Текст книги "Экстрасенс"

Автор книги: Сергей Асанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

…Слушай, Миха, вот ты проигрывал когда-нибудь по-крупному?.. А, вижу по лицу, проигрывал и, наверно, очень даже неплохо. Как ощущения? Колбасит?.. Ну вот и я о том же…

Сидя тогда ранним июньским утром у пьяного друга Сереги Косилова на диване, я вдруг представил себя этаким разорившимся аристократом! Прикинь, да: красивый и молодой еще мужчинка в костюме, на хорошей машинке, с красивым мобильным телефоном, обремененный делами, заботами, задачами – и достойно так, солидно, грустно голову приклонив, ПРОИГРЫВАЕТ. Смахиваю скупую мужскую слезу, делаю изящный поворот головы, смотрю прямо в камеру – стоп, снято! Можно оправиться и перекурить…

Фигня это все, короче. Нет никакого геройства и самоуважения, Миша, есть сто штук долга и кредитор, который может свинтить тебе шею, наплевав на то, что «проклятые девяностые», как утверждала партия и правительство, канули в Лету. И почему-то сразу начинает тошнить, хочется повесить на двери табличку «Меня нет дома!» и посидеть с газетой на толчке. Какое на фиг геройство!

– …Кстати, ты что-то хотел мне сказать? – оторвался я от своих невеселых мыслей.

Серега тоже как будто только что заметил мое присутствие, посмотрел на меня как обкуренный. Однозначно, мы сегодня оба были немного не в себе.

– Д-да есть кое-что.

Пауза. Он сощуренным взглядом уставился на выключенный телевизор.

– Серега, я тут!

– Сы-слушай, Вить, – произнес он, торжественно пристраивая недопитую бутылку пива у ног, – ты когда-нибудь сталкивался с необъяснимым?

Я не ответил, внимательно посмотрел ему в глаза. Вроде здоров. Или нет?

– В смысле?

– Ну, в смысле, что-то такое, чего ты никак не можешь объяснить?

– Серега, смысл слова «необъяснимое» я знаю. Говори, что у тебя стряслось, не томи.

– Ладно.

Он встал с дивана, отправился в другую комнату, с минуту там возился, шелестя бумагой, потом снова появился передо мной. В руках он держал свою видеокамеру. Нацеленный на меня объектив был закрыт крышкой.

– Ну? – спросил я.

– Вот эта фы-фигня, брат, почище твоего Червякова.

Серега как-то мерзко улыбнулся. На лице его отображалось нечто среднее между возбуждением алхимика, случайно отыскавшего философский камень, и ужасом водителя, застрявшего на железнодорожном переезде прямо перед несущимся товарняком. Короче, Серега неожиданно для меня ПРИТОРЧАЛ.

– Что с ней? – спросил я, кивая на камеру.

Он молча сел рядом со мной, положил «Панасоник» на колени. При этом он вел себя очень странно. Как я уже упоминал, с видеокамерой Косилов управлялся так лихо, как не всякий бомбардир НХЛ работает клюшкой, но сегодня с ним что-то случилось. Он держал камеру одними кончиками пальцев, как чужой использованный презерватив.

– Осторожно, разобьешь, – предположил я.

– Хрен там, – ответил Серега, и в глазах его появился блеск, – разобьешь ее, как же…

– Что у тебя с ней?

– Так, кое-что. Прикинь, я больше не могу снимать этой камерой.

– В смысле? Пленку жует?

Он посмотрел на меня с укоризной.

– Нет, не в этом дело. Понимаешь… как бы тебе объяснить…

Я еще внимательнее пригляделся к нему и заметил, что он вспотел.

– Косилов, ты в порядке?

Он кивнул.

– А что тогда?

– В нее всссс… – Он сделал паузу, перевел дыхание. – Всссе… черт!

– Сержик, успокойся, – сказал я и почему-то погладил его по руке. Так его давненько не переклинивало.

Наконец он справился. Выпалил мне прямо в лицо:

– Витя, в нее вссссселился бес!

…Знаешь, Миша, я человек с воображением, как и подобает нормальному журналисту. Я привык верить всему, что вижу собственными глазами или о чем мне рассказывают люди, которым я всецело доверяю. Я допускаю, что на Землю иногда наведываются пришельцы, и я не могу поверить, что мы во Вселенной одиноки. Я знаю, что головную боль можно лечить заговорами, я уверен, что какая-нибудь бабушка может навести порчу, и я ни секунды не сомневаюсь, что автомобиль, на котором ты ездишь, не просто умная куча железок – он реагирует на твое настроение и самочувствие. Короче, я потенциальный зритель мистических телешоу! Но, блин, мой заика Сережка Косилов этим утром был вне конкуренции! Честное слово…

Мы вышли на улицу. Во-первых, у парня закончились сигареты (скорее всего ему хотелось еще выпить), а во-вторых, по его словам, только там он мог мне объяснить и показать, что у него произошло.

Мы сели на лавочку возле супермаркета. Перед нами шумел проспект Ленина, уже почти готовый замереть в вонючей утренней пробке. Справа в пяти метрах от нас располагалась небольшая парковка для посетителей магазина.

Сергей положил расчехленную камеру на колени и молча ждал. В этот момент он напомнил мне охотника, выжидающего наилучший момент для выстрела. То, что Серега собирается именно стрелять, я уже догадался, хотя до сего момента мой приятель не сказал, по сути, ничего.

Кажется, мы дождались.

На парковку с проспекта вырулил сверкающий желтый «хаммер». Я присвистнул и хотел было пошутить над идиотом, который выбрал такой цвет (и над тем, кто так покрасил эту брутальную тачку), но Сергей впился в него взглядом, как ястреб. Вскоре из машины вышел хозяин – полненький мужичок, похожий на главного бухгалтера «Газпрома». Я на самом деле не знаю, как выглядят газпромовские бухгалтеры, и уж тем более понятия не имею, какая у них зарплата, но на бандита или олигарха, способного купить танк, этот мужик не смахивал. Закинув под мышку маленькую кожаную сумку, он запер машину и направился в супермаркет. Как только он совсем исчез из виду, Сергей направил видеокамеру на «хаммер», снял крышку с объектива, нажал кнопку и стал снимать.

Я потянулся за сигаретой. На какое-то время меня почти отпустили мои сегодняшние горести – настолько я был увлечен этим похмельным безумием. В голову даже пришла глупая мыслишка: сейчас из объектива аппарата вырвется сноп огня – и «хаммер» разнесет на мелкие запчасти. Кажется, я хихикнул.

Серега снимал около минуты. Затем выключил камеру, осторожно прикрыл объектив и поставил аппарат рядом на скамейку. Прокомментировать свой перфоманс он не удосужился.

– И где бесы? – спросил я.

– Смотри.

Мы молчали и ждали. Несколько минут ничего не происходило. То есть абсолютно ничего. Только улица продолжала шуметь, кто-то раздраженно сигналил нерасторопному участнику движения, а рядом на тротуаре мамаша отчитывала малыша, упавшего лицом в цветочную клумбу. Лето, черт возьми, благодатное время. Миша, тебе нравится лето?.. Да, извини.

Когда я уже устал ждать и начал думать о напрасной трате времени, из магазина появился хозяин тачки. Он открыл брелоком замки и сел в салон. Некоторое время он там ковырялся, что-то выкладывая из пакета на заднее сиденье, потом, очевидно, сунул ключ в замок зажигания.

Машина не завелась.

– Ннн-на, н-на… – пытался выдавить Сергей.

– Начинается, – закончил я вместо него, – не волнуйся.

Водитель попробовал еще раз. Он погонял стартер несколько секунд, но результат был тот же. Внешне вполне нормальный джип, который десять минут назад бодренько подкатил к бордюру, как будто умер.

– И что происходит? – поинтересовался я.

– Ничего. Моя камера его убила.

Я фыркнул.

Водитель предпринял еще одну попытку запустить желтого монстра, но на этот раз под капотом что-то мерзко взвизгнуло, и сразу стало понятно, что в ближайшее время машина никуда не поедет.

«Газпромовский бухгалтер» тут же выскочил на тротуар и принялся терзать мобильник.

– Сейчас он будет прыгать вокруг, кудахтать как кура и крыть матом проклятых америкосов, – с каким-то мрачным удовольствием заметил Серега. – Аб-бажаю этих идиотов. Носятся со своими машинками, как мальчишки с пипи… пипи…

– Я понял.

Михаил

С Мишей Поречниковым, как и с упомянутыми Виктором женами, тоже творились метаморфозы, на расшифровку которых уходило немало времени.

Началось все это еще в ту пору, когда Михаил изучал отечественную историю и методику ее преподавания в том же самом педагогическом университете, в котором работал сейчас. Он был, пожалуй, одним из самых способных студентов на факультете за все время его существования. Поступив в университет с замечательным школьным аттестатом, в котором самой малости не хватило до золотой медали, Михаил с первых дней обучения запал в головы и души преподавателей как «чертовски талантливый и таинственный молодой человек». Разумеется, имя и фамилия сыграли отнюдь не эпизодическую роль в его репутации – среди преподов было полно молодых и незамужних женщин, регулярно смотревших телевизор . В кои-то веки Миша был благодарен своему далекому и недосягаемому Даже-Не-Однофамильцу.

Вступительные экзамены он сдавал довольно своеобразно. Никто не видел его взволнованным и потерянным, суматошно перелистывающим ворованные конспекты у стены в коридоре за минуту до того, как войти в аудиторию. Никому, даже его товарищам по вступительным испытаниям, не удавалось заметить, пользовался ли он шпаргалками или какими-нибудь техническими приспособлениями. Ничего подобного просто не было, но!..

Михаил спокойно входил в аудиторию, без единого движения мускулов на лице выбирал билет, так же равнодушно зачитывал номер и пробегал глазами текст вопросов. Затем он садился на первую парту, для приличия брал в руки ручку, что-то черкал на тетрадном листе, но сосредоточенный взгляд прищуренных глаз был устремлен куда-то вниз, в пол. Одновременно средним пальцем левой руки Михаил потирал висок. Преподаватели позже в один голос твердили, что испытывали в этот момент какое-то странное чувство, будто уже досрочно верили в способности этого парня и в то, что он ответит на «отлично».

– Картина маслом! – рассказывала Зинаида Храмова, замдекана дневного отделения, присутствовавшая на вступительном экзамене по истории. – Это было что-то вроде «Оставь меня, старушка, я в печали!». Посидел, почесал голову, потом встал – и убил наповал своей трактовкой Февральской революции!

– Что, неверная трактовка? – интересовались коллеги.

– Отнюдь! Трактовка просто роскошная. Я думаю, если бы Поречников взял на себя труд предварительно записать свой ответ на листке, это были бы готовые тезисы для кандидатской! Но у меня сложилось впечатление, что после того, как я поставила ему пятерку, он тут же обо всем забыл.

Слухи о красавце и умнице абитуриенте Михаиле Поречникове пронеслись по рядам преподавателей именно после этой эмоциональной презентации Зинаиды. Следующие несколько экзаменов у парня прошли как по маслу. К нему уже приглядывались, принюхивались и, кажется, даже приценивались, и когда он раскрывал рот, чтобы ответить на вопрос очередного экзаменационного билета, равнодушных в аудитории не оставалось.

Это было семь лет назад, в далеком переломном двухтысячном. В последующие годы Михаил Поречников в соответствии со всеми признанными законами природы со страшной скоростью завоевывал все новые и новые территории. И если персонажам актера Пореченкова для подобной экспансии требовались пистолеты, автоматы и недюжинная харизма, то у Мишки-студента все получалось элегантно и как будто между делом. Более того, он ничем не выдавал своего желания осваивать захваченные территории, все происходило само собой.

Ну во-первых, конечно, девушки! С первого курса они проявляли к нему недвусмысленный плотский интерес, поскольку парень он был довольно симпатичный – высокий, крепкий, с глубоким взглядом и завораживающим голосом. Попадая на этот крючок, девицы впоследствии обнаруживали и возможности его интеллекта, а также то, что ничто человеческое ему при таком интеллекте не чуждо – он, как и все, любил иногда попить пивка возле фонтана на площади Революции, изредка ругался матом, ходил в «Мегаполис» на боевики с Брюсом Уиллисом и заглядывал на порносайты. Обработав всю полученную о нем информацию, девицы приходили к выводу, что Миша Поречников – не иначе как очередное воплощение Мужчины-мечты, которое периодически прилетает на нашу планету откуда-то из подмышек Вселенной и бродит в поисках своей единственной возлюбленной.

Во-вторых, разумеется, преподаватели. Михаил вел с ними продолжительные научные беседы, делился своими соображениями относительно «обустройства России» и иногда, пользуясь их расположением, позволял себе расслабиться – например, не явиться на лекцию или не сделать вовремя реферат или курсовую. Впрочем, он мог бы вообще ничего не писать, поскольку преподавателям вполне хватало его устных выступлений. На семинарах, зачетах и экзаменах, усевшись на первую парту, он сосредоточенно вглядывался в пол, потирал висок средним пальцем левой руки – и через несколько минут он был уже не студентом Мишкой Поречниковым, он был оратором, который мог повести за собой толпу… и вот уже зачетная книжка в синей корочке, которую он протягивал в раскрытом виде, выглядела как нелепый анахронизм.

Завистники появились сразу, и в достаточно большом количестве. «Нормальные-тыкие-пыцаны-кыроче», попавшие в университет по недоразумению или по блату, Михаила сторонились, считая его слишком странным, непредсказуемым и, возможно, даже опасным. Его потенциальные конкуренты по борьбе за расположение преподавательского состава – все эти зубрилы, ботаники и вечные карьеристы – мечтали о том, что в один прекрасный день Поречников облажается. Ну так ведь бывает: перепил, забыл, не пришел, проспал, понадеялся, возомнил о себе слишком много или просто понес откровенную ахинею… Но поскольку ничего подобного не происходило – Михаил, конечно, лажал, но на нем это практически никак не отражалось, – потенциальные конкуренты вскоре тоже махнули на него рукой.

Первый и единственный странный человек, которого Миша поначалу не мог идентифицировать, встретился ему на втором курсе. Профессор Александр Георгиевич Саакян, получивший в свое безраздельное владение целый факультет, статный пятидесятилетний мужчина, убеленный сединами и увешанный регалиями, сразу остановил свой внимательный и острый взгляд на способном студенте, и первая же их встреча врезалась Михаилу в память надолго, если не навсегда.

После одной из лекций, когда расслабленные студенты повалили из аудитории, Саакян остановил его возле своего стола.

– Поречников, задержитесь.

Миша не удивился. Всю лекцию он внимательно наблюдал за профессором, потому что почувствовал в нем что-то до боли знакомое. Так можно почувствовать своего земляка, слоняясь где-нибудь по Елисейским полям в Париже или рассматривая пирамиды в Гизе. Человек еще рта не раскрыл, а ты уже видишь, что перед тобой не просто русский, а еще и покупающий помидоры на том же рынке, что и ты. Кроме того, Саакян внешне напоминал Эдварда Радзинского, которым Михаил зачитывался со школьных лет и телепрограммы которого никогда не пропускал.

Было и еще кое-что, не очень ему приятное. Слухи о том, что такое этот «профессор психологии Саакян», ходили разные. Поговаривали, что к своим докторским званиям он шел чуть ли не по трупам, что в молодости не гнушался стукачеством, а когда достиг определенного уровня, при котором ему уже не нужно было бегать в кабинет начальника на полусогнутых, он сам стал увлекаться различными «разводками и крышеванием». Правда, его студенты стабильно зарабатывали высокие баллы и делали впоследствии большие успехи в карьере, но это обстоятельство не отменяло его людоедской сущности, если таковая имела место быть. Те, кто по недосмотру попадал к Саакяну «на карандаш», а еще хуже – в его кабинет на серьезный разговор, в один голос твердили, что чувствовали себя кроликами, которых скоро будет кушать удав, а некоторые даже жаловались на головные боли.

Словом, наслушавшись всех этих баек, Михаил проявлял к профессору Саакяну уже почти профессиональный интерес. Разумеется, он не отказался приватно перекинуться с ним парой фраз. Услышав предложение педагога, он попросил приятелей подождать его в коридоре.

– Слушаю вас, Александр Георгиевич.

Саакян дождался, когда последний любопытный студент покинет аудиторию, затем с прохладной улыбкой произнес:

– И как давно это с вами происходит?

Михаил не ответил. Из соображений элементарной осторожности он предпочел изобразить недоумение:

– То есть?

– Вы прекрасно поняли, о чем я говорю.

Михаил, выпятив губу, уставился в потолок, потом перевел взгляд на репродукции портретов выдающихся ученых, похожие на фотороботы преступников в отделении милиции. Дескать, я честно пытаюсь вспомнить, что делал вчера с восьми до одиннадцати, но никак не получается.

– Михаил, перестаньте валять дурака, я вас прекрасно вижу, – сказал Саакян. – У вас очень сильная энергетика. Я не исключаю, что вы обладаете серьезными экстрасенсорными способностями, одними из самых серьезных, что встречались мне за последние годы. И меня несколько смущает ваша беспечность. Вы ведь совсем не работаете над собой и никак не развиваете ваши таланты. Очень жаль.

Михаил послушался совета «не валять дурака» и уставился на своего собеседника в упор.

– Почему же?

Саакян снова улыбнулся – на этот раз уже теплее, почти по-отечески, указав рукой на первую парту:

– Присядьте.

Миша взглянул на часы. Большой обеденный перерыв скорее всего накрывается медным тазом. Он уселся на край скамейки за передней партой, а профессор взял свой стул и поставил его напротив.

– Итак, – заговорил Саакян, когда убедился, что легкомысленный студент его слушает, – мне уже знакома история о вашем феноменальном поступлении в этот университет и об успехах, которые сопутствуют вашему обучению. И теперь мне доподлинно известно, чему вы обязаны такими успехами, поэтому даже не думайте запираться. Так давно это у вас?

Михаил закинул ногу на ногу, обхватил руками колено. Он с уважением и довольно ровно относился почти ко всем преподавателям – даже к тем, кто его не устраивал исключительно из личных предпочтений, – но ему не нравились подобные допросы, кто бы их ни предпринимал. Чувство собственного достоинства присутствовало в его крови в таком же количестве, в каком у иных наших собратьев наличествует сахар или спирт.

– Александр Георгиевич, уж простите меня великодушно, но мне не до конца ясна цель нашей беседы. Давайте от наводящих вопросов перейдем к делу. Чего вы хотите?

Саакян не переставал улыбаться. Ему все больше и больше нравился этот молодой человек.

– А вы ершисты, черт возьми! Напрасно. Михаил, друг мой, вы исходите из ошибочной предпосылки, что любой, кто распознает в вас экстраординарного человека, может быть вашим недругом. Это не так, смею вас уверить.

– Допустим.

– Мне от вас не нужно ничего в прикладном смысле, вы мне просто интересны. Ведь всем известно, что я занимаюсь этим вопросом довольно давно и активно, поэтому встретить на своем пути такого сильного человека, как вы, для меня большая удача.

Профессор умолк, очевидно, ожидая какого-то комментария, но Миша тоже молчал, продолжая смотреть на него в упор, как он обычно смотрел на экран телевизора в момент финиша олимпийской гонки биатлонистов.

– Не пытайтесь меня сканировать, – с улыбкой сказал Саакян. – Мы с вами некоторым образом коллеги, и я умею ставить защиту.

Михаил ухмыльнулся и немного ослабил хватку.

– Если мы с вами коллеги, то зачем вам вообще задавать мне вопросы и ждать ответов? Получите информацию самостоятельно.

– Это не так просто, как вам кажется. – Профессор поднялся со стула. – Что ж, Михаил, мне приятно было обнаружить вас в этом заведении и удостовериться в точности моих выводов. Надеюсь, мы с вами найдем общий язык.

Миша пожал плечами и тоже поднялся, поправил на плече свой рюкзак. Он хотел просто кивнуть на прощание и исчезнуть, но Саакян предпринял неожиданный ход.

Он протянул руку.

Пару мгновений Михаил просто смотрел на нее, как инопланетянин, которому не знакомы подобные ритуалы, потом осторожно протянул свою. Во время рукопожатия…

…Черт, рукопожатие Мишке не понравилось. Физически он ощутил дискомфорт – то ли от того, что рука была холодная и влажная, то ли еще от чего, – но вот на верхнем уровне своего сознания Миша увидел, как Саакян попытался залезть к нему внутрь.

«Пошел вон, сука!!!» – мысленно проорал экстрасенс Михаил Поречников.

Профессор отшатнулся.

– Всего доброго, Александр Георгиевич, – улыбнулся вежливый студент Миша и сразу покинул аудиторию.

«Никаких общих языков с ним ! – наставлял он себя, шагая по коридору. – Никаких контактов! Держись от него подальше!»

Виктор

…Рассказ Сергея Косилова был недолгим, но вполне убедительным, несмотря на характерный для парня черепаший темп и манеру раскладывать сложные слова на части. Я не смог ни съязвить, ни уличить друга в приходе «белочки».

– Ты знаешь, я же вольный стрелок и в свободное от основной работы время обожаю халтурки, – мурлыкал он, посасывая третью бутылку пива. – Ну, там, свадьбы, юбилеи, банкеты и все такое. Камера личная, начальников никаких нет, и почему бы не совместить приятное с полезным? Тем более что на таких халтурках иногда получаются изумительные планы. Ну так вот, однажды черт меня дернул согласиться снимать похороны одного бывшего братана. Кирилла Колыванова помнишь?

– Депутата?

– Его. В девяностых, говорят, два района крышевал, людей валил пачками, а теперь вот народный избранник. Не знаю, какой народ его избирал и зачем, но случилась с ним неприятность одна – поехал с ребятами на охоту, выпил и подставился под чью-то пулю. Интересное совпадение.

– Думаешь, его грохнули?

– Как два пальца аба… ба… в смысле – как пить дать.

– Угу.

Пока мы беседовали, водитель «хаммера» ходил вокруг своей машины, беспрестанно вызывал кого-то по телефону и, кажется, готов был заплакать.

– Короче, – продолжал Серега, – похороны я снимал, что называется, от выноса до заноса. Гроб был открытый, народ вокруг был солидный, все лезли с покойником поцеловаться, пожать руку, сунуть крестик. Материал получился – капец! Но когда я обратно с кладбища в автобусе ехал, у моей старушки вдруг разом села батарея. Полный аккумулятор был, а тут как будто прохудился, и через какую-то дырку все ушло, хотя рассчитан он часов на пять. Такого с ним никогда не случалось… Ну хрен с ним, на следующий день я сбросил отснятый материал на диск, отдал заказчикам и забыл об этом.

Я снова кивнул. Самое интересное, конечно, ожидалось впереди.

– Через неделю снимал свадьбу, – сказал Косилов. – Вроде все было нормально, но на второй день жених с невестой, их родители и половина гостей свалились с отравлением. Помнишь?

Я напряг память. Да, что-то такое было в новостях: «Некачественно приготовленная пища в кафе таком-то стала причиной массового отравления»… бла-бла-бла.

– Кажется, все обошлось, – напомнил я.

– Да, почти. На следующей свадьбе, которую я снимал, приключилась колоссальная драка. Итог – два трупа и десяток ранений. И не говори мне, что ты про это не читал.

Я вынужден был согласиться. Ненавижу криминальную хронику, но от таких новостей не спрячешься, они настигают тебя всюду.

– Словом, ты думаешь… – начал было я, но Серега меня прервал:

– Витя, я не думаю, я уу-уверен!.. Уверен с того самого вечера, когда снимал юбилей директора «Скорпиона». Этого бедолагу ты тоже должен знать.

Сергей хихикнул, а у меня по спине поползли мурашки. Директор автомобильной компании «Скорпион» поздно вечером после деловой встречи сел за руль своего «мерседеса» и на скорости 100 километров в час врезался в столб с рекламным щитом. Трезвый как стеклышко, здоровый, с хорошим зрением и реакцией сорокалетний мужик при идеальной обстановке на дороге врезается в преграду, как настоящий камикадзе! У остолопов из ГИБДД мозги плавились.

– О чем задумался? – спросил Серега.

Я пожал плечами и предпочел уклониться от прямого ответа:

– Сколько же у тебя трупов в итоге?

– Девять. Отравившаяся на самой первой свадьбе невеста так и не пришла в себя. Прибавь к ней два трупа в драке на следующей свадьбе, потом мужик из «Скорпиона», а потом уже мелочь – с каждого отснятого мной материала либо жмуры, либо поломки, либо черт знает что вообще. Ты не представляешь, что со мной было, когда я понял, что происходит.

– Отчего же, представляю. Напился до зеленых соплей.

Сергей только грустно усмехнулся и выдал фразу, которая словно бы повисла в воздухе:

– Вчера решил протестировать для верности на своей кошке. Снимал минуты две…

Я напрягся и уголком сознания отметил, что стерилизованная рыжая Маруська, единственная Сережкина подруга, не выбежала сегодня в прихожую просить у меня колбасы.

– Е-мое, Серега! – выдохнул я.

– Угу. Вечером она вдруг выпрыгнула с подоконника на улицу и ломанулась на дорогу. Ее переехал «порш-кайенн». Роскошная смерть.

Я посмотрел на водителя «хаммера». Тот все еще суетился возле своей внезапно скончавшейся машины.

«Интересно, – отстраненно подумал я, – он тоже отбросит копыта, или все обойдется поломкой джипа?»

– Об этой машине ничего сказать не могу, – проследив за моим взглядом, отозвался Сергей. – Может, это весь результат. Может, нет. В этом смысле камера непредсказуема. В зависимости от режима записи эффект может наступить через несколько минут, а может завтра или через неделю. Я сейчас настроил на самое высокое качество, поэтому так сработало. А еще никогда точно не угадаешь, кого она зацепит – центральный объект съемки или кого-нибудь с периферии кадра. Не знаю. Бы-блин, ни хрена не знаю, Витя!..

Мы умолкли. Я сполз по скамейке на спину, посмотрел на часы, потом в голубое небо. Уже десять. Странный какой-то день начинается, пестрый, как радуга, и тяжелый, как свадебное меню. У нас с Серегой одновременно образовались две почти неразрешимые проблемки. Мы оба не знали, как нам быть с неожиданно свалившимся «счастьем».

Забавно, но мои журналистские мозги иногда работали отдельно от меня. В какие-то короткие секунды меня могла посетить совершенно гениальная идея, которая столь же стремительно могла покинуть меня, не оставив и следа. Но не этим странным утром!

В голове у меня пронеслось как вспышка: «Я не знаю, что мне делать с Червяковым, а Серега не знает, что ему делать с его прибабахнутой камерой. Вот прикол-то!»

И клянусь мамой, я тут же об этом забыл! Потому что снова позвонила жена.

– Слушай, гад, – сообщила она мне уже заметно спокойнее, чем в первый раз, – я устала. Завтра я подаю документы на развод, и… и пошел ты в жопу со своими кризисами! Понял!

И бросила трубку… кобыла.

Десять часов спустя мы с Сережкой Косиловым, пьяные и безумные, ехали на моем «ланосе» по пустеющему вечернему городу. Я успел немного поспать на косиловском диванчике в маленькой комнате, заваленной видеокассетами, дисками, блоками питания, какими-то старыми журналами и прочей ерундой. Едва приклонив голову на давно не стиранную наволочку, я сразу почувствовал, насколько был измотан. Проснулся я где-то около трех часов, когда солнце, перекатившееся на западную сторону неба, начало царапать мои сомкнутые веки.

Отдохнув, мы с Серегой поели, выпили водочки, поговорили, снова выпили, снова поговорили, снова поели… Короче, безумный день Фигаро продолжался, я давно не чувствовал себя таким неприкаянным. Чтоб не соврать, последний раз мое тело так долго и счастливо существовало отдельно от души где-то все в той же середине девяностых, когда мы с институтскими друзьями, отыграв хороший концерт в ресторане, тут же бежали тратить заработанные деньги в ближайший кабак подешевле. Потом бродили по улицам, а с рассветом снова бежали в лавку за лекарством. Наверно, это было ужасно, но в моей теперешней жизни порой не хватало чего-то такого безбашенного, когда ты точно знаешь, что тебя никто не ждет и тебе не перед кем будет оправдываться. Многажды руганная и проклятая свобода девяностых, как мне тебя не хватает…

Я был все-таки в достаточно приличной форме, чтобы вести автомобиль. Обычно я вообще не сажусь за руль пьяным, но только не в этот день! Я вдруг понял, что мне по фиг. Я уже не любил окружающий мир, как раньше, и уже начинал его презирать. Что касается Сереги, то он, отбросив природную застенчивость заики, с самого начала потребовал чьей-нибудь крови. Он колбасился на пассажирском сиденье справа от меня, врубив на полную громкость «Рамштайн», и все время мешал мне рефлексировать.

«Будет тебе кровь, дурик!» – кажется, крикнул я однажды.

…Хм, кстати, насчет крови, Миш… Вот интересно, плохой человек и хороший – чем они отличаются друг от друга? Тем, что у одного злые помыслы, а другой – словно манная каша на молоке? Чушь собачья! Я не могу назвать себя плохим. Я никогда не крал, не убивал, не предавал… По крайней мере я думаю, что не предавал, хотя у некоторых моих близких может быть иное мнение на этот счет. Конкурентов не подсиживал, перед начальством не лебезил, но и не сторонился его, честно делал свою работу, двигался вперед и старался достичь своей цели теми средствами, которые считал для себя приемлемыми. Один раз даже переводил бабушку через дорогу.

Но черт меня возьми, как же иногда хочется взять кого-нибудь за горло и несколько раз ударить башкой о стену! Как же хочется иногда схватить понравившуюся девушку за грудь, завалить на стол кабинета и драть, драть, драть, не обращая внимания на ее беспомощные всхлипы, – и все это только за то, что пренебрегла мной! А уж сколько раз мне хотелось засунуть голову жены в микроволновую печь…

Что ж меня останавливает? То, что я хороший? Почему же тогда подобная мерзость периодически заползает ко мне в мозги?!

Ладно, извини, я опять отвлекся…

Мы заехали во двор элитной одноподъездной кирпичной пятиэтажки, припарковались в стороне от охраняемой стоянки, в тени деревьев.

– Уже приехали? – спросил Серега, убавляя звук на магнитоле.

– Да. Здесь он и живет.

– А-а-а, мудило грешное, – протянул Серега. – Сова, открывай, медведь пришел.

– Успокойся, брат! – едва сдерживая смех, бросил я.

Похоже, Серега недавно пересматривал всего «Винни Пуха».

Дом неплохо охранялся, двор обстреливался по периметру двумя камерами наблюдения, подвешенными на козырьке подъезда. Я остановил машину вне поля зрения какой бы то ни было охранной системы. Нас вряд ли могли застукать, но вот услышать можно было за километр.

– Так, не шуми, – скомандовал я.

Я огляделся, оценивая обстановку, и вскоре, убедившись в отсутствии свидетелей, обернулся. На заднем сиденье лежала большая спортивная сумка. Молния на ней была чуть-чуть расстегнута, и из черноты на меня зловеще зыркнула линза объектива.

Черт!

– Не пугайся, это не страшно, – вставил свои пять копеек Сергей. – Или иди искать деньги.

Клянусь, если бы не «два по полста», что согревали меня изнутри, я бы ему врезал. Ей-богу, иногда это личико плюшевого ежика просило большого кулака. Может быть, мне стоило время от времени давать волю рукам – глядишь, не докатился бы до жизни такой.