Текст книги "Цену жизни спроси у смерти"

Автор книги: Сергей Донской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Блатной романтикой увлекаетесь, Вячеслав Игнатьевич? – усмехнулся Громов, прослушав пару куплетов.

Журбе было не до музыкальных диспутов.

– Слушай, майор, давай на «ты», а? – предложил он и потрогал затылок так осторожно, словно опасался нащупать там свежую шишку. Головная боль усиливалась быстрее, чем жара снаружи.

– Не возражаю, капитан, – ответил Громов, глядя на дорогу перед собой. – Вообще-то я «выкаю» только старшим по званию или тем, кто мне чем-то сильно не нравится.

– А я, значит, нравлюсь? – Журба постарался расслабиться, и это у него частично получилось.

Громов помолчал, как будто обдумывая ответ. Как выяснилось, он просто слушал очередную песню, потому что совершенно некстати заметил:

– Одного не пойму. Почему ворам такие привилегии? Ни разу не слышал песни от имени милиционера. Мол, пострадал безвинно, жизнь моя под откос пошла, прости меня, старушка-мать. – Громов с любопытством посмотрел на Журбу. – А ведь для вашего брата даже специальные зоны существуют, и не одна. Что же вам не поется?

– А другую тему найти нельзя?

Громов воспринял вопрос по-своему.

– Почему же нельзя? – охотно согласился он. – Вот тебе еще одна тема, дарю. Скажем, милицейская мать-старушка перебросила передачу через колючку, он в запретную зону сунулся, а часовой, сука, его из автомата положил. Тоже слезу прошибает. Что, плохая разве песня?

На язык Журбе просился один-единственный ответ: «Какого хрена ты тут раскаркался, чекист залетный!» Подвигав кадыком, словно для того, чтобы как можно аккуратнее проглотить неосторожную фразу, он буркнул:

– На заправку заверну. Бензин почти на нуле, клепать мой болт.

– Разве их не закручивают?

– Кого? – опешил Журба.

– Болты.

Журба снова потрогал затылок, но придумать достойный ответ это не помогло. Подрулив к колонке с 76-м бензином, он затормозил так резко, что ударился грудью о руль. Спутник, как ни странно, почти не шелохнулся, хотя пристегнут ремнем не был. Даже эта мелочь показалась Журбе раздражающей. Достав из кармана пачку сторублевок, он не стал разматывать скрепляющую их зеленую резинку, а просто сорвал ее небрежным жестом и выбросил в окно. Не хотелось ему, чтобы майор заметил, как сильно у него дрожат руки.

Если бы Журба в этот момент повернулся к Громову и перехватил устремленный на него взгляд, его пальцы могли бы вообще онеметь, как на лютом холоде. Но он старался не смотреть в сторону попутчика, а потому успешно отделил от пачки одну купюру и расплатился с заправщиком.

– Далеко еще? – спросил Громов, когда «Жигули» опять выехали на трассу, в последний момент увернувшись из-под радиатора гневно взвывшего грузовика.

– Близко. – Левое переднее колесо попало в выбоину, и Журбу подбросило чуть ли не до потолка.

– Неважные тут у вас дороги, – посочувствовал Громов.

– Дороги-то как раз нормальные…

Это означало: «А вот попутчики хреновые попадаются».

Но Журба оставил эту реплику при себе. Он вообще не проронил больше ни слова, пока не добрались до места.

– Дальше пешком придется, – сказал он, останавливая машину на небольшой площадке, усыпанной колючим щебнем. – Дороги к морю здесь нет. Можно, правда, спуститься вдоль русла реки – она, когда дождей нет, пересыхает к едрене фене. Но лично мне свою колымагу жалко по камням бить. – Выбравшийся наружу Журба ласково похлопал старенькую морковного цвета «шестерку» по разогретому капоту и сразу почувствовал себя немного лучше.

– Пешком так пешком, – легко согласился Громов, перекинув ремень сумки через плечо. – Веди, Сусанин.

– И охота по такой жаре тяжесть таскать? – спросил Журба, ступив бочком на крутую каменистую тропинку, белеющую среди травы.

– Все свое ношу с собой, – откликнулся за его спиной Громов. – В сумке мой арсенал… Все равно его не брошу, потому что он хороший…

Последняя фраза показалась Журбе смутно знакомой. Пытаясь вспомнить, где он ее слышал раньше, он промахнулся рукой мимо узловатой ветки эвкалипта, за которую намеревался схватиться, и шумно вломился в заросли ежевики, куда, в общем-то, не стремился. При его кривых ногах и достаточно грузной комплекции получилось это не слишком грациозно.

– Цирк у вас в Сочи имеется? – Громов невозмутимо ждал, когда спутник выкарабкается на тропу.

– Имеется, – подтвердил Журба, натужно гоняя легкими раскаленный воздух. – А что? – Он подозрительно взглянул на Громова: не издевается ли?

Тот сохранял абсолютную серьезность.

– А театр? – не унимался он.

– И театр есть. – Журба опять начал спускаться первым, то и дело останавливаясь, чтобы отряхнуть запылившиеся штанины. – Летом постоянно артисты приезжают.

– Да, артистов у нас пока еще хватает. А клоунов все меньше остается. Что, я думаю, не так уж и плохо.

После этого неожиданного заявления Громов обогнал Журбу и очутился на берегу первым.

Море ослепительно сверкало под солнцем. Нагромождение валунов, напротив которых был найден утопленник, казалось на этом сияющем фоне почти черным.

– Идем, – буркнул Журба, направляясь в ту сторону.

– Я сам. – Громов вежливо придержал его за локоть. – Отдохни, капитан. Лучше всего будет, если ты посидишь где-нибудь в тенечке.

– С какой это стати?

– Неважно выглядишь.

– Ты же не невесту себе выбираешь, – обидчиво сказал Журба.

Но Громов его уже не слышал. Шагал со своей сумкой в направлении моря и оборачиваться не собирался. Казалось, он всецело поглощен какой-то только ему известной целью. Прошелся вдоль берега раз, другой, снова повернул обратно. Журба уже собрался подремать немного на плоском теплом камне, когда Громов стремительно присел на корточки, что-то поднял и, украдкой оглянувшись на напарника, сунул в сумку.

Что это было? И откуда у ФСБ такой повышенный интерес к заурядному черноморскому утопленнику? Впрочем, как уже начал догадываться Журба, с покойником была связана какая-то темная история. Не зря ведь бандит Миня так заботился о том, чтобы все было шито-крыто.

Стоило Журбе подумать об этом, как на ум опять пришел мобильный телефон, которого сейчас так не хватало. 300 минут бесплатных разговоров в месяц! Да за пять часов можно успеть продать заказчику столько полезной информации, что хоть завтра на пенсию уходи. За сведения ведь, как за горячие пирожки, платят, пока они свежие. С пылу, с жару. Набрать бы сейчас номер Мини и шепнуть ему пару словечек про странные маневры столичного пижона на месте преступления. Но как это сделать? Не было такой возможности.

Громов, широко улыбаясь, уже возвращался. Еще издали он подмигнул Журбе и крикнул:

– Полный порядок, капитан!

– В смысле? – это прозвучало совсем не радостно, зато очень настороженно.

– Я нашел то, что искал. Ваши следаки улику проморгали, но я исправил ошибку.

– Исправил, значит?

– Исправил… Эх, хорошо! – Остановившись напротив сидящего Журбы, Громов бросил сумку себе под ноги и с удовольствием потянулся. – Все, завтра улетаю, капитан. Спасибо, что помог. С меня причитается.

– Что именно?

– Ну, ты даешь! – восхитился Громов. – Не знаешь, что тебе причитается?

– Да нет же. – Журба досадливо поморщился. – Ты сказал, что нашел какую-то улику. Вот я и спрашиваю…

– Зря спрашиваешь! – отрезал Громов. – Одно скажу: кое-кого ждет большой сюрприз.

Увидеть его сразу обоими глазами никак не удавалось – один приходилось щурить из-за сверкания моря за спиной Громова.

– Сюрприз, значится, – тупо повторил Журба.

– Вот именно.

Не потрудившись расстегнуть все пуговицы рубашки, Громов стянул ее через голову, небрежно бросил на гальку и предложил:

– Искупнемся?

Грудь у него была выпуклой, сильной и совершенно безволосой. Журба машинально поскреб свою собственную густую растительность, выпиравшую из-под воротника, и покачал головой:

– Нет. У меня работы по горло. Честно говоря, я очень спешу.

– Так езжай себе.

Журба недоверчиво спросил:

– Один?

– Один, – подтвердил Громов. – Мой рабочий день закончился. Я свою задачу выполнил и теперь намереваюсь позагорать на солнышке. А ты езжай на работу. – Для наглядности он махнул рукой в сторону города. – Сам понимаешь, командировки на курорт не часто подворачиваются. Хочу использовать свободный день на всю катушку.

Журба встал.

– Ты уверен, майор? Без обид?

– Какие могут быть обиды? Вечером доберусь своим ходом. Будет желание, подскочи ко мне часиков в восемь. Гостиница «Бриз», знаешь такую?

– Как не знать! – Журба нетерпеливо перетаптывался на месте.

– Вот и отлично. – Громов кивнул. – Значит, еще увидимся. До встречи, капитан.

Не дожидаясь ответа, он повернулся к собеседнику спиной и, насвистывая что-то беззаботное, зашагал к морю. Проводив его недобрым взглядом, Журба пнул ногой брошенную сумку, оказавшуюся подозрительно тяжелой, и стал карабкаться по склону к оставленной наверху машине.

Вскоре о его недавнем пребывании здесь напоминали лишь пыльные потоки камешков, которые продолжали сбегать вниз, когда сам Журба уже давно скрылся из виду.

Глава 9
Минин без пожарского

Господа Минины трапезничали в просторной овальной комнате, залитой солнечным светом. При таком освещении слабо колыхающиеся белоснежные гардины ничуть не напоминали саваны привидений, как это могло бы показаться ночью. Стол украшала ваза с бордовыми розами. Очень похожие росли на клумбе под окнами, но в самом доме было принято ставить исключительно привозные, израильские. В них был некий иностранный шик, недоступный соотечественницам.

Младший Минин, у которого недавно начались каникулы, наворачивал свою овсянку и толковал о прелестях английских пудингов. И то и другое получалось у него со знанием дела. Он учился в Итонском колледже, на родине появлялся редко и наивно полагал, что отец владеет процветающей строительной фирмой.

Отчасти так оно и было. Правда, возводила эта фирма исключительно «крыши» над коммерческими структурами. Папа Минин сына любил, гордился, что сумел дать парнишке настоящее образование. Сам он проходил свои университеты в Пермской ИТК № 11, от звонка до звонка. А это, конечно, не Итон, хотя чего-чего, а овсянки и там хватало.

Старшая дочь Минина, переживавшая очередную душевную драму, налегала в основном на семгу с черным хлебом, оборачивая каждый бутерброд свежим капустным листом. «Их двумя пальчиками ко рту подносит, а охранников за члены обеими руками хватает», – раздраженно подумал Минин. Дочь ничем не радовала родителей, зато парням было от нее радости хоть отбавляй. Приставленных к ней телохранителей приходилось менять каждые два месяца. Дочь, к величайшему сожалению отца, обмену и возврату не подлежала.

Супруга уже перепробовала все пять выставленных на стол салатов, не остановила окончательный выбор ни на одном из них и теперь заедала осетровую уху расстегаями. Лицо у нее так лоснилось от питательного крема, что собравшиеся старались на нее не смотреть.

– Вино опять неважнецкое прислали, – пожаловалась она, щелкнув пальцем по своему бокалу. – Не «Эльзасское», а какой-то «Токай», причем самого низкого пошиба. Знаешь, Евгений, я на днях вычитала в журнале, что в приличных домах принято держать сомелье.

– Сомелье? А «Дом Периньон» девяносто второго года тебя не устроит? – саркастически осведомился Минин.

Главный же вопрос, просившийся ему на язык, прозвучал бы примерно так: «Морда у тебя не треснет, дорогая?»

– Сомелье – это знаток и хранитель вин, – пояснила супруга со слегка обиженным видом. Губы у нее сложились наподобие куриной попки: сплошные морщинки с дырочкой посередине.

Минин случайно взглянул на ее накремленную физиономию, и аппетит у него испортился окончательно.

– Что за жидкая дрисня у меня в тарелке? – Его круглая физиономия, обмороженная в годы бурной молодости, как всегда, легко окрасилась в свекольный цвет.

Минин отлично знал, что за блюдо перед ним находится – сациви под ореховым соусом, приготовленное супругой собственноручно. Именно поэтому он решил не прикасаться к кушанью. В последнее время жена и без крема на лице вызывала у него сильнейшее раздражение.

– Евгений, что ты позволяешь себе за столом? – возмутилась она вибрирующим голосом. – Да еще при детях!

Минин отодвинул от себя сациви, постаравшись, чтобы часть подливы осталась на скатерти:

– Если я вижу перед собой дрисню, я так и говорю: дрисня!

– Я старалась, готовила, а ты…

– Старалась? Готовила? А по-моему, ты просто наложила мне в тарелку, вот и вся твоя кулинария.

Губы жены мелко задрожали:

– Ты ведешь себя, как последний…

– Последний – кто? – Минин швырнул на стол вилку, встал, с вызовом посмотрел на жену.

Она часто заморгала и сделала вид, что всецело поглощена своей ухой, хотя каждая ложка лезла ей в горло с трудом. Сын прятал ехидную улыбку в бокале грейпфрутового сока. Дочь готовила к употреблению очередной капустный лист. Насладившись этой семейной идиллией, Минин вышел вон.

Сын рассказывал, что у англичан есть поговорка: «Мой дом – моя крепость». Что касается Минина, то он предпочитал сравнение с тюрьмой. Причем выстроенной собственными руками.

* * *

Строители как раз копошились во дворе, возводя стены будущего домика для гостей. За ними приглядывал один из раскормленных Мининых бычков, кличка которого пока что не имела никакого значения. Не любимая собака ведь, не проверенный в делах кореш. Так, бугай с сиськами.

Рабочие при виде хозяина засуетились, как будто их движения переключили на убыстренную съемку. Но Минин выхватил взглядом только одного из них. Цепко выхватил, зафиксировал и поманил пальцем:

– Ком цу мир, сочинитель.

Это был самый настоящий писатель, автор самых настоящих книг, одну из которых Минин из любопытства приобрел, но прочитать, как всегда, не удосужился. Название книги, впрочем, позабылось, как и фамилия писателя. Что из того? Он ведь в обычного бича превратился, кочующего по стране в поисках заработков. Отребье. Подонок общества.

– Здравствуйте, – сказал писатель, остановившись напротив. Лицо – загорелое почти дочерна, тусклые волосы паклю напоминают. Выглядит так, словно его полночи водкой натощак поили, а потом до утра пинали ногами. В общем, явление Христа народу, а не человек. Ходячее убожество.

– Заказ выполнил? – спросил Минин с заранее недовольным видом. Он всегда хмурился, когда получал от людей требуемое, чтобы те не мнили о себе слишком много. Они родились давать, он – брать. Так был устроен мир, и Минина вполне удовлетворяло это положение вещей.

– Заказ? – Писатель поскреб лысеющую макушку и поднял взгляд к небу. Зрачки его глаз плавали в сплошном розовом тумане. Выходило, что свою дешевую водяру он лакал до самого рассвета, после чего пинать его стало совсем уже необязательно.

– Сюда гляди. – Минин ткнул себя в переносицу. – Я говорил тебе, что завтра день рождения у начальника налоговой инспекции? Хочу адрес ему подготовить, со стишатами. Ты что, забыл?

– Вспомнил, – утвердительно кивнул писатель, но на хозяина посмотреть так и не удосужился.

Минину это не понравилось.

– Ну? – процедил он не обещающим ничего хорошего тоном.

– Пожалуйста, – писатель пожал плечами. – Вот, слушайте…

 
Пред тобой открыты все дороги,
Выбирай любую, без затей.
Собирай вовсю свои налоги,
Процветай, живи и богатей…
 

Минин пожевал губами, словно пробуя на вкус услышанное. Какой-то подвох в стихе ему мерещился, какая-то едва уловимая тухлятинка. Будто жаркое из крокодила лопаешь: вид привлекательный, а вкус… вкус в чем-то подозрительный, настораживающий.

– Что значит «свои налоги»? – проворчал Минин.

– А чьи же еще? – писатель изобразил лицом сильнейшее недоумение.

Но вот именно, что изобразил, а не испытал. Минин это нутром почувствовал, насупился еще сильнее.

Бугай с сиськами, уловив раздражение хозяина, встал с перекладины лежащей на боку лестницы и разместился в двух шагах от писателя, за его спиной. Минин на него даже не посмотрел. Все его внимание было сосредоточено на собеседнике.

– У тебя, сочинитель, – сказал он, – получается, что именинник сам налоги собирает и сам же от этого богатеет.

– Разве нет? – Писатель кашлянул в сторону густым перегаром и вопросительно глянул на Минина.

Тот прищурился:

– Ну-ну. А продолжение есть, сочинитель?

– Есть.

– Давай свое продолжение. Слушаю.

И Минин услышал:

 
В этот день мы все тебе желаем
В начинаньях лучших преуспеть,
Каждый день любить, не уставая,
И при этом хворью не болеть.
 

– Хворью не болеть, – машинально повторил Минин, а в следующую секунду рыкнул:

– Какой такой хворью? Сифоном, что ли?

Писатель неопределенно пожал плечами:

– Почему обязательно сифоном? Хвори разные бывают.

Бугай с сиськами за его спиной переступил с ноги на ногу, сжал и разжал кулаки. Глаза у него сделались тоскливыми, как у кобеля, который ждет не дождется команды «фас».

– От любви хворей не так уж много, – медленно произнес Минин. – Тут и ежу понятно, какая болезнь имеется в виду. Ты что, сочинитель, решил главного налоговика города подъебнуть, а?

– Да он не поймет ничего, – буркнул писатель. – Будет кивать с умным видом да еще растрогается, обнимать вас полезет.

– На этом дне рождения соберутся уважаемые люди. – Когда Минин говорил, у него что-то клокотало – то ли в груди, то ли в горле. – Ты же подставить меня хотел, сволочь. Представь себе, как бы я выглядел, если бы перед всеми зачитал вслух эти голимые вирши!

Писатель, наверное, представил, потому что мимолетно улыбнулся.

Минин тоже улыбнулся – широко и зло.

– Совсем мозги пропил? – спросил он, растянув первую букву фразы на пару лишних секунд.

– А мне мозги теперь без надобности, – буркнул писатель. – Я теперь хлеб себе вот этим зарабатываю. – Он поднял перед собой натруженные руки, перепачканные побелевшим на солнце раствором.

– Зарабатывал, – сказал Минин. Опять звонкая буква получилась у него слишком длинной.

Писатель ничуть не удивился.

– Выгоняете? Что ж, придется поискать себе другого хозяина.

– Не придетс-с-ся! – Переведя сверкающие бешенством глаза на перетаптывающегося бугая, Минин распорядился: – Как только я отъеду, сломаешь сочинителю руку.

Уже уходя со стройплощадки, он бросил через плечо:

– Обе!

Услышав, как бойко застучали мастерки рабочих, как остервенело зашуршали в песочной куче их лопаты, Минин подумал, что так бездарно начавшийся день все же прожит не напрасно. Один подонок, может быть, и сдохнет под забором от голода, зато семеро остальных будут теперь работать как проклятые. Чтобы властвовать над людьми, необходимо внушать им страх.

Впрочем, окружающих Минин за людей не считал. Для него они были просто ботвой.

* * *

Белый джип, на заднее сиденье которого взгромоздился Минин, назывался «Блейзер». Еще вчера хозяину подавали темно-синий «Форд-Экспедишн». Если бы с такой же легкостью можно было бы заменить поднадоевшие часы «Картье» вожделенными «Даймонд Ролекс», настроение у Минина было бы значительно лучше.

– Здравствуйте, шеф, – сказал водитель почтительно. – Куда едем?

Затылок у него был совершенно плоским, как будто при рождении он хорошенько приложился головой к полу.

– На базу, – коротко велел Минин этому суперплоскому затылку.

Базой именовался развлекательный центр «777», недавно отгроханный на въезде в Сочи. Строил заведение один безвременно погибший бизнесмен, а заправлял там теперь Минин, приспособивший добрую треть здания под свою штаб-квартиру. Там, на полутора квадратных километрах общей площади, места хватало и для забав, и для самых серьезных дел. Удачное приобретение. Тем более что обошлось оно Минину даже несколько дешевле, чем «Блейзер». Когда в цене только нефть, водка и наркотики, жизнь человеческая почти ничего не стоит.

Дождавшись, когда джип отъехал от дома достаточно далеко, Минин скомандовал:

– Стоп. Бери-ка трубу, вызывай «Скорую».

Водитель растерялся:

– Не понял, шеф. Зачем «Скорую»?

– Хреново всасываешь? – вскинулся Минин, но потом вспомнил, что новичок еще не знает некоторых особенностей распорядка его дня, и опять откинулся на спинку сиденья. – Вызывай, и все. Скажи: у хозяина сердечный приступ.

– Сейчас в аптечке пошурую, шеф, – заволновался водитель.

– Не суетись, – буркнул Минин. – Сиди на месте и звони. Когда айболиты подкатят, прогуляешься в сторонке. А вопросов лишних больше мне не задавай. Не люблю.

Вскоре кремово-белый микроавтобус с подвыванием вылетел из-за поворота и лихо притормозил позади джипа. Лечебная процедура заняла совсем немного времени. Врач получил от пациента свой обычный гонорар, умело сделал ему укол морфия и был таков.

«Стекло», как называлась на языке Минина ампула, стоило 50 долларов. Ежесуточно он тратил на наркотик две сотни. Расходы можно было бы значительно сократить, перейдя на самообслуживание. Но Минин плохо переносил боль и был не в состоянии сделать себе укол самостоятельно, а своему окружению не доверял.

– Полегчало, шеф? – спросил обеспокоенный водитель, вернувшийся на свое место. Сообразив, что опять прозвучал вопрос, который ему задавать не рекомендовалось, он виновато шмыгнул носом.

– Порядок. – Минин вяло отмахнулся, и собственное движение показалось ему восхитительно-плавным. На периферии зрения, слева и справа, возникли две радужные туманности, которые всегда исчезали, когда Минин пытался приглядеться к ним повнимательней. Чтобы не коситься на них понапрасну, он прикрыл веки и сказал: – Ехай, милый.

Кайф, доставляемый ему «Марфушей», не шел ни в какое сравнение с женскими ласками. Иногда он подумывал о том, что увлечение наркотиком начало выходить за рамки, которые он однажды установил для себя сам, но всякий раз эти раздумья заканчивались вызовом бригады «Скорой помощи».

– Добрый доктор Айболит, – пробормотал Минин, не слыша своего голоса, – он излечит, исцелит.

Водитель по-черепашьи втянул голову в плечи и прибавил газу. Его плоский затылок выглядел таким напряженным, словно на него в любую секунду могла обрушиться неожиданная затрещина. Минин тихонько засмеялся, наслаждаясь полным, мелодичным звучанием своего голоса.

Когда призывно запиликала телефонная трубка, он не сразу взял ее в руку, решив сначала, что сработал антирадар, установленный в джипе. Но уже через пару секунд Минин заставил себя собраться, и, когда он ответил на звонок, тон его не выражал ничего, кроме металлической твердости и непоколебимой уверенности в себе:

– Да!

– Рад слышать тебя, брат, – приветливо сказала трубка. – Как твои дела? Мои хлопцы помогли решить тебе проблему?

Звонил Паша Самсон, предводитель одной из многочисленных киевских группировок. Когда-то, кентуясь на соседних нарах, Миня и Самсон готовы были поделить между собой последнюю пайку (чужую, разумеется), а теперь, по причине отдаленности друг от друга, уже никак и никогда не «пересекались». На воле делить им было нечего, приумножать – тем более, а потому они просто оказывали друг другу различного рода услуги, среди которых в конечном итоге не оставалось ни одной неоплаченной. На этот раз в долгу оказался Минин, выписавший с Украины парочку самсоновских «быков», чтобы не посвящать в подробности местную братву.

– Спасибо за участие, Самсон, – сказал он сдержанно. Хотя разговор велся по закрытому от прослушивания спутниковому мобильнику, Минин все равно предпочитал изъясняться иносказательно. – Да, твои хлопцы помогли мне уладить одну проблему, но они же создали и две дополнительные. Я не люблю такую арифметику, когда я в минусе.

– Ты серьезно? – В далеком Киеве возникла недоверчивая пауза. – Гога и Кузя пацаны правильные, в деле проверенные. У тебя действительно есть какие-то реальные претензии, брат? – Самсон гнусавил все сильнее, а последние слова вообще почти промяукал, на манер дикого камышового кота.

– Нет, брат, – ответил Миня в той же вкрадчивой манере хищника, всегда готового дать отпор. – Лично к тебе у меня претензий нет. Но твои правильные пацаны опарафинились, как последние дешевки. Нашли свободные уши двух мокрощелок и нажужжали им о своих подвигах. Я сердит на них, брат. Так дела не делаются.

Обдумывание услышанного заняло у Самсона немного времени.

– Если так, считай, что должен я тебе, брат, – произнес он. – Гога и Кузя пусть возвращаются домой. Можешь быть уверен: они свое получат. Реально.

Вместо того чтобы удовлетвориться достигнутой победой, Минин только усилил нажим. Это давно стало для него золотым правилом. Он никогда не ограничивался частичным перевесом там, где можно было добиться полного превосходства. Если человек пятится, столкни его в пропасть. Если прогибается – скрути его в баранку.

– Я готов отправить твоих пацанов домой хоть сейчас, – медленно заговорил он, взвешивая каждое произнесенное слово. – У меня нет причин сомневаться в том, что оба фуцика получат свое. Ты сказал, я слышал. Но вот что беспокоит меня, брат… Как быть, если по дороге Кузя и Гога опять зальют зенки и распрягутся окончательно? Кто тогда за их пьяный базар ответит? Скажи мне сейчас, чтобы потом между нами не возникло никаких непоняток.

Вариантов ответа у Самсона было несколько, и все проигрышные. Поэтому он опять пошел на попятный, как человек, ощутивший ненадежную почву под ногами:

– Где Гога и Кузя сейчас?

– Из гостиницы я их выцепил, чтобы больше лишнего не болтали, – ответил Минин, победоносно улыбаясь, но так, чтобы это никоим образом не отразилось на его интонации. – Со вчерашнего дня оба находятся в надежном месте и ждут, когда я с ними рассчитаюсь. Если ты дашь добро, я произведу расчет по полной программе. Или ты все же желаешь получить своих пацанов обратно?

Уже в одном напоминании, что «пацаны-то не какие-нибудь левые, а твои собственные, Самсон», прозвучал упрек, который в любой момент мог превратиться в обвинительный приговор.

– На кой они мне сдались! – возмутилась телефонная трубка.

– Тут ты прав, Самсон, прав на все сто, – сказал Минин, подчеркивая, что решение было принято собеседником, а он лишь одобрил его. – Я тоже думаю, что такие мудозвоны тебе ни к чему. Забудь о них, как будто их никогда и не было.

– Кого? – засмеялся Самсон. – О ком речь, реально?

Они обменялись еще несколькими дежурными фразами, прощупывая настроение друг друга, и распрощались, в общем довольные итогами состоявшихся переговоров. Но если Самсон радовался лишь тому обстоятельству, что избежал предъявы за раздолбайство своих бойцов, то Минин торжествовал настоящую победу. Мертвые Гога и Кузя его устраивали значительно больше, чем живые. Даже в том случае, если бы они не распустили языки, их пришлось бы «потерять» тем или иным способом, чтобы уже никто и никогда не узнал, чем они занимались в Сочи. Теперь необходимость мудрить и мутить отпала сама собой.

Пробежавшись пальцами по мелодичным клавишам трубки, Минин набрал нужный номер и, не тратя время на отвлеченные темы, распорядился:

– Паленый? Я на подъезде. Запускай гостей в баньку. Парить их будем. Лечить от вшивости.