Текст книги "Путешествие Гулливера на корабль скотоголовых (СИ)"

Автор книги: Сергей Панченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Дверь распахнулась и моему взору предстала совершенно иная публика, чем та, которую я ожидал увидеть. Впереди всех, растянув огромный рот в неестественно белозубой улыбке, стоял лось, с ветвистой короной из рогов. Он был одет в строгий костюм. За ним стояла толпа с мордами разных животных, и во взгляде каждого читалась радость, удивление и восхищение. Что же такого они могли узнать обо мне?

– Мистер Гулливер! – Начал лось. – Извините, что мы сразу не признали вас! В это было трудно поверить, не имея точных данных. К счастью, мы все проверили и теперь с вероятностью девяносто девять и девяткой в периоде процентов уверены, что вы являетесь тем самым Лемюэлем Гулливером. Это просто невероятно, фантастично!

Я поставил стул на место. Наука на самом деле совершила скачок. Не знаю, каким образом им удалось установить мою личность, но это умение заслуживало моего восторга.

– Экипаж судна приносит вам самые искренние извинения. – Продолжил лось. – Я, как капитан лайнера, предлагаю вам устроить пресс-конференцию, а после подписать контракты с компаниями, желающими спонсировать ваше путешествие на нашем судне.

– А меня накормят? – Мой вопрос в торжественной обстановке прозвучал немного неуместного, но клянусь, ни о чем другом я думать не мог.

Среди толпы гостей началась суета и шум.

– Наша компания первой решила оказать ему спонсорскую поддержку!

– Нет, наша. У нас капитализация выше.

– Что вы, питание наш профиль, мы сами накормим его нашей продукцией!

Представление, развернувшееся передо мной, напоминало зоопарк. Говорящие человеческим языком головы галдели так, что их речь нельзя было разобрать, и это только усиливало сходство с зоопарком. Наконец, спорщики пришли к какому-то выводу, но ровно до тех пор, пока не встал вопрос, во что меня одеть. Спор разгорелся с новой силой.

– Верните мне мои вещи, пожалуйста! – Попросил я. – В них я буду чувствовать себя уютнее.

Не прошло и получаса, как мне вернули мои вещи. От них исходил непривычный запах незнакомого аромата, и они еще были горячими, как после глажки угольным утюгом. Я облачился в одежду и снова почувствовал себя самим собой. Вышел в коридор и чуть не ослеп от ярких вспышек. Люди-животные наставляли на меня предметы сверкающие яркими огнями. У меня сразу забегали перед глазами яркие зайчики. Их, кажется, забавляло мое поведение. Они жались ко мне, не переставая щелкать приборами. Одна дама, имеющая голову от шимпанзе, прижалась ко мне и вытянула вперед свои и без того немаленькие губы. Ее прибор щелкнул, но я успел заметить, как в нем отпечаталось изображение моего лица и ее морды с вытянутыми губами. Тут-то меня и осенило, что приборы в их руках каким-то образом умеют сохранять картину, без помощи художника. По тому, как много было желающих запечатлеться рядом со мной, я понял, что известие о моей персоне быстро разлетелось по кораблю.

– Всё, фотосессия окончена, мистер Гулливер идет на ужин в его честь. В зал проход только для аккредитованных журналистов и вип-гостей. – Пробасил капитан-лось.

Он лично взял меня под руку и направил в сторону зала. Я был рад тому, что мое имя знали спустя три века. Все-таки испытания, выпавшие на мою долю, не пропали даром. Сейчас я пожинал их сполна. Хотя я и не ожидал увидеть своих потомков в таком странном виде, тем не менее, признание грело мне душу. Если у меня будет время, я обязательно выясню в чем различие между "опрелившимися" и "неопределившимися", и как происходит, что у людей вырастает голова животного, но на ум и прочее это никак не влияет.

Живой оркестр бахнул музыкой, когда меня завели в банкетный зал. Мелодия напоминала мне мотивы, которые я слышал в лондонской опере. Я мог и ошибаться, слух у меня был неважный. Столы уже были сервированы различными блюдами и напитками. Меня усадили за самый большой, стоящий отдельно от остальных. Рядом со мной сел капитан и еще несколько персон, имеющих, как я понял, важность, применимо к моему случаю.

Еда в блюдах, расставленных передо мной, была выложена с художественным вкусом. Выглядело это так изысканно и утонченно, будто сервировку в будущем доверили людям творческих специальностей, имеющих склонность относится к пище, как к искусству. Мне сразу вспомнился грубый кусок стейка и бесформенная котлета, размером с половину сковороды. На этом столе они выглядели бы, как неотесанные деревенщины среди утонченных благородных господ на королевском балу.

Мой желудок отреагировал громким и продолжительным урчанием на красоты из пищи. Соседи по столу услышали их и стали бросать на меня взгляды.

– Прошу прощения, я не ел два дня, как минимум. – Объяснил я им свой неконтролируемый процесс. – Сложно сдержаться при виде этого потрясающего разнообразия.

– Вы правы. Сервировкой занималась наша фирма. Мы знаем толк в подаче еды. – Ответил человек с головой орла.

Видеть птичью голову на человеческих плечах было еще непривычнее.

– Для нас несомненная честь оказаться в обществе известного человека, такого как мистер Гулливер. Тем более, что сейчас мы готовы представить ему спустя три столетия все, чего добились. Скажите, мистер Гулливер, вы заметили разницу? – У этого банкета был ведущий с головой макаки-резуса.

Его обращение ко мне было таким неожиданным, что я растерялся. В руки мне всучили шар на палочке, и я понял, что это устройство необходимо для того, чтобы меня было слышно всем.

– Доброго вечера всем! – Я вздрогнул, когда услышал свой голос со стороны. – Из моих книг вы знаете, что жизнь дала мне шанс посетить много миров, в которых до меня никто не бывал. Они очень отличались от Англии того времени и других стран, в которых я бывал. Я еще не видел многого, но то, что удалось, превзошло виденное мною ранее.

Раздались аплодисменты. Я не ожидал их, и снова вздрогнул.

– Я благодарен судьбе, за то, что смог воочию убедиться в том, что наши потомки превзошли нас.

Я еще раз получил аплодисменты, в этот раз дольше и громче. Мне показалось, что во мне появилось некое непривычное чутье управления публикой. Если бы я сейчас продолжил речь и говорил то, что она желала услышать, то мог бы легко ввести их в состояние транса. Таким приемом пользовались военачальники моего времени, придающие боевого духу солдатам и матросам. К счастью, запасы моего красноречия иссякли.

– Спасибо вам за теплый прием! – Поблагодарил я и поклонился на три стороны.

Мне снова ответили аплодисментами. Штуку с шариком на конце снова взял человек-макака.

– Мистер Гулливер еще не видел ничего, кроме этого корабля, а уже впечатлен больше обычного. Что он скажет нам, когда узнает про интернет? Вот уж будет удивления. А у нас еще есть кинематограф, музыкальные шоу, кабельное телевидение, самолеты и автомобили. Вам придется принимать транквилизаторы, мистер Гулливер. Я гарантирую, что голова у вас пойдет кругом. – Задорно пообещал ведущий.

Мне его жеманства показались излишне артистичными, но с учетом того, что у него была голова от макаки, это можно было понять.

– Пока же моя голова кружится только от голода. – Произнес я негромко, но ведущий, кажется, услышал меня.

– Отличный повод, чтобы поднять бокал хорошего вина в честь спасенного нами великого путешественника! – Произнес ведущий и первым взял бокал.

Я ждал этого момента, и проявляя несвойственное мне нетерпение, поднял бокал и сделал два больших глотка. Мой желудок был рад чему угодно. Живое тепло растеклось по животу. Голод мой обострился еще сильнее. Убедившись в том, что народ притронулся к еде, я последовал их примеру. Я выбрал мясо в каком-то красном соусе. Несколько кусков проглотил не жуя, а когда мой желудок отозвался сигналами о том, что получил порцию еды и занялся ее перевариванием, я остепенился.

Должен сказать вам, что рецепт приготовления мяса сильно изменился за три века. Мне показалось, что пряный соус к мясу, каких в Англии моего времени не бывало совсем, не добавлял вкуса основному блюду, а пытался как-то закрасить его безвкусие. Однако, вида я не подал, да и не в праве я был требовать от совершенно другой эпохи того, что было в моей. Сидящий справа от меня капитан-лось с удовольствием уплетал какую-то зелень. Я положил себе того же самого.

Вкус меня удивил. Точнее сказать удивил тем, что у этой зелени был вкус обыкновенной травы. Соусы, опять же, оттеняли ее несъедобность пряностями, кислотой и солью, но вот так уплетать ее, как делал мой сосед я не смог. По-видимому, изменения коснулись не только головы капитана, но и его пищеварительного аппарата. Возможно, он был четырехкамерным и был приспособлен к поглощению травы, которой требовалось съесть гораздо больше, чем мяса, чтобы иметь сил.

Я сделал еще один большой глоток вина, чтобы перебить вкус травы во рту. Мой взгляд упал на красивые фрукты, кажется, это были персики, которые я пробовал однажды. Их нежная, сочная, ароматная плоть частенько вспоминалась мне, особенно в моменты, когда я грыз твердое кислое английское яблоко. Мои зубы вонзились в персик. К своему позору, причиной которому мог считать свою неграмотность в области экзотических фруктов, плод, похожий на персик таковым не являлся. Его плоть была крепкой, почти, как у яблока, и вкус был таким, будто его долго вымачивали в воде, прежде, чем подать на стол.

Что делать с надкушенным плодом я не знал. Крадучись, я убедился в том, что ни у кого из моих соседей на столе не лежит недоеденных фруктов. Показывать свою невежливость, которая могла стать причиной того, что меня примут за дикаря, я не стал. Через силу доел фрукт, похожий на персик и снова запил вином. Вино, кстати, было неплохим, молодым на вкус, но ароматным. Для десерта подходило неплохо.

С вином я допустил оплошность. Проигнорировав двухдневную вынужденную голодовку и общую слабость организма, я совсем не рассчитал его норму. После третьего бокала вина, я заметил, как близко подошел к состоянию пика счастья, вызванного алкоголем. Кто-то из гостей брал слово, и не упускал случая помянуть мое имя в хорошем свете, отчего к горлу подступал комок и на глазах непроизвольно выступали слезы. Я любил всех присутствующих. Вкус еды после третьего бокала меня уже не интересовал. Я закидывал в себя все, что стояло на столе. И подливал вино.

Я не заметил, как остался в банкетном зале наедине с десятком лиц. Все прочие покинули его. Этим оставшимся от меня что-то было нужно. Они тянули ко мне листки бумаги и просили подписать их. А я уже был настолько пьян, что мог подписать смертный приговор самому себе. Моя размашистая подпись легла на каждый протянутый мне листок. Мне жали руку, поздравляли, и каждый из тех, кого интересовала моя подпись, обещали изменить мою жизнь к лучшему прямо с этого момента.

Буквально, когда я поставил последнюю подпись, мой организм, истощенный голоданием и общей слабостью, не справился с нагрузками. Смертельной силы сон свалил меня с ног.

Проснулся я в другой каюте. Несмотря на свое состояние, вызванное нечаянным опьянением, я оценил роскошь обстановки. Она не была похожа на ту роскошь, к которой я привык в восемнадцатом веке. Здесь не было ажурной резьбы по дереву, не было искусной ковки или золочения на поверхностях. Даже декоративная лепнина в Королевском дворце выглядела грубо на фоне искусно продуманной красоты отделки каюты. Во всем чувствовался прогресс и гибкость ума. Возможно, для рядового пассажира корабля в этом не было ничего необычного, но для человека из прошлого интерьер каюты выглядел утонченно-роскошным.

На столике, под круглым иллюминатором, в специальных держателях из зеркального металла стояла бутылка белого вина и ваза с фруктами. Меня, как и следовало ожидать после вчерашнего банкета, мучила жажда. В голове проносились обрывки вечерних событий, вызывая во мне легкое чувство стыда. Как-то уж легкомысленно получилось у меня представить перед потомками свою эпоху. Тем не менее, я не стал отказывать себе в бокале вина.

Оно было неплохим, кисловатым, но сейчас именно этот вкус я желал ощутить больше всего. Вино принесло облегчение и аппетит. Как ни странно, фрукты в вазе имели не совсем зрелый вкус и мякоть, жестче, чем я привык. Тому виной могло быть какое-то новое слово в агротехнике выращивания. Что если люди научились выращивать плоды не на деревьях и кустах, а сразу в бочках? Количество в ущерб вкусу. Не имея такой возможности сравнить вкус фруктов из восемнадцатого века, какая была у меня, потомки могли считать фрукты, выращенные в бочках, тоже вкусными.

Мне стало достаточно хорошо, чтобы обратить внимание на то, что в небольшой каюте прохладный воздух. Сам по себе таким он быть не мог. Чтобы решить эту загадку, я прошелся ладонью по стенам и обнаружил отверстия у самого пола, через которые дул холодный воздух. Имея хоть какое-то представление о том, что в этих широтах значит находиться внутри железного корпуса, я был в очередной раз потрясен техническим прогрессом потомков. Чтобы не забыть все, что я видел здесь, было решено попросить перо и бумагу при первом удобном случае.

В дверь постучали.

– Мистер Гулливер, вставайте, у нас запланировано интервью и фотосессия! – Голос из-за двери звучал настойчиво.

Признаться, я ничего не помнил о планах на сегодняшний день, но был полностью готов ко всему, потому как спал одетым.

За дверью стоял человек, судя по признакам ниже головы, пожилой. На плечах его покоилась голова гигантской крысы. Два длинных белых резца торчали из его рта. Блестящие черные вибрисы по щегольски торчали в стороны. Глаза были прикрыты черными очками, как у слепого. Я даже решил, что он и есть слепой, для проверки чего провел перед его мордой рукой.

– Зачем это, мистер Гулливер? – Спросил крыс.

– Извините, но я решил, будто вы слепы. У меня был знакомый, слепой от рождения, у него были такие же черные очки, чтобы скрывать недостаток. Он всегда закатывал глаза под лоб, и со стороны это выглядело, как одержимость бесами.

Крыс снял очки. Два маленьких черных глаза хитро посмотрели на меня. Он не был слеп.

– Простите меня, но я не особенно хорошо помню, кому и что я обещал вчера. Будьте любезны, напомните?

Крыс ощерился в подобии улыбки. Крысиный физиогномист из меня был никудышный, потому что я принял ее за хищный оскал. Однако располагающий голос человека-крыса успокоил меня.

– Между нашей фирмой, занимающейся фаст-фудом, и вами вчера был заключен контракт, самый крупный из тех, что вы вчера подписали. Сегодня утром вы проснулись миллионером, вы в курсе?

– По правде говоря, еще нет. – Новость удивила меня.

Наверняка, миллион в деньгах двадцать первого века это было много, потому что крыс ждал от меня реакции.

– Не может быть! – Искренне удивился я. – С чего такая честь?

– Вы будете лицом марки на протяжении пяти лет. – Крыс подхватил меня под руку. – Идемте же, нас ждут. График очень напряженный.

Цепкие руки человека-крыса ухватили мой локоть и направили по коридору. Я бросил случайный взгляд на его руку, ожидая увидеть крысиную лапу. Страх мой оказался напрасным. Руки выглядели вполне себе по-человечески.

Мимо нас проходили многочисленные пассажиры корабля и его работники. Слух про меня, кажется, дошел до всех. Я удостаивался любопытных взглядов, а со стороны женщин со звериными головами еще и соблазнительно-завлекающих. Причем, все женщины, посылающие мне взгляды, имели головы животных, относящихся к семейству кошачьих. Их желтые и зеленые глаза обладали колдовской силой, заставляющей мое мужское естество тянуться к ним. Странно, но их внешность не отталкивала меня. Если бы не настойчивые подталкивания крыса, моя прогулка могла закончиться в сетях обладательницы магических глаз.

– Не расскажете мне, какие сейчас отношения между кошками и крысами? – Простовато спросил я.

– Я так понял, вас интересуют не животные, а люди, определившиеся с выбором?

– Да, простите, я могу просто не понимать, на какие темы в вашем обществе существует табу, поэтому могу нечаянно обидеть вас.

Крыс задергал усами. Мне показалось, что он изображает смех.

– Основа взаимоотношений "определившихся" и состоит в том, что мы с пониманием относимся к выбору каждого. Человек не сумевший победить в себе чувство неприятия, не сможет начать трансформацию головы.

– Ах вот оно что! – До меня начало все проясняться. – Получается, что отращивание головы животного является следствием принятия определенной точки зрения, основой которой является принятие выбора другого.

– Как-то так. – Ответил крыс.

– Как интересно. А как происходит выбор головы. Он осознанный?

– Нет. Выбор головы, это отражение доминирующих черт характера, присущих данному животному.

– Здорово. А какие черты характера присущи вам? – Это могло показаться покушением на личное пространство, но мне было очень интересно.

– Хитрость и способность к выживаемости.

– Понятно. А "неопределившиеся" так и ходят с человеческими головами?

– Да. – Крыс не стал развивать дальше эту тему. – Мы пришли.

Это была не каюта, а большая комната. Часть ее занимало оборудование, вокруг которого суетились люди. В другом углу, как-то нарочито отделенном от всего остального находились несколько столиков. За ними находилась стойка, а за ней большая картина, имеющая прекрасную пространственную перспективу. Не приглядываясь можно было подумать, что это на самом деле продолжение комнаты.

– Так, мистер Гулливер, вы занимаете место за этим столиком, держите в руках бургер и счастливо улыбаетесь в сторону камер. – Ко мне подошел человек невысокого роста с головой бобра. Одет он был броско, и как будто намеренно неряшливо.

– Куда? – Я не понял, что такое камеры. В мое время это были комнаты в тюрьме.

– Вон туда. – Бобер показал пальцем. – И счастливо улыбаетесь.

Ко мне подошла девушка с головой лисы, повозила кистью по моему лицу, поправила одежду. Другая, с головой козы, надела мне на голову шляпу, чем-то напоминающую ту, что была у меня когда-то. Подбежали еще несколько девушек, одетых в одинаковую одежду, белые рубашки и оранжевые передники с одинаковым рисунком. Этот рисунок здесь был везде: на стенах, посуде, колпаках и даже на кепи бобра. Я предположил, что это геральдическое изображение чьего-то богатого дома. Девушки в передниках облепили меня. Одна из них протянула мне булочку, разрезанную пополам. Между половинками выглядывали куски травы, красного соуса и еще чего-то, что я не мог определить.

– Мистер Гулливер, берите из рук девушки бургер и несите его к своему рту. Потом кусайте. Понятно?

Признаться, было совсем непонятно. Не то, что мне надо было совершить простое движение, а то, с какой целью. Мне было бы гораздо понятнее, если бы меня попросили устроить чтения моих книг. Зачем путешественнику кусать этот самый бургер в театральной обстановке.

– Камера. Мотор! – Громко произнес бобер. – Несите ко рту и кусайте!

Я протянул руку к булочке, взял ее и откусил. Начинка между половинками булочек имела кислый вкус. Его, как я понял, давал красный соус, за соусом чувствовалось что-то неопределенно безвкусное. Мне опять показалось, что предназначение всех специй в блюдах из будущего скрыть отсутствие вкуса основных ингредиентов.

– Мистер Гулливер, ваше лицо должно выражать радость, а вы сквасились, будто проглотили лягушку.

– Простите, мне показалось, что это бутафорский сэндвич. Может быть, называя его бургером, вы имели ввиду, что он имеет такой же неприятный вкус, как немецкий горожанин?

Бобер закатил под лоб свои маленькие глазки и выставил на обозрение оба резца.

– Мистер Гулливер... – Начал он в снисходительном тоне. – Не пытайтесь привязать ваши древние понятия к современным. Бургер, это булка с котлетой посередине, а никакой не немец. И вкус у него отменный. Миллионы людей выбирают его в качестве основного источника питания. Миллионы ошибаться не могут, у него прекрасный вкус.

Мне стало жутко неловко.

– Простите, наверное, дело в том, что я не привык к такой пище.

– А вы и не привыкайте. У вас миллионный контракт, поэтому улыбка не должна сходить с вашего лица даже по этой причине.

Я почувствовал в его голосе хамство. Этот человек с головой бобра дал понять, что относится ко мне, как к работнику, открыто напоминая о деньгах. К тому же делал он это в вульгарном тоне, оскорбляющем мое достоинство. Дорожить деньгами я не собирался, равно, как и задерживаться в будущем навсегда. В этом плане я был свободен от всех обещаний, данных мною в письменном виде.

– Уж не потому ли вы отрастили себе голову бобра, вместо человеческой, что такие понятия, как этикет и уважение среди подобных животных не распространены? – Ответил я с вызовом, готовый в случае продолжения эксцесса применить кулаки.

Человек-бобер не ожидал от меня такого ответа. В каюте, где происходило представление, воцарилась гробовая тишина. Взгляды присутствующих перескакивали с меня на бобра и обратно. Человек-бобер вскочил. Я сжал кулаки и приготовился дать ему отпор, но драки не случилось. Мой оппонент выскочил в дверь. Его частые шаги быстро удалились.

– Простите меня, не сдержался. – Я попросил прощения перед всеми.

Все молчали, а мне было так неловко, что хотелось провалиться под землю.

– А вам правда бургер кажется невкусным? – Спросила девушка с головой лисы.

– Правда. Но я откушу еще раз, может быть, я не распробовал.

И на этот раз, я не почувствовал в его вкусе чего-то особенного. То, что должно было быть котлетой, напоминало по вкусу измельченный кожаный ремень. Его мне приходилось есть однажды, когда умирал с голоду в одном из своих неописанных путешествий.

– Из чего эта котлета? – Спросил я.

– Говядина. – Ответила девушка в переднике, с кучерявой головой барашка. – Возможно, вы стоите на пути выбора вегетарианства? У нас есть отличные бургеры из соевых котлет. Попробуйте?

– Нет, вегетарианство в моем возрасте противопоказано. Я съел столько говяжьих котлет в своей жизни, даже из старой говядины и некастрированных быков, но вот такого отвратного вкуса еще ни разу не встречал. Причем, его отвратность в том, что котлета не имеет никакого вкуса. Ее можно есть только под угрозой голодной смерти.

– Я с вами не согласна, мистер Гулливер. Мне очень нравятся наши бургеры, они вкусные, в них много зелени, сыра, картофеля и котлета имеет превосходный вкус.

– Простите меня, я не имею права навязывать вам свой вкус, на три века отставший от вашего. Будем считать, что я не сдержался. К тому же я не привык ничего не доказывать женщинам.

Я почувствовал, как по каюте пронесся возмущенный выдох. Понять его причину сразу мне не удалось.

– Что вы подразумеваете, мистер Гулливер, под понятием "ничего не доказываете женщинам"? Вы позволяете себе снисходительное отношение к женщинам? Как к лицам неравным мужчинам? – Это спросили сразу несколько женщин-животных, вернее, они приставили меня к стенке своими вопросами.

Их возмущение моим ответом было мне непонятно. Я подразумевал, что мое нежелание доказывать женщине кроется в причине моего уважения к ним. Для меня оскорбительно видеть, как джентльмен доказывает женщине, как равному себе мужчине. Такую ситуацию, можно было себе представить если только они занимаются одним делом, и доказательство своей правоты необходимо для общего дела.

– Нет, напротив, я хотел показать вам свое уважение.

– Как хорошо, что сейчас не восемнадцатый век. – Произнесла лиса. – Мы бы сейчас сидели дома и ждали, когда придет муженек и стукнет кулаком по столу.

– Да, сейчас мы можем работать сами и делать все, что захотим.

– Я где-то слышала выражение "Работа делает нас свободными".

– Верно, так и есть.

Я молчал и слушал, как рассуждали дамы и не пытался встревать в их разговор из вежливости. Утреннее вино, принятое для облегчения самочувствия, попросилось назад.

– Леди, не подскажете где здесь у вас мужская уборная? – Мне пришлось встрять в разговор.

– Опять эти гендерные понятия, мужская уборная. – Саркастически произнесла лиса. – У нас здесь все общее. Это только у неопределившихся все раздельно.

Меня бросило в краску. Такого я себе представить не мог, чтобы справлять нужду в присутствии женщины.

– В коридор и направо, третья дверь. Там табличка на ней. – Ответила девушка-барашек.

– Спасибо. Вы очень любезны.

В крайнем смущении я покинул каюту. На третьей двери, как меня и предупредили, вместо номера висел указатель "wc". Мне хватило сообразительности понять, что это и есть уборная. Опасаясь застать даму за деликатным делом, я осторожно постучал в дверь. Мне никто не ответил. Набрав воздуха в легкие, и на всякий случай прикрыв глаза, я дернул ручку двери и вошел. Оказавшись внутри уборной, по запаху напоминающей больше мою санитарную каюту, открыл один глаз, затем второй. Я был один, и передо мной, чередой друг за другом, из стены торчали несколько кипельно-белых рукомойников. Чуть повыше них, длиной во всю стену, висело, а точнее было вделано прямо в стену, зеркало. В нем отражалось мое смущенное лицо. Позади меня расположился ряд дверей, за которыми, как я догадался, и находились уборные. "Так вот, что имели ввиду леди, когда помянули, что уборная одна для всех. – Подумал я. – Все-таки они разделены, хотя звуки опорожнения и не скрывают"

К моему облегчению, душевному и физическому, пока я справлял малую нужду, в уборную никто не вошел. Я уже собрался выходить, как входная дверь хлопнула и раздался суровый голос.

– Ты что, как истеричка себя ведешь, бегаешь, жалуешься. Тебя зарплату какую платят? Ты не понимаешь, что сейчас его лицо так разрекламируют, что даже его пук будет приносить доход.

– Я вас понял. – Мне показалось, что это голос человека-бобра.

Я позволил себе сделать небольшую щель, чтобы разглядеть говорящих. Так и было, в уборную вошел человек-бобер, заставляющий меня с удовольствием сжевать несъедобный сэндвич и еще высокий джентльмен с лицом волка. Бобер перед волком имел вид жалкий. Его плечи тряслись.

– Идешь назад и с особой учтивостью работаешь с этим раритетом. Все понятно?

– Понятно, сэр. Но он сказал, что бургеры несъедобны.

– Он прав, черт возьми. Я ни за что не притронусь к ним, и моя семья держится от них подальше. Бургер нужен не для того, чтобы его есть, а для того, чтобы продавать. Сделай ты его хоть из дерьма, правильная реклама заставит людей почувствовать в нем именно тот вкус, какой им показали. Иди.

– Хорошо, сэр.

Бобер ушел. Человек-волк зашел в отдельную уборную, а я тем временем незаметно покинул комнату. Кажется, до меня стали доходить кое-какие понятия о том времени, в которое я попал. Мысль еще не способна была сформулировать четко, но ощущение уже начало складываться. Когда я вернулся, бобер оскалился в улыбке, будто увидел старого друга.

– Простите меня мистер Гулливер. Я был не прав, вспылил. Все же триста лет разницы меняют менталитет. Давайте отнесемся к процессу поедания бургеров, как к работе, которую надо хорошо сделать. Согласны со мной?

Я-то знал причину его преображения, но был все равно удивлен тем, как бобер нашел тактичный выход.

– Так, заняли свои места! Девочки, нанесите грим мистеру Гулливеру и дайте ему хорошего вина. Надеюсь, вино у нас не хуже?

– Нет, вино нормальное.

Лиса снова махнула по лицу кисточкой, а потом подала бокал красного вина и кусочек сыра к нему. Вот сыр не был похож на тот, что я ел в свое время. Тот сыр имел такой натуральный вкус, в нем чувствовалась кислинка брожения, и запах был такой коровий, или козий. Этот сыр пах какой-то отдушкой, будто ему хотели придать благородства, заглушив натуральность. Но я промолчал, понимая, что мое очередное замечание будет похоже на нытье.

Вино помогло мне настроиться на нужный лад. Бобер тоже выпил два бокала залпом и не стал ничем закусывать. Работа пошла. Я выдавливал из себя улыбки, жевал бургеры, без вкуса немецкого горожанина, и всячески старался поступать так, как меня просили. В коллективе сразу появилось взаимопонимание. Вокруг меня, по команде человека-бобра расцветали ненастоящие улыбки. Девушки порхали рядом, как бабочки вокруг свечи. Мое сознание, всякий раз, когда жизнь забрасывала в причудливые места, начинало смотреть на происходящее вокруг с удвоенным вниманием. Сейчас оно отметило, что все люди-животные, присутствующие в каюте, как будто условились между собой вести себя как угодно, но только не так, как хотелось.

К моему облегчению, непрерывная череда одинаковых действий закончилась. Я был выжат, как лимон и нуждался в отдыхе. Мне захотелось побыть в тишине и желательно с книгой. Но не тут-то было. В коридоре меня уже ждали, и едва я сделал попытку пройти мимо этих людей, как меня настойчиво взяли под руку. Человек с головой льва, покрытой роскошной ухоженной гривой наклонился ко мне и вдохновенно, словно передавал мне сообщение от дамы сердца, произнес.

– Пойдемте, у нас уже все готово. – Произнес лев низким басом.

Я глянул в его желтые глаза и мне стало не по себе. Мне на мгновение показалось, что он делает предложение ягненку посетить его ужин. Надеюсь, вам понятно, кто там будет блюдом. Я даже не сумел отказать, хотя за секунду до этого настроен был весьма решительно.

– Ваш контракт с нашей фирмой сделает из вас настоящую звезду. – Басил человек-лев.

– Простите, астрономия не мой конек.

Лев будто хотел засмеяться, но получилось что-то вроде рыка, смешанного с шипением.

– А, я понял, в ваше время известных людей звездами еще не называли?

– Простите, нет. В наше время известных людей называли благородными титулами.

– Понятно, Ну что ж, это отличная идея поставить перед вашим именем какой-нибудь титул. Герцог..., из каких вы мест, мистер Гулливер?

– Уилтшир, сэр.

– Отлично, герцог уилтширский Лемюэль Гулливер. Звучит?

– Не могу сказать определенно. Я не привык носить незаслуженные титулы.

– Вы меня смешите, мистер Гулливер. Кому какое дело до того, кто вы на самом деле. Людям нужно звучное имя. Это приманка для их внимания. Вы играете роль герцога, важно хмурите брови и выпячиваете губы.

– А что я должен делать для вас? Хмурить брови?

– Еще не знаю. Наша команда проработает с вами несколько образов, выберем лучший, и пустим в тираж.

– Мне снова придется замирать и делать разные лица?

Лев снова сделал попытку засмеяться.

– А вы сечете, что значит быть звездой. Браво! Талантливый человек, талантлив во всем.

Признаться, я не понял комплимента. Ситуация не казалась мне приятной и мои мысли были только об одном, поскорее закончить с неприятной работой.

То место, куда меня привел человек-лев, оказалось настолько экзотичным, что первое мгновение я стоял с открытым ртом. Это не было каютой в буквальном смысле. Это был кусок земного мира в миниатюре, похожего на рай. Потолок каюты был стеклянным и находился надо мной достаточно высоко. Прямо у входа плескался, поддаваясь легкой качке корабля, небольшой водоем, с чистой голубоватого оттенка, водой. За ним находился берег из белого песка, за которым росли пальмы и другая тропическая растительность. Некоторые растения цвели яркими цветами. Между деревьями порхали пестрые тропические птички.