Текст книги "Идеальное зрелище, или… «Кругосветка этрусков». Книга 1"
Автор книги: Сергей Ильин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
КНИГА 1. ВОСХОЖДЕНИЕ
Глава 1. Встреча с Верой
По Ильинке шла совершенно очаровательная, сияющая женщина, вероятно, только что купившая для себя что-то новенькое, и сейчас представляющая свои будущие наслаждения. Игрой ее лица можно было наслаждаться не меньше, чем видом красивых угрюмых домов. Вот только эта встреченная красота быстро прошла. Прошла совсем рядом. Дома же надвигались издалека, видно, стремясь произвести свои впечатления, больше угрюмые, чем радостные, и так быстро, как шел. Могли и постоять – времени было много.
Оглянулся. Не было уже больших синих глаз, маленького радостного рта, проплывшего совсем рядом, чуть хищного и очень тонкого носа – улыбалась только походка: едва заметные туфельки плясали под длинной юбкой и светлая головка неслась к Спасской башне. Пробили куранты. Глянул на часы: уже семнадцать. До спектакля – час. Нужно перекусить.
В столовом зале огромного подземного торгового центра возле Манежа – полно народа, но все же, и кормят быстро, и выбрать есть что. Итальянские пироги с грибами, очень похожие по виду на татарские кулебяки, неплохой чай и какой-то десерт весело запрыгнули в рот при одном воспоминании о блондинке. Так же весело два часа играли актеры в театре, лишенном нуждой декораций. Пьеса захватывала Сергея, унося его в мир любви и грез, но временами неожиданно проваливалась в какую-то томную бездну, отступая перед смеющимися уже над ним синими глазами: «И куда же ты пошел без меня?»
«Как жаль, что нет декораций, – подумал Сергей, приходя в себя, после очередного провала в свои мечты, – уместны были бы и здесь серые угрюмые шкафы, двери или картины, как «Ландыш» у Ильи Глазунова». Сам собой возник привычный внутренний диалог, отодвигающий на время развеселившуюся в его воображении блондинку:
–Может предложить им «декорировать» спектакль?
–Сразу понадобятся деньги на двери – три тысячи, минимум, на стены – двадцать тысяч, на шкаф – четыре тысячи, картины, обшарпанный старый багет…
Тут диалог прервался и нахлынули воспоминания о недавнем визите в галерею. Вспомнился дом художника, где все собрание огромных полотен уравновешено маленькими эскизами костюмов для театра и одним платьем дамы…
Продолжился внутренний диалог:
–Лучше как, – ему вспомнилась известная певица, – да, так – в балахоне, и пусть они играют душой – нечего тратиться на костюмы в театре. Декорации – другое дело, все же они одушевляют постановку и удерживают сознание в рамках, заданных автором.
Да, дорогой читатель, игрой это не воссоздать, а если и удастся, то на мгновение до очередного провала, в который въедет веселая блондинка с Ильинки. Даже если и хорошо играть, то зритель не готов к тому, чтобы домысливать постоянно. Впрочем, может и не нужно удерживать зрителя, если ему есть чем наслаждаться самому? Главное – чтобы ушел довольным. А диалог продолжался:
–Короче, ткань – три с половиной метра на каждого и все. Костюмы – три с половиной тысячи рублей! Пять штук!
Сергей погрузился в спектакль.
Рик просматривал газеты. Одним глазом поверх очков он поглядывал на экран телевизора. Рассказывали новости. Новости были свежие, но толку от них было мало. С тех пор, как от России откололись прибалтийские государства, найти что нибудь нужное для него в новостях было трудно.
Рик строил дороги в Европе и гадал: куда же ему строить следующую? Выбрать перспективное направление после произошедших перемен было сложно. Все грузы шли на Варшаву, далее в Москву, там они разбегались по России. Входить со своими деньгами в строительные дела в России или Восточной Европе казалось ему перспективным. Русские, контролировавшие дорожные дела и не имевшие хороших дорог, обещали гигантскую поддержку. До этого ему даже и не верилось, что можно с кем-нибудь сотрудничать в строительстве собственной дороги.
Рик привык за все платить сам и даже переплачивать, веря в свое хорошо просчитанное на перспективу предприятие. Вопреки прогнозам пессимистов, люди все равно выбирали его дороги и платили за проезд все охотнее. На его дорогах не было пробок, а за быстрый проезд, как показывали его собственные прогнозы, люди будут платить с каждым годом все охотнее. «Горизонт раздвигает скорость!» – поэтично выражал он эту тенденцию.
Рик подумывал о своих возможных новых партнерах: «Им понадобится детальный хороший прогноз на транзитные дороги: Берлин – Варшава – Калининград – Рига – Санкт-Петербург». Дорога на Москву в то время уже была основательно забита транспортом. Строить вторую рядом казалось бессмысленно, а вот пройтись по северным столицам! Рик отпил глоток и одобрительно посмотрел на своего юного секретаря. Пожалуй, она и сама считала себя юной, кто в свои тридцать лет не считает себя двадцатилетней, да еще и на работе. Судя по костюму, она хорошо подмечала, что нравится шефу, и, угадывая его желания, – одевалась. Рику сейчас достаточно было кофе, а такой квалифицированной, как она, помощнице он простил бы наряды и посолидней.
Один глаз Рика прошелся по помощнице, а второй наткнулся в газете на страницу с интервью С. Арбасова. Рик прочел легкую дискуссию о скоростной железной дороге: Санкт-Петербург – Минск – Брест – Краков – Братислава.
–Русские, похоже, бросают собственное строительство грузовых дорог, их интересуют больше пассажирские перевозки, – буркнул Рик, глядя на подборку текстов.
–Они столько настроили в Восточной Европе, что этих дорог хватит лет на десять-двадцать с существующим ныне товарооборотом, – вежливо поддержала разговор секретарь.
–А дальше? Начнется ли здесь оживление международных магистралей? Цены на горючее растут и бедные страны станут еще беднее, тогда транзит через них есть то единственное, что может быть интересно для вложения денег.
Секретарь стояла рядом и смотрела на уже пустую чашку из-под кофе, а Рик вспомнил аналитический обзор, заказанный им два года назад.
Спустя мгновение, Рик вернулся в мир кабинета, улыбнулся и сказал:
–Отличный кофе, давай вторую!
–Сейчас, – ответила секретарь легким напряжением юбки, да, скорей юбки, чем приятным чуть приглушенным голосом.
Грамотный аналитик, найденный им еще в начале дел по грузовым перевозкам, открывал в своем обзоре новую перспективу на строительство скоростной магистрали между крупными столичными городами. Другое строительство было фактически убыточным лет на тридцать вперед. Странам Прибалтики самим вытянуть строительство этих дорог вряд ли удастся. Рика же устраивала доля в тридцать процентов и во вложениях, и в доходах, при собственной установке цен на проезд, даже с возможностью выкупа дорог государствами, по территории которых они проходили.
Уверенность в новом деле просыпалась в Рике по мере того, как он пил вторую чашку кофе. Он был уверен, что его долю никто в ближайшие годы выкупать не будет. Срок же окупаемости только его доли при участии государств и частных партнеров из России и стран Восточной Европы сокращался по его подсчетам до десяти-пятнадцати лет. Продав участок одной из дорог на юге Франции, Рик получал нужную сумму для начала строительства. Дело стояло за выбором участка и детальным техническим проектированием.
Телевизор, который Рик почти никогда не выключал, замигал рекламой, предлагая мечтательных женщин и еще что-то. Секретарь относила вторую чашку, Рик смотрел на нее с благодарностью за счастливое сочетание всего вокруг:
–А почему бы мне не сделать интервью на ТВ? – то ли подумал, то ли сказал Рик.
«У меня секретарь журналистка, да и какая красавица, с ней я буду выглядеть куда эффектнее этого русского в газете. Дам интервью по телевидению», – подумал Рик и уже внятно сказал приостановившемуся секретарю:
–Нужно узнать больше про этого русского.
–Про Арбасова, Рик, так?
–Да, и подумайте о нашем интервью на телевидении.
«Ох, и посмеюсь же я над этим железнодорожником…» – подумал Рик, одобрительно провожая взглядом секретаря. Через минуту он поднял трубку, нашел в газете номер телефона редактора и набрал сам, медленно и ласково нажимая на клавиши.
Редакция неожиданно легко согласилась на его встречу с интервьюирующей Арбасова журналисткой. «Видать, дела у них не очень», – сделал вывод Рик и смело набрал номер телефона Сьюзен Прайс, так звали журналистку.
Завтрашний ланч ему был заказан в дорогом ресторане секретарем, она и подсказала:
–В дорогой ресторан хвост из редакции не потянется и можно будет спокойно поговорить.
–Разумно, – оценил ее предложение Рик, он не был жадиной даже в глазах своего собственного секретаря.
Ресторан отеля был оформлен в старом стиле, украшен светлыми гобеленами с сюжетами зимней королевской охоты. Рик и Сьюзен листали свои экземпляры меню в тяжелых жестких переплетах. В Варшаве можно смело заказывать грибы, иначе их все равно добавят к мясу, так они им нравятся. Да и цену за счет грибов можно слегка подкрутить у любого мясного блюда. Рик думал о говяжьем мясе и грибах:
–Стейк? – спросил он.
В ответ услышал:
–Я соскучилась по рыбе. Давайте закажем угрей: с огня свежая рыба украсит наше утро.
–Да? Это украшает! Конечно угри и мартини.
–Чуть коньяку с кофе, если здесь подают по утрам.
–Раков, со щипцами и салфетками, – подыграл ей Рик, поняв, что здесь его раскрутят на полную катушку, – да и ладно! Расскажите мне об Арбасове, – начал он уже о деле.
Спектакль заканчивался. Сергею хотелось вернуться обратно, на Ильинку.
–Хорошо – я сейчас один, когда такое еще будет?
–А один ли ты? – как бы что-то сказало.
«Такое впечатление, что рядом кто-то весело танцует или подтанцовывает», – мысли возвращали на Ильинку, а роскошная лестница выводила наверх из большого зала театра:
–Или я уже подтанцовываю?
Какие бы не томили его впечатления, он дошел до Манежа, обошел вокруг купола, венчающего подземный торговый центр. Шел и разглядывал на нем со всех сторон картинки похожие на страны, срисованные с географического глобуса. Чуть не наткнулся на одиноко стоящего человека. Только сделав несколько шагов сообразил, что прохаживался рядом с замершим известным художником: «Почему он один? Что-то задумал, видно, и смотрел на Кремль?»
Стены Кремля были подсвечены и производили невероятно свежее впечатление: налипающий снег делал их светящимися белыми, краснели только бойницы. Блондинка, никак не уходившая из памяти, и белые стены Кремля создавали образ белого, но не каменного, скорее, снежного города. Чуть прошел дальше и вышел на Красную площадь. Со стороны Мавзолея Кремль был по-прежнему не заснеженным и кирпичным, как и дома на Ильинке оставались серыми тяжелыми и удивительно притягательными.
Вечером здесь особенно мрачно. У Торгово-промышленной палаты поздняя суета, подумалось: «Никак Председатель собрался домой! Старая школа – без начальника не расходятся». Привычка делать большие дела без суеты и с уважением к делу ставит и руководителя на почетное в этом деле место. Почему перестали это понимать?
Вспомнился свой бывший начальник, одиноко приезжавший в институт отдохнуть после работы в президиуме. Оба – академики, оба сделали ставку на карьеру. Но общественные науки одного вывели на руководство правительством, а другого естественные науки – на демонстрации. Откуда эта тяга к популярности в противоположном своим знаниям поле деятельности? Промышленностью руководят общественники, а митингами – отраслевики. Председатель палаты выглядит намного крепче, но и он вряд ли сможет поднять промышленность по-новому – от торговли. Наторговать мало, понадобится поддержка проектировщиков, а они уже на исходе. Сергей вспомнил свой первый проект: из ста двадцати томов, составлявших описание всех работ по дороге и чертежей конструкций. Все же, что относилось к деньгам и торговле, вместилось в один том, хоть и солидный, но один. Целый отдел проектного института вычерчивал и описывал оборудование, здания, мосты, сооружения. Их было немного, но бумаг было страшно как много. Сначала это пугало, но потом привык и сам научился манипулировать чертежами на компьютере, ему помогало хорошее физико-математическое образование. Университет все же дает универсальный способ ориентироваться в жизни.
А вот девушки от кульманов? Где сейчас эти миленькие девушки? Сидят за компьютерами или торгуют, наторговывают себе первичный капитал?.. Потом пойдут чертить то, что мечтали. Если задуманное успеют, то будут, наверное, счастливы – выдержали гонку жизни!
Снег перестал падать и пора было идти к машине, но хотелось пройтись. Рядом прошли два загулявших немца. Что-то обсуждали. Не боятся вечерней Москвы, присматриваются к этой новой для них Европе. Да и для нас она новая и, к сожалению, мало понятная. Ей и понадобятся совершенно новые проекты, грандиозность которых еще ошеломит мир, привыкший искать врагов и защиту от них, а силы копить для того, чтобы потратить их, к сожалению, на то, что просто вредно всем и скучно.
У людей появился шанс на сотрудничество… вот и теперь, если пауза раздумий в отношениях между Востоком и Западом затянется, ее снова заполнят какой-нибудь гадостью.
Охотников на людей полно среди них же, а вот к новому типу сотрудничества не готов еще никто. И тут дело не в помехах – спецслужбы мало кого уже беспокоят из христиан, идущих под Богом, – у всех накопились свои заботы.
Ильинка стала как-то уютней, исчезла прежняя чопорность. С развалом Союза и обитатели Кремля стали проще, скромнее. Дошел до конца улицы, прошелся до Лубянки и вернулся. Современная символика мало чем отличается от советской: торговые учреждения так же отвернуты от крестов церквей, властные врата обращены к ним, звезды на Кремле расположены как попало… захочешь перекусить – приходится идти в дом номер тринадцать. Бедные суеверные – вымрут от голода в таком доме или подавятся куском, а в кофе-хаусе могут и кофе обжечься. И это первые шаги из Кремля – окружение первого порядка.
Из дверей ГУМа никто не вышел. Стало как-то одиноко – увидел свое отражение в стеклянной двери: одинокий он себе уже давно не нравился, несмотря на красивую внешность. Еще шаг, другой – Спасские ворота, Лобное место, собор Василия Блаженного – вся Красная площадь. Быстро вернулся, взял машину из мойки – выглядит словно новая. Переключил автомат и мягко нажал на газ: сколько удобств и рядом с Кремлем!
Машину он, наверное, любил, в ней было хорошо, когда никого нет рядом на улице. Но в Москве даже ночью улицы полны других машин, и тут уже не до наслаждений, нужно глядеть в оба. Он вспоминал, как хорошо было ездить раньше: Политехнический музей, Лубянка, Детский Мир, короткая остановка у Малого Театра – такой остановкой он всегда отдавал дань памяти великому драматургу А. Островскому. Почему-то на памятник ему хотелось посмотреть всегда, когда проезжал мимо – это отвлекало от движения, но голова поворачивалась чисто рефлексивно, как и к такому искусству, как театр, тянуло по какой-то детской привычке: работающей маме жалко было его бросать одного дома, и она прихватывала сыночка с собой в большой красивый драматический театр. В театре он знал все с детства. Он даже научился засыпать на гроссбухах, словно заправский бухгалтер.
Вспомнив про памятник Островскому, Сергей притормозил, просушил тормоза, проехал, петляя по улочкам центра, к бульварному кольцу. Дальше ехал быстро почти до Нового Арбата. Неожиданно вышла на улицу женщина. Как его машина выдержала этот подарок судьбы? Успел просушить тормоза, иначе было бы происшествие. Спасибо драматургу Островскому. Женщина от неожиданного торможения об нее, слегка оторопев, все же отошла и позволила проехать дальше:
–Да проезжай, если так спешишь!
Посмотрела на пальто – чистое. Теперь ехал уже сосредоточенно, с полной концентрацией на дороге и движении. Дома вздохнул с облегчением, что все обошлось. Осмотрел свой «Мерседес» – еще послужит, уже засыпая, вспомнил профиль блондинки, тонкой линией появившийся из каких-то новых глубин. Подумал: «Это уже зреет чувство, – и, засыпая, – встретить бы еще раз».
Утром по телевизору что-то сказали о новой выставке в Музее изобразительных искусств имени Пушкина. Каналы «Культура» и «Спорт» все больше и больше радовали неожиданными новостями. Начавшееся возрождение хоккея и необычайно высокий уровень выставок в Москве не могли никого оставить равнодушным к переменам, переменам похожим на Ренессанс. Говорили о Пикассо. Сказали немного, но показали интересные зарисовки. Начала работать память и включилось воображение: представил неопределенность линий рисунков, развернутый в рисунках анализ форм живого.
Рисунки в воображении начали приобретать цвета. По неведомым законам преобладал любимый им розовый цвет. Шифровальщики говорят, что розовый это от наслаждения при созерцании вкусных плодов – эволюцией закреплен – откладывается в сознании лучше, эффектнее. Телевизионщики используют этот прием. Да и не только они так кодируют. Глянул на карту: над столом на карте Россия – розовая. «Интересно сколько продлится розовый период России, – подумал он, – и закончится ли «Девочкой на шаре»?» На кухне уже скворчала сковородка: два яйца и колбаса, куда им с хот-догами – нас не догонят!
Собрался, зашел к соседке перед уходом:
–Раечка, я оставлю вам ключик. Если придут ко мне прибирать, то только на кухне, остальное лучше не трогать.
–Хорошо, милый… Хорошо.
Раечка его любила. За что? Он не знал и не спрашивал.
В галерее почти все по-прежнему: яркая игра светом французских художников до их революции и абстрактная живопись времен нашей, затянувшейся почти на восемьдесят лет революции. «Похоже, Франция нам сопереживала все эти годы: и Роден скульптурой «Весна», и Ренуар расплывчатыми контурами прекрасных розовых женщин. Как эти женщины все же похожи на страны. Своими характерами, манерами, желаниями и формами», – думал он, обходя зал за залом.
Рядом прошла экскурсия; он услышал несколько приятных слов в адрес художника, картины которого давно любил и взглянул на имя экскурсовода: «Вера!» У Веры светлые волосы, удивительно прямые. Прошел несколько шагов вперед и встал у отлитой из металла «Весны». Вера от картины роскошными шагами подошла к нему – к скульптуре Родена, – и все, что она сказала дальше, он уже ассоциировал с собой и с ней. Их весна, весна точных завораживающих слов, длилась не более минуты и ушла в какое-то лето в соседней комнате. Чуть позже он зайдет и туда, там будут те же французы с жаркими туземками, но Вера уйдет уже далеко вниз, когда он двинется от Родена и Ренуара.
Холл с рисунками Пикассо напомнил «День – ночь» Эшера, рисунки с различиями в сочетании черного и белого, вспомнился и «Черный квадрат» Малевича, и свой белый:
«Белый лист еще не смел:
Не исчеркан, не исписан…
Никого он не задел,
И никто его не слышал…»
Быстро обошел выставку черно-белых рисунков, еще раз подошел к картине «Девочка на шаре» и вышел из музея.
Глава 2. Дом
Сквозь снег дом выглядел очень опрятно: два этажа чистых стекол. Лестница и приподнятый первый ряд окон настраивали входящего на ожидание чего-то нового. И возвышенная первая фраза в продумываемом наперед разговоре, как и чуть задержанный им звонок, уже были данью непростой выдумке архитектора, явно строившего когда-то этот дом для себя и умевшего расположить к себе каждого, входящего в него. Крупная снежинка, упавшая на ресницы при входе на лестницу превратилась в слезинку. Позвонил, смахнул слезинку и услышал:
–Сейчас!
Тот же роскошный шаг, дверь настежь и легкая улыбка белого зала. Вера умела быть всем вокруг: не прикоснувшись, раздела, провела по гостиной, из его первых неуверенных фраз выстроила разговор о том, что его тревожило: собственно как воспримут домашние то, что они начинают вместе работать над книгой.
–А я с детства мечтала написать книгу о художниках…
–Я понял это, когда вы говорили о Родене, у вас очень много накопилось собственно подмеченного, нового, немного подчистить и вдохнуть сюжет – будет роман.
–Будет… – улыбалась Вера и ее улыбка завораживала. – Начался пост. Я думаю, что мы скоро распишемся в две руки.
–Я немножко уже набросал, для начала, а дальше буду выдерживать поток от вас, – вы, Вера, говорите почти готовым текстом. Я буду записывать на пленку, а вечером перекладывать на бумагу.
Вера умела расставить вещи в доме и развесить картины так, чтобы, прохаживаясь под сводами не очень большой уютной гостиной, можно было набраться совершенно новых и неожиданных впечатлений. Белый ландыш на картине гармонично вписывался в пурпурный закат. Придавать вечность ощущению жизни – было кредо Веры.
Как-то незаметно пролетел день. Они сидели у огромных окон и вид из окон в заснеженный сад, подсвеченный догорающим пламенем заката и включенными фонарями у входа, вселял чувство утрачиваемой свободы. Допивали кофе и понимали, что после последнего глотка придется расстаться. На сколько?
–Вера, я могу приехать к вам на этой неделе?.. или лучше в выходные дни?
–Приезжайте вечером в пятницу, часам к пяти… Я буду ждать.
Легкое волнение и почти встретившиеся взгляды придавали уверенность в успешном начале знакомства и твердость шагам в прихожей. По лестнице соскочил как-то легко. Так же легко завелась машина и понесла к Москве. Снег закончился и ехать было приятно.
Придя домой, сбросил куртку, нацепил тапочки и прошел в комнату, схватил листок бумаги. Слова ложились быстро и ровно:
«…Как ты вставала, как ты шла…
Как бился крестик у ключицы…
И как хотелось мне напиться
Воды из этого ключа».
Вспомнил картины в гостиной у Веры, ее тонкие красивые руки и писал:
«Вы удивительны –
Печаль вас нежит:
На тонкий лик легли холсты,
Сквозь речь возникли объяснения –
Как важна чистота воды…»
Прервался, подошел к окну: фонарь, засыпанный снегом, освещал часть улицы, на которую время от времени выходили одинокие прохожие, отплясывали, каждый по-своему, танец озябшего человека и исчезали в темноте. Фонарь уже был похож на колокол. Под куполами снега стояли столбики забора, как солдаты в касках, вокруг здания банка, взятого в оцепление. Его банк располагался напротив дома с его квартирой. Там, где забор подходил ближе к зданию, образовался сугроб, доходивший до окон и касок из снега верных ему солдат. Снег, снег, снег… Вспомнился мягкий голос, читавший его стихи:
«Благословенная мелодия
Слышна чрез колокольный звон,
В ней переливы: Вера, верность
И вдохновенная любовь…»
«Что получится у нас с Верой?» – он не заметил, как думал уже о большем, чем она. Вокруг нее рождался и быстро рос мир иллюзий, его иллюзий. Станет ли он реальностью? Что у него для этого есть?
Банк Сергей получил за долги в практически разоренном дефолтом состоянии. Прежний владелец хотел расстаться с банком, как и со всеми своими обязательствами, ожидая еще больших потрясений. Его же чутье подсказывало, что какое-то время все будет стабильно. Он сделал ставку на победу республиканцев в США – основу этой стабильности.
Так все и случилось. В банках появилась нужда уже через год-два. Россия выравнивала свое финансовое положение на игре доллар-евро. И его первой зацепкой был обмен: доллар-рубль, рубль-евро. Большой прибыли это не давало, но позволяло занять сотрудников и дало время осмотреться: вокруг было много интересных перемен, требовавших участия банков, и много перспективных партнеров, желающих сотрудничать, вернее, – вынужденных это делать.
Обрывались административные рычаги управления и целые области отношений между людьми превращались во что-то похожее на целину, распахивать которую было крайне рискованно, не опираясь на административные связи. Административную игру Сергей понимал глубоко и, чтобы не выглядеть слишком открытым в своих намерениях, ушел из руководства банком, оставив себе акции и право вмешиваться во все, кроме рутины ежедневных проводок.
Молодая энергичная преемница умела работать крайне надежно, умела и присмотреть и не только за оборудованием, но и за всем коллективом. Клиентов же ей он привел в банк столько, что хватило (и не только для успешного начала). Высвободившееся от забот по управлению банком время давало возможность вникнуть глубже в два направления, к деятельности в которых он себя готовил и раньше: напитки и искусство живописи. Конкуренция была жесткой и в одном, и в другом направлении, но шансы на выход в эти области деятельности всегда оставались ввиду разнообразия вкусов потребителей, а главное, – ввиду огромного числа этих потребителей.
В России вырастало новое поколение, которое, как и их деды, предпочитало квас Кока-коле, которому хотелось и чего-то традиционного, и вместе с тем чего-то нового. Это новое качество напитка он уже создал. Его напиток обладал всеми преимуществами дорогих отваров и настоев на диких травах, но был крайне дешев и мог соперничать по цене с другими не дорогими тонизирующими напитками, целебные качества которых обычно не рекламируются.
Мешала продвижению напитка только недобросовестность конкурентов. Сложный состав всегда можно опорочить простой выдумкой, рассчитанной на больную фантазию людей, привыкших чуть додумывать к услышанному. Только ли это мешало? Об этом его предупреждали: «Делать надо проще!» Он отдавал себе полный отчет во всех непреодолимых с увеличением сложности напитка обстоятельствах: «Да, но есть еще фактор времени…»
Его размышления у заметенного снегом окна прервал звонок телефона. Трубка была рядом на столе, нажал зеленую кнопку, раз, два и только после третьего нажатия услышал:
–Сережа, к тебе сегодня приходили. Я их провела сама и за всем проследила.
–Я заметил, ты такая чистюля, Рая.
–Спокойной ночи.
–Спокойной ночи, – сказал, а подумал. – О чем я думал?.. Напитки… Что мне мешало?
Игра, найденная им, была проста, а алгоритм, случайно обнаруженный в процессе развития дела, давал хорошую прибыль и уверенность в развитии за счет краткосрочных вложений, – такие деньги уже появились в банке.
Хотелось большего – войти в мир искусства. С искусством дело обстояло гораздо сложнее. Нужно было осмотреться, увидеть свое в этом монолите из маленьких мирков тысяч людей. Мир вечных ценностей был не подвержен экономическим диверсиям (чем и привлекал). Современная экономика, хоть и заносчива, но только лишь подстраивает свои шкалы временных ценностей к основным тонам, задаваемым ценностями вечными. А последними ведают больше Боги, чем люди, если не считать опустошительных войн. В большей части планеты был мир и рассчитывать на войны и пересмотр основных категорий в вечном было совсем ни к чему.
Пора было ложиться спать. Сергей подошел к столу, взял недавно исписанный листок, прочитал и исправил «…воды…» на «…любви…». Еще раз прочитал:
«Как ты вставала, как ты шла…
Как бился крестик у ключицы…
И как хотелось мне напиться
Любви из этого ключа».
Довольный он пошел чистить зубы.
Глава 3. Земля
Встал рано. Над Москвой легкая дымка. «Рассеется ли?» – подумал, глядя в окно. Не то чтобы лондонский смог висел над городом, но что-то похожее на туман над Владивостоком. Сергей вспомнил туман над Светланской, ползущие на город рваные в клочья облака, похожие на оборванцев из черно-белых фильмов, смеющихся над городом. Он и сам был готов смеяться над собой, своей беспечностью, когда возвращался с раскаленного солнцем пляжа в надвигающийся ледяной туман со стороны Уссурийского залива. Владивосток располагался между двух заливов и был границей холодного и теплого течений, отсюда и туманы. А здесь что? Равнина… Москва…
С. – управляющая банком ждала его уже у входа в банк. «Очень легко одета – только что вышла», – подумал он. Остановился и услышал радостное:
–При-вет! Я сяду досыпать сзади… Больше никого не будет?
–Никого. Спи. Я тебе шубу уже положил.
Из всех дорог, идущих из Москвы, Ленинградское шоссе было ему наиболее знакомо, так как приходилось ездить по делам банка на Север. Здесь сосредоточились почти все его связи, дававшие хоть какой-то эффект, здесь и немногие – на Востоке. День предстоял напряженный: сегодня им нужно было встретиться с вице-губернатором в одном из городов на Севере и успеть к вечеру обратно в Москву.
За Зеленоградом туман уже совсем рассеялся. Снег – небесная твердь – лежал по иронии судьбы на земле и поблескивал на солнышке. Чистый, как и положено всему, что падает с неба, он вызывал неподдельный восторг. Огромные поля чистого снега еще не слепили и позволяли любоваться округой без очков. В небольшой деревеньке обогнали лошадку с возком. Вспомнил «птицу – тройку» Гоголя, образ России, и прибавил газ.
Машина шла ровно по автостраде, расчищенной за ночь. Повороты в сторону после прохождения очистительных машин были засыпаны снегом, и в деревнях, и в небольших поселках. Помех движению почти не было. На деревьях снег был настолько обилен и красив, что хотелось остановиться где-нибудь возле трассы и побродить по лесу, но это было практически невозможно из-за больших отвалов. «Радуйся и этому, – говорил он себе, – когда еще выберешься сюда, в леса, в поля – просторы».
Вдоль дороги иногда поблескивали купола церквей, похожие на репу. «Сидят сейчас занесенные снегом старички в домишках и распаривают сладкую репу в русских печах и спешить им никуда не надо, если впрок корешки заготовили. Не то что зри в корень, а наслаждайся теплом и корнями. Наешься, налюбуешься – можно и в церковь сходить помолиться, батюшке корешок отнести – в вере укрепить перед постом. А тут, несешься… Куда? Зачем?» – думал он, снижая скорость.
Он вспоминал свои проекты: Вроде и грандиозны, но все же мелки по сравнению с этой вечной деревенской репой. Будут новые дороги, поезда, новые скорости жизни, а вот деревенек станет меньше, деревянных заснеженных куполов – меньше. Золотых куполов в Москве и Санкт-Петербурге прибавится, но они ли определяют вечные ценности на нашей земле? Не репа ли и топорная работа деревенская».
Вспомнил картины Венецианова: «Где-то в этих местах жил и писал крестьянок в выцветших платьях. Вы цвет…» Внезапно на дороге откуда-то взялась собака, большая, как волк, и бежала впереди не давая объехать. Он еще снизил скорость и ждал, когда разъедутся все встречные машины. Обогнал собаку, да та еще и залаяла! Бросилась на колесо и резво отскочила, как будто и не неслась несколько минут, как угорелая. «Голодная, наверное, – подумал, но бросить ей было нечего, – рубли есть не будет». А еду в дорогу у нас уже и брать не принято, хотя вера позволяет и в пост, – берем в дорогу только деньги и воду. Вода в машине была всегда.
Другие скорости жизни… Церковь и сама к ним приспосабливается. Батюшки уже не сидят и свою репу не чешут, а на машинах по приходу разъезжают, хотя и говорить стараются на старославянском.
