Текст книги "А от сумы уйдешь (СИ)"
Автор книги: Сергей Беляков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Ряды цирковых внезапно разделились, они начали двигаться – поначалу неорганизованно, но с каждым словом гадалки, с каждым ее новым речитативом все более и более слаженно, переплетаясь, сходясь и расслаиваясь... откуда ни возьмись, манеж залило разноцветье прожекторов, и движение артистов на нем сразу стало походить на некий раус балаганного толка, больше чем на настоящий парад-алле в цирке. Тени заклубились над форгангом, на оркестровой площадке; сперва потихоньку, несмело, но с каждым словом цыганки все слышнее, заиграл невесть откуда взявшийся оркестр, музыканты которого походили больше на гротескно-уродливые пародии своих же инструментов. Музыка подхватила такт и наполненность причитаний цыганки, превратив их в песню, слова которой подхватили не только шагающие в параде цирковые, но даже, казалось, и звери, которые непонятно как очутились на манеже. Более того, униформисты-нежити, которых разыскивала махна, тоже влились в общий кавардак и с удовольствием топали ногами в огромных сапожищах, стараясь попасть в унисон с музыкой...
И лишь их начальник, вновь скрытый от макушки до пят все тем же странным нарядом, не принимал участия в безумии, происходящем на манеже. Он скрестил руки на груди и, казалось, парил в воздухе, поднявшись над всеми цирковыми. Его вид был настолько страшен, что у мальчишки, завороженно наблюдавшего за феерией на манеже, зашевелились волосы под фуражкой...
Замороченные, махновцы сгрудились в центре манежа. Когда все же Федька сообразил, что эта катавасия преследует цель оболванить и сбить их с панталыку, он совершенно неожиданно для себя крикнул фальцетом дважды: "Измена! Измена!" и с размаху рубанул гадалку саблей, наискось от левого плеча – но потерял равновесие, потому что вместо ожидаемого сопротивления клинок встретил... воздух.
За мгновение до этого цыганка неожиданно расслоилась на десятки вытянутых шлейфами карточных колод. Словно соединенные невидимыми нитями, карты озорной стайкой дважды облетели совершенно потерявшего рассудок Федьку и растворились в столбе света...
Только громогласный ведьмачкин голос, перекрывая какофонию и бедлам манежа вкупе с оркестром, эхом метался в манеже:
– Федор... судьба... сегодня...
***
До представления оставалось совсем немного.
Публика постепенно заполняла трибуны, народ втягивался в сытное тепло шапито, бойко шла торговля обычной для балаганов и цирков снедью: ализариново-красными петушками на палочках, сахарной ватой, семечками в газетных кульках...
Манеж, отгороженный от зрителей вдоль всего барьера занавесом глубокой синевы, расшитым фиглярскими звездами и лунами, сохранял тишину, которую обычно принято называть гробовой.
То, что творилось сейчас на манеже, словно происходило в другом измерении.
...Когда Федька Щусь ополоумел от фанаберии цирковых и цыганского машкерада, зашатался и сел на ковер, бессмысленно ворочая глазами и бормоча: "Измена же, Нестор Петрович... За горами, за долами, жде сынив своих давно – батько мудрый, батько славний, батько добрый наш Махно...", – голос невидимой цыганки снизился до шепота и тонкой змеей полился в уши чумного комбрига:
– Не уйти тебе, Федор, отселе живым, если не выполнишь то, что я скажу... – и тут же голос взвился до визга, забился в черепушке бедолаги Федьки, разминая помутившийся мозг в кашу...
Щусь подхватился с ковра и совершенно неожиданно для всех понес ахинею о том, что анархия всегда была милосердна к – и помогала – тем, кто попадал в жесткие лапы закона, что вот теперь закон, который пришел к цирковым и который они втроем "означають", может показаться майстеру Диксу несправедливым, и что в его, майстеровом, праве есть возможность "видигратыся" и заиметь назад свою свободу, которую мать-анархия ему гарантирует как любому гражданину Земли. Если Дикс побеждает, то труппа в полном составе уходит завтра из города.
Ну, а если нет... Он честно получил свой шанс.
Такого поворота событий не ожидал никто, и в первую очередь, друганы комбриговы, Гаврила Троян и Петро Василевский. Они недобро косились на Щуся, который временами отчаянно мотал головой, словно вытряхивая воду из уха, но ничего не говорили. Странное решение Федьки поставить на кон добычу, за которой они пришли, в противовес свободе всей труппы в полном составе, поначалу смутило их, но чуть погодя, обменявшись тайными анархистскими знаками ("на дулях") за спиною комбрига, они решили промеж собой, что если уж Федька по дури своей непонятной все же даст уйти немчуре и его нежити, то уж золотую девку они вдвоем не выпустят.
Махна посовещалась и сказала, что Дикс должен будет отыгрываться стрельбою на точность. Все трое были завзятыми стрелками из револьвера, причем в обычном положении Федька был лучшим из них всех, но теперь он был явно невменяем, и на состязание был выставлен Троян. Гаврила легко укладывал шесть пуль кряду в консервную банку на расстоянии полусотни шагов, и теперь снисходительно глядел на то, как "рыжий" клоун с куклой подмышкой – точной своей копией, только гораздо меньших размеров – суетливо прилаживал три туза на поднятый "на попа" ящик из толстых, неряшливо покрашенных, досок. Форма ящика почему-то напомнила ему гроб, но он отогнал дурную мысль.
Махновец вытащил из кобуры "наган" с золоченой рукоятью, подарок самого батьки. Гаврила гордился им и берег пуще глазу. Двое нежитей споро отодвинули ящик к другому краю манежа... Троян вразвалочку подошел к линии, отчерченной "рыжим" на ковре, и с кажущейся нарочитой небрежностью всадил по пуле в каждый из тузов.
Опережая всех, к ящику понесся Человек-Спрут. После некоторой заминки он поднял над головой все карты: пиковый и трефовый были пробиты точно в центре, но бубновый все еще краснел ромбом – пуля вырвала лишь край карты.
Гогот цирковых заглушил деланный смех махны.
Новые карты были прилеплены к ящику. Даже цирковые притихли, когда к стрельбе изготовился Дикс. Железная маска не позволяла разглядеть выражение его лица, но движения майстера были тверды и отточены, что слегка поубавило гонора у махны.
Внезапно к Диксу подошел худощавый молодой человек в аляповатом вязаном жакете со множеством заплаток и неуместным стоячим воротником. Лицо его пряталось в тени широкополой шляпы, а левый глаз прикрывала черная бархотка на тонком кожаном шнурке.
"Вито... Вито Форрани...", восторженно зашептались цирковые.
Одноглазый быстро прошептал несколько фраз на ухо шапитшталмейстеру. Тот выслушал его, потом коротко кивнул и вышел на рубеж. В руке у Дикса вдруг тускло блеснул "браунинг". Он заложил левую руку за спину, вытянул правую с пистолетом в сторону мишеней...
Казалось, что шесть выстрелов слились в один.
Бубновый туз, висевший посредине, внезапно сорвался и уже было упал, но последняя, седьмая, пуля аккуратно разорвала его в полете по длине карты.
Оказалось – хоть махновцы долго пытались спорить с "рыжим", который вскоре начал просто насмехаться над ними... – каждый из тузов получил по две пули точно в масть.
Не обращая внимания на торжествующий рев толпы цирковых, Дикс шумно выдохнул воздух сквозь прорези маски и таким же незаметным движением спрятал пистолет. Уязвленные проигрышем махновцы скрылись за кулисами.
***
...Представление удалось.
Радостно трубя, лихо взлетал под самый верх шапито прыгающий на батуте слон Дамбо. "Рыжий" клоун суетился в перерывах между номерами на манеже, тормоша униформистов и поливая Ардалиона, "белого" клоуна, из громадной лейки. Дрессированные медведки Елисанта Гогоберидзе, проворно перебирая мохнатыми лапками, достали папиросу из портсигара и зажгли спичку... но прикурить Елисант не успел – "рыжий" залил огонек водой, и возмущенные медведки всей стаей кинулись в его широченные, в красно-белую клетку, штаны...
После выступления тигров-альбиносов (их номер с жирафом всегда имел шумный успех) шпрехшталмейстер объявил:
– Внимание, внимание, внимание, достопочтенная пубббблика! Перррррвый – и последний – ррраз в вашем славном горррроде... на манеже цирррррка... всемиррррно известный иллюззззззионист, маг, воллллшебник и чарррродей Азии... Циннннь Дзззззянь!!!
Свет на мгновение потух, а когда зажегся снова, оказалось, что манеж заполнен туманом. Гора мелкой водяной взвеси поднималась куда выше барьера, она блестела и переливалась в ярких лучах прожекторов, и на самом ее верху стоял – именно стоял – суховатый, щуплый человечек в изумрудно-зеленой мантии и черной шапочке, похожей на большую раковину.
Он развел руки в стороны, отчего мантия раскрылась наподобие больших крыльев, и щелкнул пальцами. Тот час же туман превратился в дождь, который хлынул на манеж. Человечек в мантии исчез, словно растворился в потоке воды.
Публика ахнула и восхищенно зааплодировала.
На манеже, который остался абсолютно сухим, несмотря на дождь, был установлен внушительных размеров стол или подиум, покрытый красной тканью с большими позолоченными знаками. На нем стоял ящик-шкаф такого же цвета, как и мантия фокусника, и так же затейливо расписанный непонятными символами или иероглифами – они сияли и искрились в свете софитов, и от этого обе половинки его двери казались зыбкими, непрочными.
Суетливо подгоняемые клоунами, униформисты выкатили на манеж большую бутафорскую пушку. "Рыжий" порылся в карманах штанов и извлек оттуда пригоршню медведок. С извиняющимся видом он дал им коробок спичек, и те шустро подожгли фитиль пушки.
Выстрел был настолько громким, что барышни завизжали от испуга, а в первом ряду у дородной гапки из пригорода случился обморок.
Свет моргнул на долю секунды, и тот самый старичок, как теперь понимала публика, великий иллюзионист Цинь Дзянь, непонятно каким образом очутился у стола со шкафом-ящиком.
Публика снова захлопала, но в этот раз аплодисменты быстро угасли.
Быстро заполняя пространство между рядами, в цирк начали прибывать войсковые в разномастном обмундировании. Их было много, и действовали они споро и слаженно. Вскоре все проходы были заняты, вдобавок, они оцепили манеж...
"Махна... батькины вояки..." – шептались перепуганные зрители.
– Гражданы зрители! Паааапрашу всех оставаться на своих местах! – Федька Щусь, похоже, оклемался и теперь уверенно, не мигая в слепящем свете прожекторов, смотрел в темную мглу шапито, туда, где легкий гул паники и страха уже пробирался меж зрителей.
– Батьковы сыны, шо вы бачыте теперь ув зале, пришли сюда для восстановления революцьонной справедливости, яку мы сделаем швыдко и струментально, якшо вы увсе будете робыть то, шо вам скажуть! – Он легко вспрыгнул на стол-подиум.
Внезапно для Федьки, голова его закружилась, и он вынужден был опереться рукой о шкаф, чтобы не упасть. Совладав с собой, он встряхнул головой и продолжил:
– Цей цирк, шо щас вам даеть красивое представление, долго ховал велыку ценность нашей республики, которую мы седни экспр... приируем взад, бо то есть наше з вами общее достояние! – Почувствовав, что в свете прожекторов ему стало почему-то жарко, Федька снял бескозырку. Его шатнуло по новой, и он сглотнул ставшую вязкой слюну, сделав вынужденную паузу.
– И вот, почтеннейшая публика, в знак того, что цирк Чинизелли хочет исправить ошибку и где-то дажжже искупить вввину, мы паааапроссссим легендарнейшего комбрига несравненнейшей армии величайшшшего полководца нашего, батьки Нестора Махно, гражданина Щуся, оказать нам великккую честь и принять учасстие в нашшшем атттрррракционе! – совершенно неожиданно для всех, и в первую очередь для Федьки, заорал шпрехшталмейстер, и на арену высыпалась разношерстная кодла ковровых во главе с Ардалионом и "Рыжим".
Пушка жахнула снова, да так, что даже видавшие виды махновцы поприседали от испуга. Воспользовавшись заминкой, клоуны затеяли шуточную потасовку на манеже, тузя друг дружку картонными дубинками, обливая водой и посыпая всех на манеже и даже за его пределами мукой и конфетти. Ошеломленный Федька хотел было крикнуть что-то приличествующее моменту для наведения порядка, но на манеж вдруг вылетела тачанка, которую вместо лошади резво тащил слон Дамбо. Он победно трубил и задорно прял огромными, как лопухи, ушами, а на спине у него сидел Инка, размахивая черным махновским флагом.
Тут восхитились не только зрители – махновцы засвистели и завопили от восторга, разом повернувшись к манежу...
Оркестр заиграл любимую батькину песню про то, что с нашим атаманом не приходится тужить, и припев этот подхватили сотни глоток в зале.
Федька, совершенно ошарашенный резкой сменой ситуации, хотел было пальнуть из "кольта" для острастки, но тот же злостный, вкрадчивый голос цыганки тугим змеиным клубком вновь зашевелился в башке, и комбриг испуганно затих.
– Скоро, Федор... скоро...
– Уйди, заррраза, слышь, богом, батьком, революцыею прошу... – Федьке никогда не доводилось быть пытанным; от унижения и ожидания боли он скулил, как кутенок.
Новый выстрел пушки разом прервал балаган. Все притихли в ожидании.
– Итка, почтеннейшая публика! Первый и, возможно, последний раз в истории цирка! Вы становитесь свидетелями! Уникального иллюзиона! Чудо Аомыня! – шпрехшталмейстер выдержал короткую паузу, в которую тут же вклинилась традиционная барабанная дробь, и наконец эффектно и четко объявил:
– Близнецы Сиама!!!
Рядом с Федькой из ничего возник Цинь Дзянь. Его зеленая мантия словно светилась изнутри неясным малахитовым светом. Едва шевеля губами, иллюзионист тонко, пронзительно вкрикнул:
–Иррраз! – он хлопнул в ладоши.
Из темноты под крышей шапито к шкафу спустился устращающего вида резак или пила, величиной с человеческий рост и шириной в метр. Блики прожекторов играли на его мощном лезвии. Две рукояти по краям полотна лоснились чернью.
–Ай-ай, – закричал вдруг Ардальон, дотронувшись до лезвия... и показал толпе отрезанный палец. Из раны на кисти хлестала кровь. Публика охнула в испуге, но "рыжий" подлетел к нему, поплевал на палец, приставил его обратно в культе, и секундой позже Ардальон уже довольно шевелил пальцем как ни в чем ни бывало.
Пока клоуны отвлекали внимание публики, на подиуме рядом с Федькой и фокусником очутился Вито Форрани. Задуренный происходящим, Федька почти не обратил внимания на него, тем более, что в этот момент Цинь Дзянь визгливо крикнул:
– Идвааа!
Мерцающие дверцы шкафа-ящика распахнулись, и неведомая сила вдруг властно втолкнула Федьку в левую половину шкафа. Дверца захлопнулась. Он попытался было выбраться, но та же сила крепко спутала его по рукам и ногам... Показалось ли ему, что фраер в шляпе, как его там, Вито, влетел в соседнее отделение шкафа, как и он?
Цинь Дзянь тем временем быстро вставил страшный инструмент в прорезь ровно посередине шкафа, продвинув его до самого низу, до основания.
– Итриии!
При этой команде клоуны проворно схватились за рукояти резака и стали быстро-быстро водить его вперед-назад, словно пилу – с той лишь разницей, что они поднимали его вверх, и разрез магическим образом затягивался вслед за ним...
Федька почувствовал новую волну головокружения.
Стон справа заставил его повернуть голову. Переборка внутри шкафа исчезла, и фраер теперь смотрел на него... постой... Это лицо, знакомое почему-то... волосы...
Дикая боль в правом боку.
Последним, что Федька успел заметить до того, как отключиться, были глаза Вито.
Правый глаз был темным, как ночь, а левый – голубым, как небо после дождя...
...– Усёёёёёоооо! – так же тонко и громко вскрикнул иллюзионист и пропал.
Шкаф рассыпался в прах. Толпа завыла от восторга, ужаса и удивления – на подиуме сцепились две фигуры, в одной из которых махновцы признали комбрига Щуся, а в другой публика увидела стрелка-циркача Вито Форрани. Дико завывая, Щусь пытался отцепиться от Вито...
Хотя сопротивляться было бессмысленно.
Они были прочно соединены боками.
Чем дольше барахтался Федька, тем больше он понимал: новая, непонятная сила взяла его в оборот, смяла, с хрустом костяным сломала все, чем он жил до сих пор, и то, что произошло по воле дурацкого фокусника, на самом деле было не наказанием, а предначертанием.
"Встретишь свою судьбу", вдруг вспоминл он цыганку...
Голова закружилась еще сильнее.
"Ой коныку, коныку... та й до шляху дзвоныку... идите сюда, ребятки..." – вдруг всплыло невесть откуда.
Теплые материнские руки. Вкус меда на губах.
"А чего же ты братику не дал попробовать?" – укор в словах, и горечь досады за то, что он же дал, он дал попробовать, а она не видела...
Тихий вечер, лагерь цирковых, отдых после представления. Мать и отец ужинают... Неуклюжий бег. Тяжело, но приловчились. Трудно по утрам подниматься, умываться есть... Две пары рук, четыре ноги. Но если такая судьбина, то переживут.
Значит, вот как... Не было уродства от удара копытом... братка, брат. Оторвали, разделили их...
Иванко. Брат.
Он покорно прикрыл глаза.
Все теперь будет по-другому.
...Шапито гудел, бесновался, дико взмахивал крылами пологов. Исчезла публика, сгинули махны, растворились цирковые. Черный смерч вращался вокруг двоих посреди огромного пустыря – и через мгновение пропали и они.
Только пацан в не по росту большом, некогда дамском пальто и прожженной кепке стоял, прижимая к груди кусок полога шапито.
На татуировке, которую он видел, казалось, целую вечность тому, теперь повились новые слова. К последнему "цирк вечен" теперь добавилось: "От цирка, как и от сумы, не уйти".
Он улыбнулся. Шапито зовет.
