Текст книги "Нет на земле твоего короля. Часть 2"

Автор книги: Сергей Щербаков

Соавторы: Ника Муратова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Ну, ты, папарацци хренов, разродишься, наконец?

– Толик пеняй на себя, если запорешь кадр! Лично выдеру!

– А я клизму из соляры поставлю!

– На кнопку плавно нажимай, не дергай!

– Не тяни резину!

– Мужики! Все замерли! Не моргать! Сейчас вылетит птичка!

– Квас, Дудая на руки возьми!

– Внимание! Все сказали: «Чииз!» – объявил Сердюк, вцепившись в «мыльницу».

– Чего сказали? – откликнулся Димка Коротков. – Ты чего там бормочешь, Студень!

– Это он по-английски! Сыр значит! – пояснил всем Миша Тихонов. – Чтобы улыбка у нас получилась! Губы, когда произносишь это слово, растягиваются! Вот так! Давай мужики! Все вместе! Чииз!

– Чиз!

– Чииз!

– Сыр!

– Российский!

– Чиз! Голландский!

– Смотри у меня, чтобы все вошли, – угрожающе предупредил широкоплечий Бурков, стоявший в центре в обнимку с Андреевым и Романцовым.

У палаток с угрожающим ревом резко затормозил «Урал». Из открытой дверцы, пробитой в двух местах осколками, высунулся Малецкий со сдвинутой на затылок шапке и отчаянно завопил:

– Ребята! Ребята-а!! Подожди-ите!! Я с вами!

Малецкий подбежал к группе солдат и присел на корточки рядом с Прибыловым. И тут раздался, щелчок.

Он так и не успел толком принять удобную позу. Но он все равно остался доволен, что попал в последний кадр.

– Эх, немножко б раньше! – сокрушался он, хлопая себя в сердцах по замасленному колену.

– Ничего, Малек, шибко не убивайся, не переживай, в следующий раз отснимем как надо, – успокоил водилу Валерка Кирилкин. – По высшему разряду, как в лучших домах Лондона и Филадельфии.

– Если б я только знал, я бы не гонял на блокпост.

– Да мы сами только, что узнали. Сара с чего-то вдруг раздобрился, фотик дал, доснять пленку.

Неожиданно из-за палаток выплыла квадратная фигура полковника Петракова. Он был явно не в духе. Его вечно багровая физиономия с большим шнобилем не предвещала ничего хорошего. Окинув солдат строгим взглядом, он сердито заорал:

– Что за сборище?! В конец распустились! Раздолбаи! Саранцев! Твои…?

– Так точно, товарищ полковник!

– Почему бездельничают? Не можешь им дел найти? Распустил подчиненных! Не солдаты, а стадо баранов! Шалопаи, вашу мать!

Саранцев пытался что-то сказать в оправдание, но полковник его не слушал.

– Дисциплины никакой! – отчитывал он молодого офицера. – Займи солдат! Пусть сортир новый соорудят! Старый совсем засрали! Ногой некуда ступить! Еще какой-то умник, додумался солярой все очки залить! Выполняй!

– Есть, товарищ полковник!

– Это еще, что за зоопарк здесь развели? – полковник, насупившись, уставился на неуклюжего щенка, который весело прыгал у ног сержанта Буркова, усиленно виляя хвостом.

– А ты тут, чего ошиваешься, обормот? – рявкнул он, увидев Малецкого. – Почту привез?!

– Так точно! Товарищ полковник!

– Так, какого же хрена ты тут прохлаждаешься, сукин кот!

Невысокий юркий Малецкий сорвался с места и стрелой помчался к брошенной у палаток машине.

Полковник сурово окинул все вокруг из-под нахмуренных бровей. Все в нем кипело, и готово было выплеснуться. Заметил Макса в кальсонах с облитыми компотом штанами в руках.

– Это еще, что за явление Христа народу? Засранцы в моем полку? Не потерплю! Обосрался со страху так не козыряй, дубина! Саранцев! Твой, что ли?

– Так точно!

– На кухню дристуна! Мать вашу! Пусть картошку чистит и не позорит высокое звание десантника!

Солдаты, вытянувшись, замерли, словно каменные изваяния.

– Слышь, Саранцев, – продолжал полковник распекать офицера. – Ты меня уже достал своим либерализмом! Вот ты у меня где! У тебя не рота, а настоящий балаган! Ну, а это что такое? – полковник подошел к побледневшему Витьке Дуднику и дернул за хэбэшку, торчащую комом. Из-под нее на землю посыпалось всякое барахло.

– Ну, блин, уроды! – полковник зло сплюнул и отправился дальше, в расположение пятой роты.

Через минуту вновь послышалось:

– Остолопы! Вашу мать! Где капитан Сутягин? Где его опять носит?

Спустя час после «разложения по параметрам» Шестопал и Квасов забрались в кузов к Мальку и там скрытые брезентом от посторонних глаз продолжили «день варенья». Говорили шепотом, чтобы никто не услышал.

– На всех делить, все равно ни то, ни се. Получается с гулькин нос на брата. А так, хоть с пользой, – промолвил Макс, разливая «чачю» по кружкам.

– Вот, банку тушонки у Сердюка стрельнул. Ну и жмот, скажу тебе. Сейчас мы ей родимой вспорем брюхо, – сказал Лешка, извлекая из ножен штык-нож и вытирая о рукав.

– Леха, ну ты прям как хирург Амосов, бля. Ей, богу! Еще марлевую повязку на морду нацепи.

– Скальпель! Пинцет! Тампон! Тампон! Спирт! Еще спирт! Огурец!

– Да, соленный огурчик был бы кстати.

– Зелененький, в пупырышках.

– И чтоб, хрустящий, маманя у меня умеет такие делать.

– Сейчас бы шашлычок для полного счастья.

– Или баранью ножку, нашпигованную чесночком, – размечтался Макс.

– Ну ты и загнул, Максим. Эх, хорошо сидим.

– Ага, – согласился Макс, выглядывая через дырку в брезенте на волю.

– Руба с Папашкой чего-то не поделили. Дюже лаются у палатки. Витька, хмырь, опять что-то спер, за пазухой прячет. Игорек Прибылов куда-то помчался. Будто за ним черти гонятся, наверное, «котелок» снова пробило.

– Это его со слив постоянно несет.

– Аллергия. Тут уж никуда не денешься.

– Хлеба жаль мало. Забыли у Тольки спросить.

– Мишка Тихонов со щенком забавляется. Неуклюжий бестолковый Дудай прыгает, все норовит его за икры ухватить. Забавный все-таки песик.

– А я его Чеченом зову, Бурков с Андреевым тоже.

– А по мне какая разница, что Чечен, что Дудай, что Шамиль, все одно – Чича. Вон, Сара показался, сюда идет, какой-то чересчур озадаченный. Получил, видать, у полкана вливание. Сейчас ребят, как пить дать, будет снашать.

– Наверняка, вздрючку очередную у «бати» схлопотал, – отозвался Алешка, колдуя над консервной банкой.

– За ним не станет. Последнее время злой как цепной пес.

– Макс! Макс, ты чувствуешь, паленным запахло?

– Да, верно, горит что-то.

– При чем где-то рядом.

– Погоди, я выгляну, узнаю, в чем дело.

Макс осторожно высунул из-под брезента голову. Посмотрел по сторонам, потом оглянулся на кабину и исчез обратно.

– Все в порядке. Малецкий на подножке сидит и на фанерках своих фамилию выжигает увеличительным стеклом.

– Неужели от этого так воняет?

– Он дыму напустил, будь здоров.

– Вот, Толик, гад ползучий! Подсунул свиную! Просил же его как человека! Ну, козел!

– Что? Опять наколол? Хлеборезка хренова!

– Ну, да. Киданул, сучий хвост! Вот и верь после этого людям.

– Толик он такой. Без мыла куда угодно влезет.

– Ты чего сморщился? Будто лимон съел.

– Нога разболелась, зараза! Старые раны ноют. Погода, похоже, поменяется. Завтра точно дождь будет.

– А чего у тебя с ногой?

– С четвертого этажа упал.

– Шутишь?

– Какие уж тут шутки!

– И как это тебя угораздило? С такой высоты хрястнешься, костей не соберешь.

– Да, хорек один подвел под монастырь. Квасили мы у приятеля, сын у него родился, первенца обмывали. Ну, а потом попросили проводить одного набравшегося кадра домой. Он в общаге жил недалеко от меня. Пришли к нему. Говорю, давай раздевайся и укладывайся спать, пока чего-нибудь не учудил. Он развыступался. Кто ты такой, чтобы мне указывать? Кричит. Я, не долго думая, ему болевой на ахилессово сухожилие, чтобы угомонился. Он обиделся шибко, что я так с ним. Выскочил из комнаты и запер ее на ключ. Ждал его, ждал, так и не дождался. А мне надо домой, матушке я обещал прийти пораньше. Ведь изпереживается старушка, у нее и так сердечко больное. Что делать? Высунулся в окно, высоковато. Потом поискал у него в шкафу, нашел моток бельевой веревки, лыжные палки. Связал все это вместе и полез.

– Ну, ты даешь! Смельчак!

– Выпивши был.

– Я бы и под градусом не полез бы в окно. Что дальше-то было?

– Так вот, вылез. Ухватил веревку. А она-то тонкая. Проскальзывает. Как засвистел вниз. Только дым от ладоней пошел. Вся кожа сгорела. Разбился бы вдребезги, как пить дать. Повезло. На газон приземлился ногами. Грохнулся, конечно, здорово. Все тело гудело от удара. Но правую ногу все-таки сломал в лодыжке. Дело-то ночью было. Ни кого не видно, чтобы помощи попросить. Дополз на четвереньках до телефона-автомата, вызвал «скорую». С тех пор болит перед дождливой погодой.

– Эх, надо было Мишку Тихонова позвать.

– Еще с гитарой скажи! Тут тогда весь батальон соберется.

– Ну, давай, а то у меня уже слюнки текут как у собаки академика Павлова.

– За успех нашего безнадежного дела!

– Гип, гип, ура! Гип, гип, Ура!

– Ну и крепкая, зараза, – замотав головой, крякнул Макс. – Дай-ка быстрей запить.

– Держи, – Леха протянул товарищу пластиковую бутылку с мутной водой.

– Гавнецо, все-таки. Хотя дыхалку перехватило, будь здоров, – глухо отозвался Шестопал, уплетая тушонку с хлебом.

– А по мне, офигенная штука! – резюмировал Квасов, занюхивая коркой хлеба. – Крепкая, только, дюже вонючая зараза.

– Ой! Ой! Леха! Чувствую, по жилкам побежала…

Через час их под парами Бахуса застукал у кухни проходивший мимо лейтенант Саранцев, где они упорно препирались из-за свиной тушонки с хлеборезом Толькой Сердюком. И вкатили им «тепленьким» по полной программе. Посадили обоих в ячейки, выкопанные по приказу полковника Петракова специально для подобных эксцессов. На брата по квадратному метру и глубиной под два с половиной. Это изобретение придумал «батя» вместо гауптвахты, для наказания провинившихся. Кулибин, мать его за ногу!

В одну персональную ячейку определили Леху, в другую, в метрах пяти, осоловевшего Макса. Охранять поставили Антошку Духанина, который безбожно материл их на чем свет стоит всю дорогу.

Им-то что, хоть присесть можно, а Антошке несколько часов маячить как столб, пока не сменят.

Алешка осмотрелся, сидеть в земляном колодце – тоска зеленая, над головой лишь кусочек голубого неба, вокруг рыжие глиняные стены да еще в углу чья-то засохшая куча, словно противотанковая мина. Лежит, сволочь, дожидается, когда кто-нибудь лапой в нее угодит.

– Будь он не ладен, бывший клиент. Не мог потерпеть, собака! Хотя, постой, что-то тут нацарапано!

Лешка читает, с трудом разбирая на стене корявые буквы: «Сара, поцелуй меня в жопу! Твой Бур!»

– Так это же, Бурков! – оживился Лешка. – Ну, дает!

Чуть ниже было нацарапано: «И меня тоже». Рядом стояло: «Самара-1998», а еще ниже «До встречи в аду!». «Довстречи» было написано вместе.

– Ну, и грамотеи, – вырвалось у Лешки.

Когда Лешка кончил читать разноликую клинопись, которой были усеяны все стены каземата, ему тоже захотелось себя увековечить.

– Антоха!

– Чего тебе? – недовольно откликнулся Духанин; его голова, с оттопыренными ушами как у Чебурашки, появилась на фоне голубого неба.

– Будь другом, брось какую-нибудь щепку!

– Это еще зачем?

– Надо, Антоша!

– Может, ты вены себе вскроешь, а я за тебя отдувайся!

– Ты, что совсем ох…ел, браток? На хрена мне вены-то вскрывать?

– А кто тебя знает, что тебе под «шафэ» в голову взбрендит!

– Да тут, внизу, со скуки помрешь. Брось какую-нибудь веточку, я хоть поковыряю стенку.

– Может тебе для полного счастья саперную лопатку сбросить? Подземный ход надумал прокопать? То же мне, граф Монте-Кристо выискался!

– Да не копать я прошу, а на стене писать!

– Где я тебе ветку найду, лишенец! Может на кухню, прикажешь, сгонять?

– Ну и говно, ты, Антоша!

– Лучше покемарь, вон Максимка час, как отрубился.

– Ну, хоть патрончик брось!

– Я те, щас брошу! Из-за вас мудаков торчу тут как распоследняя шлюха на панели.

– Антош, ну будь человеком!

– Ладно, лови, но только не скули больше и без вас тошно.

Поймав патрон, Лешка стал выискивать свободное место для надписи.

– Чего же написать-то? – Ничего оригинального не лезло в его хмельную голову. Мысли словно отшибло. В конце концов после долгих раздумий он нацарапал «Дембель-2000-Леха». В соседней ячейке, свернувшись калачиком, мирно посапывал спящий Шестопал.

Глава 32

– Нашу историю мы толком не знаем. Историю пишут летописцы, историки, а переделывают, кроят, политики, – говорил Тихонов скучковавшимся у печки ребятам. – Пишут ту, которая их устраивает. Как много всплывает сейчас интересных фактов, документов, которые скрывали, которые похерили от простого народа в угоду политике. Взять, например, ту же «Аврору», оказывается, это муляж, а корпус настоящего крейсера уж полвека ржавеет где-то в заброшенном затоне. Или, например, взять ту же Великую Отечественную войну! Вот ты, Квас, знаешь, что на стороне немцев воевало свыше 30 тысяч донских и кубанских казаков. А в Люфтваффе служило около тысячи русских летчиков. Даже пара Героев Советского Союза. Нет, не знаешь. Почему? Да, потому что, настоящая правда не выгодна была, коммунистам. Выгодна однобокая правда, которая устраивает политиков стоящих у власти.

– Кстати о предателях, – оживился Рубцов. – В нашем доме жил один ветеран-инвалид, руки у него правой не было. Деятельный такой дядька, вечно организовывал субботники для жильцов по уборке дворовой территории и прочие мероприятия, да нам, пацанятам-пионерам будущим строителям коммунизма, нотации нравоучительные читал. А на 9 мая, увешанный как новогодняя елка боевыми наградами и всякими юбилейными значками, незвано вваливался к моему деду в гости. Дед толком и звать-то не знал как его. А потом куда-то запропал мужичонка, исчез из поля зрения, не видно и не слышно. Оказалось, соответствующие органы им заинтересовались, «замели» ветерана. Представляете, полицаем бывшим оказался. Наших солдат пленных в Белоруссии выстраивал перед глубоким рвом и косил из пулемета. А когда немцы деру дали, он армейскую книжку у убитого нашего солдата вытащил и стрельнул себе в руку. Да не удачно. В госпитале гангрена началась, доктора оттяпали ему ее. Вот так-то, мужики бывает!

– Да погоди ты со своим предателем, дай Мишке рассказать!

– Расскажи, как ты в турпоходе в Карпатах с Петроса на пятой точке съезжал!

– Сколько можно об одном и том же трепаться! Давай что-нибудь новенькое!

– Как по горной реке сплавлялся!

– Нет, лучше, давай, про параллельные миры! – попросил Антошка Духанин.

– Параллельные миры ему подавай, хорьку! Вон они, рядом! В командирской палатке! Спиртягу жрут! Сейчас Сара и Розанов сидят и усиленно репу чешут, как бы рядового Духанина и иже с ним Прибылова завтра озадачить так, чтобы пыхтели, не разгибаясь! – съязвил под общий смех Макс Шестопал.

– Миш, или про Высший разум! – донеслось из дальнего угла.

– А Высший разум – в штабной палатке! Полковник Петраков! Чем не Высший разум? – вновь вставил неугомонный Шестопал, вызвав новый взрыв хохота.

– Макс, кончай! Дай послушать!

– Про параллельные в другой раз, – сказал Тихонов. – Лучше про Богородицу вам расскажу. Тоже довольно загадочное явление. Случилось это еще в начале века, в Португалии, в местечке под названием Фатима. Троим детям, которые в горах пасли коз явилась Богородица и предсказала начало первой мировой войны. Кстати, пацаны, это исторический факт.

– Мишель, хватит заправлять арапа!

– Я тоже не верю! Полнейшая брехня!

– Чушь собачья!

– Дело ваше. Хотите, верьте, хотите нет. Но дети под присягой подтвердили это. А ведь они верующие были. До сих пор туда раз в год стекаются паломники со всего мира. А Богородицу стали называть Фатимской или просто Фатима по названию этого местечка.

– Хотя, кто его знает, – отозвался Бурков. – Дыма, как говорится, без огня не бывает.

– Мистика какая-то!

– Вот со мной, братцы, была мистика, так мистика! – не выдержал вдруг, молчаливый сержант Андреев. – Было это несколько лет назад, когда меня в армию призвали. Село наше от районного центра далековато будет. А тут как на грех ни одной попутки нет. Ну, я и решил, напрямки через лес. Лишние километры срезать. Иду, значит, по тропинке, семечки лузгаю, о будущей службе подумываю. Оглядываюсь назад, а сзади, в метрах ста пятидесяти, женщина в черном идет. Ну, идет и идет. Черт с ней. Прибавил шагу, чтобы не опоздать в военкомат. Через некоторое время снова оглядываюсь. А женщина не отстает. Я еще прибавил ходу. Оглядываюсь, а она тоже прибавила скорости. Еще ближе, чем раньше стала. Лицо у нее бледное! Вся в черном! Тут уж, братцы, мне не по себе стало, перебздел не на шутку. Ведьма! Думаю. Припустил бегом. Оглядываюсь, и что бы вы думали? Она тоже бежит за мной бегом! Почти догоняет. Квас, дайка, сигаретку!

– Так, что дальше-то было?

– А дальше, пацаны, не поверите, – Андреев сделал пару глубоких затяжек и передал сигарету обратно. – Взмыленный остановился я, ну думаю, будь, что будь! На куски ведьмяку разорву, так просто не дамся. Догоняет она меня. Молодая симпатичная, в черном. Тоже вся красная, запыхавшаяся. И кричит мне: «Не бегите так быстро, я за вами не поспеваю». Оказывается, она с соседней деревни, ей тоже в райцентр надо, на похороны. А идти лесом боязно одной, увидела меня и идет следом, из виду потерять боится, все-таки живая душа в диком лесу. Так мы вместе до Беляевки и дошли.

– Будь я на твоем месте, уж давно бы рассудка лишился! – отозвался первогодок Фарид Ахтямов.

– Тебе кукиш в кармане покажи, так тут же в обморок завалишься! – засмеялся тостощекий румяный Пашка Морозов.

– Ой, какой смелый выискался! Сам, небось, при виде пленного «ваха» каждый раз за штаны держишься!

– Это ты зря, Фаридка, на Пашу наезжаешь, поклеп возводишь! Он на самом деле самый смелый из нас! Он же в схватках на мечах неоднократно принимал участие. Вот, сам представь, прет на тебя здоровенный бугай в кольчуге да с тяжеленным мечом или булавой над головой, тут не только в штаны сделаешь, родишь поневоле! – вступился за Морозова сержант Рубцов.

– Паш, поведай нам про свои битвы. Как вы страпаетесь на мечах. Сколько вас собирается-то? – попросил Сиянов.

– Ну, пару раз в год уж точно собираемся. Списываемся с ребятами из других таких же клубов. Устраиваем типа фестивалей. Либо они нас приглашают к себе, либо мы их. Клубов-то до хрена всяких. Есть викинги, есть рыцари, мы же русские витязи. Сами кольчуги плетем, мечи куем, одежду шьем, чтобы все было в точности как в те века. В Европе проходят даже международные турниры. У нас один, как-то ездил на такой турнир в Польшу. Рассказывал, рыцарей и викингов там собралось до этой самой матери. Красочный был симпозиум, организация на высшем уровне. У нас, конечно, поскромнее. Спонсоров нет, все на добровольных началах. Последний раз мы собирались у нас, приехало со всей России около 90 человек. Солнечный июль. Хорошо. Неделю жили в шатрах на берегу озера, несколько грандиозных сражений устроили. Помню, в первый день высыпали из леса на берег в гремящих доспехах. Сошлись две команды. Наша и московская. Воинствующие крики, дикие вопли, звон мечей невообразимый стоит. Ошарашенные загарающие на пляже, естественно, в полнейшем шоке, ничего не поймут, что происходит. Будто машина времени назад крутанулась. Повскакивали с надувных матрацев и бежать, кто куда, прятаться от вооруженной нашей орды. Сперепугу, кто в воду полез, кто в машины забился, кто в лес рванул во все лопатки. Смех, да и только.

– Ну, а удары-то наносите, конечно, понарошку?

– Сказанул! Понарошку! Да меня на третий день в схватке так шандарахнули, что звездочки замелькали вокруг. Конечно, удары наносим недуром, с оглядкой, чтобы на тот свет не спровадить. Но иногда без травм не обходится. Бывает некоторых, особо рьяных, бойцов даже дисквалифицируют. У нас ведь не какой-нибудь тебе балаган. Все чин чинарем, и судейство, и жесткие правила, и дисциплина. В последнем бою клинок я сломал о щит одного ярославца. Жалко. Из рессорной полосы мне его выковали.

– Жаль, у нас в армии нет такого подразделения, типа русских богатырей. Кавалерийский полк есть, что во всех съемках участвует. Поговаривают, что это с подачи кинорежиссера Сергея Бондарчука его основали. Нужно было эпопею «Война и мир» снимать. Он обратился к министру Гречко, тот и уважил его просьбу. Вот и батальон витязей бы завели в Вооруженных силах. Чтобы во всяких торжественных церемониях участвовали да в исторических фильмах снимались.

– А потом их, этих самых витязей, с мечами и кольчугами сюда, в Чечню! «Чехов» с наемниками гонять по горам, – засмеялся Шестопал.

В палатку просунулась лобастая голова старшего лейтенанта Саранцева.

– Тихонов! Романцов! В полной экипировке бегом к комбату!

Миша и Андрей, чертыхаясь на чем свет стоит, стали надевать «шаманские» маскхалаты. Забрав винтовки и снаряжение, отправились к майору Анохину.

Ута после выстрела быстро разобрала, зачехлила винтовку, сделала отметку в блокнотике и поудобнее свернулась комочком в своей норке. Она только что застрелила солдатика у блокпоста за мостом, загружавшего на «Урал» бачки с едой и фляги. Пуля на излете ужалила паренька в мешковатом бушлате точно между лопаток. Она видела, как он, дернувшись, выронил из рук флягу и повалился на землю. Второй солдат, что принимал у него груз, дико заорав, тут же упал на дно кузова и в испуге забился в дальний угол. Машина рванула стремительно с места, оставив убитого лежащим в глубокой колее…

Было холодно. Хотелось на юг, под ласковое солнце, под пальмы. Подальше от этой Ичкерии, будь она трижды проклята. И все из-за тяжелого характера Исы, который и мертвого заставит подчиниться. Не дай бог ослушаться полевого командира. Считай, ты не жилец. Она только заикнулась об отпуске до весны, амир так сурово зыркнул на нее черными глазами, что чуть сердце не остановилось. Больше она не смела и пикнуть по поводу каникул в жарких странах.

Вчера смотрела новости по телевизору. Ха! Такую лажу она еще не слышала. Говорили о том, что федералы контролируют территорию. Может днем и контролируют где-нибудь, но ночью можно свободно ездить и передвигаться с оружием.

Уже стемнело, когда у снайперской «лежки» неслышно возникла сгорбленная фигура Расула с вязанкой хвороста. С Утой он почти не разговаривал. Он, молча и скрупулезно, выполнял возложенные на него полевым командиром Исой обязанности по обеспечению безопасности снайперши. Он умело ставил смертоносные растяжки на подходах к «лежкам», осуществлял эвакуацию Уты до схронов и обеспечивал всем необходимым.

Семья Расула погибла еще в 95-ом при январской бомбардировке Грозного, старший брат Рамзан стал шахидом, нарвавшись по неосторожности в горах со своей группой на засаду спецназа ГРУ. В черных глубоких глазах чеченца на неподвижном худощавом лице проскальзывала порой такая щемящая душу тоска, какая бывает только у убитых горем людей и у брошенных собак.

Тейп Расула довольно большой, им всегда и везде окажут помощь и дадут приют. Сегодня она будет ночевать в доме у его двоюродного брата Мурата, в специальном схроне, маленькой душной комнатке без окон с неудобным замаскированным лазом, оборудованным под скамейкой у печки. Через неделю они перекочуют на новую «квартиру» и она вновь выйдет «на охоту», только уже далеко от этого места. В обязанности Расула и его племянников также входило развешивание на кустах всяких тряпочек или обрывков бинтов, так называемых «флюгеров», вблизи блокпостов и расположения воинских частей. Они помогали ей, опытному снайперу, при стрельбе определять скорость и направление ветра.

– Прошлым летом, после «выпускного» решили компанией сходить на пикник на лесное озеро. Естественно, затарились основательно, – делился с ребятами своими похождениями на гражданке Леха Квасов. – Две канистры вина с собой прихватили. Около четырех часов тащились по жаре, изнывали как караванщики в Каракумах. Еще бы немного и стали бы вопить песню «Три колодца». Вино превратилось в горячий чай. Нашли подходящую поляну на берегу речки, что впадала в озеро. Пока, пацаны разводили костер, добывали дрова и ставили палатки, а девчонки готовили ужин, я пару раз успел приложиться к «живительному источнику». Стало уже вечереть, когда все было готово, и мы сели за скатерть-самобранку. Выпили за окончание школы, за любимых учителей, за светлое будущее, потом под гитару стали песни горланить. И тут какая-то сволочь с другого берега из темноты, стала нас поливать матом и бросаться комьями земли. Потом уже выяснилось, что это были местные пастухи, дебилы. От скуки так развлекались. Ну, мы, не долго думая, переплыли на тот берег. Кто с топориком, кто с увесистой дубиной, и давай гонять этих придурков по темному лесу. Когда вернулись к палаткам, меня уже основательно повело. Видя, что я дошел до кондиции, пацаны долго заталкивали меня в палатку. Тут-то мне в голову и взбрендило, что будто бы кругом гестаповцы, а я партизан из отряда легендарного Ковпака, и необходимо срочно рвать отсюда когти, пробиваться к своим через линию фронта. Я незаметно выбрался из убежища и пополз в сторону речки. В темноте проплыв по ней сотню метров, очутился на другом берегу, где вокруг шумел густой сосновый лес. Сколько я там пробыл, неизвестно. Только в мокрой одежде продрог как цуцик.

– Ну, ты и учудил, Квас! – не выдержал Макс Шестопал.

– Погодите, братцы, это только цветочки!

– Представляю, какие будут ягодки! – вновь вставил Макс.

– Так вот, стою, трясусь от холода. С ноги на ногу переминаюсь, вода хлюпает в кроссовках. И гляжу, на противоположном берегу костер ярко горит, и доносятся оттуда веселый смех и звонкие голоса. Тут мое серое вещество в котелке вдруг усиленно заработало. И меня осенило, что костер – это тепло, что веселый смех – это добро. Значит, там хорошие люди, а здесь в мрачном нелюдимом лесу холод и злющие-презлющие враги. Главное, сам не могу сообразить, кто я такой. Как, заору:

– Помогите! Помогите!

А мне оттуда в ответ с того берега, мол, что случилось? Плыви сюда!

Я, недолго думая, очертя голову, бросаюсь в воду и плыву на мелькающий перед глазами огонь костра. Подплываю, с трудом карабкаюсь на берег, плачу, мне кто-то помогает. Ведут к костру. И что вы думаете, пацаны, я отмочил? Сам до сих пор удивляюсь! Говорю спасителям сквозь слезы:

– Предоставьте политическое убежище!

– Ну, Квас, ты даешь! Политическая проститутка! – брякнул Антошка Духанин.

– Братва! Прямо, диссидент какой-то затесался в наши ряды! – отозвался, покатываясь от смеха, Макс.

– Хватит ржать! – сказал возмущенно сержант Бурков. – Дай послушать!

– Что дальше-то было?

– Продолжай, продолжай, Леха! Не отвлекайся!

– Мужики! Тихо! Давай, Квас!

– Так, вот. Кругом смех. Тут меня какой-то мужик требовательным голосом спрашивает, мол, кто такой? Откуда? Как зовут? Серое вещество вновь стало усиленно поскрипывать в моей гениальной башке. Ну, думаю, влип! Ни за что не скажу свое имя. Притворюсь, что я не знаю языка и совершенно их не понимаю. Встал у костра, греюсь, снял мокрую футболку, машу над пламенем и болтаю всякую чушь. Сыплю как из рога изобилия крылатыми выражениями на латыни, на французском, которые в словаре иностранных слов нахватался, чтобы перед девчонками козырять. Типа: dum spiro spero, veni vidi vici, cogito ergo sum, a la guerre comme a la guerre…..

– А что это означает? – спросил Витька Дудник, высовывая голову из-за бритой головы Сиянова.

– Пока дышу, надеюсь! Пришел, увидел, победил! Юлий Цезарь сказал! Слышал такое, лопух?

– Да эти слова все знают! А, остальное, как переводится?

– Эх, и темень же ты, Витек! Я мыслю, следовательно существую! На войне, как на войне! Этими высказываниями у меня башка была забита, дальше некуда!

– Витюша, заткнись! А ты, Квас, не отвлекайся! Что, дальше– то было?

– Вокруг смех, а я вида не подаю, что их понимаю. Одним словом, шлангом прикинулся. Болтаю и болтаю. Тут, бац! Иссяк словарный багаж! Что делать? Я давай по второму кругу, все равно, ни фига не понимают! И тут, наверное, я что-то ляпнул не совсем неприличное в дамском обществе, потому что, стоящий рядом белобрысый паренек, вдруг двинул меня кулаком в челюсть. Я потерял равновесие и завалился на «пятую точку». Встаю, все кипит внутри. Слышу, все ругают ударившего меня. Ну, думаю, это тебе, приятель, так просто с рук не сойдет. Вновь продолжаю трясти свою футболку над огнем, а сам секу за противником. Ага, рядом, справа стоит. Наклоняюсь, будто хочу шнурки завязать, потом бросаю футболку и, резко выпрямившись, бью ребром ладони его по горлу. После чего бегу в кромешную темноту. За спиной крики, топот, улюлюканье. Падаю с обрыва в речку. Тут я опять переключился на 180 градусов. Снова почувствовал холод. Увидел огонек костра. Значит тепло, значит добро. Вновь карабкаюсь на берег и бреду к тому же костру. Тут меня похватывают под руки наши девчонки и пацаны, которые уже битый час меня разыскивают по всей округе. Оказывается, на берегу жгли костер ребята из спортивного лагеря, что расположился по близости. А ударил меня один из пацанов-спортсменов, чтобы перед девчонками повыпендриваться, удаль молодецкую показать.

Утром просыпаюсь от дикого холода. Гусиной кожей покрыт, зуб на зуб не попадает. Лежу в палатке в одних плавках и сырых кроссовках на босу ногу. Рядом спящая Танька сладко сопит, любовь моего дружка Витьки. Интересная история, думаю, получается. С какой это стати, я у них в палатке околачиваюсь? А где же Витек? Высовываю нос из палатки. Раннее утро. Седой туман висит над поляной. Сырая трава кругом. Перед входом футболка моя мокрющая валяется с огромной прожженной на спине дырой. Никого не видно. Все по палаткам, похоже, разбрелись, дрыхнут. Только Витек, на переднем плане вниз лицом, отрубившийся, в стороне лежит на буханках хлеба. Спокойно возвращаюсь на его законное место. Прижимаюсь к Таньке, так теплее.

– Губа не дура! – хмыкнул завистливо Дудник.

– Пусти козла в огород! – отпустил комментарий, не выдержав, Димка Коротков.

Через пару часов меня расталкивает Пашка:

– Вставай пьянь, несчастная, – орет на меня, «замученного нарзаном». – Пойдем извиняться. Ты Николая вчера обидел!

– Какого еще Николая? Идите все к черту! – отмахиваюсь. – Не знаю никакого Николая! Дайте поспать! Опупели, скоты, совсем!

Одним словом, привел он меня в чувство и пошли мы извиняться в спортивный лагерь, который рядом в лесу раскинулся. Сижу на бревнышке у речки перед погасшим кострищем, жду. Пашка же, отправился к спортсменам договариваться. Вдруг, гляжу, из лагеря вываливает вот такая толпа любопытных, – Лешка Квасов развел руками. – Смотрят на меня, как на пришельца с других миров. А впереди этот самый Николай топает, бицепсами играет. Комплекцией чем-то на Тайсона смахивает, правда, физиономия подобродушнее будет и посветлее. Оказалось, я вчера у костра перепутал и вмазал не пацану, который меня ударил, а их тренеру, кандидату в мастера по боксу, Николаю. Слава богу, удар у меня спьяну не получился, попал ему в плечо, а то бы не сидел бы тут с вами…