Текст книги "Автоматчик (СИ)"

Автор книги: Сергей Герман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Автоматчик

Посвящается друзьям. И тем, кто ими был.

Автоматчик. Пацан, служивший в армии до того как заняться преступной деятельностью. Пораженец в правах – не сможет стать вором. Определение является оскорбительным, Автоматчик имеет право защищать свою честь.

Владимир Шамрай (Нестеренко), погоняло Адольфыч

 

Если вам когда-нибудь придёт в голову мысль, что тюремно – лагерная система никогда не дотянется до вас своими мерзкими щупальцами, потому что вы невиновны, гоните эту мысль прочь, поскольку это иллюзия! Причём иллюзия вредная.

Запомните, запишите у себя на лбу, зарубите на носу и на других частях тела. В России арестовать могут любого, и виновного и невиновного. Мужчину и женщину, орденоносца, депутата, участника войны, министра. Как, законопослушного гражданина, так и человека, преступившего закон. Тот, кто сам прошёл через тюрьму, знает это очень хорошо.

Если ты хоть однажды хлебнул уже тюремной баланды, то с этого момента тень тюрьмы будет висеть над тобой постоянно. Рано или поздно судьба обязательно вновь окунёт тебя в это же дерьмо.

На словах, после окончания лагерного срока человек возвращается в общество, которое его очень ждёт, но фактически этому обществу он не нужен. Никому на свете не интересен его опыт выживания среди зверей, вбитые намертво рефлексы и крепко усвоенная философия раба.

Вывалившись из лагеря и поняв, что он никому не нужен, бывший зэка остаётся один на один со своим проблемами, которые каждый старается решать в соответствии со своими навыками и умственными способностями. Один сшибает мелочь у универсамов, другой перебивается случайными заработками, третий продолжает обносить квартиры или идёт на грабёж.

И как поёт Ваня Кучин:

Вернусь домой и вот они – дружки!

И всё пошло-поехало сначала:

Дешёвое бабьё, да кабаки,

Да деньги, коих вечно не хватало.

И все знают, свобода это ненадолго.

А там, конечно, снова – лагеря...

И взгляд твой, как немая укоризна.

Отвык я, мам, по правде говоря,

Отвык от человеческой я жизни.

Тех, кому удаётся зацепиться в нормальной жизни и не сесть повторно, единицы. И это получается не благодаря системе перевоспитания в лагерях, а вопреки ей.

Тюрьма становится судьбой, а от неё, как известно, бегать можно долго – но всегда с известным результатом.

Вторично не садятся только бывшие казнокрады, чиновники-взяточники и менты-садисты. И то лишь потому, что вместе с первым приговором их лишают власти, права занимать руководящие и хлебные посты, а без этого они никто. Они не способны даже на стихийные преступления – драку, мелкое хулиганство или пьяный гоп-стоп. Не говоря уж о чём-нибудь серьёзном.

* * *

Умирать буду, но на всю жизнь сохраню в памяти этот день, во второй раз вдребезги разбивший всю мою жизнь.

Ночью мне опять приснился сумасшедший Иса. Как и семь лет назад он танцевал лезгинку перед проходящей колонной. Прямо на снегу. Весь оборванный, в крови, босиком. На улице мороз, а он танцует лезгинку.

Проклятый чеченец мне снился всегда не к добру. Я проснулся с бьющимся сердцем, мокрой и липкой от пота спиной. 

В то же утро мне позвонил следователь и попросил приехать в налоговую полицию.

В кабинете меня встретил холёный человек лет пятидесяти.

В глаза бросились его бабья ухоженность и неприлично дорогой для следователя костюм. Из пиджачных рукавов то и дело нарочито выныривали золотые запонки на белоснежных манжетах рубашки. На правой руке небрежно болтались дорогие часы, нескромно отливая циферблатом графитового цвета. Это был следователь налоговой полиции Гарбузов.

Он был похож не на мента, а скорее на избалованного педераста. На столе лежала папка с моей фамилией и перечнем статей УК. Выпятив вперёд объемистое брюшко Гарбузов торжествующим голосом объявил мне:

– Нами установлено, что на протяжении многих лет вы не платили налоги... Потом, после долгой театральной паузы.

—Кроме того, вы уже отбывали наказание... и несмотря на это вновь занялись незаконной предпринимательской деятельностью...

Наверное сказанное должно было означать, что долгое время я находясь на нелегальном положении вёл подрывную деятельность против российского государства и наконец-то бдительные органы меня изобличили.

Я недоумеваю.

– А что... разве я должен был платить налоги с незаконной предпринимательской деятельности?..

Следователь игнорирует мой вопрос.

– Сейчас мы поедем к прокурору – радостно сообщает он. Я замолкаю. Гарбузов переходит на ты.

– За санкцией. Приземлять тебя будем.

Тяжелое хамство вскипает в моей груди.

– Ты главное сам не приземлись! -Советую я. А то вот напишу в книге, что ты взяточник, тогда посмотрим где приземлишься сам.

Гарбузов обиженно утыкается в свою папку.

На улице меня уже ждёт машина с мигалкой и пара хмурых мордатых ребят в штатском.

* * *

За то недолгое время, что прошло после моего освобождения, я стучался во все двери, но они не спешили открываться передо мной.

Судимость, до сих пор воспринимается в обществе как клеймо и это почти всегда непреодолимое препятствие при устройстве на работу. Годы, проведённые в колонии перечёркивают всю твою дальнейшую жизнь.

Сначала, я пытался найти работу в родном посёлке, но узнав о судимости мне предлагали только должность сезонного рабочего на кирпичном заводе. Большую часть работников этого завода я когда-то знал.

Это были мои бывшие одноклассники или приятели детства из уличной шпаны. Самые нормальные и умные после школы поступили в институты и уехали из посёлка. А оставшаяся часть безбожно пила и увязала в бытовухе и скотском образе жизни.

Я был абсолютно убеждён в том, что, если останусь здесь, то сопьюсь. Или снова сяду. А может быть то и другое.

И тогда я решил обмануть судьбу и начать жизнь с чистого листа.

Поскольку главным препятствием на пути к новой жизни был отсиженный срок, то я решил обзавестись чистыми документами. В паспортах того времени уже отсутствовала графа «судимость», но ещё существовала система прописки.

Стоило только опытному оперу взять в руки мой паспорт, как ему сразу же всё становилось ясно. Моя предыдущая прописка была оформлена паспортным столом одного района, а выписка другим, на территории которого располагался следственный изолятор.

Кроме того, исходя из даты выписки было видно, что почти пять лет я проживал без прописки. В СССР такого быть просто не могло. Паспорт при отсутствии прописки был недействителен.

Из лагеря люди выходят с опытом зоны. Ты совсем иначе смотришь на жизнь: Не веришь никому, даже самому себе. Ко всему относишься без иллюзий. Предпочитаешь решать проблему не по закону, а как проще и быстрее.

Я должен был выживать и понимал, что моим оружием должны стать голова, хитрость, наглость и изворотливость.

Дождавшись, когда отрастут волосы я написал заявление об утере документов и сфотографировался на новый паспорт. Через неделю я уже держал в руках «краснокожую паспортину» с которой на меня смотрело лицо слегка угрюмого мужчины с короткой стрижкой.

И я двинулся в неизвестность. Маленькая пылинка, подхваченная ветром. Мой путь пролегал через выжженную пустоту, в которой меня ожидал вооружённый конвой, продажные менты и бдительные кадровики.

* * *

Всю дорогу до прокуратуры мои сопровождающие смотрят в окна машины. Все происходит молча, словно священнодействие. Меня провели внутрь здания, в унылое помещение с дежурным линолеумом на полу, стандартными дверями кабинетов, безмолвными кабинетами.

Мне удаётся упросить сопровождавших посетить туалет.

Сижу на унитазе при полуоткрытой двери. Мои конвоиры деликатно смотрят в другую сторону. Умудряюсь вытянуть из кармана деньги сунуть их в плавки.

Отчётливо понимаю, что «нычка» ненадёжна, но другого выхода нет.

Когда меня заводят в кабинет, первое, что бросается в глаза, это выкрашенный в цвет грязи массивный сейф, который стоит в углу кабинета, голые стены, стул на расшатанных ножках, стол, заваленный какими-то картонными папками.

Гарбузов, перегнувшись через стол и отклячив пухлую задницу, напористо что -то втирает одутловатому армянину в прокурорском мундире. Я слышу отдельные слова: "Да на нём клейма ставить негде! Загранпаспорт при обыске нашли... Может скрыться за границей... сообщники... надо закрывать».

На столе у прокурора лежат мой карабин «ТОЗ-106», похожий на кулацкий обрез, газовый револьвер, пневматический пистолет. Всё оружие легальное, полученное абсолютно законным способом. Но дело явно идёт к аресту.

И как облако проносится мысль – «Слава Богу, что я вчера выкинул гранату».

Прокурор поднимает на меня глаза, каким-то скрипучим едким голосом задаёт дежурный вопрос:

– За что вы отбывали наказание?

Грубить прокурору не входит в мои планы, поэтому я очень вежливо отвечаю:

– Вы не поверите товарищ... Дорогу перешел в неположенном месте.