожать или умело обходить".

Обвиняемому Сабонису была дана и очная ставка с его женой. Она все свои показания полностью подтвердила, а все его попытки сбить ее с толку ни к чему не привели.

На очной ставке с врачом "скорой помощи" последний подтвердил, что он у Кузнецовой отравления не обнаружил.

На очной ставке с ближайшими соседями по даче Сабонис заявил, будто в ту ночь после первого выстрела он выбежал во двор, не понимая, кто и откуда стрелял, и лишь после второго выстрела возвратился в дом, обнаружив в спальне убитых отца и мать. Соседи его показания опровергли, утверждая, что оба выстрела прозвучали почти одновременно.

С какой же целью Артур Сабонис убил свою сестру и родителей?

Единственным объяснением было его чудовищное корыстолюбие.

Именно по этой причине он устранил сестру, как потенциальную наследницу всего имущества, и расправился с отцом и матерью в расчете немедленно вступить во владение их городской квартирой, дачей, деньгами, ценностями и вещами.

В этом выводе я укрепился после того, как допросил его ближайших родственников. От них мне стало известно, что именно родители всячески его баловали, прививая пагубный интерес к деньгам. Еще в школьные годы они каждую хорошую его отметку обязательно сопровождали небольшим денежным вознаграждением. А ко дню его рождения родители преподнесли ему пузатую копилку с дарственной надписью: "Дорогому сыночку на счастье". Отец Артура, для начала, опустил в нее 10 рублей.

Все знали, что Артур за выполнение любых хозяйственных поручений и работ получал от родителей определенные денежные суммы. При покупке им продуктов на рынке и в магазинах ему доставалась и вся сдача.

По твердому убеждению свидетелей, это Артура окончательно и развратило.

Обвиняемый Артур Сабонис, несмотря на собранные против него улики, свою вину отрицал. Одно время он на допросах даже отказывался давать показания. Я уже махнул на него рукой и стал форсировать окончание предварительного следствия по его делу.

Как вдруг произошло нечто, чего я и не ожидал.

По собственной инициативе Сабонис обратился к администрации тюрьмы и напросился ко мне на допрос. Неожиданно вручил мне написанное им в камере "чистосердечное признание" и в нем полностью подтвердил, что задушил сестру и застрелил отца и мать.

Казалось, я должен был радоваться, а я ждал от него подвоха и не ошибся.

Подтверждая все написанное, Артур Сабонис подчеркнул, что на преступление его подтолкнуло открытое им психическое заболевание, мудрено названное им "квинтэссенцией души" и "автоматизмом мышления". Сабонис не поленился подробно изложить и симптомы своего заболевания, что, по его мнению, должно было привести к назначению по его делу судебно-психиатрической экспертизы.

С таким ходатайством немедленно выступил и адвокат обвиняемого. Мне пришлось это ходатайство удовлетворить.

В Институте им. Сербского Сабонис пробыл почти два месяца и, к великому своему огорчению, был признан психически здоровым и ответственным за свои действия. Сабонис после ознакомления с актом экспертизы от дачи дальнейших показаний отказался. Он не стал знакомиться и с материалами предварительного следствия, чем серьезно огорчил своего адвоката. Тот, судя по всему, хотел подсказать своему подзащитному линию поведения, но Сабонис от встречи с ним отказался.

В судебных заседаниях военного трибунала Ленинградского военного округа подсудимый Артур Сабонис юродствовал, неоднократно менял показания, отказывался отвечать на задававшиеся ему вопросы.

Все это закончилось тем, что суд признал его виновным в совершенных преступлениях и приговорил к высшей мере наказания – расстрелу.

Этот приговор приведен в исполнение.

Сувенир

Как многие другие следователи, посвятившие себя расследованию тяжких преступлений, таких, как бандитизм, убийства, грабежи, взяточничество, хищения в крупных размерах государственного и общественного имущества, я не смог избежать весьма распространенного среди нас заболевания – язвы. И, по совету знающих людей, отправился в санаторий западночешского курорта Карловы Вары.

Там меня однажды и навестил один мой знакомый – Франтишек Зих, прокурор города Пльзень. Он попросил, чтобы я в Пльзене прочел небольшую лекцию о структуре и деятельности нашей прокуратуры. Я согласился.

В назначенный день за мной прибыла "шкода", и я отправился.

На встречу со мной Франтишек Зих собрал всех своих подчиненных в Пльзене и прилегающих районах, а также пригласил оперативно-следственных работников из местной милиции.

Слушали меня с подчеркнутым вниманием. Задавали вопросы, потом пригласили посидеть с ними за дружеским столом с обязательными шпикачками и свежим пивом, только что доставленным прямо с Пльзеньского завода.

Когда я засобирался в обратный путь, Зих вдруг стал рассказывать, что пару лет тому назад в Пльзене побывал прокурор СССР Роман Андреевич Руденко.

Все они, конечно, слышали, что на Нюрнбергском процессе Руденко был от нашей страны государственным обвинителем.

Затем Зих протянул мне какой-то сверток, в котором оказалась плоская коробка с сувенирной фарфоровой тарелочкой, с изображением центральной площади города Пльзень.

Этот сувенир Зих попросил меня вручить Руденко в знак доброй памяти о нем. В этой просьбе я ничего предосудительного не усмотрел и заверил, что поручение выполню.

В Москве я позвонил в приемную Руденко и через порученца попросил, чтобы Роман Андреевич принял меня на несколько минут по личному вопросу.

Во второй половине дня порученец известил, что Роман Андреевич меня ждет.

Как только я оказался в кабинете Генерального прокурора, сразу же выложил перед ним сувенир из Чехословакии и поспешил изложить все обстоятельства его появления у меня. К своему удивлению, неожиданно уловил во взгляде Руденко определенное недовольство. Однако Руденко терпеливо все выслушал и, не притрагиваясь к свертку, промолвил:

– Говорите, что это сувенир? А сколько он стоит?

– Честно сказать, я не знаю, – ответил я. – Думаю, что недорого.

Мои слова, по-видимому, удовлетворили Руденко. Он больше ни о чем не спросил. И я с молчаливого его согласия вышел из кабинета в полной уверенности, то моя миссия закончена.

Но только я вошел в свой кабинет, как раздался протяжный телефонный звонок и радостный голос порученца известил:

– Сергей Михайлович, Руденко опять просит вас к нему зайти.

На этот раз Роман Андреевич меня встретил с каким-то настороженным интересом.

– Что этот прокурор хотел, чтобы я сделал за его подарок? Вы об этом не обмолвились ни словом.

Подобная постановка вопроса меня крайне озадачила. Было похоже, что Руденко заподозрил меня в желании утаить от него истинную подоплеку сделанного подарка.

– Роман Андреевич! Ни о какой встречной просьбе не было и речи.

– Вы в этом уверены?

– Конечно.

Затем Руденко задумчиво произнес:

– Я ведь тогда у них в прокуратуре действительно побывал. Да вот только какая незадача – не могу никак припомнить их прокурора.

Я вдруг набрался смелости и уверенно заявил:

– По-моему, Роман Андреевич, нет никакой нужды и вспоминать его. Ваш визит в Пльзень официального характера не имел, а случайное посещение местной прокуратуры и знакомство с ее прокурором могло и не запомниться.

Роман Андреевич согласно кивнул, с облегчением вздохнул и... отпустил меня. Но не успел я перешагнуть порог своего кабинета, как вновь позвонил порученец: Роман Андреевич опять вас требует...

Нечего и говорить, что я был весьма озадачен. Однако Роман Андреевич, как бы размышляя вслух, произнес:

– Я вот о чем подумал: не следует ли мне в какой-либо форме выразить свою благодарность и сообщить этому прокурору Зиху, что тарелка мне понравилась.

– Мне кажется, что в этом нет никакой необходимости. Ведь Зих на ваш ответ наверняка не рассчитывал. Просто он воспользовался удобным случаем и захотел от себя и своего коллектива выразить вам общее их уважение.

Выслушав это, Руденко сказал:

– Возможно, что это и так. Надо еще подумать...

Очевидно, Руденко окончательного решения еще не принял. Во всяком случае, я опять получил возможность удалиться.

Я не успел открыть дверь, как вновь зазвонил телефон и порученец, с тревожными нотками в голосе, опять попросил к Руденко.

Я в первую минуту даже не смог сдвинуться с места, но превозмог себя и потащился по знакомому маршруту.

Зайдя в кабинет Руденко, я сразу ощутил, что Роман Андреевич изучающе на меня смотрит. Испытав некоторую неловкость и стараясь сдержать волнение, я молча ждал, что последует дальше. И Роман Андреевич, как бы подтверждая непредсказуемый характер своих вопросов, довольно мирно поинтересовался:

– Вы сами от чехов какие-нибудь подарки принимали?

– Получал, в прошлом году, когда отдыхал в Карлововарском санатории "Империал". Тогда меня вместе с одним нашим военным прокурором из Группы советских войск в Чехословакии пригласили в прокуратуру Оломоуца. Там нас встретили очень радушно, угостили на славу и на прощание преподнесли по три фарфоровые кофейные чашечки, с памятной надписью: "Прокуратура города Оломоуц", этот подарок я храню дома.

Лицо Руденко приняло заинтересованное выражение, и он произнес:

– Дело стоящее. Думается, что и в наших ведущих прокуратурах не мешало бы завести подобную практику.

На этом сувенирная тема была исчерпана, и Роман Андреевич взглянул на меня ободряюще.

В коридоре меня нагнал его порученец, явно заинтригованный, и спросил напрямик:

– Сергей Михайлович, чем это вы взбудоражили нашего Романа Андреевича?

Я поспешил его успокоить:

– Все просто. Привез из Чехословакии небольшой сувенир. Из-за этого и возникли некоторые неясности.

– Неужели лично от себя? – воскликнул порученец.

– До такой глупости я не мог и додуматься. От чешских товарищей.

– Ах вон оно что! – промолвил порученец. – Вам не мешало бы в это дело посвятить и меня. Думается, что для облегчения вашей миссии мы что-нибудь придумали бы, ведь Роман Андреевич в такого рода делах особенно щепетилен. Не терпит никаких словесных восхвалений своей личности и отвергает любые подарки, от кого бы они ни последовали.

Мы с порученцем понимающе взглянули друг на друга и разошлись. Больше Руденко меня не вызывал.

Обратный рейс

Трагедия произошла 1 января 1977 года, рано утром. Два пистолетных выстрела, последовавших один за другим, с небольшим интервалом, отчетливо были слышны в смежной квартире, где жил со своим семейством преподаватель Московской военно-инженерной академии им. Куйбышева, инженер-полковник Иванов.

Иванов сразу позвонил по телефону своему соседу – адъюнкту академии майору Вересову, но трубку никто не снял. Встревоженный Иванов вместе с женой вышли на лестничную площадку и стали стучать в дверь соседа, безуспешно. Иванов позвонил дежурному по академии, сообщил о выстрелах в квартире Вересова и попросил заявить об этом в военную прокуратуру.

Таким образом, я, как старший военный следователь по особо важным делам Главной военной прокуратуры, находившийся на дежурстве в первый новогодний день, вместе с представителем военной комендатуры города и судебным медиком прибыли на место происшествия.

Иванов рассказал, что майор Вересов был холост и в их ведомственном доме занимал отдельную однокомнатную квартиру. В ту новогоднюю ночь в квартире были слышны музыка и пение, видимо от включенного телевизора. Были ли у Вересова гости– Ивановы не знали.

Пригласив понятых, я попросил слесаря жэка открыть дверь. Ступив через порог единственной большой комнаты, я сразу увидел лежавшие на кровати два трупа – мужчины и женщины в одном нижнем белье. Смерть женщины наступила от выстрела в сердце, о чем свидетельствовало обширное кровавое пятно на рубашке. Смерть мужчины – от выстрела в висок, характерный для самоубийства. К окну был придвинут обеден ный стол с бутылками шампанского и водки и остатками какой-то еды. У стола стояло три стула. Очевидно, кроме убитых, в квартире был кто-то третий. Однако он вряд ли был убийцей: квартира на пятом этаже была заперта на ключ изнутри.

В кровати лежал и пистолет ТТ, с двумя стреляными гильзами. Пороховые следы на рубашке убитой свидетельствовали о том, что стреляли в нее с очень близкого расстояния. Предсмертные записки отсутствовали.

В дамской сумочке, кроме значительной суммы денег, лежали два железнодорожных билета. Один из них, от 30 декабря 1976 года, из Москвы до Ленинграда, на поезд "Красная стрела". Второй, от 31 декабря, – от станции Бологое до Москвы, и тоже на поезд "Красная стрела". Создавалось впечатление, что она до Ленинграда не доехала, вышла на станции Бологое и возвратилась в Москву: об этом свидетельствовал первый железнодорожный билет, который она взяла у проводника вагона.

Судя по ее паспорту, она постоянно проживала в Москве и была замужем. Навести о ней оперативные справки ничего не стоило, вскоре мне сообщили, что она жена известного профессора-физика. Имела двух детей – сына 16 лет и дочь-первоклассницу.

Я понял, что дама возвратилась в Москву с единственной целью провести новогоднюю ночь у своего любовника майора Вересова.

Мне удалось перехватить и поездную бригаду "Красной стрелы", с которой она направлялась якобы в Ленинград. И проводник вагона без особых усилий припомнил, что она действительно вышла в Бологом, забрав у него свой билет. Более того, проводник и его напарница вспомнили, что на перроне московского вокзала с большим букетом цветов ее провожал пожилой мужчина, видимо, муж. Эти цветы в высокой стеклянной банке так и простояли до самого Ленинграда в ее одноместном купе.

Допросил я и нескольких приятелей и сослуживцев майора Вересова. По их мнению, он был человеком неуравновешенным, вспыльчивым и подозрительным.

Мне удалось установить и личность третьего. Им оказался инженер-конструктор, работавший на часовом заводе в Москве. Он не отрицал, что в ту новогоднюю ночь, напившись, стал усиленно ухаживать за единственной в их компании весьма привлекательной женщиной: говорил ей комплименты, целовал ручки, во время танцев пылко прижимал ее к себе. Все это, очевидно, Вересову не понравилось. Во всяком случае с ним они расстались довольно холодно.

Настало время допросить мужа убитой. Об амурных делах своей супруги он еще ничего не знал. Как он отнесется к известию о ее измене? Как это отразится на его взаимоотношениях с тестем и тещей, людьми преклонного возраста? Что он скажет детям? Вот почему, перед тем как что-то предпринять, я решил посоветоваться с начальником нашей следственной части полковником юстиции Маркарянцем. Он меня внимательно выслушал и спросил:

– Какие у тебя планы в отношении этого дела?

– Конечно, прекращу за смертью виновного!

Тогда Маркарянц убежденно посоветовал:

– Постарайся убедить родственников в том, что жена профессора явилась жертвой бандита, который пытался в тамбуре ее ограбить. Это, с моей точки зрения, будет соответствовать общим интересам.

И как это ни странно, к нашей выдумке о вооруженном грабителе, которому удалось скрыться, сам профессор и родители его жены отнеслись с пониманием.

При этом на вопрос о цели ее поездки в Ленинград профессор спокойно пояснил:

– Она так поступила и в прошлом году. Ведь я не подарок: не пью, не танцую, предпочитаю уединяться и ложиться вовремя спать. А у нее в Петергофе есть давняя подруга. Точного адреса этой подруги я не знаю. Вот у нее дома, под Новый год, обычно и собиралась их веселая компания.

Похороны убитой прошли тихо; на девятый день родные пришли на кладбище и скорбно постояли у ее могилы.

О каком-либо продолжении следствия по данному делу уже не могло быть и речи, и я вскоре его прекратил.

Обманутый муж

Привычка по пятницам задерживаться допоздна на службе – для подведения итогов работы – у генерал-майора Озерова Владимира Петровича укоренилась довольно прочно.

Но иногда выпадали и такие дни, когда работа заканчивалась гораздо раньше, он отпускал свою служебную машину и направлялся домой пешком, подчас выбирая не самый близкий путь.

Видимо, так все и было в тот тихий вечер лета 1978 года.

Еще молодой, с завидной выправкой кадрового военного, облеченный в генеральскую форму, он уверенно шагал по московским улицам, ловя на себе одобрительные взгляды прохожих.

В переулке, куда он свернул, при весьма тусклом освещении редких фонарей большой дом, в котором он жил, нависал черной громадой, загораживая свет луны. После людных улиц здесь все казалось тихим и спокойным.

Озеров с парадного подъезда взошел на бельэтаж, где находилась его квартира, повернул в замке ключ и оказался дома. Не зажигая света в прихожей, шагнул к вешалке, повесил китель и фуражку. Хотел бесшумно пройти к себе в комнату, уверенный, что жена спит, но тут заметил, что в ее комнате горит свет – он пробивался из-под двери, видимо, жена забыла выключить ночничок.

Озеров осторожно приоткрыл дверь и застыл в изумлении: полураздетая жена лежала в постели, а рядом с ней сидел совершенно неизвестный ему мужчина. Генерал в ярости распахнул дверь и ринулся вперед. Незнакомец, однако, словно был готов к встрече, прямым ударом в челюсть сбил его с ног. Потом подбежал к окну и попытался вскочить на подоконник, но Озеров бросился за ним и стащил его на пол. Сцепившись, они ожесточенно колотили друг друга.

Жена генерала, предположив, что мужчины могут друг друга и убить, с дикими криками выбежала на лестничную площадку.

На ее крики сбежались все соседи, двое из которых помогли генералу справиться с неизвестным, полагая, что это вор. Вызвали милицию. Задержанный никаких объяснений о своем появлении в генеральской квартире давать не захотел.

Жена генерала была столь напугана, что разговор с ней отложили до утра.

Дома, придя в себя, генеральша, которую все звали Дарьюшкой, рассказала мужу следующее: в пятницу она, отпустив домработницу, поужинала в одиночестве и легла спать. День был жарким, и она открыла окно настежь.

Сколько времени прошло, она не знала, но вдруг проснулась с ощущением какого-то беспокойства. Открыв глаза, она в ужасе замерла: какой-то человек стоял около нее.

Все произошло в считанные минуты. Неизвестный быстро скинул с себя одежду и бросился к ней в постель. В первое мгновение она попыталась сопротивляться. Но бандит схватил ее за горло и угрожающе произнес:

– Задушу!

Что было дальше, она помнила смутно, так как почти потеряла сознание. Насильник уже хотел сбежать, но тут появился Озеров. Все дальнейшее он уже знал. Это же она повторила и в милиции, и в районной прокуратуре, куда попало их дело.

Задержанный, оказавшись инженером одного из московских промышленных предприятий Гришиным Владимиром Сергеевичем, от дачи показаний отказывался. Но, после проведения очной ставки с потерпевшей, ее слова подтвердил и свою вину признал.

Он заявил, что его, очевидно, черт попутал. В тот памятный вечер он проходил мимо их дома и что-то попало ему в ботинок. Он, опершись спиной на стену дома, чтобы вытряхнуть камешек, увидел, как в открытом оконном стекле отразилась комната, где у стены на кровати лежала голая молодая симпатичная женщина. Другие окна в их квартире были темны, он понял, что дома больше никого не было.

Не отдавая себе отчета, он разыскал небольшую лестницу и через раскрытое окно проник незваным в комнату.

В суде подсудимый свою вину полностью признал и слово в слово повторил все то, что говорил на следствии. Озеров с женой дожидаться приговора не стали, ушли из здания суда.

Прошло свыше трех лет. Однажды меня вызвал прокурор Союза ССР – Роман Андреевич Руденко и протянул письмо:

– Занятное письмо от заключенного. Он утверждает, что готов раскрыть новые обстоятельства по своему делу.

Письмо оказалось от Гришина.

Через день я уже входил в лагерь. Пока я ждал осужденного, лагерный начальник успел рассказать мне, что Гришин дисциплинарных взысканий не имеет. Работает в цеху бригадиром, осужден на долгий срок за изнасилование.

Высокий, худощавый Гришин, с еле приметными ямочками в уголках рта и открытым взглядом карих глаз, безусловно располагал к себе. Представившись, я извлек его письмо и спросил:

– Ваше?

Он утвердительно кивнул.

Я продолжил:

– Мне поручено с ним разобраться. Готов внимательно вас выслушать. Вы написали, что имеете желание рассказать, что-то новое. Так? На предварительном следствии и в суде вы во всем признались. Какие же тут еще могут на этот счет возникнуть новые обстоятельства?

– В протоколах дела все отражено правильно. Да только я никакого преступления не совершал.

Меня эти его слова не удивили: многие осужденные собственную вину категорически отрицают. И мне показалось, что наш разговор будет бесплодным. Но я ошибся.

– Дашенька, – продолжал Гришин, – человек рисковый. Надо было ее выручать. Вот я и решился собой пожертвовать. Другого выхода не было.

– Вы имеете в виду жену генерала Озерова?

– Да, ее. Ведь она была моей любовницей!

– Побойтесь бога! – прервал его я. – Зачем вы ее черните? Вам это не поможет.

– Я сказал правду. А ваше право мне верить или нет, – произнес Гришин и продолжил: – Я был в нее влюблен еще со школьной скамьи. Строили планы: учиться в одном институте, пожениться. Да только судьба распорядилась иначе. На экзаменах она не набрала нужных баллов. А вскоре вдруг выскочила замуж за этого генерала и не по любви, а, скорее, в отместку за свою институтскую неудачу. Да только это не помешало нам встречаться. Я проживал в однокомнатной квартире со своими родителями и младшей сестрой. Нам только и осталось, что встречаться у них в квартире, когда Озеров либо уезжал в командировки, либо по пятницам, когда он приходил с работы очень поздно. Честно сказать, я всякий раз боялся, что нарвусь на большие неприятности. Самое удивительное, что Дашу это вроде как и не пугало.