Текст книги "Шанс для второй половинки (СИ)"

Автор книги: Сергей Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

  Обоянь, 22.35. 17.01.2020 года, пятница.

  Умирать нехорошо. Неприятно. Дело даже не в боли и самых разнообразных неприятных ощущениях – они довольно давно уже перешли в отупение и онемение, а там и в полную нечувствительность. Дело в тех, кого ты оставляешь здесь, уходя за грань. Кстати, грань чего? Вот ты была, а вот тебя и нет, и больше никогда уже не будет. А каково будет Бобрику? Ладно, телом займутся те, кому положено: похоронной компании уже отправлены деньги. Впрочем, что будет с телом уже неинтересно, гораздо любопытнее, куда попадёт сознание. Интересно, сбудется ли предсказание институтской подруги, сделанное почти полвека назад? Тогда Надюша Цыганова, в абсолютно пьяном состоянии, решила погадать Елене Ивановне, тогда просто Леночке, и наговорила совершенно невероятные вещи. Дескать, очередная смерть окажется вовсе не смертью, а щелочкой в другую жизнь, правда с условием: смерть должна быть самой, что ни на есть естественной. Наутро Надюша начисто отрицала сам факт гадания, правда позже, под большим секретом объяснила, что случается, прорезается у неё что-то вроде дара предвидения, но при этом она совершенно не помнит, что и кому она пророчила, однако твёрдо знает, что всё сбудется в точности, но с одним условием: болтать об этом нельзя. Иначе можно плохо кончить, и даже были прецеденты.

  И всё-таки, что будет с Бобриком потом? Мужчина он ещё крепкий, не лентяй и не неряха, так что и сам не опустится, и дом сохранит. Может ещё найдёт себе добрую женщину? Может быть. Хотя вряд ли. Впрочем, это его дело, а у неё теперь дел больше не осталось.

  Елена Ивановна Боброва утомлённо прикрыла глаза. Сердце её, последний раз дрогнув, замерло. Через мгновение остановилось и дыхание.

  ПГТ Троебратский , 11.50 14.07.1970 года, вторник.

  Сначала появились звуки. Совершенно непонятные – то глухие удары, то какое-то хлюпанье, то звонкое бряканье. Потом появилось изображение – что-то непонятное перед глазами, облака какой-то мути. Быстро пришлось зажмуриться: муть полезла в глаза, стало неприятно. Потом появились тактильные ощущения: тело омывала довольно тёплая вода, и руки почувствовали что-то скользкое. А вот и голова что-то почувствовала, чёрт, да больно-то так! Какой-то садист ухватил причёску и потащил... куда-то туда. Мне пришлось, цепляясь за скользкое, двигаться следом. Глаза снова открылись и увидели мутно-зеркальную поверхность воды, приближающуюся к лицу. Миг, и появилось солнце, зелень, а ближе – рука, тянущая (и больно!) за волосы голову, тело и конечности. Интересно, чью голову, чьи конечности? «Явно ведь не мои! – подумала я – Моё тело огромное, рыхлое и насквозь больное. А это, которое за волосы тащат (или тащит?) может быть тоже больное, но раза в три-четыре меньше»! Несмотря на панику, сознание чётко фиксировало происходящее, причём наблюдая всё со стороны. Или изнутри – глаза этого тела воспринимались как амбразура, в которую выглядывало наружу моё настоящее "Я". А собственно, кто такая я? Я, это Боброва Елена Ивановна. Тут из-за очередного рывка руки потеряли контакт со скользким, похоже, что с глиной, и «не моё» тело перевернулось кверху брюхом, как снулая рыба. Загорелое тело – вон, руки показались, покрытые плотным загаром. Стало видно больше подробностей. Живот плоский, грудь выпуклая, и какая-то непонятная. Не такая, какой должна быть. Неправильная!

  – Элп! – судорожный вздох почему-то наполнил лёгкие не воздухом, а мутной водой. Я судорожно задрыгала ногами, замахала руками и с отчётливым ужасом почувствовала, что если бы не помощь, то я бы опустилась бы на дно, не в силах выплыть.

  «Смотрим что там за руки, что таскают не моё тело: рука отрастает из худощавого девичьего тела, а вот лицо у этой девочки смутно знакомо».

  – Алым! Блым! Хррыбгд!

  Девочка оглянулась и радостно закричала:

  – Юрка, ты живой! Вставай на ноги, здесь уже не глубоко!

  – Брххыб! Кха-кхе!

  Я честно попыталась помочь неизвестной девочке, и кажется, даже что-то удалось. Сил у меня не было вовсе, грудь раздирала невыносимая боль, руки-ноги совершенно не слушались. А девочка тем временем, вытащила на отмель и ловко уронила меня животом себе на колено, и стала постукивать по спине кулачком. В горле заклокотало, и на глинистый берег хлынула вода.

  «Мдя – отстранённо подумала я – умирать нехорошо, а воскресать и вовсе несладко». Сознание всё больше мутилось, но вдруг острая боль, смешанная с ещё более острым наслаждением, сотрясла её тело – это был первый вздох. Потом меня корчила рвота. Желудок давно был пуст, но спазмы всё не прекращались. Девочка сидела рядом, сочувственно гладила по голове и что-то говорила, но слышно не было – уши забиты водой.

  Встала, и, пошатываясь, двинулась по берегу, осматривая не своё, неправильное тело, постепенно выступающее из воды. Руки: загорелые, мускулистые, с жёсткими мозолями на ладонях. Кошмар! Таких мозолей у меня отродясь не было. Безобразно торчат бицепсы. Грудь какая-то неправильная, впрочем, об этом уже было. Живот в отвратительных «кубиках». Талия тонкая, и это хорошо. Ниже – непонятно, поскольку скрыто линялыми когда-то синими, семейными трусами. Ниже трусов открылись ноги. Тоже неправильные: слишком мускулистые... Это тело культуристки, или как их там нынче? бодибилдерши? Ступни правильные – изящные, примерно тридцать шестого размера.

  – Я сейчас, – пискнула девочка – только купальник выжму!

  «Могла бы и тут выжиматься, а впрочем, у каждого свои тараканы, пойду и я за кусты, выжму свои кошмарные трусы. Кстати, интересно, почему девочка в купальнике, я просто в трусах? Стаскиваю с себя это безобразие... И... Что это? Между ног висит то, чего быть категорически не должно! И довольно крупное!» – едва до меня дошло, что за неправильности в моём теле, глазах снова помутилось, и я увидела стремительно приближающуюся землю.

  По лицу течет. Ну понятно, будет течь, если на лицо выжимают синие сатиновые трусы. Мои же собственные.

  – Ты кто?

  – Я? Твоя сестра, Лена.

  – А я кто?

  – Мой брат, Юра Бобров.

  – Брат?

  – Да.

  – Твой?

  – А чей ещё?

  – Бобров?

  – Юрка, кончай придуриваться! Ой, а может ты и не придуриваешься, вон какая шишка на голове растёт. Это ты под водой обо что-то треснулся. Дай-ка я тебе мокрую тряпку приложу.

  Мокрые трусы пристроились на лбу.

  – А что со мной?

  – Что-что! Пришли купаться, ты нырнул, смотрю, как будто на что-то наткнулся и стал набок валиться. Я тебя быстренько на берег потащила, искусственное дыхание сделала. А потом ты в обморок упал. Просто так, ни обо что не бился

  – Знаешь, я, кажется, накупался. Может, пойдём домой?

  – А может, немного полежишь?

  – Нет, всё-таки пойдём, вот только ополоснусь, а то весь в земле и траве.

  Потом был долгий путь домой по раскалённым пустынным улицам. Лена заботливо поддерживала пострадавшего меня под локоток, а дома уложила на прохладной веранде и упорхнула. Вернулась через несколько минут, а за ней вошла симпатичная женщина лет тридцати, одетая по моде 70-х годов.

  – Юрка, нам повезло, я Аллу Игоревну встретила, она как раз мимо нашего дома шла!

  – Ну-ка, Юрик – весело сказала женщина, присаживаясь на принесённый Леной стул – рассказывай, что ты на этот раз учинил.

  – А-кха-кха...

  – Невнятно, но вполне понятно – улыбнулась женщина – а что я услышу от Ленуськи?

  – Мы, Алла Игоревна, пошли купаться, Юрка стал нырять, и видимо обо что-то ударился головой. Вон на лбу шишка выросла, видите? Я нырнула и его вытащила. Правда он мне очень помогал, я бы одна не управилась.

  – Воды он много наглотался?

  – Ужас как много! Я его, как Анатолий Владимирович учил, положила животом на коленку, и стала хлопать ладошкой по спине. Так из Юрки целое море вылилось. Я и не знала, что в мальчишку столько воды может влезть. Там ямка была, как наша кастрюля, так её почти полную налилось.

  – Ну-ка принеси кастрюлю – усмехнулась Алла Игоревна, вглядываясь в зрачки болящего – посмотрим каков объём желудка у нынешних парней.

  Пока Лена бегала за кастрюлей, Алла Игоревна осмотрела шишку на голове и заставила следить за молоточком, а потом, усадив на стул, постучал молоточком по суставам. Результат обследования её видимо успокоил.

  – Ого! – сказала она, глянув на кастрюлю, принесённую Леной – литра два с половиной, не меньше. Неси её обратно, Леночка. Да, захвати бумагу и карандаш, я тебе продиктую рекомендации.

  Вскоре Алла Игоревна ушла.

  ***

  – Юрик, как ты себя чувствуешь?

  – Не знаю, Ленусик – осторожно ответила я – знаешь, я, кажется, всё забыл.

  – То есть, всё-всё?

  – Угу. Я даже не помню кто я такой, кто ты и кто наши родители. И даже какой сейчас год, месяц и число.

  – Ух ты! А не врёшь?

  – Ни капли.

  – Значит у тебя самая настоящая амнезия? Как у этого, в книжке?

  – Амнезия – автоматически поправила я – вот только боюсь, что если я об этом скажу взрослым, то меня заберут в больницу.

  – Это точно. – опечалилась Лена – А давай я тебе всё-всё расскажу, а потом ты и сам всё вспомнишь?

  – Ну давай.

  Лена быстренько притащила кучу фотоальбомов, и принялась рассказывать:

  – Вот смотри, это папа и мама...

  И тут произошло небольшое чудо, ну, по сравнению с оживлением, так и вовсе микроскопическое: увидев фотографии, я вдруг поняла, что все эти люди мне прекрасно известны, правда, я их узнаю лет через десять. И фотографии мне уже не раз показывали. В смысле, покажут. Потом.

  В разных местах и телах оказываются попаданцы. Кому-то очень везёт, и они оказываются в телах великих царей-королей или могучих магов. У них в руках власть над целым государством – причиняй благо всем подряд, никто и не пикнет, ибо царь в своём праве. Неплохо тем, кто оказывается боярином или министром, а то и адмиралом. Хорошо и тем, кто воплощается в тренированного спецназовца и может в одиночку отлупить сразу целую дивизию плохишей, а в перерывах между подвигами диктует свою волю непосредственно товарищу Сталину. Наличие у спецназовца трёх технических и пары гуманитарных образований идёт только на плюс. Также очень помогает наличие ноутбука, набитого подробнейшими сведениями необходимыми в данной эпохе.

  А мне довелось угодить в семнадцатилетнее тело собственного мужа, простого, физически развитого, не отягощенного излишним интеллектом, рабочего парня. Связями в высоких сферах его родители никогда не обладали. Даже не повезло оказаться в столице, или хотя бы в крупном городе. Я оказалась в посёлке, вблизи границы Казахстана и России. Даже почтовый адрес прекрасно помнила: Казахская ССР, Кустанайская область, Ленинский район, поселок Троебратский, улица Комсомольская, дом на углу. Почтовый индекс 459520.

  Что касается моих собственных возможностей, то они тоже весьма скромны: школьные знания получены именно в эту эпоху, высшее образование, хоть и получено в ленинградской Техноложке , не обеспечивает знания прорывных технологий: биотехнология – весьма неторопливо развивающаяся отрасль мирового хозяйства. Политикой я практически не интересовалась, разве что в памяти отложилось, как белорусы очень тепло вспоминали Машерова, а Бобрик с огромным уважением отзывался о Кунаеве и Назарбаеве, первых секретарях компартии Казахстана, а Назарбаев был ещё и первым президентом Казахстана уже независимого. А ещё у меня была стойкая неприязнь к Андропову, оставшаяся со времени его недолгого правления. Впрочем, Бобрик тоже считал Андропова редкостной гнидой.

  Как и многие, я люто ненавидела Перестройку и развал Союза, но... если бы не было этой трагедии, то я никогда не встретила бы своего Бобрика, Боброва Юрия Сергеевича, и не было бы у меня тридцати лет счастья. Так что будем считать, что попадание случилось в параллельной вселенной, а раз так, то не стоит заботиться о неслучившемся.

  «Ну, раз так всё получилось – думала я – буду жить жизнью Юрия, сама стану Бобриком».

  И вообще: а стоит ли трепыхаться и лезть в политику? Мне дан удивительный шанс прожить вторую жизнь, к тому же в мужском теле... Должно быть, любопытные ощущения ожидают меня впереди.

  ***

  Фотографии просмотрены, воспоминания восстановлены – ещё бы! я не раз бывала здесь в гостях, кроме того, Бобрик мне много рассказывал о своём детстве и юности. Мне любопытно взглянуть на свёкра и свекровь – отчима и мать Юрия Боброва, впервые увиденных мною только много лет спустя. Ну, не беда, они скоро придут с работы.

  Леночка, кстати, не родная сестра Юрия. Она дочь Владимира Алексеевича. Сейчас ей пятнадцать лет, точнее пятнадцать ей исполнится через восемь дней. Красивая зеленоглазая девочка, по-детски худенькая, немного угловатая, с густыми темно-русыми волосами.

  «А ведь у Леночки скоро день рождения!»

  – Ленусик, а что ты будешь готовить на свой день варенья?

  – Не знаю. Я вообще не хотела отмечать.

  – Ты с ума сбрендила? Человеку исполняется пятнадцать лет, самый, можно сказать чертовский возраст, а она отмечать отказывается!

  – А почему чертовский?

  – А потому что тринадцать это чёртова дюжина, а она у тебя уже третий раз подряд повторяется. У тебя, если по науке, самый злостный переходный возраст. Идёт, понимаешь, переделка из подростка в девушку, причём страшно привлекательную.

  – Дурак и не лечишься.

  И тут я, неожиданно для себя, приняла важнейшее решение: окончательно решила стать Юрием. А что? Фактически я и есть он. А что касаемо женских воспоминаний и вообще прошлого опыта... так это гигантское подспорье.

  – Так точно! – легко согласился новоявленный Юрий – Весь в тебя, сестричка. Ну, так что будешь готовить?

  – Ну не знаю... Я только борщ умею, да щи... ну ещё суп и второе. И оладьи. Только это не праздничная еда.

  – Точно, не праздничная. Решено! Беру управление на себя. Кого позовёшь?

  – Ну... Олю Чернышевскую, Фаю Казанбаеву и Кайрата Ахметова. Ну и Генка припрётся.

  – Какой Генка?

  – Какой-какой – передразнила Лена – дружок твой закадычный, Денисенко. Опять будет мне песни петь и никому не позволять со мной танцевать.

  – Опаньки! А тебе это неприятно?

  – Приятно – Леночка покраснела как маков цвет – только неловко. Все же видят.

  – А хочешь, Леночка, я тебе сделаю пророчество?

  – Какое пророчество?

  – А вот какое: вы с Генкой вместе поступите в институт, на втором курсе поженитесь, и будет у вас четверо детей.

  – Дурак! – ещё гуще покраснела Лена – А почему в институт вместе поступим?

  – Генка ещё в армии должен отслужить, а ты тем временем закончишь школу. Поняла? Но мы отвлеклись. Ты насчитала четверых. Плюс мы с тобой, плюс мама с папой, плюс твоя крестная, итого девятеро.

  – Погоди, как ты сказал? Папа?

  – Сказал. Я понял, что был неправ, не признавая Владимира Алексеевича за отца. Но раз ты мне сестра, значит он для меня отец.

  – Спасибо, Юра! Папа очень переживает из-за этого.

  – Ладно. Продолжим: на горячее сделаем шаверму. Кроме этого, салаты «Оливье», «Мимоза» и селедку под шубой, а на сладкое будет шарлотка и земляника со сливочным кремом. А на вторую еду сделаем рыбу в кляре. Ну и чаю сколько влезет. А устроить всё лучше на природе, например прогуляться на Первый Бугор.

   – Давай лучше проведём всё это на озере, в Казанке, папа нас туда на своей машине отвезёт.

  – Конечно, так будет лучше.

  – Только, Юрка, ты точно сумасшедший. Во-первых, я не умею всё это готовить, во-вторых, на «Оливье» нужен майонез, а у нас, его нет, и нескоро будет. Папа же говорил, что Курганский масложирзавод на профилактике. И что такое твоя шаверма я не знаю.

  – Ленусик, отвечаю по пунктам. Во-первых, готовить будем вместе, и под моим чутким руководством. Во-вторых, майонез сделаешь ты лично, опять же под моим руководством. Ну а шаверма – это такое арабское блюдо, очень лёгкое в приготовлении. Готовить будете вместе с девчатами, опять же, под моим чутким руководством.

  – Юра, ты откуда знаешь рецепт майонеза?

  – Не помню, вычитал где-то.

  – А точно получится?

  – Конечно. Я уже делал один раз – господи, как же легко я умею врать!!! – потом разлил по баночкам и маме отдал, когда она новогодний стол готовила, и никто ничего не заметил.

  – А почему не сказал?

  – Понимаешь, сначала хотел посмотреть, отличат ли по вкусу, а потом как-то забыл.

  – Слушай, давай сейчас сделаем, к приходу родителей?

  – Да запросто. Давай яйца, я буду их мыть с мылом, а ты принеси отцовскую дрель, пассатижи и стальную проволоку.

  – Зачем?

  – Сейчас сама увидишь.

  Я согнул из проволоки шестилопастный венчик, тщательно отмыл его с мылом и закрепил в дрели.

  – Ну-с, сударыня, приступим! Раздели-ка яйца на белок и желток. Не умеешь? Не беда, сейчас покажем.

  – Ой, это действительно легко!

  – Значит так: желтки шести яиц мы заливаем ложкой уксуса и начинаем взбивать. Видишь, желтки побелели? Теперь начинаем вливать масло. Я кручу дрель, а ты лей тонкой струйкой.

  – Юрочка, у нас получается!

  – А то! Между прочим, это четвёртый разряд повара-кондитера. Кончилось масло? Теперь бери стакан, в котором мы сделали раствор специй и тоже лей тонкой струйкой.

  – Ой, получилось! Дай попробовать?

  – А вот держи венчик, с него вкуснее слизывать.

  – И чем это дети заняты – послышалось от дверей – неужели чем-то полезным?

  – Ой, мамуля, мы с Юрой тут майонез делаем! Получилось! Вкусно! Правда не вру! – и Лена бросилась к матери, суя ей в рот, венчик с остатками майонеза – Юра сказал, что с венчика вкуснее пробовать.

  Мать лизнула, сосредоточенно нахмурилась, лизнула ещё и улыбнулась:

  – И, правда, получилось. И даже не Провансаль, а Салатный. Я угадала?

  – Правильно. Я специально побольше уксуса положил, и растертые укроп с петрушкой.

  Мать подошла к столу, отрезала тонкий ломтик черного хлеба, положила сверху капельку майонеза и отправила в рот.

  – Я его так, по-простому люблю, хоть говорят, что это вредно для фигуры.

  – Мамуля, мамуля, а Юра на мой день рождения будет готовить шувурму! Правда, Юра?

  – Не совсем. Во-первых, шаверму, а во-вторых, готовить будете вы с подружками, а я только руководить.

  С улицы послышался звук подъезжающего грузовика. Я вытер руки о полотенце и направился к двери:

  – Пойду, батю встречу.

  Краем глаза я увидел, как Лена начала что-то объяснять пораженной матери.

  У ворот стоял старенький, но ухоженный ЗиС-151, «Мормон», с фотографией Сталина на лобовом стекле. Отчим Юры как раз опускал задний борт. Это был крепкий мужик лет тридцати пяти. Жилистый, сухощавый, небольшого роста. Типаж алтайского чалдона – похож на знаменитого Михаила Тимофеевича Калашникова. Владимир Алексеевич и был родом с Алтая, из славного города Бийска.

  «Да – подумал я – а свекор не сильно изменился, впрочем, молодость и ему к лицу».

  Молча подошел, помог отчиму опустить борт и запрыгнул в кузов.

  – Папа, что подавать?

  Лицо Владимира Алексеевича дрогнуло, но он не показал волнения.

  – Двигай сюда вон те шпалы – распорядился он.

  Я выдвинул три лежащие в кузове старые, но крепкие железнодорожные шпалы, затем мы вместе опустили их с кузова и в вертикальном положении откантовали ближе к забору, и там уложили одну на другую, чтобы не мешали проходу.

  – Папа, в следующую субботу у Леночки день рождения.

  – Помню. И что вы задумали?

  – А ты не мог бы договориться, взять машину и отвезти всех нас на озеро, в Казанку?

  – Могу, конечно. А «нас», это кого?

  – Вы с мамой, тёть Лида, Ленуськина крестная, четверо Ленуськиных друзей, сама Ленуська, ну и я. Итого девять человек.

  – Тогда десять: Валерку, Лидиного мужа ты не посчитал?

  «Точно, Лида с Валеркой развелись аж в восьмидесятые годы» – вспомнил я.

  – Точно.

  – Ладно. В пятницу я тогда возьму в автобазе скамейки, чтобы в кузове было удобно ехать.

  – Слушай, пап, а складного стола там нет?

  – Есть, но маленькие, нам они не подойдут. Ладно: возьмёшь тот щит, что стоит в дровянике, сколотишь пару козел, вот и будет стол. Ну ладно, пошли в дом. И это, Юрик, ты, где себе рог насадил, подрался что ли?

  – Этот что ли? – я потер шишку.

  – Этот самый.

  – Да понимаешь, пап, глупость такая: пошли купаться, я стал нырять и обо что-то треснулся лбом. Спасибо, Леночка меня вытащила, а то не знаю, что было бы.

  Отчим хмыкнул и пошел умываться.

  ***

  Вечером, когда я уже улёгся в постель, ко мне подошел Владимир Алексеевич.

  – Юра, завтра или послезавтра сходи с Ленкой в магазин, купи ей какой-нибудь подарок.

  – Папа, а если я куплю материал для подарка, и сделаю сам?

  – Ещё лучше. Значит, сделаешь сам. Держи деньги. Тридцати рублей хватит?

  – Да за глаза. Этого даже слишком много. Если останется...

  – Останется, придумаешь куда пристроить. Ладно, спокойной ночи, сынок.

  – Спокойной ночи, папа.

  Я лежал на диване и вспоминал события этого длинного дня. Прекрасно, что «внедрение» прошло без сучка и задоринки. Конечно, помог шок. То, что я стал называть отчима отцом, отодвинуло на задний план, все нестыковки в моего поведении. Помогла и память о предыдущих приездах. Словом, внедрение состоялось. И вот такая любопытная подробность: сама я, когда была Еленой Ивановной, не была рукодельницей, разве что неплохо портняжила и кое-что соображала в кулинарии, а вот мой Бобрик, наоборот, прекрасно умел мастерить. А вот сегодня, когда понадобилось изготовить венчик, я не стала задумываться, а просто сделала. И использовать дрель вместо миксера – эта идея скорее Бобрика, чем моя. Значит, Бобрик никуда не делся, а тихонько мне помогает, как это он делал всегда. А это значит, что наша личность получилась, как в рекламе говорится: два в одном.

  И что ещё любопытно: раньше я при таких размышлениях тихонечко бы поплакала, сейчас... отметила факт и отложила на полочку. Странно. Впрочем, не более странно, чем внедрение женского сознания в мужское тело.

  Теперь подумаем о планах на будущее. Юрий пошел в школу поздно: в восемь лет, а сейчас, в семнадцать, перешел в девятый класс, впереди ещё два года школы. В сущности, можно попытаться окончить школу досрочно – в Калинине такое случалось, почему не быть в Кустанае? Но стоит ли? На два года раньше я поступлю в институт. Кстати, в какой? Реальный Юрий мечтал о поступлении в лётное училище, а потом водить вертолёты. Но его зарезала первая же медкомиссия – сердце не позволило. И стал Бобрик строителем. Сама я хотела стать историком, но у истфака тогда не оказалось мест в общежитии. Зато в Техноложке я оказалась ко двору, о чём никогда не жалела. А куда теперь двинуться? Ну да время будет определиться и решить. Главное не наделать прежних ошибок. Кроме того – в мутной воде горбачевского времени можно наловить для себя много вкусной рыбки, и умотать куда-нибудь во Флориду.

  ПГТ Троебратский, 8 часов утра.

  Пробуждение вышло неожиданным: кто-то меня тащил с дивана за ногу. Я автоматически (Бобровская реакция!) лягнул другой ногой, и как выяснилось, удачно: злодей хрюкнул и отскочил.

  – Тебе что надо, придурок? – реакция тоже оказалась скорее Бобровская, это я автоматически отметил для себя, разглядывая пришельца. Пришелец выглядел как мальчиковый вариант Гены Денисенко. Кстати, намного симпатичнее старого. Тот был здоровенный, толстый, лысый, но зато с бородой. А этот тощий, длинный и удивительно волосатый. Естественно, безбородый. Причёска «а-ля Анджела Дэвис» ... Или так стали называть позднее? А, неважно.

  – Вставай быстрее, Юрик!

  – Зачем?

  – Юрка, ты что забыл?

  – Что забыл?

  – Ты же мне обещал стишок сочинить, чтобы я новую песню написал. Мне ещё музыку сочинять надо! Или ты, зараза, ничего не написал?

  «Ха! – подумал я – Попаданец я или хвост морковный? Ща будут вам и песни, и пляски, и Сталин с Берией, и промежуточный патрон».

  Настроение сделалось веселым и хулиганским.

  – У меня их уже штук десять для тебя написано – спокойно и нагло соврал я, ибо ложь для попаданца есть самое естественное состояние – а на какую тему сейчас надо?

  – Ну, это... Виталик обещал меня взять в состав ВИА, ну, в клубе ЖД. Но только если я сочиню какую-нибудь путную песню.

  – Геныч, а ты подумай: зачем тебе какой-то мутный ВИА, если у них нет своих песен. Они ведь чужое перепевают, правильно?

  – Ну да! Кстати, Виталик классно поет «Битлз».

  – Да ты подумай, кем бы был «Битлз», если бы перепевал чужие песни?

  – Ну...

  – Ладно, пошли. Я тебе сейчас покажу, что я сочинил, а ты подберёшь аккорды. Гитару взял?

  – Вот его гитара – в дверях появилась Ленуська.

  – Отдай Гендосу, и садись рядом с ним, а я вам сейчас изображу Отса с Мондрус.

  Я вышел на середину веранды и, отбивая в ладоши такт, запел:

  Пусть осень пройдёт золотая,

  Метель бушевать перестанет,

  И солнце, смеясь и сверкая,

  В начальные классы заглянет.

  Здесь к знаниям новым спешили

  Мы с первым учителем вместе,

  Росли, удивлялись, дружили

  И пели любимые песни.

  Листвой шелестит сентябрь,

  И вновь расцветает май.

  Мы будем любить тебя,

  Родимая школа, знай.

  – Обалдеть! – вынес суждение Гена. – А ты и музыку придумал, вот молодец!

  – Юрочка, это же прекрасная песня, когда ты её сочинил?

  «Сочинил не я. – возникла самокритичная мысль – Интересно, а родились ли авторы этой песни?»

  – Не так давно – задумчиво сказала я, вспоминая, как ещё в женском теле, разучивал с внучкой эту песню, для «выпускного» в четвёртом классе. А что? Убрал слово «начальная», и песня стала просто школьной.

  – А ещё есть?

  – Конечно.

  – Ну, так пой.

  – А эта песня хорошо пойдёт для танцев. Медляк. Девушки будут рыдать:

  Видеть тебя всегда

  Хочется мне сейчас.

  Мысли твои читать

  В каждом движенье глаз.

  А еще иногда

  Слышать дыханье так,

  Чтобы был каждый вздох

  В такт.

  "Я у твоих ног!

  Спасибо не говори!

  В этом тебе помог Рок,

  Его и благодари.

  И опять я чуть-чуть подредактировал песню: заменил бога на рок. По смыслу совпадает, и при этом не режет ухо несоветскими словами.

  – А у Ленуськи глаза на мокром месте – сообщил Гена – спой что-нибудь повеселее.

  – Да запросто! Следующая песня называется «Все, что тебя касается»:

  Такие длительные уроки

  Такие маленькие перемены

  Законы Ома еще не знакомы

  В таких ботинках моря по колено

  Не надо думать, что все обойдется

  Не напрягайся, не думай об этом

  Все будет круто, все перевернется

  А-а-а-а-а-а-а-а-а-а

  Все, что тебя касается

  Все, что меня касается

  Все только начинается

  Начинается...

  Мне опять пришлось редактировать песню: ну какие «маленькие телефоны» в 70-е? Я припомнил, что была такая система «Алтай», но она весила килограммов пять, так что передвигалась исключительно на машинах.

  – Ну что, Геныч, будешь отдавать такие песни, кому попало?

  – Не, нефиг! Лучше свою группу создать. Вот только кого позвать? И где взять инструменты? У Виталика три электрогитары, бас-гитара, ударные и ионика. А нам он не даст.

  – Геныч, давай по составу: у Ленуськи прекрасное сопрано, у тебя шикарный баритон. Так что можете некоторые песни петь дуэтом. Это считай, что солисты у нас есть. По инструментам: у тебя гитара. Ленуська владеет баяном и немного балалайкой. Я могу взять на себя ударные.

  – С балалайкой на танцы? – удивился Гена. Ленуська тоже вытаращила глаза.

  – Эх вы, село неасфальтированное. Не рубите вы фишку. Сейчас начинается эпоха этнических групп! Смотрите: мы живём в Казахстане. Сколько здесь живёт национальностей? Посчитайте хотя бы соседей.

  Гена начал считать, для верности загибая пальцы:

  – Казахи, русские, хохлы, немцы, корейцы, узбеки, чеченцы. Еврея знаю, только он старый уже. А, тётя Стюра полька. А ты к чему это?

  – Погоди, давай вспомни, кто из наших хороших друзей хорошо поёт?

  – Кайрат поёт. Он ещё на домбре играет. – сообщил Гена.

  – Оля Белошевская говорила, что на флейте играет, а Фая Казанбаева поет и играет на гитаре. Только гитара у неё испортилась. Рассохлась. Я в мае пришла попросить для Гены, а она плачет над гитарой. Ей обещали купить, но дорого ведь.

  – Ну, вот смотрите: трое нас, плюс Кайрат, Оля и Фая. Кстати, а кто Фая по национальности?

  – Вроде бы татарка. – наморщила лобик Лена.

  – Так вот: я, Ленусик и Оля русские. Кайрат казах, ты, Геныч украинец?

  – Наверно, не знаю... Батя из-под Чернигова на целину приехал.

  – А Фая татарка. Так вот, если мы будем петь песни на родных языках, то что будет?

  – А что будет?

  – А будет дружба народов.

  – Дык... Она у нас и так есть.

  – Эх вы, село неасфальтированное. – опять ухмыльнулся я – Да нас с таким репертуаром будут на разные конкурсы посылать. Поняли?

  – А... Точно.

  – Юра, а ты и по-казахски сочинять умеешь? – удивилась Ленуська.

  Тут я крепко зажмурил глаза и задумался. Бобрик, когда ему перевалило за пятьдесят, впал в ностальгию и стал коллекционировать казахские песни. Особенно часто он крутил песню «Атамекен» в исполнении Парвиза Назарова. Песня, насколько я помнил, написана к очередному юбилею создания союзной республики Казахстан, и часто исполнялась по радио.

  – По-казахски не умею, но есть выход: я напеваю мелодию, Геныч её перекладывает на аккорды, а тот же Кайрат сочиняет текст. Вот вам и песня на казахском. Или на украинском. К тому же есть хорошие готовые песни, которые можно перепеть по-своему. Скажем, есть такая песня «Атамекен», мы можем её спеть.

  – Можно и так. – согласились Ленусик и Гена.

  – И ещё: песни надо будет регистрировать. Авторство будет коллективным. Согласны?

  – Не, это нечестно – заворчал Гена – ты вон какие песни сочинил... «Все, что тебя касается» это же полноценный шлягер!

  – А «Я у твоих ног» ещё лучше! – поддержала его Ленуська.

  – Ну и что? – хладнокровно парировал я – зато ваши песни пойдут и под моим авторством. И вообще: хватит дискуссий, я тут главный, а вы на бэк-вокале. Делаем так: ты, Геныч, бежишь к Кайрату, а ты Ленуська к Оле и Фае, и тащите их сюда вместе с инструментами.

  – Ладно, я пойду – решил Гена – только ко всем мы пойдём вдвоём с Ленуськой. Да, что такое бэк-вокал? Если что-то обидное, то я тебя стукну. Ногой. Больно.

  – Да ничего страшного: бэк-вокал, это по-нашему подпевка. Помнишь, когда ты «Тумба ла неже» пел, я на заднем плане подпевал?

  – А, это нормально.

  – Ну так чего сидите? Жду вас через час.

  – Погоди – заупрямился Гена – ты сначала объясни, что там за этическая группа.

  – Геныч, не этическая, а этническая.

  – И что это значит?

  – Это значит, что песни мы будем петь с национальным колоритом. Ну, скажем, когда будем петь «Атамекен», то должна быть партия домры или, например, какой-нибудь барабан или бубен.

  – А когда русские песни?

  – Баян, балалайка или ещё что-нибудь. Но мы об этом думать будем потом, а сейчас – бегом, негры! Солнце высоко!