Текст книги "Однажды в Бадабере"

Автор книги: Сергей Герман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Сергей Герман

Однажды в Бадабере

Посвящается матерям, чьи сыновья не вернулись с войны.

Автор

И до конца в живых изведав

Тот крестный путь, полуживым-

Из плена в плен– под гром победы

С клеймом проследовать двойным.

Александр Твардовский

Я не ставил перед собой задачу хронологически точно пересказать историю подвига советских солдат, поднявших восстание в пакистанском плену. Детальные и подлинные обстоятельствах их гибели сейчас знает только Бог.

Я же постарался написать художественное произведение, основанное на подлинном факте совершенного подвига. Моя цель лишь рассказать о том, что случилось в пакистанском кишлаке Бадабера под Пешаваром 26 – 27 апреля 1985 года.

Правда жизни и так называемая художественная правда очень часто не совпадают в деталях, что однако, совершенно не умаляет совершённого подвига...

ПРЕДИСЛОВИЕ

Из сообщений американского консульства в Пешаваре в госдепартамент США от 28 и 29 апреля 1985 года:

"«На одной из баз афганских моджахедов в Северо-Западной пограничной провинции Пакистана в лагере Бадабер содержались пленные советские солдаты, которые захватив оружие, в том числе ракеты типа «Земля-Земля», напали на моджахедов.

В результате взрыва несколько пленных погибло, двоим удалось остаться в живых ...

Территория лагеря площадью в квадратную милю была покрыта слоем осколков снарядов, ракет и мин, а человеческие останки местные жители находили на расстоянии до 4 миль от места взрыва... "

* * *

Декабрь 1979-го. Термез. 108-я Невельская Краснознаменная мотострелковая дивизия разворачивается до полного штата.

В воздухе негромко, но совершенно отчётливо слышится слово– «Афганистан».

За две недели все подразделения дивизии были спешно доукомплектованы до полного штата призванными из запаса офицерами, солдатами и сержантами из запаса. За глаза да и в лицо их называют – «партизанами». Называют так по многим причинам – и за расхлябаный, не всегда уставной внешний вид. За весьма скромные порой, физические данные, а также за уже утерянные военные навыки. Тем не менее, более половины из всего ограниченного контингента составляли именно они – запасники, резервисты, "партизаны"...

Достаточно много и солдат, срочников. Часть из них первого года службы, отслужившие месяц– два. Таких видно сразу.

Они в новеньких, до пят, шинелях, воняющих складом кирзовых сапогах. Эта необмятая, необношенная форма, брезентовые ремни и комплекты парадного обмундирования не успеют достаться дедам, уходящим на дембель.

Они будут пробиты пулями и осколками. Проданы ушлыми и оборотистыми прапорщиками афганцам, которым очень нравились армейские вещи– тёплые солдатские шапки и шинели.

А советские воины– интернационалисты будут ходить в грязных и прожжённых ватных бушлатах и телогрейках, потому что в них удобнее воевать.

Солдатская и офицерская шинели станут символами той, ещё довоенной поры, которые разделят многие солдатские жизни на до и после Афгана.

Найдут практическое применение и «парадке». Окажется, что в лавсановые защитного зелёного цвета кителя и такие же брюки очень удобно облачать покойников, перед тем как отправить их на родину в тройной деревянно-цинковой упаковке.

Если китель не будет налезать на распухшее тело погибшего защитника родины, обмытое водой из шланга, тогда парадку можно будет распороть на спине.

В этот же китель будут заворачивать обгорелые человеческие останки или то, что останется от бойца после подрыва фугаса или взрыва гранаты.

Упокой Господи души воинов, отдавших жизни за отчизну свою, какой бы равнодушной и жестокой она не была!

Вечная им память.

* * *

Ранним утром 25 декабря 1979 года получив приказ к выдвижению к понтонному мосту командиры и старшие машин получили инструктаж.

Проверили связь. Доложили о готовности к движению.

– Всем соблюдать режим молчания. Кого нужно, вызову сам,– сквозь треск послышался в шлемофонах хриплый голос голос начштаба.– С Богом, хлопцы. Пошли!

По понтонному мосту через пограничную реку Амударья на территорию Афганистана двинулись колонны военной техники.

Его построили сапёры предыдущей ночью.

По мосту шла и шла бесконечная вереница танков. Из люков выглядывали молодые, чумазые лица.

Первым шёл 781-й Отдельный разведбат 108-й мотострелковой дивизии генерал-майора Кузьмина.

Тяжелые, воняющие соляркой танки сотрясали землю. Следы гусениц были похожи на отпечатки длинных когтей какого-то хищного зверя. Над колонной висело облако сизого дыма. Мутное солнце едва просвечивало сквозь тучи.

Мощные тягачи тащили за собой длинноствольные пушки, ревели двигатели, крутились колёса.

– Вот это силища! Мощь! – Восхищённо сказал капитан Вишняков, наблюдая как вся разношерстная техника начала вытягиваться в огромную колонну, и поползла по понтонному мосту.

Стоящий рядом пожилой полковник, в 1945 году воевавший пехотным лейтенантом, сплюнул на жёлтую глинистую землю.

– Как дурак додумался танки с собой тащить? Думают, что душманы в атаку будут ходить? Или что, у них тоже есть танки, которым мы вторую Прохоровку устроим?

Полковник закурил, яростно сжигая сигарету за две затяжки.

– Неееет! Они будут воевать совсем другими методами – хитрым наскоком, из подтишка. Как наши партизаны. Но разве это объяснишь нашим долбо....

Последние слова полковника заглушил шум винтов.

Рубя винтaми серое небо и обгоняя ползущие внизу колонны военной техники, прогрохотало вертолетное звено.

Военная лавина была похожа на безудержный горный сель, сметающий на своём пути всё живое.

Советские войска пересекли границу и вошли на территорию Афганистана.

Поднятым по тревоге солдатам и офицерам, замполиты объяснили всё просто и доходчиво. Советская армия идёт на помощь братскому афганскому народу, для того, чтобы помочь «демократической революции». Раздать крестьянам землю и воду, дать людям образование, построить промышленность.

Советский человек, воспитанный на подвигах искренне верил, что долг и тем более интернациональный, это– святое!

Солдаты и офицеры были уверены в том, что в Афганистане они выполняют

интернациональный долг и помогают местному населению строить другую, лучшую жизнь.

Но у руководства советского государства был совершенно другой расчет.

Среди члены политбюро страны Советов не было романтиков мировой революции. Ставка делалась на политические дивиденды. Необходимо было превратить Афганистан в своего союзника, принявшим осознанное и взвешенное решение идти по социалистическому пути развития.

Иными словами советские танки должны были указать путь братскому афганскому народу из исламского средневековья в светлое социалистическое будущее.

Но жизнь показала, что это всего лишь иллюзии. Не будет никакой братской помощи! Не удастся построить и новое счастливое общество! Уже в первый день прольётся кровь...

25 декабря 1979 года на горном повороте перевернулась БМП, уступившая дорогу афганскому грузовику. Экипаж и десант, всего около десяти человек, погибли. В тот же день, вечером недалеко от Кабула разбился самолет с 37 десантниками на борту. При заходе на посадку машина зацепила вершину горы и взорвалась.

Так началась десятилетняя афганская война, которая унесла жизни более чем

14 тысяч человек. Более чем 50 тысяч человек было ранено и искалечено.

Сколько погибло и пропало бесследно афганцев никто не считал.

Никто также не считал, сколько сошло с ума, село на иглу, попали в тюрьму или погибли после афганской войны в криминальных разборках.

Как писал потом старший прапорщик ВДВ, награждённый тремя орденами Красной звезды, легендарный Олег Гонцов:

По психушкам и лагерям сколько нас?

Пусть напишуть когда-нибудь правду, только без прикрас.

Кто поймет кроме нас самих наших душ излом?

Мы чужие среди своих. Афганский синдром.

Но первые потери начались ещё раньше. Ещё до официального ввода войск.

Первым погиб майор Николай Бизюков. Он был военным советником в Герате и был убит в марте 1979 года, во время мятежа дивизии правительственных войск, перешедшей на сторону мятежников.

Для чего были нужны советские советники? По сути они были всего лишь заложниками. Им приходилось спать в обнимку с гранатами и пистолетом под подушкой в этой стране, называющей себя дружественной.

И нужны были советские советники только вместе с советскими займами, поставками оружия и для оправдания преступлений против своего же народа.

Воистину правильно говорят, – «купленный друг, хуже врагов двух».

Про Афганистан написано много честных книг. Но никто не пишет о том, что, как правило, мятежи начинались и начинаются не из-за революционных противоречий, а из-за сущего пустякa, например чьей-либо глупости, подлости, оскорбительного неуважения или обыкновенного бардака.

* * *

Пешавар – центр Западного Пакистана. Вокруг него лежит выжженная солнцем пустыня. Примерно в пятнадцати километрах от города расположен знаменитый Хайберский перевал, через который извилистая, вьющаяся между известняковыми скалами тропа ведет к покрытым снегом вершинам величественного Гиндукуша.... Это уже Афганистан.

После ввода советских войск в Афганистан в 1979 году Пешавар, стал политическим центром для антисоветского движения моджахедов и был окружён сетью лагерей для афганских беженцев.

По подсчетам ООН, около трёх миллионов жителей Афганистана эмигрировали в Пакистан и Иран, спасаясь от гражданской войны.

Судьбы этих беженцев были типичными для всех афганцев. В основном это были жители кишлаков, где жили по законам ислама. Дети не умели читать, изучали только суры и аяты из Корана.

Мальчики, не успев вырасти становились пастухами и ухаживали за скотом.

Чуть возмужав учились возделывать землю. Если удавалось заработать денег платили калым и приводили в свой дом жён. Очень часто, до самой свадьбы они не видели лица невесты, спрятанного под паранджой.

Девочки зачастую выходили замуж в 13-14 лет. Главное предназначение женщин было производить детей. Воинов. Они часто рожали и так же часто умирали.

Тяжелейшие жизненные условия в лагерях для беженцев заставляли мужчин вступать в отряды моджахедов, чтобы как-то прокормить семьи. Платили в отрядах гораздо выше, чем на любых других работах. За погибшего в бою его семье платили пенсию, поэтому в отрядах моджахедов не испытывали недостатка в добровольцах.

В Афганистане воевали всегда. Эту страну пытались завоевать монголы. Трижды -англичане. Бесконечное количество раз потрясали межродовые распри.

С незaпaмятных времен вокруг Афганистана, словно волки, кружили чужие империи. Кроме Британии имели к ней интерес Российская Империя и Германия. Скaлили клыки, рычaли, пугали друг друга… А Афганистан словно кость, тaк и не достался никому.

Потом в Афганистан пришла советская армия.

В первые дни пребывания советских войск в Кабуле и других районах страны, афганцы относились к ним вполне дружелюбно. До тех пор пока шурави не ввязались в боевые действия...

Советский Союз строил для афганцев дома, больница и школы. И он же сравнивал ракетными ударами с лица земли целые кишлаки. Во время бомбардировок гибли ни в чём не повинные мирные жители, старики и дети.

Винить в этом каждого советского лётчика, или солдата– артиллериста нельзя. Призывать их всех каяться и говорить о том, что ни виноваты– подло!

Они просто выполняли приказ. Отдавали Родине сыновний долг, так, как их учили с детства. Были верны присяге!

А афганцы уходили из своих разбитых кишлаков в Пакистан и Иран, где надеялись спрятаться от войны и найти приют в лагерях для беженцев.

Там проходила их дальнейшая жизнь.

Постепенно подрастали дети. Мальчики проходили подготовку в учебных центрах и через перевал возвращались в Афганистан, продолжать войну. Девочки становились их жёнами и рожали сыновей, которые тоже должны были умереть.

* * *

В одиннадцати километрах от Пешавара, в местечке Бадабера был расположен один из лагерей афганских беженцев. Он был один из многих, разбросанных в пустынях Пакистана. Лагерь представлял собой месиво хлипких палаток, сооруженных, из одеял и поставленных так тесно друг к другу, что протиснуться между ними можно было лишь с большим трудом.

Многие беженцы бедствовали. Их окружал привычный убогий быт. Резиновые галоши служили зимней обувью, а одеяла на плечах – зимней одеждой.

Костры горели в специально отведенных местах, где готовили еду и грели воду. Рядом стояли цистерны Красного Креста, к которым тянулась нескончаемая очередь беженцев, чтобы наполнить водой кувшины, кастрюли, канистры. Чуть в стороне, такая же цепочка, но уже с плетеными корзинами и мешочками. Это очередь к продуктам, пожертвованных Западом. А метрах в двухстах от него, за строящейся глинобитной стеной, другой лагерь. В отличие от первого, не имеющего ограждения, этот был окружен двумя рядами колючей проволоки.

Это был учебный центр Зангали.

От лагеря для беженцев учебный центр отделяла высокая стена с глиняными башнями по углам. Внутри размещалось несколько одноэтажных домов, скромная мечеть, футбольное поле, волейбольная площадка. Курсанты жили в палатках. Дисциплина была железная. Никакого спиртного. Не рекомендовалось даже курить.

Охрану осуществляли моджахеды из обслуживающего персонала.

Выставлялись двое часовых: Один у ворот, второй на крыше складского помещения. Помимо десятка глинобитных бараков и палаток, там были ещё расположены шесть складов с оружием и боеприпасами, и три тюрьмы. В одной из них содержались пленные военнослужащие вооруженных сил Демократической Республики Афганистан, в другой советские солдаты, захваченные в плен.

А в третьей тюрьме, попросту, гауптвахте – провинившиеся моджахеды. Небольшая мечеть. Изредка появлялись автомобили, как легковые, так и грузовики, крытые тентом.

Чуть в стороне располагался пакистанский кишлак, ограждённый от внешнего мира глухой глинобитной стеной, называемой дувалом.

В каждом окруженном каменным забором глинобитном доме находился подземный колодец– кяриз. Канализации не было. Глиняные печи топились кизяком. Кривые и тесные улочки были грязны, по ним ходили закутанные в чадру женщины, мужчины в чалмах и халатах.

Там жили очень простодушные – и одновременно, очень жестокие люди. Жестокие от опытности многолетней войны и пролитой крови и одновременно, простые, как земля на которой они живут.

Они были наивны, как дети, – и хитрые, как дьяволы. Очень бедные – и очень гордые… До изумления неграмотные – и в то же время знающие что-то такое, что никогда не будет доступно цивилизованному человеку.

Первобытный образ жизни, обработка земли деревянной сохой, обмолот цепами, доисторическое оружие были обычными в кишлаках и совершенно дико смотрелось рядом с новейшими японскими грузовиками, модными американскими тряпками и фирменными двухкассетными магнитофонами.

На окраине кишлака паслись мулы и ишаки. Во дворах лаяли собаки, блеяли овцы и козы. Пахло кислым кизячным дымом и хлебом.

Возились детишки. Младшие доили козу и тут же пили молоко.

* * *

По руслу пересыхающего летом ручья к горному перевалу вела незаметная тропинка. По ту сторону гор была граница с Афганистаном, куда шли караваны с оружием, наркотиками и пополнением из выпускников учебного центра.

Выпускники уходили в Панджшерское ущелье и вступали в отряды полевых командиров. Один из них Ахмад шах Массуд, Панджшерский лев.

Его называли главным басмачом тех краёв, душманом, прозванным за удачу «Счастливым» – «Масудом». Это был очень серьёзный и опытный враг.

Перед подъездом к лагерю Зангали дорога делала крутой поворот и там находился пост моджахедов. Следующий блокпост, находился на въезде в хорошо укрепленный лагерь.

Перед воротами лежали мешки с песком. Из узких бойниц хищно выглядывали стволы пулемётов.

Невдалеке на выжженной сухой земле поблескивали пустые консервные банки,

валялись пустые коробки, грязные обрывки тряпок. Следы жизни, выброшенные на помойку.

В дрожащем мареве неба совершала круги серая хищная птица, высматривая и прицеливаясь к тому, что лежало на свалке.

Когда то давно, там располагался секретный аэродром, с которого отправился в свой последний полет на самолете-шпионе У-2 американский летчик Пауэрс.

Потом, в середине 80-х годов на этом месте организовали лагерь афганских беженцев и Центр подготовки боевиков Святого Халеда ибн Валида. Это было что-то вроде военного училища, где под руководством шести американских инструкторов проходили обучение будущие моджахеды, намеревавшиеся вернуться в Афганистан для продолжения джихада. Сам учебный центр пользовался негласной поддержкой пакистанских властей.

Лагерь вместе с военной базой занимал огромную площадь – около 500 гектаров. Помимо глинобитных домишек и палаток, там располагались шесть складских помещений с оружием и боеприпасами и три тюремные камеры.

Шефствовал над учебным центром известный лидер партии Исламское общество Афганистана, профессор теологии Бурхан ад-Дина Раббани. По политическим убеждениям он был фундаменталистом. Имел ученую степень доктора философии и мусульманского права.

Лагерь Зангали был его вотчиной и он чувствовал себя там полновластным хозяином.

Начальником центра был майор пакистанской армии Куратулла. Родом– пуштун. В отличие от Раббани, который всех знал по именам, Каратулла в крепости бывал редко.

В лагере было несколько десятков инструкторов военного дела, преимущественно из Пакистана и Египта. Были и представители маоистского Китая. Каждые полгода из учебного центра выпускалось около трехсот «моджахедов».

Одной из учебных рот командовал Гулям Расул Карлук.

Охранниками в лагере были местные пуштуны и афганцы-таджики, которых рекомендовал сам Раббани.

Это были бородатые, уверенные в себе мужики, с одинаковыми угрюмыми лицами и жёсткими глазами. От них всегда воняло кислым кизячным дымом и невыделанной овчиной.

Несколько человек, одетых в длинные пуштунские рубахи работали на постройке стены. Часть из них в яме месила ногами глину. Другие подносили воду и глину. Тщательно перемешав её с соломой получали саман, из которого потом лепили кирпичи, которые после недельной просушки шли для строительство стены.

Стена была нужна не столько для зашиты от нападения, сколько от чужих глаз.

И то верно, кого может сдержать глина?

Но пуштуны очень боятся сглаза. Поэтому и ставят саманный забор у каждого дома, который полностью закрывает жильё от взглядов посторонних.

Работающие люди, несмотря на то, что одеты в традиционные рубахи перухан были не похожи на мусульман. У них светлая кожа, голубые, зелёные. серые глаза. Но это не пуштуны.

Это пленные советские солдаты. Русские, украинцы. Есть белорус. Один узбек.

* * *

Шурави и сорбозов афганской армии в лагерь Зандали стали привозить ещё с 1983 года.

В плен их взяли в разное время и в разных местах Афганистана.

И раньше держали в разных местах, преимущественно в зинданах, оборудованных каждым бандформированием самостоятельно, но потом было принято решение собрать всех вместе.

Количество пленных было не постоянным. Кого то отправляли в другой лагерь, тоже расположенный на территории Пакистана. Кому-то повезло и его передали на Запад. Кто-то умер от болезней или не выдержав страданий наложил на себя руки.

* * *

Никто из курсантов учебного центра близко не общался с пленными. Даже бидоны с похлебкой работающие при кухне оставляли у дверей с решетчатым окошком. Внутрь их вносила охрана.

К началу нового 1985 года в лагере Зангали насчитывалось одинадцать советских военнопленных и несколько афганцев.

В январе 1985 года привезут двенадцатого, Володю Духовченко.

Среди шурави были русские– Сергей Левчишин, Володя Шипеев, Дудкин Николай, Васьков Игорь. Украинцы– Коля Шевченко, Сергей Коршенко, Саминь Николай. Белорус– Саша Зверкович, узбек– Носиржон Рустамов, казах– Куат Бекболатов, армянин– Михаил Варварян.

Дети советской страны, отправленные ею на войну.

Многие из них находились в плену уже по несколько лет.

Нельзя сказать, что Родина их бросила. Их искали особые отделы и командование части. Офицеры и солдаты прочёсывали кишлаки, искали в горах.

Искали живыми или мёртвыми. Моджахеды знали, что пропавших будут обязательно искать и найдя труп возле какого– либо кишлака будут мстить.

Поэтому даже трупы прятали так, чтобы никогда и никто не мог их найти. Или наоборот выкладывали трупы на видное место, чтобы их сразу нашли и забрали, а не молотили из всех видов оружия.

Но Родина и государство – это совсем разные понятия. Родина – это масса хороших людей из прошлой жизни. Родители, учителя, друзья, девушка, которую ты любил. Речка, в которой отражается месяц над твоим домом. Берёза, которая растёт у твоего окна.

Государство, это система, которая присвоила себе право говорить от имени тех, кого ты любил и кому верил.

Именно эта система не сделала ничего для их поиска и спасения. Пленных солдат бросили в плену, в чужой стране. Многие погибли, кто-то покончил с собой.

Но кое– кто ещё жил угасающей надеждой на спасение, а некоторые, окончательно убедившись в том, что они никому не нужны стали учиться жить среди афганцев, учить их язык и обычаи. Они принимали ислам и постепенно, становились почти неотличимыми от моджахедов.

Нельзя их винить за это.

Среди пленных солдат не было сыновей министров, директоров крупных заводов или партийных чиновников. Почти все они были сыновьями рабочих, колхозников и прочей бесправной шушеры.

Многие из них были самыми обыкновенными людьми– со своими слабостями, особенностями характера, кто-то не отличался хорошим поведением и дисциплиной. Были и такие, кто попал в плен из-за своего разгильдяйства. Кое– кто ушёл к моджахедам сам.

Но даже, оказавшись в неволе, они оставались гражданами своей страны. И они продолжали верить в то, что она придёт им на помощь!

Во время разговора между собой охранники искоса поглядывали на пленников, и чему-то усмехались.

Ещё от них совершенно осязаемо шло ощущение опасности.

Сергей Левчишин месил глину. Даже спиной он чувствовал их взгляды и испытывал ощущения, словно находится в клетке с волками. Они пока ещё не голодны, но от их клыков уже тянет запахом крови…

* * *

Старшим среди пленников Бадаберы был Николай Шевченко. Он был не только самым взрослым, но выделялся среди других шурави рассудительностью, жизненным опытом, какой-то особой взрослостью.

Отличался Шевченко от других пленных и обостренным чувством собственного достоинства.

Даже охранники старались вести себя с ним без грубости. Это было вполне объяснимо. На Востоке не любят слабых. Ты показал слабину – значит тебя можно ударить. Но если ты силён, с тобой стараются не обострять отношений.

Среди двадцатилетних мальчишек он, тридцатилетний, казался почти стариком.

Был он высок ростом, широк в кости. Серые глаза недоверчиво и зверовато смотрели из-под бровей.

Широкие скулы, густая борода делали его вид ещё более угрюмым. Он производил впечатление человека сурового и жестокого.

Его повадки напоминали поведение человека тёртого, битого и опасного. Так ведут себя старые, опытные арестанты, таёжники– охотники или хорошо подготовленные диверсанты.

Хотя по его словам он не был ни тем, ни другим. Николай Шевченко на гражданке был простым водителем и в 5-й гвардейской мотострелковой

возил продукты и товары на автолавке военторга.

В каждом крупном гарнизоне были магазины военторга. А в мелкие приезжали автолавки.

В их ассортименте была смесь бакалеи, ширпотреба из соцлагеря и отечественные товары первой необходимости. Водитель часто был и за продавца. В автолавках отпускали товар за чеки. В одни руки давали немного, особенно прохладительные напитки, чтобы не перепродавали афганцам. Афганские дуканы и так были набиты товарами из «чекушек» и армейских складов.

На войне Шевченко оказался случайно и также случайно попал в плен.

Вёз продукты в Герат. Трасса, по которой он ехал, проходила через серые безжизненные равнины, каменистый горный перевал и редкие города, и деревни.

Весь Афган – как скомканное одеяло: вдоль и поперек пересекают его горные цепи высотой до 6,5 тысячи метров над уровнем моря. А потому и дороги петляют здесь, как пьяные: вверх-вниз, влево-вправо. То заснеженный перевал, то цветущая долина. И там где по карте четыреста, на самом деле получается семьсот.

Герат славился тополями, с обеих сторон бетонки тянулись в верх высокие, стройные деревья.

Не доезжая до города Шевченко свернул с шоссе налево и дальше двинулся по проселку. Место было плохое: слева, почти вплотную к дороге, тянулись глиняные дувалы, справа – заросший кустами арык. Такие места всегда вызывали недоверие. Там можно было ожидать всего. Но так было ближе.

Николая Шевченко там ждала засада.

Исмаил Хан, командир захватившего его отряда, сначала отправил его в Иран – показать начальству. В течение нескольких дней его опрашивали, вытягивая все, что он знает о дислокации советских войск. Затем долго промывали мозги антисоветскими разговорами.

Потом, несколько месяцев он учил персидский язык и Коран. Надеялся, что его отправят на Запад. Написал заявление о том, что просит политического убежища.

Но вместо этого отправили на базу моджахедов под Пешаваром.

К моменту нахождения в Бадабере, в плену он уже находился более двух лет.

Понaчaлу, покa не сообрaзил, что надо молчать и делать вид, что смирился приходилось тяжеловaто… Били, заковывали в кандалы, лишали воды и еды.

Уже находясь в Бадабере, решил, что надо бежать. Не просто бежать, а прорываться с оружием.

* * *

Февраль 1984 года.

Северо-восток Афганистана. Провинция Багла́н. На западе граничит с провинцией Саманган, на юго-востоке с Панджшерским ущельем.

Армейская автоколонна извиваясь как змея, медленно ползла по вьющейся дороге. Необходимо было успеть до темноты добраться до Пули– Хумри.

С одной стороны – серые отвесные скалы. С другой – пропасть. Гигантские бесформенные глыбы, что отломились от гранитных исполинов, каменные осыпи перекрывали дорогу. Она поднималась все выше, а ее крутые серпантины и повороты становились все опасней и страшней.

У грязных МАЗов и КамАЗов, прострелены борта, вмятины и залатанные отверстия на кабинах. Чумазые водители и их сменщики, трясутся на кочках и ухабах, крутят баранки.

На боковых стёклах машин развешаны бронежилеты. В воняющих бензином и соляркой кабинах автоматы с ободранными, поцарапанными прикладами. У кого-то оружие в руках, у кого то стоит на полу, под ногами. Но всегда под рукой.

На панелях, за ветровыми стёклами висели таблички с исписанными корявыми буквами названиями родных городов– Курск, Йошкар– Ола, Омск, Грозный, Одесса– мама.

И было ощущение, что со всего Советского Союза отобрали у матерей их сыновей и отправили в эту горную глушь.

Под колёсами машин чавкала липкая грязь. Мягко урча, выплывали из утренней полумглы бронетранспортеры.

Серая дорога постоянно виляла на поворотах, извивалась меж скал, взлетала и падала.

В кабине грузового КамАЗа рядом с водителем сидел солдат в поцарапанной каске. Он рыж и конопат. Из под воротника бушлата выглядывала тельняшка. Отслужил наверное не больше года, но держал себя, как бывалый воин.

– Мы десантура, вас шоферов уважаем. У нас, всё просто... – в тебя стреляют, ты стреляешь. А по вам шмаляют со всех сторон и не спрятаться, не пригнуться. Бля! Вы же смертники, привязанные к баранке! Страшно, не страшно, а должен за руль держаться.

Солдат выглянул в окно. Мимо проплывали недалекие горы и дрожали в прохладном прозрачном воздухе.

Вспомнил, что в родном Томске ещё лежит снег, а здесь уже скоро зацветут сады. Удовлетворённый осмотром сплюнул на жёлтую, каменистую землю.

– Насмотрелся я на вашего брата. На всех дорогах через каждые сто метров ваши машины сгоревшие.

Сергей Левчишин не слушал. Вцепившись в баранку он старался держать машину в колее. Были случаи, когда съехав на обочину подрывались на минах.

Всем своим нутром Левчишин ощущал тревогу: горы таили в себе опасность, да и пустынность дороги казалась ему угрожающей.

Правой рукой открыл бардачок, достал флягу с тёплой водой, и сделал большой глоток.

–Чертова страна и эта афганская грязь. – Думал он– То и то липкие, как дерьмо.

Колонна шла в Пули – Хумри, маленький грязный городок на севере Афганистана.

Вспомнилась присказка, которую любил повторять ротный, – «если хочешь пулю в зад – поезжай в Джелалабад. Если хочешь жить в грязи, поезжай в Пули– Хумри».

Сидевший в кабине десантник замолчал. Оглянувшись через плечо Левчишин увидел, что он задремал, прижавшись головой к двери кабины.

Колонну обогнали два "бэтра". Они пронеслись по дороге, оставляя за собой облако бензиновой гари, которую тут же легким ветерком с гор унесло в сторону.

– Разведка, -пояснил проснувшийся десантник. – Головной дозор. Летёха там наш. Правда после института, ещё дурак дураком!

Солдат зевнул, снова задремал.

Левчишин вспоминал, как утром колонна готовилась к отправке. Солдаты бегали от машины к машине, что-то грузили, что-то выгружали. В голове колонны у бронетранспортера стоял незнакомый майор и орал на какого– то длинного, нескладного лейтенанта в здоровенных яловых сапогах.

Майору было около тридцати, в лихо сбитой на затылок зимнем танковом шлеме, офицерском бушлате и ботинках с высокими берцами. Бушлат выгорел до такой белизны, словно его носили в тропиках.

Он даже не кричал, а хрипел и и глаза его при этом были совершенно белые от бешенства.

– Ты почему не выслал вперёд головной дозор? Ты понимаешь, сука, что будет, если духи поставят там поставят всего один пулемет?!– Майор рычал, срывая голос в истерике и схватив лейтенанта за грудки замахивался кулаком.

– Ты знаешь дебил, что он может натворить на такой высотке?

Потом они получили сухие пайки, налили во фляжки чай. Старший лейтенант Лунёв построил роту. Водители нехотя построились в две шеренги и выслушали краткий инструктаж.

–Воины! Мы находимся в районе боевых действий. Отправление через полчаса. Предупреждаю, что на войне в первую очередь гибнут распиздяи! Ещё раньше погибают ротожопые и хуерукие распиздяи.

Старший лейтенант сплюнул на землю, поправил кобуру на поясе.

–Поэтому, всем хуеруким и ротожопым, приказываю– чтобы не стать мясом для шакалов, в колонне соблюдать строгую дисциплину и порядок. Оружие иметь под рукой и быть готовыми к отражению нападения. Всем всё понятно?

Лунёв выдохнул. Оглядел испуганное, чумазое своё воинство. Сплюнул.

– Куда солдата не целуй, у него везде жопа.

Пружинисто распрямился, махнул рукой.

– По машинам!

* * *

Через несколько часов колонна 425-го отдельного автомобильного батальона остановилась в одном из разбитых войной кишлаков. В нём не было жителей, все они уже ушли из своих домов, подальше от советских солдат. По обоим сторонам дороги на фоне высоких тёмно-коричневых хребтов словно зубы дракона торчали разбитые снарядами дувалы.