Текст книги "Музыка в сумерках"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 4

Я хорошо помнил вчерашнее утверждение Николая, что он уже сутки ничего не ел, и, пока гость спал, наведался в ближайший продовольственный магазин. Потом быстро поджарил яичницу с колбасой и потратил куда больше времени на то, чтобы растолкать Николая. Было похоже, что он не только голодал последние дни, но еще и не высыпался.

– Есть такое дело, – подтвердил он некоторое время спустя, когда мы сидели друг напротив друга за кухонным столом. – Много работы было. Совсем не спал.

– А кем ты работаешь? – спросил я.

Николай вздернул подбородок, уставился на меня, плотно сжав губы, будто я хотел узнать нечто запретное. Потом лицо его стало менее напряженным, он снова принялся за еду и между делом сообщил:

– Да уже и никем... Никем уже не работаю.

– Безработный?

Николай засмеялся. Только странный это был смех. Мало в нем было веселья.

– Безработный, – повторил он. – Ну так может быть, что и безработный. Теперь. А что было делать? Только и делать было, что стать безработным.

– Ты сказал, что продал машину и квартиру...

Опять та же самая реакция: напряженное лицо, руки сжимаются в кулаки, словно в ожидании нападения.

– Ты сам так сказал, – напомнил я.

– Я? Я так сказал? – Николай смущенно опустил глаза, словно его уличили в чем-то постыдном. – Ну да, так оно и есть... Зачем я это сказал? Я же не должен был это говорить! – внезапно выкрикнул он и ударил кулаком по столу. Тарелка с остатками яичницы, жалобно звякнув, подпрыгнула. – Слушай! – Снова напряженный взгляд, вздувшиеся сосуды на лбу. – Ты ничего не слышал! – Пальцы стискивают вилку, и вдруг я вижу четыре ее зубца, направленные в мою сторону. – Если ты кому-нибудь повторишь то, что я сказал... – Зубцы дрожат в его трясущейся руке, и намерения очевидны. – Я же ведь могу и тебя убить! Меня уже не остановишь! Ни хрена меня никто не остановит!

– Как хочешь, – миролюбиво сказал я. – Но это были твои слова. Не я их придумал.

– Знаю. – Вилка выпала из пальцев. – Я... Я виноват. Я не должен был это говорить. Ты, Костя, не расскажешь им? Не выдашь меня? Иначе – конец. Иначе – все, кранты.

– Кому я не должен рассказывать? – Я старался говорить бесстрастно, почти равнодушно. – Кто это – они? Те, кому ты должен сегодня позвонить, да?

– Ага, – прошептал Николай. – Это они. И они не должны знать, что я кому-то хоть намекнул... Хоть что-то рассказал. Ты, блин, заткнешься! – Вилка вновь подлетела к моему лицу. – И будешь молчать!

– Ради бога, – пожал я плечами. – Ты ешь, а то остынет. Я буду молчать, если хочешь. Отвезу туда, привезу обратно. Заберу свои двести баксов, ботинки – и все. Так?

– Если все выйдет, – пробурчал Николай. – Если все выйдет... Они, блин, хитрые, они думают, что... А я тоже не лыком шит. Я им дам блюдечко с голубой каемочкой...

– Какое блюдечко? – поинтересовался я.

– А ты слишком много спрашиваешь! – рявкнул Николай. – Не спрашивай! Иначе – у меня разговор короткий! – Его рука снова потянулась к вилке, а поскольку я никогда не хотел быть заколотым столовым прибором на собственной кухне, то решил прекратить расспросы. Тем более что толку в них не было. Николай не производил впечатления человека, способного что-либо кому-либо объяснить.

После завтрака он снова завалился на диван и вскоре уснул. Я вымыл посуду, а потом унес на кухню телефонный аппарат и соединил разрезанные гостем провода. Потом замотал место разреза изоляционной лентой и поднял трубку. Гудки звучали как победный марш. И я набрал номер Генриха.

Первые две минуты нашего разговора он помалкивал и лишь тяжело вздыхал, слушая все эпитеты в свой адрес. Когда я переходил на мат, Генрих осторожно покашливал.

Наконец я предоставил ему возможность оправдаться.

– А чем ты, собственно, недоволен? – сказал Генрих. – Тебе предложили две сотни. За работу шофера. Две сотни на дороге не валяются.

– По нему психушка плачет, – в пятый раз повторил я.

– А где ты видел стопроцентно нормального человека? – спросил Генрих. – Все мы в той или иной степени ненормальные. Ну, во сне парень разговаривает. Ну, немного нервный. Такое случается. Ты тоже не подарок, честно говоря. Не знаю, болтаешь ли ты во сне, но нервные срывы у тебя случаются, это совершенно точно.

– Не вали с больной головы на здоровую, – попросил я. – И где ты выискал это сокровище? С ним даже разговаривать невозможно! Он ни одну мысль до конца довести не может...

– Я его нигде не выискивал, – ответил Генрих. – Это он меня выискал. Говорил, что когда-то раньше я ему уже помогал. Честно говоря, я не помню...

– А кто он такой? Чем занимается?

– Понятия не имею. Я только спросил у него: «Сможете оплатить услуги?» Он сказал: «Да». Вот и все. Я не спрашиваю, откуда люди берут деньги. Я не налоговая инспекция.

– Бред какой-то, – сказал я.

– Совершенно точно, – согласился Генрих. – Недавно я перечитывал Сартра и наткнулся на похожую сентенцию. Жизнь иногда очень похожа на бред. Или наоборот? Как ты думаешь?

Вместо ответа я повесил трубку. Оказывается, Николай был прав. Лучше обрезать провода, чем общаться с Генрихом.

Гость словно прочитал мои мысли. Он возник на кухне как призрак – бледный, мрачный, безмолвный. Его руки ухватились за телефонный провод и разорвали его.

– Нельзя никому звонить, – прошептал Николай. – Я что, неясно сказал?

– Но ты же должен позвонить им, – напомнил я. – И узнать маршрут. Как ты будешь звонить, если телефон не работает?

– Я не дурак, – сказал Николай, и я не стал с ним спорить. – Я позвоню из автомата.

– Это ты здорово придумал, – сказал я. – Значит, они скажут тебе, куда надо ехать. И они хотят, чтобы никто, кроме тебя, не знал об этой поездке. И ты их очень не любишь. Ты бы с удовольствием раздавил их танком, если бы он у тебя был. За что? За то, что они считают тебя идиотом? И что ты должен им привезти на блюдечке с золотой каемочкой?

Мне следовало предугадать такую его реакцию. Я пулей слетел с табурета и лишь этим действием избежал удара в лицо.

– Спокойно, – призвал я, поднимаясь с пола. Николай со зверским выражением лица замахивался для следующего удара, и я понял, что мои призывы не имеют особого успеха. – Спокойно! – и кулак просвистел в воздухе рядом с моей головой.

Он ударил в третий раз, когда я схватил табурет и выставил его перед собой как щит. Кулак врезался в пластиковое сиденье, и Николай взвыл от боли.

– Не очень приятные вопросы, – сказал я. – Это понятно. Но по-другому не выйдет. Я должен знать, в какое путешествие ты меня приглашаешь. Может, это опасно для меня?

– Для таких болванов ничто не опасно, – пробурчал Николай, баюкая больную руку.

– Но ты сказал, что они не хотят, чтобы кто-то, кроме тебя, знал о поездке.

– Так, – кивнул Николай.

– Они могут не одобрить моего появления.

– А ты не переживай заранее, – посоветовал Николай. – Я тебе баксами плачу. Разве забыл?

– Умирать за двести баксов я не согласен.

– Да ну? А за сколько баксов ты согласен умереть? – спросил Николай, и в этот момент мне показалось, что все его нелогичное поведение, все его странные жесты и несвязные слова – не более чем продуманная игра умного и опытного человека. Игра, предпринятая с неизвестной мне целью. Игра, в которой мне отведена непонятная роль.

Я посмотрел Николаю в глаза, но не нашел там подтверждения своей гипотезе. В его зрачках была все та же параноидальная напряженность, и там была неприязнь ко мне.

– Что я должен буду сделать? – спросил я.

– Привезти на место. Подождать. И отвезти обратно.

– Отвезти сюда?

– Нет. Я потом скажу куда. – Он опустил глаза. – Это легкая работа. Не переживай.

– Я не переживаю, – самонадеянно заявил я и собрался выйти на балкон, чтобы отвлечься от странных разговоров со странным человеком, но тут кто-то потянул меня за язык. Николай сидел на табурете, я стоял рядом, глядя на его согбенную спину, на пальцы, беспокойно теребившие ткань брюк. Он ни на секунду не расслаблялся, мой клиент. – Ребенок должен заниматься музыкой, – сказал я. – Что это значит?

На этот раз он был проворнее меня. Он рванулся всем телом, и его голова врезалась мне в живот. Я ударился об стену спиной и сполз на пол.

Из этого положения я приготовился пнуть Николая в колено или в пах, но клиент и не думал приближаться ко мне. Он отошел на противоположный конец кухни и спросил, вытирая пот со лба:

– Откуда? Откуда ты это знаешь?!

– Мало ли... – уклончиво ответил я, и тогда Николай схватил с подоконника бутылку из-под портвейна, треснул ею об край стола и продемонстрировал мне готовую к употреблению «розочку».

– Я бы на твоем месте не уклонялся от ответа, – прохрипел он, напрягшись всем телом, от ступней до пальцев рук. Я видел, как пульсирует жилка у него на шее, как налились кровью глаза. Похоже, я задел его за живое.

– Ты сам это сказал, – произнес я, пристально наблюдая за разбитой бутылкой. – Во сне.

– Черт! – с досадой воскликнул Николай. – Черт! Болтаю много!

Я приготовился перехватить его правую руку, но Николай сам положил бутылку на стол.

– Больше не буду ничего говорить, – пообещал Николай. – Вставай, хватит валяться. Ехать пора.

– Но еще не вечер, – возразил я. – Два часа дня...

– У меня есть еще дела, – озабоченно сказал Николай и почесал в затылке. – Кое-куда надо заехать. Кое-что взять. А потом уже буду звонить им. Усек?

– В общем и целом – да.

– Ты бы пил поменьше, – вдруг сказал Николай. – А уже если пьешь, то сдавай посуду. Иначе видишь, что получается...

– Что получается?

– Порезали бы тебя твоей же собственной посудой, – вздохнул Николай и осуждающе покачал головой. – И вообще: достал ты меня своими вопросами.

– А ты меня достал своими ответами, – сказал я. – Так что, едем?

– Ну а что же, чаи тут с тобой распивать, что ли?

Возразить я не смог.

Глава 5

– У тебя очень маленькая машина, – сказал Николай, как только мы сели в «Оку». Я пропустил эту реплику мимо ушей, потому что не хотел затевать новую свалку.

Однако минуту спустя, когда я стал выезжать со двора, «комплимент» был повторен.

– Очень уж маленькая у тебя машина, – задумчиво произнес Николай и стал крутить головой, оглядывая салон, словно прикидывал, уместится сюда некая вещь или нет.

– А у тебя что, большая была? – язвительно поинтересовался я. По моим умозаключениям, Николай не мог быть обладателем чего-либо более крупного, нежели «Запорожец».

– Порядочная, – скромно сказал Николай. – «Мерседес-500».

Я ничего ему не сказал в ответ. Если человек хочет врать, почему бы ему это не позволить?

– Хорошая была машина, – грустно произнес Николай. – Продать пришлось.

– Это ты уже говорил. А зачем ты все продал? Квартиру, машину... Зачем?

– Больше болтать не буду, – сказал Николай, напоминая скорее себе самому, нежели мне.

– Как хочешь, – пожал я плечами, и остальной путь мы проделали молча. Я попытался включить приемник, но Николай зверски покосился на меня, и затею пришлось оставить. Как-то странно сочетались в моем клиенте убеждение, что ребенок должен заниматься музыкой, и неприязнь к самой музыке.

Минут через десять я остановил «Оку» в том самом месте, которое было указано Николаем перед отъездом.

– Пойдем, поможешь, – сказал он.

Я вылез из машины и пошел вслед за своим клиентом к высокому кирпичному забору, тянувшемуся на полкилометра. За забором возвышалось серое здание, виднелись какие-то трубы и прочие индустриальные аксессуары. Николай остановился у проходной, нажал кнопку звонка и что-то негромко сказал в переговорное устройство. Видимо, сказал он то, что нужно. Дверь распахнулась, и Николай скрылся внутри, предварительно проинструктировав меня:

– Стой здесь. Я скору вернусь.

После того как металлическая дверь захлопнулась, я потянул за ручку, но тщетно. В течение следующих десяти-пятнадцати минут я медленно прогуливался по узкой полоске серого асфальта вдоль забора. Учреждение, находившееся за металлической дверью, напоминало небольшой завод, а отсутствие каких-либо вывесок и рекламных щитов с внешней его стороны наводило на мысль, что завод этот – режимное учреждение. То, что раньше называлось «ящик».

Тем более странным выглядел тот факт, что мой неразумный клиент с такой легкостью проник за металлическую дверь. Хотя... Можно было предположить, что Николай раньше трудился здесь и именно здесь потерял здоровье. Душевное, разумеется. Он сказал, что ему пришлось стать безработным. Может быть, на заводе случилась какая-то авария и Николая уволили по состоянию здоровья? Может быть. Тогда зачем он снова здесь?

Дверь проходной распахнулась, и Николай крикнул мне надрывно-задыхающимся голосом:

– Эй, ты! Помогай, блин!

Пока я возвращался к проходной, из открытой двери показался зад Николая. Потом стало видно, что он (Николай, а не зад) тащит за собой железный ящик. Вероятно, тяжелый. Во всяком случае, ящик не отрывался от пола, а Николай дергал его за ручку на торцевой стороне.

Вдвоем мы кое-как стащили груз с крыльца проходной. Еще пять минут потребовалось на транспортировку ящика к «Оке». На асфальте после наших усилий остался неровный след, процарапанный металлом.

Когда мы закинули ящик на заднее сиденье машины, я был таким мокрым, словно только что попал под ливень. Николай сел на бордюрный камень и несколько минут приходил в себя, тяжело дыша и обмахиваясь платком.

– Ты хоть спросил разрешения, когда утаскивал эту штуковину? – поинтересовался я. – Я надеюсь, там нет никаких военных секретов? Я не хочу, чтобы через пять минут за моей маленькой машиной увязалась колонна тяжелых танков.

Ответный взгляд убил меня на месте. Я выпал в осадок и никогда более не всплывал.

– Твое дело – крутить баранку, – подкрепил Николай словами свой смертоносный взгляд. – Я уж как-нибудь без сопливых разберусь.

Он поднялся с земли и полез на заднее сиденье, поближе к своему ненаглядному ящику. Когда я занял место за рулем и посмотрел в зеркало, то не удивился, увидев, как Николай поглаживает ладонью ржавую поверхность. Выражение его лица при этом можно было определить как «плотоядное».

Видимо, что-то не то было с этим грузом. И я постарался поскорее унести шины от серого здания за серым забором.

Лаская ящик, Николай назвал еще один адрес – на другом конце Города. Я поехал, между прочим полюбопытствовав:

– Может, включить радио? Ты шлифуешь свой сундук, а мне скучновато в такой обстановке крутить баранку, как ты выражаешься...

– У меня нет слуха, – чуть смущенно признался Николай. – И поэтому я не очень-то разбираюсь во всем этом. Просто не слушаю.

– Да? – вкрадчиво спросил я, следя за поведением клиента в зеркальце. – А как же ребенок? Ребенок же должен заниматься музыкой...

Я опасался, что он двинет мне ящиком по черепу и тогда я уже больше никогда не смогу задавать глупых вопросов. Но то ли Николай сообразил, что ящик в одиночку ему не осилить, то ли я удачно выбрал момент, но клиент лишь чуть посуровел лицом, поскреб щеки ногтями и неожиданно кротко согласился:

– Конечно. Раз уж я такой болван уродился, так пусть хоть ребенок научится.

– Так у тебя есть ребенок? – продолжал я медленно и коварно, словно змей, вползающий в запретную зону. – Сын или дочь?

– Сын, – сказал Николай, и на лице его расплылась сентиментальная улыбка. Я вспомнил, что обручального кольца на пальце Николая я не видел. Ни на левой, ни на правой руке.

– Сколько ему?

– Восемь, – признался Николай и после паузы добавил: – Большой уже.

– Ходит в школу?

– В школу? – Он задумался, и тут выражение его лица резко изменилось: из добродушного отца, гордящегося своим отпрыском, Николай снова превратился в непредсказуемого странного мужчину неопределенных занятий и неизвестных целей. – Какую школу! Какую, к черту, школу! – Его пальцы впились мне в плечи, я дернулся, и машину повело вправо, к обочине.

– Убери руки, кретин! – заорал я и саданул назад локтем. Боковым зрением я увидел, что Николай отвалился на спинку сиденья, зажимая кровоточащий рот. Странное удовлетворение почувствовал я, выравнивая машину. А Николай, размазывая по подбородку красные полосы, продолжал яростно выдавливать из себя угрожающие хрипы:

– Идиот! Какая школа, придурок! Какая для него теперь может быть школа!

И в этот момент мне стало все равно. Я потерял интерес к своему клиенту. То есть не то чтобы я остановил машину и вышвырнул его, нет. Дело нужно было довести до конца, и я продолжал вести машину.

Я потерял профессиональный интерес, я перестал задаваться вопросами о прошлом и настоящем этого человека, я перестал исподволь наблюдать за ним. Я просто вел машину и ждал того момента, когда я выгружу из своей машины ящик, отвезу Николая, куда он захочет, и получу честно заработанные двести баксов.

А потом развернусь и уеду, чтобы больше никогда не видеть этого умалишенного. Скорее бы уж.

Глава 6

Я с большим нетерпением ожидал конца нашего путешествия, а оно никак не заканчивалось.

Следующей остановкой стало весьма подозрительное место – подчиняясь указаниям Николая, я выехал за окружную дорогу, куда уже и трамваи не ходили. С пару километров «Ока» прыгала по проселочной дороге, затем повернула в рощицу и наконец остановилась перед деревянным забором, окрашенным в темно-зеленый цвет. По верху забора была пущена колючая проволока, и я стал подозревать, что Николай вновь притащил меня к режимному объекту.

Оказаться пособником иностранного шпиона мне не хотелось, но я еще раз взглянул в лицо Николаю и понял, что шпионажем здесь и не пахнет. А уж если потенциальный противник стал нанимать таких агентов для своих коварных целей, что ж... Тем хуже для потенциального противника.

Николай в этот раз решил обойтись без меня. Он выскочил из машины, в хорошем темпе пробежался вдоль забора, согласно каким-то специфическим приметам отыскал нужную доску и толкнул ее вперед. А потом скрылся в проеме.

Я вздохнул и вытер пот с висков. Кроны чахлых берез почти не задерживали солнечный свет, и я чувствовал себя в салоне машины как в парилке. С той разницей, что в парилку одетыми не ходят.

Делать было нечего, и я принялся в очередной раз мысленно костерить Генриха, который подсунул мне столь дурного клиента. И ведь речь шла о поездке ночью – а тут уже третий час мотаемся по жаре, и конца-края нашим странствиям не видно. Минут через десять доска вновь скрипнула, и из проема появился довольный Николай. В руке он нес черную спортивную сумку. На всякий случай я завел мотор, и «Ока» рванулась с места сразу же, как только Николай втиснулся внутрь машины.

– Удачно? – спросил я.

– Само собой, – пропыхтел Николай. Он расстегнул «молнию» на сумке и долго разглядывал ее содержимое. Я даже не повернул головы в его сторону. Мне было плевать.

– Куда теперь? – спросил я, когда мы снова оказались на проселочной дороге и ехали в направлении Города.

– Не мешало бы тебе подзаправиться, – изрек Николай. – А я что-то жрать хочу.

Из этого можно было сделать вывод, что ехать нам придется далеко. Можно было также произвести некоторые вычисления и прийти к выводу, что себестоимость моих сегодняшних поездок может запросто перевалить за двести долларов: денег у Николая, кроме все тех же злосчастных двух бумажек, не было, и поэтому в придорожном кафе он обедал за мой счет. А насчет поесть мой клиент был не дурак.

Свой обед он завершил ста граммами теплой водки в граненом стакане – другой посуды в кафе не было. Потом Николай отодвинул пустой стакан, вытер лицо и озабоченно спросил:

– А сколько там уже натикало?

Часов у него тоже не было.

– Пять минут шестого, – ответил я, и Николай заторопился.

– Уже пора, – сказал он и вскочил из-за стола.

– Куда пора?

– Звонить, – пояснил Николай. – Им, – и он припустил к выходу из кафе. Через окно я видел, как мой клиент побежал к телефонам-автоматам, долго искал исправный, потом набрал номер и приник к трубке. Разговор длился не больше минуты, и Николай вернулся в кафе. Я допивал мерзкий напиток местного изготовления и прикидывал в уме, сколько еще может продлиться эта пытка жарой и Николаем.

– Позвонил, – сказал Николай, садясь на свое место. – Все мне сказали. Я знаю, куда нужно ехать.

– Это хорошо, – вздохнул я.

– Ага, – согласился Николай. – А ты молодец, нормально баранку крутишь! – произнес он комплимент, от которого я едва не поперхнулся. – Вот тебе аванс, – и он бережно вытащил из кармана две зеленые бумажки, отсоединил одну слипшуюся купюру от другой и положил на скатерть передо мной.

– Большое спасибо, – сказал я. – И далеко нам теперь ехать?

– Далеко, – кивнул Николай. – Ведь нужно такое место... Чтобы никого вокруг. Сам понимаешь.

– Да уж, – сказал я. Понятно было лишь одно – бесполезно пытаться выискать какой-то смысл во всех этих словах и поступках. Может, смысл-то и существовал, но знал о его существовании только Николай. А может, и вообще никакого смысла не было. Был лишь жаркий и очень неудачный для меня день, когда я был вынужден работать личным шофером у одного не совсем нормального типа с оплатой двести долларов в сутки.

– Все вроде бы нормально вышло, – произнес вдруг Николай, обращаясь даже не ко мне, а куда-то в пространство между мной и соседним столиком. – Вроде бы все как надо сделал. Они должны быть довольны. Они не должны ничего такого... – Внезапно он уронил голову, ткнулся лбом в лежащие на поверхности стола руки и затрясся.

Я отнесся к этому спокойно. Моей философией в тот момент было: «И это пройдет». Я терпеливо ждал конца дня, как раненый, изнывающий от дикой боли в изувеченной ноге, ждет ее ампутации. Нужно перетерпеть, и тогда, возможно, станет лучше.

Дородная официантка, проплывавшая рядом, не была приучена к выходкам Николая и не была знакома с моей философской системой.

– Это что, что с ним? – опасливо спросила она. – Плохо вашему товарищу, да?

– Ему хорошо, – сказал я. – Выпил лишнего, вот и все.

– Лишнего?! – официантка восприняла это как неумную шутку. – Я же помню, я всего сто грамм приносила!

– А много ли ему надо? – развел я руками. – Он только что вернулся из долгой командировки в одну арабскую страну, где алкогольные напитки запрещены законом. Два года капли в рот не брал, представляете?

– Ох, бедный, – понимающе кивнула официантка. – Как же он там продержался-то?

– С большим трудом. И теперь с большим трудом привыкает к нашей жизни. По пятьдесят грамм, по сто... Не волнуйтесь, сейчас с ним будет все в порядке. Все будет о'кей.

– Нет, – вдруг поднял голову Николай и посмотрел на меня тоскливыми глазами. – Все уже никогда не будет о'кей.

Я вздрогнул – фраза была произнесена по-английски. Официантка восприняла это как должное и уплыла по своим делам.

Я посмотрел ей вслед, посмотрел, как Николай вытирает платком уголки глаз, и спросил:

– И почему же все уже никогда не будет хорошо?

– По кочану, – сказал Николай, шмыгнул носом и убрал платок, пропитанный слезами, в карман.