Текст книги "Как мы уходили из Анголы"

Автор книги: Сергей Бобков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Сергей БОБКОВ
КАК МЫ УХОДИЛИ ИЗ АНГОЛЫ

Хватит хмуриться,

хватит злобиться,

Ворошить вороха былого;

Но когда по ночам бессонница –

Мне на память приходит снова…

А. Галич

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Надо сказать, что в Луанду я влюбился сразу и по уши еще в той первой, далекой командировке, когда и бывал в столице разве что наездами. Влюбился, несмотря на грязь и вонь городских улиц, разбитые витрины, опрокинутые фонарные столбы, затопленные подвалы недостроенных небоскребов и водяные феерии, происходившие в самых неожиданных местах по причине изуродованного водопровода.

Город умирал под торжественные звуки партийных гимнов и военных маршей, и я, совсем еще юный младший лейтенант недавний выпускник курсов португальского языка при Военном институте, не знавший ни Оруэлла, ни Замятина, наблюдал, затаив дыхание, за рождением новой антиутопии на Юге Африки. Но вот в столице наступал вечер – и уже пахло не помойками, а акациями. Запрограммированные на долгие десятилетия фотореле зажигали огни реклам, город преображался, оживал до следующего утра, словно призрак.

И тогда, не слишком напрягая воображение, я видел Луанду другой – с вымытыми набережными, потоками сверкающих в неоновом зареве лимузинов, шикарными витринами магазинов Кардена и Тиссо, видел бесшумно входящие в зеркальную бухту пассажирские суперлайнеры, красивых женщин, сидящих у столиков открытых ресторанов и кафе, и мулатов в белых штанах.

Объективности ради не мешает заметить, что феномен разлагавшегося колониализма действовал гнетуще не только на меня, морально не созревшего переводчика, но и на закаленных коммунистов-ленинцев с полковничьими, а то и генеральскими погонами на плечах. Советские военные советники (СВС) разъезжали в силу своей сугубо интернациональной деятельности по всей Анголе и, к немалому своему удивлению, постигали ту очевидную истину, что проклятые колонизаторы вместо того, чтобы грабить и разорять порабощенную страну, напротив, ее благоустраивали. Возводили в самой девственной глуши чудные города и рабочие поселки с фешенебельными отелями с красивыми, не похожими друг на друга особняками, прокладывали сквозь непролазную сельву и дикую саванну первоклассные шоссейные дороги с безупречным покрытием, строили взлетно-посадочные полосы, приспособленные для приема самолетов различных типов.

Коль скоро я заговорил о таких таинственных категориях, как «интернациональная деятельность», то просто необходимо задержаться на содержании одной статьи, которую я прочел в газете «Красная звезда» года четыре назад. В той статье, отвечая на многочисленные вопросы читателей, заинтригованных завесой загадочности, окутывающей деятельность СВС за рубежом, уважаемый генерал из ГУКа [1]1
  ГУК – Главное управление кадров Советской Армии.


[Закрыть]поведал в свете гласности о том, что, мол, для работы за границей в странах третьего мира отбираются самые лучшие и наиболее подготовленные специалисты из числа офицеров Советских Вооруженных Сил. И так далее в том же духе.

Насколько скрупулезно отбирали советников, я могу только догадываться, но наверняка знаю, что с партийностью там все в порядке и что в Анголу в результате попадали в большинстве своем люди случайные, не имевшие ни малейшего представления об истории, нравах, обычаях, языке страны пребывания, военно-политической обстановке и не вполне представлявшие, чем им, собственно, предстоит заниматься.

В контексте сказанного исключение традиционно составляли специалисты-техники, в основном прапорщики и младшие офицеры, круг обязанностей которых мало чем отличался от работ, выполняемых в Союзе Все же карданный вал – он и в Африке карданный, к тому же ребята просто привыкли вкалывать. Кстати, именно благодаря им, а не иным советникам, исхитрявшимся в течение всей командировки не выдать не одного дельного совета, в Анголе летали вертолеты, стреляли орудия, ездили танки и БТРы. Именно они и занимались делом, не только ремонтируя и обслуживая матчасть, но и обучая местный технический персонал. Советники же, если верить газетам вроде той же «Красной звезды» и руководящим документам, строили в НРА национальные вооруженные силы. Добавлю: по образу и подобию. И тут не обойтись без цифр и некоторых фактов.

ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ

Вплоть до победы «самой романтической революции XX века» в Португалии вооруженные силы метрополии в Анголе насчитывали приблизительно 40 тысяч человек и, имея в своем составе три полка, дислоцировавшихся в крупнейших городах (Луанда, Уамбо, Лубанго), и отдельные подразделения, включая специальные, фактически контролировали всю территорию страны. Управление ВС занимало небольшое трехэтажное здание в центре Луанды. Два помещения отводились соответственно ВМС и ВВС. В период наибольшего подъема партизанской войны, в начале 70-х годов, полностью обеспечивалась жизнедеятельность городов и промышленных центров, бесперебойно работала отлаженная до предела индустрия туризма. Но к апрелю 1974 года повстанческие отряды были заблокированы на Севере и Востоке, и МПЛА [2]2
  МПЛА – Народное движение за освобождение Анголы.


[Закрыть], едва пережившая два внутренних кризиса, оказалась на грани катастрофы.

Не менее печальным выглядело состояние ангольских вооруженных сил спустя 15 лет. Численность их достигла рекордной для развивающейся страны отметки – 130 тысяч человек, и, несмотря на высокую техническую оснащенность, они сохраняли крайне низкую боеспособность, удерживая под своим контролем едва ли 40 процентов территории. Командно-бюрократические структуры ФАПЛА [3]3
  ФАПЛА – Народные вооруженные силы освобождения Анголы.


[Закрыть]разрослись настолько, что занимали более десятка зданий в столице. Пышным цветом расцвела невиданная даже на африканском континенте коррупция.

Не знаю, у кого как, а у меня сами собой приходят в голову некоторые аналогии. В принципе я допускаю ту мысль, что хотели построить совсем не то, но, видимо, не получилось, да и не могло получиться, коль создавалось, повторяю, по образу и подобию непобедимой и легендарной.

О советских военных советниках можно рассказывать долго. Встречались ли среди них компетентные, думающие офицеры? Конечно! Да только узок был круг этих людей. К сожалению, прочих насчитывалось значительно больше, и если первых объединял бесспорный авторитет среди ангольского военного командования, то вторых в гораздо большей степени волновало отношение вышестоящего советского командования, со всеми неизбежно вытекающими последствиями – экзотическими дарами и подношениями, банями и буйными застольями. К тому же все это происходило в обстановке относительной бесконтрольности.

Я с трудом себе представляю, чтобы, скажем, португальский главнокомандующий в заморской провинции Ангола сотрясал красавицу Луанду трехэтажным матом, объясняясь с подчиненными в присутствии женщин и детей, таскал за шиворот младших офицеров, наживался за счет спекуляций и подлогов… Все это было присуще в разные годы главным военным советникам, представлявшим в Анголе честь и достоинство непобедимой и легендарной.

Поверьте, писать о диких выходках наших воинов-интернационалистов скучно. И если когда-нибудь мне зададут вопрос, какое самое тяжелое чувство мне пришлось испытать в первой командировке, то я, не задумываясь, отвечу – чувство стыда. Стыда за тех, кого присылали, за их убогий внутренний мир, чудовищное высокомерие, хамство, серость и бездарность. Почему именно в первой командировке? Да потому что во второй это чувство атрофировалось.

Допустим, запустил наш полковник пассатижами в кубинского офицера-переводчика. Вспылил. Забыл на минуту, что перед ним не советский переводчик, а кубинский. Пришлось на следующее утро ехать извиняться к их генералу, чтобы чего не вышло. Все ж кубинцы, может, в их армии так не принято. Или другой, тоже полковник, тоже, естественно, наш, тискал за упругие попки секретарш-мулаток в штабе. Я сперва не понимал, почему при его появлении они, болезные, закрывали грудь служебными бумагами и все старались прижаться спиной к стенке. Но стоило им зазеваться, тут он их шоколадненьких, и настигал, заливаясь гомерическим хохотом. А с офицерами-ангольцами обращался прямо по-варварски: хватал их при рукопожатии рукой за гениталии. Шутил.

А прийти утром в закрытый ресторан с ручной гранатой, чтоб похмелили гады! Это уже афганская школа – пока тяжело больного лечили красным вином, граната со снятой чекой находилась в стеклянном стакане, поставленном на самый край стола. А чего стоили пьяные разборки с женами – своими и чужими? А борьба за добычу спиртного любой ценой в те годы, когда объявленная у нас война со змием прогремела канонадой в загранколлективах? А там то жара, то дожди, то малярия, и выход за проволоку грозил высшей мерой социальной защиты – отправкой с ближайшим этапом в Союз! Тогда сверху была дана очень ценная директива – с местной стороной не пить, а крепить интернациональную дружбу путем доверительных бесед о вреде империализма и всепобеждающей силе марксистко-ленинского учения. А бесконечное усиление и так доведенной до гипертрофированных размеров бдительности, когда добровольно приехавших в Анголу молодых преподавателей-коммунистов из Португалии велено было считать агентами ЦРУ!

Главное же заключалось в том, что на протяжении пятнадцати лет, охвативших застой, перестройку и постперестроечную фазу, весь без исключения советнический аппарат способствовал укреплению, а в конечном счете и падению коррумпированной олигархии МПЛА – ПТ [4]4
  МПЛА – ПТ – Народное движение за освобождение Анголы – Партия труда.


[Закрыть], чья власть была круто замешана на крови кубинских солдат, к чести которых будет сказано, что они в полной мере выполняли отдаваемые им приказы, не получая взамен ничего, кроме разве что усиленного пайка и ста боевых граммов плохого рома.

НАСТУПЛЕНИЕ НА МАВИНГУ

Последней отчаянной попыткой спасти разваливавшийся одиозный режим от краха явилась операция по взятию Мавинги, о чем следует рассказать особо в силу ее размаха и нелепости.

Правящая в Анголе партия уже заметно агонизировала, но, будучи по сути своей прокоммунистической, готова была пойти на любые жертвы во имя торжества светлого будущего, не считаясь, само собой, ни с чем. Перед коллективом советских военных советников была поставлена задача эти жертвы обеспечить. Но был конец 1989 года, повстанцы занимали обширные районы на Севере, Востоке и в центре страны, отдельные разведывательно-диверсионный группы действовали в непосредственной близости от Луанды. Тем не менее основной удар было решено нанести на Юге, вернее, Юго-Востоке, дабы захватить незначительный населенный пункт Мавингу, с падением которой открывался путь к столице свободных территорий УНИТА [5]5
  УНИТА – Союз за полное освобождение Анголы


[Закрыть], ставке Жонаса Савимби, городу Жамба.

В политическом руководстве МПЛА – ПТ операция получила название последнего штурма. Ортодоксы из Политбюро, или, как их кличут в Анголе, твердолобые, полагали, что с выводом войск ЮАР из Намибии оппозиция лишилась военной поддержки Претории, а потому дрогнет при первых залпах артиллерийских орудий и лязге мощных советских танков. Думали также, что, войдя в Мавингу, правительственные части обретут наконец давно утраченный боевой дух, столь необходимый для продления пятнадцатилетней братоубийственной войны.

Так могло показаться лишь на первый взгляд человеку, весьма поверхностно разбиравшемуся в коллизиях ангольского конфликта На самом деле обстановка была куда как более сложной. После провозглашения независимости Намибии УНИТА, проявив отменную стратегическую гибкость, произвела передислокацию основных ударных формирований, создав значительный перевес сил на Севере, ближе к границе с дружественным Заиром. Запад стал наращивать военную и гуманитарную помощь повстанцам через другие страны, кроме того, спецподразделения ЮАР оставались в приграничной полосе Каприви, откуда к оборонительным рубежам вокруг Жамбы продолжали поступать оружие, боеприпасы и горючее

Не нужно было обладать фундаментальными академическими знаниями, чтобы предвидеть: в случае начала крупномасштабных военных действий США в кратчайшие сроки «наведут» воздушные мосты для оказания всесторонней помощи своим давним союзникам в Анголе К тому же был, повторюсь, 1989 год и возможный захват Мавинги уже отнюдь не означал серьезного поражения для противника, а cпocoбен был лишь спровоцировать волну геноцида, вывести войну на очередной, еще более затяжной виток кровавой бойни.

Короче говоря, здравый смысл настоятельно подсказывал операцию не начинать, а декларированный высшим советским руководством принцип приоритета общечеловеческих ценностей во внешней политике вроде бы вообще заставлял наш генералитет от обреченной на провал идеи штурма отказаться. Но это «вроде». В народе же говорят: кому – война, кому – мать родна. И что такое для многих «наших», извините, здравый смысл? Крамола. А что до общечеловеческих ценностей, то это, согласитесь, что-то вроде гуманизма, от которого многих наших высокопоставленныx военных просто мутит.

Один из них еще накануне операции не то чтобы советовал, а просто требовал, тыча пальцем в карту, с обозначением объектов в тылу врага, непременно подвергнуть бомбово-штурмовому удару госпиталь повстанцев, в котором – я уверен, ему хорошо было известно – находились женщины и дети. Ну и, пожалуй, главное, грандиозность задуманного даже при минимальном, если не сказать отрицательном исходе, гарантировала получение орденов и медалей, а выезд в район примыкавший к театру военных действий, – удостоверений участников боевых действий, вне зависимости от того, на каком удалении эти действия проводились.

Операция продолжалась около двух месяцев и шла довольно успешно до тех пор, пока правительственные войска не попали в окружение повстанцев в каких-то 20 километрах от намеченной цели. Случилось так, что именно там находился заброшенный, покинутый поселок с развороченной взлетно-посадочной полосой, который наступавшие то ли по неосторожности, то ли от жары приняли за Мавингу. Так или иначе, но в генеральный штаб была направлена победная реляция.

Толком не разобравшись в топографических неточностях, Луанда стала праздновать победу, правда, в кромешной темноте. Повстанцы вместо того, чтобы колоннами сдаваться в плен и подписывать унизительное соглашение о прекращении огня, предпочли подорвать несколько десятков опор ЛЭП неподалеку от столицы.

О том, что Мавинга по-прежнему удерживается партизанами, заявил со ссылкой на данные разведспутников представитель госдепартамента США. Я, будучи переводчиком, отвечавшим за обработку информации в разведуправлении ФАПЛА, передал это сообщение по команде, но, как и следовало ожидать, уже ничто не могло омрачить победной эйфории, охватившей советско-ангольское военное руководство. Приказ партии взять Мавингу и поставить УНИТА на колени должен был быть выполнен. А то что передовая группировка войск оказалась отрезанной и обреченной на полный хозрасчет и самофинансирование, в Луанде мало кого заботило. Подобный случай в истории ангольских военных кампаний был уже давно не первым и далеко не вторым. Еще в 1979 году в ходе малозначительной и безуспешной операции против повстанцев (тогда бандитов) в лесах Мошико затерялся, а затем вымер от голода, дизентерии и безысходности пехотный батальон ФАПЛА.

Луанда. Беззаботная и неповторимая, заплеванная и всегда единственная. Вечерами, когда газотурбины начинали гонять электроэнергию по кварталам, она освещалась местами и оглушала улицы ламбадами и кизумбами, спаивала прохожих дешевым пивом и дорогими выдержанными виски безо льда, ибо откуда было случиться льду, включала дискотеки, из которых белые ребята (не наши) вывозили на белых «Маздах» и «Тойотах» черных и светло-коричневых девчонок под утро на пляжи, и порой начинало казаться, что город живет последний день и последнюю ночь, а завтра наступит Страшный суд и, значит, сегодня надо успеть все…

Впрочем, наряду с другими были и районы, а которых нехватка электричества не ощущалась вовсе В них жили лучшие из лучших, сверхравные среди равных – высшая ангольская номенклатура, крупные чиновники партийных, жандармских, военных и других государственно-политических ведомств, чье безбедное существование зиждилось на незыблемом лозунге МИР – ЭТО ВОЙНА. Война питала и вскармливала олигархию. Война оправдывала наличие огромной военно-полицейской машины, на войну списывались голод, нищета, хаос и хозяйственная неразбериха. А главное – война оттеняла чудовищную коррупцию и беззаконие, в которых погрязли власти предержащие.

Тревожные сводки из района боевых действий стали поступать почти сразу после преждевременного сообщения об успехе наступления. Окруженную группировку, оставшуюся без запасов продуктов, бензина и воды, с незначительным количеством боеприпасов, повстанцы ежедневно обстреливали из минометов и разнокалиберных орудий. Тщетные попытки прорвать блокаду успеха не имели. Взорванная взлетно-посадочная полоса сводила на нет любые попытки дообеспечения частей В конце апреля измотанные, голодные и выдохшиеся от больших потерь войска получили долгожданный приказ на отход в Куито-Куанавале. Новая техника советского производства, не способная двигаться из-за отсутствия горючего, подлежала уничтожению

Буквально через несколько дней в Мавингу (настоящую) были приглашены иностранные журналисты на предмет осмотра окрестностей и ненарушенных фортификаций, а также присутствия на расширенной пресс-конференции, организованной лично Жонасом Малейро Савимби. Вечером того же дня состоялись помпезные торжества с салютом, фейерверками и фуршетами. Португальские журналы пестрели фотографиями разрушенной и брошенной техники, схемами с подробными описаниями всех этапов наступления и поражения, публиковались многочисленные интервью с солдатами и офицерами УНИТА, которые, между прочим, высоко оценивали тактико-технические характеристики наших БМП. Иностранные военные эксперты подсчитали, во что обошлась затея по взятию Мавинги стране, цифра оказалась внушительной – 800 миллионов долларов.

Штурм, как и предвидели несгибаемые борцы за принципы, стал последним. После него генеральный штаб ограничивался лишь проведением локальных операций и ограниченных рейдов. Наметилась было подобная авантюра на Севере, в направлении Кимбеле, но и там наступление захлебнулось, едва успев начаться.

Однако никто не смел вслух усомниться в победе. Все иностранные публикации на тему Мавинги были изъяты даже из секретной библиотеки разведуправления ФАПЛА, и мне удалось ознакомиться только с ксерокопиями и, как говорится, из рук. О том, чтобы взять в кабинет или сделать какие-либо выписки, не могло быть и речи, Спустя каких-то полгода (наградные листы ходят подолгу) СВС получали заслуженные ордена и медали.

Фактически неудача под Мавингой явилась и началом свертывания военного сотрудничества с СССР Самые оголтелые коммунисты из МПЛА – ПТ и те поняли, что война зашла в тупик и, стало быть, необходим поиск альтернатив с наименьшими потерями для себя и своего благополучия.

БИЗНЕС

Вижу, вижу, что отвлекся, но ничего, увы. не могу поделать, настолько объемным и нетронутым представляется мне материал, и чем ближе подхожу я к финалу, тем более от него отдаляюсь.

Моя последняя командировка в Анголе продлилась недолго, всего полтора года, но по яркости красок, остроте пережитого не уступила той, что состоялась десять лет назад. Мне посчастливилось увидеть восход и закат, и эта моя статья – не более чем пестрый коллаж на темы советской небывальщины в Анголе.

Отбыв два месяца в Менонге и Куито-Куанавале, я снова вернулся в столицу. Первым ощущением в нашей Луанде было то, что я попал в опрокинутый мир с искаженным преломлением отношений, ценностей и понятий, мир, где беспощадно торжествовала теория товарного фетишизма, мир, в который СВС засылались как бы для эксперимента по выживанию – без денег и документов И испытание это приносило самые непредсказуемые результаты.

Все же боюсь остаться непонятым, а потому детализирую. Загранпаспорт отбирался кадровиком или его подручным непосредственно в аэропорту, видимо, для того, чтобы кто-либо из вновь прибывших не надумал сигануть куда подальше, чем Ангола, причем взамен не выдавалось никакого юридического документа, подтверждавшего, так сказать, статус. Зато выдавалось ангольское военное обмундирование, а по прибытии на фронт – пистолет, автомат и патроны к ним. Теперь давайте вместе вспомним, как на языке международных конвенций называет иностранец, находящийся а чужой страна (да еще и в африканской!) без документов, но в военной форме и с оружием в руках. Не помните? Что же до денег, без которых, как известно, жизнь плохая, не годится никуда, то их просто не платили. Нет, не так, как кубинским воинам-интернационалистам. Это увольте. Зарплата в СКВ ежемесячно начислялась во Внешэкономбанке СССР А там, в Анголе, каждый был волен выбирать сам: или, если совсем убогий, менять доллары в финчасти на неконвертируемые кванзы, сохраняя, таким образом, шанс скопить к концу командировки на южнокорейский телевизор, или, поступившись принципами, вступать на путь товарно-денежных отношений. И вступали…

Оговорюсь. Пили при всем том не меньше, чем тогда, в 1981-м, при Петровском [6]6
  Петровский, генерал-лейтенант, главный военный советник в НРА с 1960 по 1982 год. При нем пьянство в коллективе СВС достигло апофеоза, ходить по территории военной миссии без фонарика было опасно – на асфальте с наступлением сумерек лежали советские люди.


[Закрыть], когда в целях оздоровления коллектива урезали норму продажи водки до двух бутылок в неделю (на экзотические напитки типа виски, бренди, джина и т. д. лимит не распространялся), но как-то злее, с мордобоем без былой удали, беглой стрельбой из автоматического оружия или по крайности (в моей ангольской эпопее то был самый замечательный случай) с зачиткой смертного приговора ангольской охране. Утратили, одним словом, мои соотечественники душевность. Ушли в себя. Да и как не уйти, когда надломила коммерция, сделав их заложниками капитала.

Значит, так. В зависимости от высоты служебного положения, степени связей с местным деклассированным элементом и преступным миром, времени пребывания в стране и накопленного опыта, а также знания языка и прочих факторов советники, специалисты и переводчики могли посвятить себя либо бизнесу – большому и среднему, либо тривиальным, не сулившим больших доходов спекуляциям.

Про большой бизнес писать страшно. Им занимались большие люди, хотя и у них случались досадные срывы. Например, в начале 1990 года погорел по чистому недоразумению на контрабанде паркета из черного дерева главный замполит советской военной миссии. То есть он бы, конечно, ни за что не погорел, а продолжал бы и дальше служить, претворяя в жизнь идеи и помыслы КПСС, не вмешайся в это темное дело посол. Они, эти гражданские, вечно лезут куда не надо. Так что пришлось применить к бравому генералу высшую меру – отправить на Родину.

Я расскажу про средний. Итак, для начала нужно было создать стартовый капитал путем продажи добра, привезенного из Союза. (Я по возможности буду использовать устоявшуюся терминологию.) Лучше всего прочего – плиток, одеколона, часов и кипятильников и т. п. – покупался водяной электронасос «Малыш», за который местная сторона без колебаний отстегивала 500 тысяч кванз (указываемые цены существовали до денежной реформы в НРА в октябре 1990 г.). Далее следовало ехать на рынок с целью закупки большой партии пива и ждать того заветного дня, когда в одну из северных или восточных провинций полетит ИЛ–76. Затем товар привозился в аэропорт, грузился на транспорт и отправлялся к месту назначения, где груз встречал посредник из наших, продававший пиво уже вдвое, а то и втрое дороже, оставляя себе определенный процент. Если за дело брались люди серьезные, то сделка происходила без посредничества и намного быстрее. Груз сопровождался тертым переводчиком-экспедитором, который сдавал пиво в тот же день и возвращался в Луанду обратным рейсом.

Пивной бизнес считался в коллективе СВС элитарным. Далеко не все имели в своем распоряжении транспорт, выход на провинции, не говоря уже о достаточных начальных накоплениях Высокая прибыль, получаемая с пивных дел, позволяла, в свою очередь, скупать доллары на черном рынке, что делало этот вид коммерции выгодным абсолютно. Доллары как бы материализовались из воздуха. Наряду с этим существовали и другие способы наживы, такие, как спекуляция большими партиями кофе и рыбы, однако для основной массы СВС они были труднодоступны и хлопотны.

Печальным же уделом остальных было продавать электроприборы, бакалею, предметы быта, повседневного и личного туалета, а равно и ворованное ангольское имущество. Хотя ненасытность советского человека поистине беспредельна: иная жена подпольного миллионера не могла удержаться от того, чтобы не впарить за гроши перед отъездом в Союз свой потрепанный бюстгальтер местной бомжихе.

И вся эта купля-торговля, это гнуснейшее унижение, этот советский рай происходили под палящим солнцем, в чадящем дыму и нестерпимой вони луандских рынков, напоминавших свалку великой цивилизации. Вот роется в едкой пыли среди кучи шмоток, свезенных в Анголу с лучших европейских помоек, жена полковника Н. Она выбирает себе покупку где дешевле. А напротив сам полковник Н, мокрый и толстый, в вышитой рубахе навыпуск и сандалиях «прощай, молодость» на босу ногу, растягивает, словно ухарь-коробейник, пестрый ситчик перед сморщившимся от брезгливости перекупщиком. Должно быть, Н. получил накануне из Союза с нарочным партию мануфактуры. Дальше слева заирские ряды, где наши с гиком и матом, навалившись на капоты ихних «ситроенов», скупают оптом контрабандный товар числом поболее, ценою подешевле. А вон вчерашний командир полка в майке, длинных трусах с надписью «О, Бразил» и мягких домашних тапочках решает вопрос, что сегодня пить. Тут все очень сложно. Все эти «белые лошади», «грансы», «хейги», «Джони волкер» (в 1979-м переводилось как «Гуляй, Вася»)…

– Сергей, ты у нее спроси, а скоко будет градусов? Шо, выски, они же, Сергей, як буряковый самохон. Не, хуже буряковой. А водки нема?

Довольно. Можно было бы продолжать и продолжать, но, опасаясь окончательно заблудиться в путаных лабиринтах советской Луанды 1988–1991 годов, я предпочитаю подвести черту.