Текст книги "Змеиное проклятье"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

8.

Добрались до дома Щербинского быстро и дом у него оказался славным. Был он не деревянный а из красного старого кирпича и поэтому устоял во время бури. Только ставни были прикрыты, а стела чем-то забаррикадированы, что придавало дому несколько угрюмый вид.

– Ну что стоите, – сказал Щербинский -входите, ничего не пугайтесь. Без ложной скромности могу сказать, что моя хата, самое защищенное место после бара в Черепихове.

Они зашли, тем более что дверь была не заперта, однако как только они зашли, селянин задвинул на обратной стороне три огромных засова. Явно в этом доме готовились к затяжной осаде. Какая именно и есть сейчас.

Внутри дом как дом, пахнет жильем, только вот пол дико загрязнен, на нем масса отпечатков грубых рубчатых сапог, а на стенах, покрытых светлыми обоями, безобразные потеки чего-то водянисто – зеленоватого, как сукровица. А еще на стене растянуто громадное кожистое перепончатое крыло явно от исполинской летучей мыши, да в уголке стоит странная гранитная вроде статуя в человеческий рост. Непонятно.

В доме было тихо, кроме них никого. Шаги отдаются слабым эхом.

– Вы же сказали, – заметил вползающий за ними Лапников – что ваш брат дома?

– А он и дома, – произнес селянин снова странно ухмыльнувшись и он указал на статую, – знакомьтесь – мой брат Щербинский младший.

Дробовик выпал из Серегиной руки и брякнулся об пол. Приезжий застыл с разинутым ртом.

– Ты хочешь сказать, – произнес он, – что эта каменная статуя и есть твой брат, которого я еще позавчера видел живым и здоровым?!

– Неужели его обратили в камень?! – изумленно просипел Лапников и сняв, очки остолбенело прищурился в статую – но разве ТАКОЕ возможно???

– В этом селе ВСЕ возможно, – мрачно ответствовал Щербинский и добавил вяло, – идите что ли к столу, есть наверное хотите?

Как он заметил, не Серега не Лапников не стали спрашивать как можно обратить младшего обратно в человека, они понимали. Что и сами могут вот так вот обратиться в один прекрасный момент в гранитную глыбу.

– Безумие, – плаксиво промолвил журналист и потащил свою собаку к огромному дубовому столу, с пулевой дырой посередине, его явно использовали как баррикаду не так давно – людей в камень.

– Это хорошо еще не в змею, а то пришлось бы пристрелить, – закричал им селянин с кухни, где он с чем-то возился, – это произошло во время этого ночного шабаша. За окном орали он выглянул и тут в него из тьмы кинули неким порошком. Сразу же закаменел, едва его от окна оттащил.

Лапников вздохнул. На кухни зашипел жир попав на раскаленную сковородку, и в комнату поплыл тяжелый мясной дух. Зоотехник что-то там жарил, и даже начал вроде напевать под нос, впрочем его совсем не было слышно, за шкворчанием съестного на сковороде.

Пахло вроде рыбой, и хотя Сергей не очень любил рыбу, у него все равно потекли слюни, и еще сильнее заболело горло, в пережатом ранее месте.

– Пауков всех давить буду. Всех восьминогих давить!!!

– Чего? – поднял на него мутные глаза Лапников, он думал о своем.

– Я говорю, у меня в рюкзаке есть данные по селу, собранные из областных архивов, нам надо внимательно ознакомиться.

– Ознакомимся, – без интереса произнес его собеседник, он думал в данный момент только о еде, да и о чем можно думать, когда вокруг витает аромат прожаренного мяса.

Минут пятнадцать спустя, когда Сергей уже начал нетерпеливо постукивать пальцами по столу, начисто позабыв о статую младшего, смиренно стоящей в углу, в комнату вошел Щербинский таща сразу три, лежащие друг на друге, тарелки. На тарелках восхитительно дымилось белое жаренное мясо.

Он поставил гостям и себе и вместе они уселись на грубую лавку у окна, что неподалеку от стола.

– Наваливайтесь, – предложил зоотехник.

И они навалились. После стольких тяжелых часов воздержания Сергея с радостью накинулся н пищу, особенно если учесть, что мясо оказалось совсем не плохим, аппетитным мягким, хорошо посоленным. Вместе они смели лежащие у них на тарелках порции, и селянин побежал за добавками, положил еще и себе. Теперь ели уже медленнее и запивали мясное блюдо теплым квасом, что остался у Щербинского еще с тех времен, когда работал холодильник.

Не думали не о чем, налегали так, что хрустело за ушами, только успевая прожевать. Умяли и этот кусок, и тогда Лапников отодвинулся от стола, а Серега с Щербинским взяли себе еще.

– Уф, – сказал Сергей, – полегчало. Вроде даже и жить стало легче. Лапников, ты псине своей тоже брось.

Журналист кинул мясца Венди:

– А скажите, что это вообще за рыба, по вкусу прямо натуральный осетр.

– Это не рыба, – сказал Щербинский.

– А что же это?

– Это змея.

Серега поперхнулся. Лапников застыл, вытаращив глаза. У него был вид обиженного ребенка, которого только что жестоко и зло обманули в самых лучших его намерениях. Он сглотнул. Сергей напротив него тоже мужественно боролся с подступающей тошнотой. Руки его вцепились в стол а в голове колыхался туман.

Щербинский удивленно переводил взгляд с одного на другого. Он открыл было рот но тут Сергей выдавил:

– А…Это ведь бывший человек?

Лапников вскочил и, зажимая рот обоими руками, кинулся прочь в поисках ванны, не нашел, и поэтому выскочил на крыльцо. Было слышно как он давится там. Венди с веселым лаем носилась где-то там же.

Сергею тоже стало совсем дурно, он медленно бледнел и зоотехник видел, как ему хочется присоединиться к журналисту.

– Нет! – Поспешно сказал Щербинский, – это не было человеком. Если хочешь знать, то была раньше моя любимая свиноматка. Только теперь у меня все домашние животные – змеи.

– Уже лучше – произнес Серега, стараясь не смотреть на чисто вылизанные тарелки, – но когда я сейчас представляю как у меня в желудке это скользкое, чешуйчатое…

– Понимаешь. – Сказал селянин оглядываясь в поисках Лапникова, тот что-то задержался на крыльце – дело в том, что продукты в селе давно закончились, а все домашние животные обратились в змей. Чем ты думаешь мы питаемся?

– Я не знал, консервами какими то. Но не змеями, я их ненавижу.

– Но ведь вкусно было, правда?

– Не знаю, теперь я вообще потерял аппетит на ближайшие три дня. По мне уж лучше есть собак.

Вернулся Лапников. Все еще бледный и содрогающийся, утер бороду рукавом.

– Это было гадство! – без обиняков заявил он.

– Почему же гадство, есть то что-то надо, последнюю скотину сожрали дня три назад. Не хочешь есть это, не ешь вообще.

Тарелки теперь выглядели отвратительно. Сереге как раз на ум пришла сказка о змее, заползшей спящему человеку внутрь, через рот, и стало совсем дурно. Он поспешно отвлекся от этих мыслей и вытащил из своего замызганного рюкзака историю села Черепихово. Пихнул ее через стол к Лапникову:

– На, ознакомься. Тут в общем то всего мало, но что то может быть выловишь.

Журналист ознакомился. Он принял папку и стал напряженно листать тонкие, мятые страницы, временами задерживался, и прочитывал внимательно. В одном месте показал Сергею рассказ о буре. Сергей кивнул. Щербинский отвлеченно смотрел в окно. Стояла тишина и даже не пели птицы, что несколько не вязалось с радостным летним днем, только что перевалившим за половину.

Второй раз Лапников показал летопись об оборотне, и Серега снова кивнул. Правильно, находит то что надо, да вот только на что это наводит?

Минуло еще тридцать минут. Где-то у кордона раздался печальный одинокий вой. Горожане вздрогнули, а Щербинский по переднему спокойно обозревал окрестности.

Лапников отложил папку:

– Прочел. Что-то в этом есть, да крайне мало.

– Да, крайне мало, но можно уяснить – сказал Сергей – тут получается некая цепочка.

– Буря – страсти?

– Буря – церковь -страсти. Обрати внимание, каждый раз тут замешана церковь. В четырнадцатом веке она была разрушена бурей, и нечто в ней скрытое вырвалось на свободу.

– Звучит, как в дешевом ужастике.

– МЫ попали в дешевый ужастик. Короче, церковь разрушена, из за бури нечто выползает из развалин. И принимается терроризировать окружающих. Затем церковь восстанавливается и жуть вся исчезает.

– Как же так, если оно выползло уже, зло это, как же с восстановкой церкви оно исчезает.

– Да тут все очень просто. В церкви скрыто нечто вроде тотема, содержащее в себе частицы былого страха. Какой ни будь культовый предмет, божок может быть. Церковь разрушена, и на свежий воздух выползает, словно испарения, то, что в этом тотеме скрыто. А закрыли его снова в подвале, испаряться превращает вот и сгинула напасть.

– Как то у все так гладко, откуда такая уверенность?

Сергей вздохнул:

– Я был там.

– Был?!

– Да, я был в подвале Черепиховского собора, там внизу есть потайной ход, который ведет в подземелье. Под землей есть такая маленькая комнатка, а в стене ниша. А в нише раньше что то содержалось, и пахнет это гнусно.

Сергей увидел, что Щербинский, вылупив глаза, смотрит на него, впрочем Лапников тоже.

– А что ты делал в подвале собора? – странным тоном осведомился зоотехник.

– Я начал кое-что подозревать и должен был убедиться. – Не моргнув глазом соврал Сергей, – в любом случае это неважно. Важно то, что в соборе что-то было, но теперь его оттуда унесли. А я то подумал, что там тайное убежище для монахов.

– Интересненнько – промолвил Лапников, он тут же забыл о Серегиной вылазке в подвалы – Есть у меня предложение. В этой папке собранны материалы из многих архивов Ярославской области. Нет только одного. Личного Черепиховского архива. Предлагая именно туда и пойти.

– В архив! – воскликнул Сергей – Лихо! А Разве в Черепихове есть архив?

– Есть – сказал Щербинский, – и он даже уцелел. У нас архив в одном здании с краеведческим музеем, и у него снесло только второй этаж. Могу провести.

– Проведи, – произнес Сергей, – я не подумал, что тут может быть свой архив. Именно в него мы и должны пойти.

– Прямо сейчас? – спросил селянин.

– Прямо сейчас. – Ответствовал Сергей и поманил Лапникова рукой, он уже позабыл, что только что подкрепился печеной змеей.

Лапников согласно кивнул и поднялся, снова обмотав вокруг руки поводок с собакой. Папку Сергею он не отдал, а пихнул под мышку, сказал, что ознакомится и сравнит. Заодно будет знать, где искать.

По дороге к двери оба дружно шарахнулись от каменной статуи второго Щербинского и обошли его по крутой дуге молча. На улице солнце слегка загородили редкие сероватые точки и Сереге подумалось, что к вечеру пожалуй погода снова испортится.

– Дождливый этот Июль, – сказал горожанин – и в Москве все время дождь, – и тут же вспомнил, что уже полторы недели прошли с выезда из Москвы.

– Мне кажется иногда! – произнес Щербинский, задирая голову к небесам – что этот дождь идет только у нас, Черепихово, все одна напасть.

– Лесные любят темень и сырость. А уж деревья эти, тем вообще хорошо, одним только людям плохо, тем. Кто остался.

И правда, откуда-то из-за Волги, натягивало вереницу рваных серых туч, и в ближайшее время они грозились соединиться в один, непроглядный полог.

Троица двинулась вдоль улицы, затем повернули в проулки. В руках продолжали сжимать ружья и обыскивать затемненные места в поисках нечисти. Пару раз им попадались слегка починенные дома, с закрытыми ставнями окнами. За окнами кто-то прятался, блестели внимательные человечьи глаза. Некоторые не совсем разумные. Однажды Сергей увидел, как из-за створок ставень высунулся на полметра вороненые ствол ружья и некоторое время поворачивался за ними.

Это было неприятно, и страшно, и Сергей спрашивал себя, не нажмет ли случайно эта неведомая, держащая оружие рука? А если примет жилец нас за очередных монстров?

Тучи все-таки затянули небосвод, закрыли солнце и с каждым мгновеньем их становилось все больше и больше. За светом солнца следовали серые сумерки, а за сумерками следует ночью. Но эту ночь они проведут у Щербинского, втроем отстреливаясь от мороков ночи.

– "И может я еще раз рубану Голема" – подумал с ухмылом Сергей.

Щербинский вел их кривыми дорожками, и скоро, они выяснили, что находятся как раз неподалеку от местного дома культуры. В сером дневном свете, без солнца, здание выглядело на порядок мрачнее.

– Эко все-таки за мерзкий дом, – выдал Лапников, – я уверен, что это самое безобразное строение во всем Черепихове.

– Да, – сказал Сергей, – мне он тоже почему-то не нравиться. И вонь от него идет, что только держись.

– Здесь и так много вони, – произнес Щербинский направляясь по улице вдоль Дома, – тут воняет все подряд, и в основном тухлятиной. Но от этого дома воняет змеями! Змеями и все тут. И не змеями, а большими змеями. Во бред то, а?

– Пахнет малость – Согласился журналист водя носом, со стороны это казалось комичным, именно такие же движения проделывала у его собака. Выглядело так, словно они еще не решили, кому из них становится псом, – и именно змеями. Пахнет мускусом, он выделяется у всех рептилий, чувствуете? Именно мускусом.

– Так пахнет мускус? – спросил Сергей, – раньше как-то нюхать не приходилось.

– Что-то неясно, может это от них пахнет, – ладонь селянина простерлась в сторону очередной "змеиной" улицы – улицы где на каждом столбе висит по длинному телу.

– Может и от них! Мы в конечном итоге шли в архив.

– В архив, так в архив, – и они двинулись вдоль улицы, составив, пахнущий змеями дом далеко позади. Дождя все еще не было.

Около пяти вечера подошли к архиву. Старое, двухэтажное кирпичное здание, но второй этаж вместе с крышей рассеялся дальше по восточному направлению. Зато первый по-прежнему стоял, и светил не так давно крашенными зелеными боками, с проглядывающей в некоторых местах древней дранкой.

– Вот это и есть наш бывший краеведческий музей, – познакомил Щербинский, – там наверху было чучело самого большого медведя пойманного в Ярославской области. У нас между прочим! Да заходите, если кто там есть, – постреляем.

– Постреляем, – вздохнул Сергей и первым двинулся к ржавой стальной двери с выломанным замком. То ли буря постаралась, толи, кто-то из селян.

Дверь, уж на что была ржавая, отворилась с режущим уши скрипом и визгом, от которого верилось, даже змеи вниз по улице, снимутся со столбов и рванут подальше. Внутри обнаружилась маленькая прихожая, теперь запакостенная и замусоренная, и залитая водой. Старые доски пола сопрели и выглядели столетними. А над головой вместо потолка красовалось серое небо. Вид был безумным еще от того, что, на стене, подпирая небо рогами висела прогнившая голова крупного лося. Одни стеклянный глаз чучела выпал и лежал внизу. На сгнившем в лохмотья ковре, второй тускло блестел в глазнице.

Сергей на лося не стал глядеть, одна дверь откуда шла непосредственно в общий зал, а вторая в подвал. На этой второй висела неброская табличка от руки: "Архив".

Лапников пялился на лося, а Сергей двинулся к двери и потянул на себя. Дверь отворилась тоже со скрипом но тише чем внешняя.

Внизу была темнота. Оттуда пахнуло затхлостью и прелью. Понесло легким запахом мускуса. Вниз уходили истертые каменные ступени.

– Знакомо, – произнес Серега в темноту, весь этот вид был чрезвычайно близок к подвалу Черепиховской церкви.

– Что знакомо? – спросил Лапников.

– Вечно мы по дырам всяким лазаем. По запаху можно подумать, что там внизу выгребная яма со змеями.

– Ничего себе сравнение – свистнул Лапников – кто первый туда полезет? – и почему-то обернулся на Щербинского.

Серега обернулся тоже:

– И почему мы не диггеры. Тех в такие норы только и тянет.

Щербинский ухмыляясь, вытащил из своего мешка два древних фонаря модели "летучая мышь", точные копии того, что висел у Сергея в маленьком домике с совами на крыше. Один из фонарей был древен и ржав. Второй новый, сияющий синей краской и с китайскими иероглифами на крыше.

– Ого, – сказал журналист – вот мы и возвращаемся в древность. Лиши человека электричества, и вот он уже не уровне прошлого века, только почему иероглифы?

– Это новый фонарь, – пояснил Щербинский – Видать китайцы до сих пор такими пользуются и изготовляют. Света тоже на всех не хватает.

– А качество у него тоже китайское? – Спросил Сергей с ухмылкой.

– А это мы сейчас проверим.

И проверили. Старый фонарь зажегся сразу, тусклым коптящим, светом, почти не видимым в сером свете этого дня. Китайский же долго не горел, но наконец фитилек вспыхнул, опалив брови сунувшегося слишком близко Щербинского. Тот отшатнулся и чуть не запустил фонарем в ближайшую стену, но Сергей не дал. Взял фонарь себе и стал спускаться вниз по ступеням.

Позади, квадратная фигура Щербинского сразу же закрыла всякий солнечный свет и пришлось теперь довольствоваться только коптящим светом бракованного фонаря.

Слышно было как позади, Лапников уговаривает собаку спуститься во тьму, а та видимо упирается всеми четырьмя.

– Где-то я слышал, что собаки боятся темноты, – сказал Сергей вглядываясь вперед.

– Правда? – откликнулся селянин – собаки же близки к людям, вот и переняли от них все подряд.

Свет фонарей колебался, а лестница была так узка, что идти приходилось по одному, вряд. Было неприятно, но все-таки не так страшно, как во время спуска в темень Черепиховского собора.

– "В самом гнезде побывал!" – думал про себя Серега, – побывал в само центре, и ведь сунулся туда по доброй воле. Мне же теперь в страшных снах будет этот подвал сниться. Если выживу конечно.

– "Никогда!" – думал он, – "Никогда не спустился бы в такой подвал ночью. Никогда бы не полез ночью в темные воды пруда. В темные воды… никогда…"

Он встрепенулся. Что еще за воды ему пришли на ум. Темные воды пруда. Он не разу не видел этот пруд, но почему-то воспоминание о нем наполняло страхом. Как отголосок давешнего кошмара.

– "Темная вода" – бубнил про себя приезжий, а сам в это время ровно шагал вниз, в глубокий подвал – "Темная вода неизмеримой глубины. А в воде змеи и жабы, и тритоны и тина, что на дне затягивает. И в воду идти. В глубину, ночью… идти"

Фонарь был слаб и освещал самое большее полтора метра впереди, и тут неожиданно высветил такое, от чего Сергей резко встал, а затем с криком шатнулся назад, выронив фонарь.

Фонарь упал на ступеньку, а затем с грохотом прокатился вниз, разбился там обо что-то и вспыхнул. А следом загорелась и часть стены, об которую он ударился.

Оглушительно громыхнуло над ухом ружье, и Серега повторно качнулся в сторону. Затем мимо протиснулся Щербинский, не говоря не слова, а сверху кричал что-то Лапников.

Приезжий потряс головой. У Щербинского тоже нервы напряженны. Как что стреляет во все подряд. А сейчас селянин стоит внизу, и освещает фонарем, то, что напугало так Сергея.

Маленькая площадка. Старая, деревянная дверь с номером. Табличка "Архив". А под дверью лежит труп. Бывший человек, это явно, но уже начал превращаться в змею. Вон и кожа вся чешуйчатая, а на пальцах нет ногтей. На шее обрывок веревки, что сильно неприятным образом напоминает покойного шизика Саню.

Сергей помотал головой. Близкий выстрел обжег щеку, и начал спускаться вниз, к селянину.

– Знакомый случай.

– Да знакомый, многие наслышанные о змеиной стараются помереть, но змеей не стать.

В груди у трупа зияла свежая дыра, но кровь оттуда не сочилась, да и мясо было беловатого рыбьего цвета. Если Щербинский стрелял, то почти всегда попадал.

– А он ходить не станет? – спросил Сергей – пялясь на убитый труп.

– Если до сих не встал, то уже никогда. Это ведь сам держатель архива Мельников. Я слышал его семья свалила отсюда в лучшие места. А он видать не успел.

На лбу у Мельникова светился третий глаз, он был приоткрыт и отражал блик фонаря. Сзади подошел Лапников и тоже вскрикнул, но фонарь удержал, а вот его псина с воем рванулась наверх, к свету, но и ее удержали.

– Труп, – тупо промолвил Лапников, наклоняясь – опять в змею хотел, сколько же здесь таких?

– Одно надеюсь, что в архиве самом их не будет.

– Там будет кое-что похуже, – мрачно пообещал Щербинский.

Сергей подошел к двери, попытался открыть, но к ней всем весом привалился мертвый змей. Приезжий попробовал еще раз. Тело зашаталось и оторвалось от двери с легким, чмокающим звуком. Сергей поспешно отступил на шаг и просительно посмотрел на Щербинского.

Тот ухмыльнулся, криво и стал отыскивать труп за ноги. Сергей и журналист, брезгливо посторонились.

– Кстати, как вы думаете, для чего им третий глаз? – спросил Лапников, довольно бесстрастно, наблюдая, как растекается под потревоженным трупом лужица желтоватой вязкой желчи.

– У змей, – сказал Серега на месте третьего глаза находиться орган, воспринимающий тепловые колебания, а также легкие вибрации воздуха. Это одновременно и ультразвуковое ухо, и термометр. Но у змей этот глаз скрыт под кожей, и совсем не выделятся. А у наших переростков он сильно развит, и действительно похож на глаз. А ты хочешь сказать, что нашел этому объяснение.

– Что-то вроде нашел. Раз уж мы взяли гипотезу, о внешней силе, которая управляет змеиным войском, то скорее всего это то самый знаменитый третий глаз, заведующий шестым чувством у человека.

– То есть предвидение, ясновидение, телекинез… Что-то я не пойму, зачем им столько всего.

Труп, чавкая пополз по ступенькам. Было слышно, как материться, тащащий его Щербинский.

– Ну в данном случае, – сказал Лапников, – я думаю, что глаз заведут телепатией и позволяет связываться новосозданному змею с хозяином.

– С хозяином значит. А те, которые сразу обратились в змею как же. Без связи.

– А это я уж не знаю. Сейчас пойдем, или будем Щербинского ждать.

– Подождем, и пустим вперед.

Сверху громыхнуло, и раздался глухой стук, видно Щербинский, утомившись тащить, выкинул мертвеца единым мощным пинком. Несчастный змеечеловек был выкинут, и селянин, громко топая по ступеням возвращался к ним.

– Что это вы тут стоите? – осведомился он, тяжело дыша, затем понял, усмехнулся и толкнул от себя дверь.

Дверь подалась с ржавым скрипом, и даже с петель посыпалась бурая пыль. Их давно не смазывали и не чистили, ну а теперь и вообще никогда уже не смогут.

Зоотехник широко шагнул в открывшийся проем и приподнял фонарь над головой, чтобы получше осветить дальние углы. Тут же с проклятиями подался назад, чуть не опрокинув, выглядывающего из-за плеча Лапникова. Сергей тоже выглянул в проем.

Кучка из полутора десятков змей полукругом расползалось из под ног Щербинского, спасаясь явно от давно не виденного яркого света. Одну из змей селянин попытался достать сапогом, но не смог, а змеи резво скрылись в темноте.

Серега отодвинул мешающего спутника в сторону и сам шагнул вперед.

– Однако. – Сказал он.

– А ты что думал? – Вопросил Щербинский подходя. – Наш архив, почитай, занимает все подвалы музея, есть только маленькая еще кладовая, да и то сейчас закрыта.

Архив был огромен. В данный момент, Скрываясь во тьме, он казался размером не меньше спортзала размером. А старый фонарь освещал лишь маленькую часть, из уходящих вдаль стеллажей.

Воздух был здесь нехороший, затхлый и качественно отдавал мускусом. В свете их старой коптилки вырисовывались лишь четыре стеллажа, что видимо были началом такого же числа длиннющих рядов. Видно было, что стеллажи начинаются от грязного, холодного сырого, бетонного пола, с ржавыми подтеками, и кончаются как раз у абсолютно идентичного сырого потолка. Стеллажи были непрезентабельные, ржаво – железные, и было трудно понять, как можно в такой сырости хранить старые рукописи.

Вид этих четырех, остовов стеллажин, ясно напомнил Сергею остатки некого стального корабля, многие годы пролежавшего под водой и обросшего моллюсками, водорослями, и прочей морской живностью.

Особенно было неприятно то, как уходили эти стеллажи в темноту. У самой двери приютился маленький металлический столик, на котором грудой были навалены бухгалтерские папки. Папки сопрели в здешней сырости, и лежали мокрой кучей, а из углов у них выглядывала белая плесень.

– Однако, – повторил Сергей, – и здесь мы должны что либо найти?

– Вспомни про страхи. Страх пред темнотой, одни из самых главных страхов. – Встрял не к месту Лапников.

– Ты хочешь сказать? – Сказал Сергей. – Что не собираешься идти вглубь.

– Да нет, в глубь, не в глубь, а неподалеку пороемся.

– Щербинский, – произнес Сергей приподнимая фонарь и принюхиваясь к мертвому воздуху – а не помнишь ли ты, сколько квадратных метров занимает ваш архив?

– Какие метры! – Веско произнес Щербинский, правда, понизив все-таки голос, больно уж гнела черная тишина. – Искать надо.

Он потянулся и прикрепил свой фонарь, на крюк, расположенный аккурат над столиком с бумажным мусором. Стало видно получше, но не намного. Обнажилось еще пол метра стеллажей, да часть бумаг. Даже отсюда было видно, что бумага находиться в состоянии не намного лучшем, чем та что лежала сырым комом на столике.

– И здесь искать, – сказал про себя Сергей и неожиданно явственно представил как он будет искать здесь рукописи. Как сунет руку в эту теплую плесневую сырь. Как будет крошиться бумага, а гнилая бумажная взвесь потечет по руке. Как из вороха будут выползать здоровые белые жуки, что никогда не видели света, как они будут шебуршиться на ладони, а затем упадут вниз, на сырой бетонный пол.

Картина эта встала в сознании так ясно, что Сергея снова чуть не вывернуло, полупереваренной змеей, и он отступил к двери, чтобы спастись от запаха гнилой бумаги.

– Ну… – Начал было Лапников, но его притихший голос, был заглушен мощным визгом идущий из тьмы:

– Чииииивиииириил!!! – шибануло от стеллажей. Визгливый вопль даже эхом легким отдался от стен.

Визг повторился снова и снова, и скоро из тьмы на них обрушивался водопад мерзопакостных звуков, ревов и прочих воплей. Стало видно, как на кромке света и тьмы, снуют маленькие юркие тела, мечущиеся в полном беспорядке. Иногда только фонарный колеблющийся свет ухватывал, чью то чешуйчатую конечность.

Ну и появились глаза. Они появились внезапно, вслед за криком, и повисли почти недвижимо в темноте, где-то на уровне людских глаз. Глаза были разные. Маленькие и большие, широкие и раскосые, а иногда глаз были всего одни, а иного явно три. И цвет у них был самый разнообразный. Преимущественно они были красные, неприятно багровые, но встречались и гнилушно зеленые, и огненно оранжевые. Глаза непрерывно дрожали на своих местах, а вопли могли оглушить.

– "Что за склеп"! – Подумал Серега. – "Здесь и днем шабаш".

Ночные чудища орали на все лады, а вместе с воплями от туда шел мощный поток непереносимой вони, что казалось накатывала многоводной волной, с барашком. Люди встали в некотором оцепенении, созерцая россыпь глаз, что как уголья помигивали впереди. Чем то это было даже красиво, если бы не оглушающий визг, и сознание, что вонь идет явно от обладателей эти глаз.

– Что за… – Выдавил наконец из себя Лапников, но тут же резко шатнулся в сторону, а над его левым плечом просвистел в воздухе плевок зловонной серой слизи.

Слизь гулко шмякнулась в стену, расплескалась и остатки начали неотвратимо сползать вниз, стремясь поскорей встретится с бетоном. Еще пара таких плевков пронеслась над головами и расплылось по потоку. Вонь усилилась, хотя воняло уже почище, чем в сортире.

Щербинский спокойно созерцал все это безобразие, сделав естественный вывод, что раз до сих пор не напали, то эти порождения затхлого подвала и не нападут вовсе. Боятся значит. К такому выводу пришел и Серега, лишь только журналист испуганно пятился к двери, да его собака горестно выла, совершенно неслышимо, в общем гвалте.

Очередной плевок осел на сапоге селянина. Тот глянул на него, кивнул понимающе, а затем не торопясь снял с плеча ружье. Сергей попятился от него в сторону, зная, что сейчас грохнет.

Щербинский снова кивнул, и нажал на спуск.

Тяжелый дробовик грохнул оглушительно, тем более, что палил зоотехник дуплетом. Огненная вспышка порвала в клочки мрак, высветила удивленные рожи морды зубоскальников, запах горелого пороха перебил все остальные, и настала тишина.

То есть полная тишина. Вопли обрезало как ножом, россыпь глаз испарилась, словно ее и не было, и даже вонь потихоньку стала втягиваться в дверь, на свежий воздух.

Тишина была приятна, а уши еще даже слегка закладывало от неожиданности. Пороховая гарь пахла тоже лучше.

– Вот так, – сказал Щербинский, – света боитесь, и огня боитесь, а все что можете, так только орать и вонять.

Он сделал пару шагов вперед и поднял у среднего стеллажа, что-то сморщенное, безжизненно свисающее, ухмыльнулся довольно, а затем зашвырнул бесенка во тьму:

– Отвоевался.

– Однако, – в третий раз сказал Серега шаря взглядом по тьме, но та была безмолвна, – однако если мы не собираемся сидеть здесь до ночи, пожалуй давайте все-таки пороемся в документах.

– Искать будем рукописи? – спросил вернувшийся от двери Лапников.

– Искать будем рукописи и их перевод, а в частности монографии по истории Финно – угорских племен.

– Значит время основания Черепихово, приблизительно тринадцатый – четырнадцатый век.

– Не сколько о селе, сколько о племени, если эти орущие полезут, будем ружьями отгонят. И надо побыстрей, а то ночью здесь будет действительно жарко.

– Тут и так жарко, и воняет. – Произнес Щербинский задумчиво. – Ищите, а я постараюсь вывести эту нечисть. Это кстати что-то вроде обезьян каких то чешуйчатых.

Двинулись искать. Начали с первого стеллажа попробовали найти наводку на четырнадцатый век, но метки оказались безжалостно уничтожены, и теперь уже нельзя было найти где что, приходилось искать наобум.

С первых же папок, Серегины худшие опасения подтвердились. Папки были испорченны, текст на них расплылся, а некоторые листы разваливались в руках на мелкое крошево. Не было жуков, их видно поели всех невидимые орущие твари, но то было не большое облегчение.

Папки попадались им неинтересные в основном. С первых же полок они наткнулись на совершенно испорченные вырезки из газеты "Черепиховская правда" за 1969 – 1971 годы. Было там что-то о пашнях, о красотах реки Волги, о новом теплоходе "Волгодонец" сошедшего со стапелей 20 Июня 70 года. Было еще много всякой мути, все это перемежалось некими отчетами, просьбами, письмами, и во всей этом бумажном вале, трое людей просто мигом погрязли. Разбирались молча, временами Лапников радостно вскрикивал, обнаружив что-то стоящее, но то было все даже близко не относящееся к интересующей их проблеме. Не слова, не упоминания о странном племени Лемех.

Маленькая красноглаза тварь уселась на вершину ближнего стеллажа и оттуда нагло пялилась на людей. Щербинский на миг оторвался от работы, подхватил кипу вырезок той же Правды, но за 82 – 85 годы и зашвырнул в красноглазого. Того скинуло вниз, и похоже придавило тяжелой папкой. В темноте кто-то поворочался и затих.

А Сергей медленно шел по рядам, просматривая документацию, прерывая сырые архивные бумаги и постепенно удалялся от входа. Он покинул шебуршащихся спутников и шел, руководствуясь своим внутренним чутьем. Идти в темноту было не безопасно, но у него был фонарь, и ружье Сергей тоже держал наготове. И чувствовал он, что искомое должно быть где то рядом.