Текст книги "ИСТОРИЯ СРЕДНИХ ВЕКОВ (В двух томах. Под общей редакцией С.ДСказкина). Том 1"

Автор книги: Сергей Сказкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 41 страниц)

В XIII—XV вв. в городах оформилось свое собственное городское право, построенное в значительной степени на нормах римского права.

В государствах с крепнувшей центральной властью в это же время развивалось королевское законодательство (ордонансы – во Франции, статуты и ордонансы – в Англии), внесшее известное единообразие в сферу судопроизводства и обеспечившее нормальные условия для развития торговли и промышленности. Для Византии характерно непрерывное развитие императорского законодательства. Особо следует отметить появление в середине XIV в. в Англии, Франции, Испании, Италии, Нидерландах так называемого рабочего законодательства, устанавливавшего рабочий день и фиксировавшего заработную плату появившихся в то время наемных рабочих.

Все эти правовые памятники, а также протоколы (регистры) судебных учреждений начиная с XIII в. становятся вместе с документами хозяйственного, финансового и административного характера важнейшими источниками по истории имущественных и социальных отношений. Они обрисовывают также управление, суд, полицию и финансы феодального государства.

Важнейшими источниками для политической истории X—XV вв. являются анналы и хроники. В феодально раздробленной Европе X—XII вв. анналы велись в отдельных, довольно многочисленных центрах летописания – монастырях и других церковных учреждениях. Одновременно появляются хроники, в которых в отличие от анналов дается связное и порой очень подробное изложение событий в хронологической последовательности, но с отступлениями, вставками, сопоставлениями и т. п. Анналы носят безличный характер. В хрониках же отчетливо проявляются личность автора, его интересы, симпатии, литературный стиль; это уже авторские произведения. Хроники X – XII вв., особенно XIII в., по кругу своих интересов и по своим политическим тенденциям шире анналов. Крестовые походы, рост городов и их политической роли, расширение экономических, политических и культурных связей – все эти новые явления нашли отражение в хрониках.

В XIII в. (а во Франции и в Италии с XII в.) с ростом городов появляются городские анналы, которые с самого начала имели иной, светский характер и другие политические задачи. Для них характерны антифеодальные тенденции, выработавшиеся в длительной борьбе городов с сеньорами, ясное изложение, деловой подход ко всем вопросам. Очень быстро городские анналы превратились в связные и подробные городские хроники, составлявшиеся преимущественно городскими должностными лицами. Эти хроники, особенно многочисленные в Италии и Германии, представляют собой важнейший источник для истории городов и один из главных источников для политической истории этого периода.

В Англии, Франции, Испании и в других странах появились своды «королевских хроник» (например, «Большие французские хроники», «Сент-Олбанские хроники» в Англии), в которых под пером сменявших друг друга хорошо осведомленных авторов создавалась история страны, последовательно освещенная с прогрессивной для того времени точки зрения интересов центральной власти. Эти хроники, отразившие начальный этап становления централизованных государств, получили в XIV—XV вв. дальнейшее развитие и широкое распространение, что привело к созданию в XV в. во многих странах исторических произведений национального масштаба.

В отличие от более раннего периода авторами хроник XIII в. были не только монахи, но и светские люди, главным образом рыцари и крупные феодалы, писавшие уже на национальных языках и предназначавшие свои произведения для более широких кругов читателей и слушателей, чем монахи – авторы латинских хроник.

В XIV—XV вв. хроники писались, как правило, королевскими советниками, рыцарями, горожанами или городскими духовными лицами, близкими к горожанам по своим политическим интересам. В центре их внимания стоят длительные войны уже не местного, а европейского масштаба, способствовавшие более отчетливому проявлению национальных интересов и симпатий. За немногими исключениями повествования хронистов о многочисленных народных восстаниях этого времени резко враждебны народу, а факты нередко искажены. На содержании и стиле хроник отразились изменившиеся запросы читателей, круг которых постоянно расширялся. Это способствовало росту количества хроник. Но значение их как исторических источников постепенно уменьшается отчасти потому, что с середины XIV в. увеличивается количество документального материала, который становится основным источником для воссоздания политической истории; отчасти в силу того, что хроники XIV—XV вв., за исключением городских или составлявшихся королевскими советниками, утратили важнейшее качество источника по политической истории – достоверность сообщаемых сведений. Усложнение социальной и политической жизни и начавшееся в это время засекречивание некоторых сторон деятельности государства затрудняло своевременное получение большинством хронистов необходимой информации. Хроники этого периода в массе своей сохраняют большое значение главным образом как источники для истории общественного мнения, идеологии, культуры и быта, а также для истории языка и литературы той эпохи. Наиболее характерна в этом отношении французская хроника XIV в., принадлежавшая перу «певца рыцарства» Фруассара.

Иной характер имели хроники в Византии. Историографическая традиция там не прерывалась. По-прежнему авторами были близкие к правительству крупные сановники, подражавшие стилю античных историков, или монахи, писавшие на разговорном языке. Гибель почти всего византийского документального материала делает повествовательные памятники основными источниками по политической истории Византии XI—XV вв.

Начиная с XIV в. во всех странах быстро увеличивается число документов, связанных с государственным управлением, дипломатией и т. д., – регистры, счета, отчеты, инструкции, ранее немногочисленные. Теперь эти документы лучше хранятся и регистрируются; сама жизнь вызывает появление все новых и новых документов – протоколов заседаний центральных и местных органов управления, повседневной деловой переписки, многочисленных писем и инструкций руководящих лиц, крупных общественных деятелей и т. д. Ценность этих источников для истории Западной Европы очень велика; это самые надежные исторические источники. Они непосредственно и точно отражают действительность, фиксируют все перемены в политике правительства и вскрывают ее тайные пружины, детально освещают деятельность многих крупных политических и общественных деятелей, надежны в отношении дат, имен и вообще фактического материала. В документальных источниках (главным образом, в судебных протоколах, городских регистрах и т. д.) содержится много ценных сведений по истории классовой борьбы XIV—XV вв.

Особое место занимают источники по истории католической церкви и папства. Главные из них – папские грамоты («апостолические грамоты», с XIV в. обычно называвшиеся буллами (буллой называлась свинцовая печать, подвешенная на шнурке к папской грамоте; это название затем было перенесено и на саму грамоту), и малые грамоты – бреве, издававшиеся по поводу различных конкретных событий) ; они отражают политику папства в странах Западной Европы. Акты церковных соборов раскрывают католическое вероучение и освещают жизнь церковных учреждений. Церковь и духовенство жили по особому церковному (каноническому) праву, которое в начале XIII в. было сведено в единый кодекс. По истории ересей основными источниками являются богословские трактаты и протоколы инквизиционных судов.

Фонд источников по истории культуры XI—XV вв. чрезвычайно велик и многообразен. Тут и народные песни, баллады, сказки, и городской театр с его мистериями (представлениями на евангельские темы) и фарсами, и богатая рыцарская литература: рыцарские поэтические и прозаические романы, любовная лирика, обработка древних эпических сказаний. Источниками по истории научных знаний в средние века могут служить появившиеся в XII в. философские, медицинские, филологические и другие трактаты. Большой материал по истории средневековой культуры дают архитектурные памятники, а также памятники изобразительного искусства, представленные главным образом миниатюрами в многочисленных рукописях, витражами и скульптурой в соборах.

Глава 2 СУЩНОСТЬ ФЕОДАЛИЗМА И ПРОБЛЕМА ЕГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ

§ I. ПОНИМАНИЕ СУЩНОСТИ ФЕОДАЛИЗМА В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ

Центральной проблемой истории раннего и классического средневековья с точки зрения исторического материализма является раскрытие сущности феодализма как способа производства, составляющего фундамент феодальной социально-экономической формации. От того, как тот или иной историк или целая историческая школа трактуют понятие «феодализм», во многом зависит решение узловых проблем истории средних веков и характер общих концепций по истории этого периода.

Термин «феодализм» стал широко употребляться в исторической науке с начала XVIII в. Произошёл он от латинского слова feodum – феод, которым в средние века во многих странах Западной Европы обозначалось условное, наследственное земельное держание, получаемое вассалом от сеньора за выполнение какой-либо (обычно военной) службы.

Историки эпохи Просвещения, идеологи революционной в то время буржуазии впервые стали рассматривать феодализм как строй, господствовавший в средневековой Европе, и попытались дать его научное определение. Будучи идеалистами в понимании истории, эти ученые трактовали феодализм только как политическую или правовую систему. Главными чертами феодализма некоторые из них (Вольтер– во Франции, Робертсон и Юм—в Англии) считали политическую раздробленность и как следствие ее – господство в средние века папской теократии. Другие, в частности Монтескье и Мабли (во Франции), определяли феодализм как систему феодов и феодальной иерархии. Ограниченность такого определения объяснялась отчасти слабой разработкой в то время экономической и социальной истории средних веков, а также тем, что она изучалась преимущественно на материале одной лишь Франции, где вассально-ленная система выступала с особенной четкостью.

Историки-просветители относились к феодализму, как и к средневековому периоду в целом, отрицательно.

Представители разных по своей идейно-политической ориентации направлений романтической историографии первой половины XIX в. в большинстве своем также понимали феодализм как политическую или правовую систему. Идеологи дворянства и реакционного мелкого бюргерства видели главную черту феодализма в политической раздробленности и патримониальной системе управления (Л. Бональд, Ж. де Местр, Ф. Шлегель, К. Галлер). Более серьезные ученые среди них – представители исторической школы права в Германии, например К. Ф. Эйхгорн, а несколько позднее и Л. Ранке, отождествляли феодализм с военно-ленными отношениями и иерархической структурой общества. Близкое к этому определение феодализма было распространено и среди историков буржуазно-либерального толка. Один из них – французский историк Ф. Гизо дал на этой основе определение феодализма, имевшее затем длительное влияние в буржуазной медиевистике. Основными чертами феодализма он считал: 1) условный характер земельной собственности, 2) соединение земельной собственности с верховной властью, 3) иерархическую структуру класса феодальных землевладельцев.

Историки первой половины XIX в. в определении сущности феодализма недалеко ушли от историков эпохи Просвещения, хотя в отличие от них оценивали феодализм как положительное историческое явление: реакционные романтики – потому, что видели в нем свой политический идеал, либерально-буржуазные – потому, что в рамках феодального строя зародились, выросли в борьбе с дворянством предшественники современной им буржуазии в лице «третьего сословия».

Формула Гизо, как и политико-юридическое определение феодализма вообще, игнорировала специфику отношений собственности в феодальном обществе и вытекавших из них отношений между феодалами и крестьянами. Поэтому, хотя формула Гизо правильно характеризовала социальные отношения, существовавшие внутри господствующего класса феодалов, она также страдала односторонностью и неполнотой, так как не затрагивала сути феодального строя. Акцентируя внимание на второстепенных, хотя и наиболее бросающихся в глаза его чертах, историки начала XIX в. видели в феодализме специфическое западноевропейское явление. Наиболее передовые из буржуазных ученых либеральной и радикальной ориентации (О. Тьерри, Ж. Мишле – во Франции, К. Ф. Шлоссер, В. Циммерман – в Германии) в конкретной характеристике феодального строя подчеркивали его эксплуататорский характер по отношению к крестьянству.

В еще большей степени это относится к зачинателю русской медиевистики, прогрессивному ученому Т. Н. Грановскому. Будучи решительным противником крепостного права, еще существовавшего в тогдашней России, Т. Н. Грановский в своих лекциях, читавшихся им в Московском университете в 40—50-х годах XIX в., хотя и определял феодализм в духе Гизо, но давал яркую, убедительную картину эксплуатации ц бесправия крестьянства в средневековой Западной Европе.

Открытое в середине XIX в. К. Марксом и Ф. Энгельсом материалистическое понимание истории создало основу для подлинно научного, глубокого понимания феодализма. Основоположники марксизма впервые выдвинули материалистическое понимание феодализма как особой социально-экономической формации, существовавшей на протяжении столетий у многих народов мира. Они противопоставили такое понимание феодализма его трактовке как политической и правовой системы и выяснили социальную природу этого строя, закономерности его возникновения, развития и гибели, дали развернутую характеристику его основных черт. В своих работах («Немецкая идеология», «Манифест Коммунистической партии», «Капитал», «Анти-Дюринг» и др.) К. Маркс и Ф. Энгельс дали глубокую характеристику феодального способа производства. Научная теория феодализма и ее важнейшая составная часть – учение о феодальной ренте – позднее были развиты и обогащены в трудах В. И. Ленина («К характеристике экономического романтизма», «Развитие капитализма в России», «Аграрный вопрос в России к концу XIX века», «О государстве» и др.).

После того как было выдвинуто новое, марксистское понимание феодализма, буржуазная историография уже больше не могла полностью оставаться на старых позициях. Буржуазные ученые в поисках эффективных способов борьбы с растущим влиянием идей исторического материализма пытались дать более глубокие, соответствующие, по их мнению, новому уровню развития науки, определения феодализма, которые они могли бы противопоставить марксистскому. Эти поиски отражали также и общие сдвиги, происходившие в середине и второй половине XIX в. в буржуазной исторической науке, в частности ее возросший интерес к экономической и социальной проблематике в условиях быстро развивающегося капитализма. Все эти обстоятельства толкали буржуазных ученых к выявлению социально-экономических признаков феодализма. Такую тенденцию обнаружили уже немецкие буржуазно-либеральные историки 40—70-х годов Г. Л. Маурер, Г. Вайц, П. Рот, О. Гирке и др. Правда, все они в своих попытках определения феодализма были также близки к Гизо. Но именно они впервые на богатом конкретном материале показали, что политико-правовые признаки феодализма имеют своим основанием крупную земельную собственность, сложившуюся за счет постепенной утери ранее свободными общинниками собственности на их наделы и обрабатываемую трудом зависимых людей, в которых постепенно превратились эти первоначально свободные земледельцы. Поэтому Г. Маурер, например, связывал утверждение феодализма с вотчинным строем. Г. Вайц и П. Рот, хотя и понимали процесс феодализации как утверждение бенефициальной, позднее военно-ленной системы, также видели его материальную основу в утере свободными общинниками своей земли и свободы.

Еще дальше в этом направлении пошли многие историки позитивистского толка, полагавшие, что на развитие общества наряду с факторами духовными и политико-правовыми воздействуют и материальные: географическая среда, движение народонаселения, экономические отношения. Последним позитивистские ученые, особенно примыкавшие к так называемому историко-экономическому направлению, придавали нередко весьма значительное, а в некоторых конкретных исследованиях иногда даже первостепенное значение. Поэтому, несмотря на буржуазную ограниченность и общую антимарксистскую направленность позитивистской методологии истории, ее плюрализм (многофакторный подход к истории, основанный на исходном идеализме), агностицизм, эволюционизм, ученые, примыкавшие к историко-экономическому направлению ближе, чем все их предшественники, подошли к социально-экономической трактовке феодализма.

Значительные заслуги в этом принадлежат так называемой «классической вотчинной теории», широко распространенной в европейской медиевистике последней трети XIX в. Ее создатели и последователи – К. Инама-Штернегг, К. Лампрехт, К. Бюхер и многие другие – в Германии; Н.-Д. Фюстель де Куланж, Е. Глассон, А. Сэ и др. – во Франции; Т. Роджерс, В. Кеннингем, Ф. Сибом и др. – в Англии; М. М. Ковалевский, П. Г. Виноградов, Н. И. Кареев, Д. М. Петрушевский, А. Н. Савин и др. – в России – при всех различиях в их взглядах сходились в одном. Все они считали, что экономический фундамент феодального строя и его основную ячейку составляла крупная вотчина, основанная на барщинном труде крепостных крестьян, сидевших на чужой, помещичьей земле, в которой господствовало натуральное хозяйство. Тем самым они характеризовали феодализм не только политико-юридическими, но и социально-экономическими признаками: господством крупного землевладения, натурального хозяйства, барщинной системы, крепостничества.

Такое понимание феодализма, однако, оставалось весьма далеким от подлинно научного, материалистического. Будучи эклектиками и плюралистами, сторонники «классической вотчинной теории» пытались совместить свое понимание феодализма с традиционным, политико-юридическим, что достигалось разными способами. Чаще всего историки этого толка (например, Фюстель де Куланж, Е. Глассон, П. Виолле, А. Сэ – во Франции, Т. Роджерс, Ф. Сибом – в Англии и многие другие ученые) отличали феодализм «в собственном смысле слова» от его экономических предпосылок. Первый они определяли как вассально-ленную систему; вотчинный же, или сеньориальный (в Англии —«манориальный»), строй, кресть-янско-сеньориальные отношения, а также натуральное хозяйство они выводили за рамки собственно феодализма, рассматривая его в качестве экономического фона последнего, развивавшегося параллельно этому политико-правовому строю.

Другие историки – позитивисты – включали социально-экономические признаки в характеристику феодализма, но трактовали этот строй как совокупность равноправных факторов: политического, социального, экономического, – не отводя определяющего места ни одному из них. Так смотрели на феодализм К. Лампрехт, М. М. Ковалевский, П. Г. Виноградов, Н. И. Кареев и некоторые другие. Формулировку Гизо они относили только к политической стороне феодализма; социально-экономическую же сторону они видели в господстве натурального хозяйства и вотчинного строя. Дальнейшим развитием этой концепции феодализма стала в конце XIX – начале XX в. теория «двух феодализмов» – «политического» и «социального» (ее придерживались Д. М. Петрушевский, А. Н. Савин, американский медиевист Дж. Б. Адаме и некоторые другие).

Уязвимой стороной всех позитивистских решений проблемы феодализма было прежде всего то, что выдвигавшие их историки не могли и не хотели признать определяющей роли социально-экономической основы феодального строя – господствующих отношений собственности. Каждый раз, когда они пытались объяснить возникновение этого строя, они отступали даже от теории «равноправных факторов», отдавая предпочтение роли государства, или социально-психологическому фактору. Наиболее распространенным и среди сторонников вотчинной теории был взгляд, согласно которому главным источником возникновения феодального строя явилась не эволюция отношений собственности и социальной структуры общества, а необходимость для стоящего над обществом, как они считали, государства организовать военные силы страны в условиях натурального хозяйства. Для этого государство вынуждено было создать военно-ленную систему, обеспечив ее функционирование с помощью вотчинного строя. В такой трактовке и сам вотчинный строй выступал в идеализированном виде: вотчина рисовалась как орган классовой гармонии между связанными якобы общими экономическими интересами феодалами и крестьянами. По мнению большинства буржуазных ученых, оба эти класса в равной мере обслуживали государство: феодалы – в качестве военной силы, крестьяне – своим земледельческим трудом.

Таким образом, сторонники классической вотчинной теории игнорировали главное социальное назначение вотчины – организацию эксплуатации крестьянства, выдвигая на первый план ее чисто хозяйственные функции. Причем вотчине необоснованно приписывалась роль единственного носителя и организатора технического и социального прогресса в феодальном обществе, особенно в раннее средневековье.

Но даже эти робкие и непоследовательные попытки расширить прежнее понимание феодализма вызывали протест со стороны значительной части буржуазных медиевистов. В 80-е годы XIX в. традиционная политико-юридическая его трактовка была модифицирована французским историком Ж. Флакком, предложившим понимать феодализм как систему личных связей. Флакк считал, что, хотя в период своего расцвета – в XII—XIII вв. – феодализм представлял собой правовую систему, основанную на «фьедном контракте», т. е. на условных пожалованиях земли, источником этой системы и подлинной ее основой были не поземельные, а личные отношения «верности» и «покровительства» между сеньорами и вассалами. Эти личные отношения, по мнению Флакка, возникали вне всякой связи с земельными пожалованиями, но в силу присущих людям потребности в защите и чувства любви к близким – семье, товарищам, сеньору и ненависти к чужакам. К одной и той же сфере «личных связей» Флакк относил и вассальные связи между феодалами и крестьянско-сеньориальные отношения. Лишь позднее эти личные связи стали дополняться поземельными, которые постепенно, в XII—XIII вв. стали определяющими в феодальном обществе. Такая идеалистическая и слабо аргументированная источниками социально-психологическая трактовка феодализма была направлена прежде всего против материалистического его истолкования, но отчасти и против буржуазной вотчинной теории.

Наступление на нее и на выдвинутое ею понимание феодализма резко усилилось на рубеже XIX и XX вв., что было связано с переходом европейской буржуазии в период империализма на открыто реакционные идейно-политические позиции и следствием этого – началом общего кризиса буржуазной историографии. Последний проявился в отрицании закономерностей исторического процесса и самой идеи исторического прогресса, в отказе считать результаты исторического познания отражением исторической действительности и т. д. Кризис буржуазной историографии неотделим от тщетных попыток реакционных историков опровергнуть материалистическое понимание истории, в особенности идею о решающей роли народных масс, классовой борьбы и революций в истории.

Выражением кризиса буржуазной исторической мысли было появление в медиевистике так называемого критического направления. Оно возникло в Германии, но затем распространилось в других европейских странах. Его представители, открыто выступая против исторического материализма, обвинили историков позитивистского толка в «пособничестве» материализму и марксизму и потребовали пересмотра всех выдвинутых позитивистами представлений и концепций. Сторонники «критического» направления стремились всемерно умалить значение экономического и социального факторов в истории, утверждали примат государства, политики и права в ее развитии. Они вновь стали трактовать феодализм как чисто политическую систему, отвергая даже его определение как вассально-ленного строя. Основатель «критического» направления в Германии Г. фон Белов, а позднее один из виднейших его представителей – австрийский медиевист А. Допш считали феодализм «системой управления», главную, характерную черту которой видели в «отчуждении верховной власти» представителями «местных властей», т. е. в политической раздробленности. Эта феодальная система управления не связывалась ими ни с какими экономическими предпосылками: ни с вотчинным строем, ни с натуральным хозяйством. Господство последних в средние века они вообще отрицали. А. Допш, идя еще дальше, вообще считал вотчину предприятием «капиталистического типа». По его схеме выходило, что в средние века «феодализм» как политическая система сочетался с «вотчинным капитализмом» в качестве экономической основы общества.

В 20-е годы к этой точке зрения присоединился Д. М. Петрушевский, отказавшись даже от теории «двух феодализмов». Многие историки «критического» направления, например известный английский медиевист Ф. Мэтланд, вернулись к определению феодализма как правовой системы, основанной на условном землевладении и вассалитете.

В первые десятилетия XX в. лишь немногие буржуазные медиевисты сохраняли традиции более комплексного понимания сложного и многостороннего подхода к феодализму. Так, известный бельгийский медиевист Анри Пиренн (1862—1935) продолжал придерживаться концепции, близкой к теории «двух феодализмов», и критиковал с этих позиций Допша. Не принимал чисто политического понимания феодализма и выдающийся французский медиевист Марк Блок (1886—1944). Еще в 20-е годы он решительно выступил против концепции А. Допша. В 1929 г. Блок стал одним из основателей журнала «Анналы экономической и социальной истории», вокруг которого сложилась одна из наиболее плодотворных школ в современной буржуазной медиевистике.

В своих работах 30-х – начала 40-х годов М. Блок продолжал развивать традиции многопланового изображения и понимания феодального строя, наметившиеся еще у отдельных представителей позитивистской медиевистики. Он мыслил феодализм как единый общественный строй, определяемый условиями существования данного общества. Социальные признаки этого строя он видел не только в вассальных связях внутри класса феодалов или политической структуре, но и в крестьянско-сеньориальных отношениях, которые, как и вотчинный строй в целом, считал неотъемлемым, органическим элементом феодализма. Однако, оставаясь на плюралистических методологических позициях, М. Блок был непоследователен и противоречив в развитии этой точки зрения. Он утверждал, в частности, что вотчина, или «сеньория», во Франции и других западноевропейских странах возникла задолго до феодализма «в собственном смысле слова», имея в виду систему ленного права. Иными словами, М. Блок, критиковавший позитивистских историков за их факторный подход, сам, по сути

дела, возвращался к эклектической теории двух феодализмов. Другое противоречие его взглядов проявлялось в том, что, отводя в определении феодального строя столь большую роль крестьянско-сеньориальным отношениям, Блок отрицал их решающее для всей структуры общества значение. Решающим же фактором, определявшим, в конечном счете, все стороны феодального строя, он, подобно Ж. Флакку, считал систему личных связей всеобщей зависимости и покровительства, в которой видел выражение социально-психологических мотивов и представлений, порожденных примитивностью жизненного уклада, быта и мышления эпохи раннего средневековья. Поэтому, хотя М. Блок сделал очень много для изучения и понимания целостной картины развития феодального общества во Франции и вообще в Западной Европе, его концепция феодализма в целом оставалась противоречивой и эклектичной.

В современной буржуазной медиевистике нет единого понимания сущности феодализма. Подавляющее большинство ученых придерживаются традиционной политико-юридической трактовки этого термина. Часть из них смотрят на феодализм крайне узко, как на вассально-ленную систему или даже только специфическую военную организацию, возникновение и функционирование которой объясняется исключительно потребностями военной защиты и не связано с развитием вотчины и даже государства. Наиболее типичны в этом плане взгляды Ф. Гансхофа (Бельгия), Ф. Стентона (Англия), К. Стефенсона,Р. С. Хойта, К. В. Холлистера (США). Феодализм они считают специфически западноевропейским явлением. Другая группа историков, видящих в феодализме политико-правовой институт, хотя такжесчитает вассально-ленные связи главной характерной чертой феодального общества, трактует, однако, это понятие в духе «критического»направления, как форму государства. По мнению этих ученых, такая форма управления возникала в разное время у разных народов в результате военного завоевания или захвата власти узкой общественной группой в переходные периоды распада старых политических и экономических систем.

Феодализм, таким образом, рассматривается как временное средство оздоровления прогнившей системы, функционирующее, пока не сложится новая, более совершенная система. Феодализм для них – это не закономерный и прогрессивный этап в развитии общества, а лишь случайный результат политического развития. Наиболее отчетливо эта концепция выразилась в сборнике статей американских медиевистов «Феодализм в истории», изданном в 1956 г. под ред. Р. Кулборна. Близки к ней в своем большинстве и западногерманские историки, которые, однако, вносят в нее свои нюансы. Так, Г. Миттайс видит в феодализме «ленное государство», основанное на «ленном праве», социально никак не обусловленное и складывающееся там, где возникает потребность «политически организовать» обширное пространство при отсутствии развитых экономических связей. Разделяющий эту точку зрения О. Бруннер особенно настойчиво подчеркивает, что могущество господствующего класса в «ленном государстве» целиком вытекало из политических функций его представителей и никак не было связано с их богатством, в том числе земельным. Сторонники такой государственно-правовой концепции феодализма допускают существование последнего не только в Западной Европе, но и в других регионах мира и даже пытаются рассматривать его в сравнительно историческом или типологическом плане (например, в упоминавшемся сборнике «Феодализм в истории»). Однако все они не считают феодализм обязательной всемирно-исторической стадией в развитии человечества.