Текст книги "Бродяга и фея (сборник)"

Автор книги: Сергей Булыга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Но так велел Великий Герцог! И кому?! Ему, умнейшему, хитрейшему, отважнейшему из подданных! И желтобородый, отринув минутную слабость, вновь принялся вспоминать оазисы и наилучшие пастбища, подкупленных проводников и непроходимые болота, а также крепости, башни, возможные ловушки и способы их избежать.

Вспомнив все это, он еще раз посмотрел на небо – было уже совсем темно и даже звезд не было видно. Ну что ж, пора. Желтобородый медленно вошел в реку и также медленно поплыл, загребая руками по-собачьи и в то же время напряженно всматриваясь в ночь.

Противоположный берег был пуст. Выбравшись на него, желтобородый как пес отряхнулся, отфыркался, – а вдруг кто-то невидимый смотрит на него?! – и стал подниматься по крутому откосу. В это время из-за облака выглянула луна, и желтобородый с удовлетворением отметил, что кожа у него теперь стала серая и лоснящаяся. Вот и опять не обманул его ушастый – он говорил, что вода в пограничной реке такова…

И вдруг тяжелый, неожиданный удар по затылку сбил его с ног. Лазутчик Великого Герцога упал ничком на песок и тут же почувствовал, как на него навалились, стали крутить ему руки, вязать веревками, вталкивать кляп. Желтобородый изловчился и попытался вырваться… Однако еще один удар по голове окончательно лишил его чувств.

Очнулся он в каком-то неглубоком овраге, поросшем низким кустарником. Была еще ночь; лишенный маски и связанный по рукам и ногам, желтобородый полулежал, прислоненный спиною к камню, и смотрел на сидевших перед ним семерых псоглавых. Псоглавые были совсем близко, их отделял от него всего лишь слабый костер…

Нет, то был не костер, а просто охапка гнилушек, дававшая едва заметное свечение – псоглавые костров не разводили; они вообще никогда не пользовались огнем, так как боялись его словно дикие звери. Огонь – вот то единственное оружие, которое может остановить, а то и обратить в бегство свирепых псоглавых воинов. Варвары знали об этом; они травили огнем псоглавых лазутчиков и огнем же казнили псоглавых пленников. Знал об этом и желтобородый, знал и Великий Герцог, и поэтому он повелел желтобородому…

Однако тут один из псоглавых что-то отрывисто пролаял, а его сосед, должно быть, толмач, перевел:

– Кто звал тебя сюда? Чего ради посмел ты ступить на нашу землю?

Псоглавый толмач тщательно выговаривал каждое слово, каждый звук, однако все равно в голосе его то и дело прорывались визгливые нотки.

– Собака! Животное! Знай свое место! – хотел было выкрикнуть ему в ответ желтобородый, но промолчал.

Толмач повторил свой вопрос и добавил:

– Отвечай, если ты хочешь легко умереть. Ну, живо!

И желтобородый ответил:

– Я прибыл издалека, со мною важная весть, я буду разговаривать только с вашим повелителем.

Толмач перевел. Псоглавые кратко посовещались, и желтобородый услышал:

– Глупец, кто поверит тебе, рожденному на той стороне?!

Желтобородый понимал – их много и они сильны. Однако он также не забывал и о том, что перед ним собаки, которым пора уже почувствовать хозяина. И он властно потребовал:

– Развяжите мне руки!

Толмач, с позволения старшего, ослабил веревки, и желтобородый, разодрав подкладку своего халата, достал оттуда платок. Тот самый небольшой, кружевной, но только уже не белоснежный, а просто серый платок.

– Вот, – сказал желтобородый. – Смотрите. Он волшебный.

Псоглавые по очереди осмотрели платок и остались в недоумении. Толмач сказал:

– Ты лжешь.

– Нет, я не лгу, – снисходительно улыбнулся желтобородый. – А просто вы, сторожа, не можете проверить правдивость моих слов. Я буду разговаривать только с вашим повелителем.

На этот раз псоглавые не сразу пришли к единому мнению. Они долго спорили и вновь по очереди рассматривали платок. Платок был крепок и более ничего. Наконец толмач спросил:

– Что нужно для того, чтобы мы поверили тебе?

В голосе толмача уже не было заносчивости. И желтобородый ответил просто:

– Нужен костер.

Толмач перевел. Старший из псоглавых долго молчал, настороженно прядал ушами, а потом-таки решился и властно махнул рукой. Принесли и наломали хвороста, сложили его поверх гнилушек.

– Вот видишь, мы уже не боимся огня! – сказал толмач. – Зажигай!

Желтобородый достал из пояса трут и кресало, высек искру, поджег хворост. Вспыхнул огонь, вначале маленький, а потом все больше и больше. Псоглавые сидели не шевелясь и как зачарованные смотрели на огонь; в их желтых холодных глазах светился плохо скрываемый ужас. Желтобородый невольно подумал, что еще мгновение – и он сможет обратить их всех в паническое бегство! Однако не для этого он явился сюда! Желтобородый взял платок и бросил его в огонь. Платок лежал на пылающих ветках и не горел. Желтобородый еще подбросил хвороста – пламя вскинулось выше, а платок по-прежнему не горел.

– Что это? – перевел толмач гортанный выкрик старшего.

– Дар, – ответил желтобородый. – Его мой господин, Великий Герцог, жалует вашему повелителю.

Толмач перевел, псоглавые промолчали, и тогда желтобородый продолжил:

– Сегодня вы увидели платок. Однако из подобного материала, он называется асбест, искусный мастер может выткать плащ, сработать кольчугу, шлем, щит. Псоглавый воин, одетый в несгораемые латы, непобедим.

Толмач перевел, и у костра надолго наступило молчание. Желтобородый попытался было заглянуть в глаза псоглавых, однако те, опасаясь огня, держались в тени.

– Зачем тебе это? – наконец перевел толмач настороженный возглас старшего.

И желтобородый ответил:

– Великий Герцог предлагает союз отважному племени псоглавых!

А затем, то и дело перебивая толмача, он принялся рассказывать о том, как он, желтобородый, прошел все варварские земли, проник во все крепости, измерил высоту стен и глубину рвов, число защитников и возможных предателей. Великий Герцог ждет только знака, и тогда они, Герцог и псоглавые, с обеих сторон ударят по варварам и сотрут с лица земли это проклятое, дикое племя…

– Дикое? – переспросил толмач.

– Да, дикое, – подтвердил желтобородый и с нескрываемым презрением добавил: – Они рождаются, живут и умирают не так, как мы.

Толмач внимательно посмотрел на желтобородого и повторил:

– Как мы… – и тотчас исправился: – Как вы… – и спросил: – Ну а мы тогда кто?

– Вы? – растерялся желтобородый. – Вы псоглавые. Но вы не варвары, вы смелые воины. Я научу вас делать несгораемые латы…

Однако толмач уже не слушал его – псоглавые о чем-то совещались. Желтобородый замолчал. И услышал:

– Ты, обезьяноликий! Народ твой лжив, двуличен и коварен. Так неужели мы настолько безумны, что возьмем на веру то, что будто одни обезьяноликие могут жаждать смерти другим да еще к тому же призывать на помощь нас, истинных людей, которых вы смеете обзывать псоглавыми?! Всё это ложь, ложь и ложь! И дар твой тоже ложь! Мы знаем: вы хотите заманить нас в ловушку, однако не ждите! Наши сожженные селения еще не забыли ваш прошлогодний набег!

– Я говорю вам истинную правду!..

– Молчи! И знай, что трижды глуп тот человек, который вздумает довериться обезьяне.

– Послушайте…

Но слушать желтобородого не стали. Псоглавые заговорили все разом, да так, что толмач едва успевал переводить:

– Обезьяноликие! Потомки обезьян и сами обезьяны! Крикливая, трусливая стая! Кто дал вам право называть себе людьми?!

И неизвестно, сколь долго б еще это продолжалось, однако окрик старшего заставил всех умолкнуть. Желтобородый с надеждой посмотрел на старшего, хотел было что-то сказать…

Да не успел – его толкнули, оглушили затылком об камень, подхватили под руки и поволокли к реке.

А когда рассвело, в овраге никого уже не было. Костер к тому времени давно погас, а на остывающих угольях лежал небольшой кружевной платок, так и не тронутый пламенем.

Бродяга и фея

Шел по дороге бродяга… Но, правда, не просто бродяга, а бродячий мастеровой, и все же будем называть его для краткости бродягой. И вот он шел куда глаза глядят, и не было у него с собой ничего кроме котомки за спиной, в которой он носил простой и немудрящий столярный инструмент. Там были ножики, буравчики, молоток, стамеска на четыре случая, ножовка и, конечно, нутромер. Дело в том, что наш бродяга промышлял щепным товаром, мелочью, а более всего любил он делать флюгер петушком. Для этого он брал горбушку – желательно, осины, – и резал, вытачивал, сверлил где надо, а на хвосте у флюгера распушал кудрявые стружки, и получался почти что настоящий петушок. Флюгер поднимали на крышу, и там он вертелся на ветру, а по утрам, с восходом солнца, кукарекал – звонко и красиво. Вот такой был этот бродяга, бродячий мастеровой.

Да вот только беда была в том, что подобные флюгера за большое мастерство не считались. Делать-то их несложно – стоило лишь в клюв петушку вставить короткую стружку от древесного хмеля, а дальше… Всходило солнце, подсыхала роса, стружка начинала едва заметно трепетать и заводить зубчатку, потом зубчатка срывалась, открывала голосники, и флюгер кричал зарю. Вот и все, забава и только. Вот если б бродяга, подобно другим мастерам, умел делать замок на чужие шаги или механическую лошадь – ее не нужно кормить, – или хотя бы самогорящий очаг, тогда бы его везде встречали с почетом. А так… флюгера были почти в каждом доме, спроса на них почитай что никакого, да и стоили они дешево…

Но он другого не умел да и учиться не хотел – говорил, что не лежит душа – и посему бродил от селенья к селенью, и больше чем как на два дня нигде не останавливался. Заказов было очень мало, он даже кошелька себе не заводил. Да что там кошелек, когда огнивом и то он пользовался крайне редко.

Вот так и в тот памятный вечер бродяга остановился в лесу при дороге, хотел было развести костер, да передумал – ужин готовить было не из чего, а холода он не испытывал – лето в тот год выдалось теплое. Тогда бродяга наломал мягких веток для лежанки и совсем было собрался спать… Но спать не хотелось. Бродяга вздохнул, сел прямо на землю и подумал, что зря он, наверное, стал бродягой. Вот был бы он художником или, что еще лучше, поэтом, тогда б совсем другое дело. К художникам и поэтам, когда им плохо, являются музы и утешают их. Но только какой из него, из бродяги, художник? Его петухи… Да что и говорить! А поэт? Тут лучше вовсе молчать. Молчать и думать: так кто же это явится к бродяге, когда ему совсем, по-настоящему плохо?! Наверное, никто.

И ту он увидел… что из-за ближайшего дерева к нему выходит незнакомая – а бродяге, признаться, все были незнакомые – незнакомая фея. Она была… Как бы это сказать?.. Да что там говорить; феи всегда прекрасны и им всегда по восемнадцать лет!

Итак, прекрасная фея, придержав полу своего воздушного платья, села подле бродяги и вопросительно посмотрела на него. Бродяга заробел, но не растерялся: он мигом сложил костер, развел его, но садиться не стал – при феях садиться не принято. И так он стоял бы над нею всю ночь, пряча руки мозолями за спину, но, послушный жесту гостьи, осмелился-таки опуститься рядом с нею и подумал…

Что все-таки не зря он делал флюгера, которые уже который год кричат зарю, и что еще как хорошо, что он не бросил это неприбыльное, но зато любимое занятие – упрямым, но честным людям всегда улыбается счастье: одному раньше, другому… тоже раньше, но не очень. Как вот, к примеру, ему.

А фея спросила:

– Отчего ты молчишь?

Голос у нее был доброжелательный, и бродяга ответил:

– Я думаю.

– О чем?

Вопрос был непростой, бродяга боялся напутать в ответе, и потому посчитал за лучшее промолчать. Тогда фея сказала:

– Может быть, ты не узнаёшь меня.

– Узнаю. Ты… вы фея.

– И всё?

– Всё.

Тогда фея улыбнулась и сказала:

– Удивительно. Стоит мне только предстать перед людьми, как они сразу же начинают просить меня о самом заветном. Я думала, что и ты захочешь, чтобы я, например, раскрыла тебе премудрости твоего ремесла.

– Зачем? – удивился бродяга. – Это будет нечестно. Я лучше сам… Если получится.

Фея ненадолго задумалась, а потом сказала:

– Когда я слышу просьбы, я ухожу. Но сегодня… Скажи мне три своих желания.

И как ни был бродяга удивлен встречей с феей, – а надо признаться, что подобное с ним случалось впервые, – однако он решил не торопиться, и загадал пока только одно желание. Легкое.

– Простите, но я, честное слово, проголодался, – вот что сказал наш скромный, но практичный бродяга.

И не успел он произнести эти слова, как у его ног на белоснежной скатерти появился ужин, достойный сновидения: нектар, амброзия, душистая пыльца в гиперборейской чаше, мед из-за пределов ойкумены, а еще… Однако названий прочих изысканных блюд бродяга не знал, а только сожалел о том, что в свои двадцать три он видит все это впервые.

Итак, повторяю, бродяга был сильно, очень сильно голоден, но он не потерял головы, а первым делом пригласил фею разделить с ним ужин. Фея согласилась.

Поначалу бродяга был очень вежлив и весьма ловко ухаживал за дамой, и даже успевал поддерживать легкую непринужденную беседу. Но вскоре голод взял свое. Так что когда был выпит последний бокал, то бродяга увидел, что ужин он заканчивает в одиночестве. И даже без скатерти. Весьма обескураженный подобным поворотом событий, бродяга опустил бокал на землю – и бокал тоже исчез. Тогда бродяга подумал, что в следующий раз нужно быть повнимательней, а пока…

Но сон не шел к бродяге. Всю ночь он так и не уснул, вспоминая недавнюю гостью. Фея была красива, умна и доброжелательна. Она с интересом слушала его пространные рассуждения о поющих флюгерах и ни разу не обмолвилась о том, что он занимается пустяками. К тому же она благосклонно принимала его шутки и улыбалась, и тогда на щеках у нее появлялись маленькие ямочки. Нет, ямочки появлялись у дочери мельника три недели тому назад, а эта… а это была фея! И если бы он был чуточку повоспитанней и не хватал со скатерти обеими руками, а встал бы на одно колено…

Да что теперь! Теперь одно – вперед, в дорогу! Ведь уже рассвело.

И он пошел. И в тот же день бродяга пришел в селение, где ему заказали сразу четыре флюгера. Бродяга очень сильно старался и сделал таких петушков, которые кричали не только на заре, но еще и после дождя и просто, предвещая хорошую погоду. Бродягу сытно накормили, а после даже дали продуктов с собой.

Более того; в тех местах, в которые он тогда зашел, мало кто умел делать флюгера, и работы у бродяги заметно прибавилось. Теперь он шел уже не так быстро, как в первую половину лета, и вскоре забыл про голод. Но зато свою добрую фею бродяга вспоминал каждый день. Да и не просто вспоминал, а думал, что вот только они встретятся, и он тогда…

Но что будет при встрече, бродяга пока что не знал, однако ему казалось, что на сей раз он уже не будет столь невнимателен, а скорей наоборот. И вот однажды вечером, хоть его и приглашали оставаться ночевать, бродяга вышел из селения и шел до тех пор, пока совсем не стемнело. Тогда бродяга остановился, развел костер и принялся ждать.

Фея не появлялась. Нужно было, конечно, позвать ее. Но как? Они ж не договаривались. Так что оставалось только ждать и надеяться на счастливый случай – то есть если фея вдруг случится рядом, завидит костер, а при костре его, бродягу, и пожелает подойти к нему. И вот тогда-то он уже не растеряется, а сразу встанет перед нею на одно колено и скажет… Потому что фея – самая прекрасная и добрая, и еще потому, что она… Но была уже глубокая ночь, и бродягу – а он был молод и до этого работал целый день без отдыха – бродягу стало клонить ко сну…

И тут ему вдруг показалось, что рядом, совсем рядом с ним, у едва теплившегося костра, кто-то сидит. Бродяга оглянулся…

Да, это была фея. На сей раз она была без скатерти, да и бродяга был не голоден.

– Здравствуй, – сказала фея и улыбнулась. А потом спросила: – Ну, как ты поживаешь?

И бродяга, ужасно волнуясь, ответил, что теперь он поживает хорошо. Потом не удержался и похвалился, что флюгера у него стали получаться куда как красивее и голосистее прежних. Фея слушала его внимательно и согласно кивала. А потом они заговорили просто так, почти ни о чем, о разных мелочах. Спроси их, и они не повторили бы сказанного даже на треть. Но это не важно, потому что говоря о пустяках, каждый из них чувствовал, что это почему-то важно, очень важно. Но что? Быть может, важен был не столько сам разговор, сколько улыбки, интонации или что-то еще, порой ускользающее при пересказе. Так оно или не так, но разговор этот весьма волновал бродягу, и наверное поэтому, когда фея вдруг стала серьезной и спросила:

– А каким будет твое второе желание? – то бродяга растерялся. Он замолчал и подумал…

Но сразу вот так вот взять и подумать у него не получилось. Тогда он как следует собрался с мыслями и вспомнил, что у него ведь никогда не было и по сей день нет своего собственного дома. И что все свое добро он носит на своих же плечах и ничуть не ощущает тяжести, а даже скорее наоборот. И что поэтому никакая уважающая себя девушка, а тем более… Да, никакая уважающая себя девушка и не посмотрит на него! Тогда бродяга посмотрел на фею, хотел сказать… хотел сказать одно, но от смущения сказал совсем другое:

– Я… нищ, – и замолчал. Для того, чтобы потом триста, а может и четыреста раз вспомнить об этих глупых словах, покраснеть и устыдиться. А устыдившись пока что в первый раз, бродяга вполне справедливо ожидал, что фея тут же исчезнет.

Но нет, фея улыбнулась, повела рукой… и у ног бродяги оказался маленький, но весьма красивый и еще более тяжелый сундучок. Такой тяжелый, что одному его не унести. Но бродяга и не собирался этого делать; он поднял крышку, увидел в сундучке…

Ослепительно сверкавшие перстни, тончайшую паутину золотого шитья, весьма прелестные и не менее драгоценные броши, диадемы, кулоны и еще какие-то украшения…

И подумал, что ему всего этого и не нужно, а нужно всего лишь несколько монет, и если не серебряных, то хотя бы медных. Тогда в ближайшем же селении он смог бы купить себе приличную одежду и раздобыть новый, лучший инструмент. Ведь хорошо известно, что только хорошо одетого мастера приглашают в приличные дома, а лучшим инструментом работаются и лучшие флюгера. Так что случись все это, бродяга непременно заведет себе кошелек, потом построит дом, а после станет на одно колено…

Подумав так, бродяга склонился к сундучку, выбрал в нем четыре монеты поплоше, потом аккуратно закрыл крышку и посмотрел на фею.

Но феи уже не было. Бродяга оглянулся – не было и сундучка. Тогда бродяга устыдился во второй раз, размахнулся – и все четыре монеты разлетелись во все четыре стороны.

После всего, что случилось, не то что спать, но и сидеть на этом месте уже не хотелось. Бродяга встал, забросил котомку за плечо и пошел дальше.

Наутро бродягу пригласили в большой приличный дом, где ему было заказано сразу восемь флюгеров. Бродяга работал с великим усердием, и все восемь флюгеров получились весьма удачными: петушки кричали… нет, они очень даже складно пели утром, после дождя, к хорошей погоде и вечером. Вечернее пение было самым красивым и к тому же навевало приятные сны. Хозяин оценил работу бродяги по достоинству, и тот на заработанные деньги купил себе новую приличную одежду и лучший инструмент.

Во втором, третьем и так до десятого селения каждый раз повторялась та же самая история – бродягу везде приглашали и везде его работу хвалили и очень ценили. Но и это не все. Мало того, что в тамошних местах подобные флюгера были в большую диковину, так ведь еще и сам бродяга с каждым днем работал все лучше и лучше.

И с каждым днем он все чаще и чаще вспоминал свою прекрасную фею. Воспоминания эти бродяга любил и не любил одновременно. Любил он потому, что – будем откровенны – бродяга без памяти влюбился в прекрасную фею, а не любил потому, что при последней встрече с ней он вел себя еще хуже, чем в первый раз – его ведь обуяла жадность! Так думал бродяга.

И думал он об этом непрестанно, но, странное дело, петушки, сработанные им, пели все веселей и веселей, а заказов на них становилось все больше и больше.

Но бродягу это не радовало, и вскоре он вновь отказался от ночлега, ушел в ночной лес, развел там костер и принялся ждать фею. Бродяга был полон решимости сказать прекрасной фее о своей любви.

На этот раз фея явилась под утро. Она неслышно подошла к костру, села рядом с бродягой и осторожно тронула его за плечо. Бродяга тут же проснулся, смущенно поприветствовал гостью… и замолчал.

Фея была грустна. Казалось, что-то очень тревожило ее. Она долго молчала, а потом робко спросила:

– Ты хочешь сказать мне свое третье желание?

Но бродяга ничего не ответил. Он почувствовал, что былая решимость покинула его. Кто он такой, бездомный бродяга, чтобы предлагать руку и сердце… И кому?! Нет, лучше молчать и придумать что-нибудь поскромнее.

Но ничего другого бродяга не хотел. Тогда, быть может, сказать все как есть, но не прямо, а как-нибудь иносказательно? Захочет – поймет, а нет – так что поделаешь! И после долгих размышлений бродяга несмело сказал:

– Я… одинок.

– Одинок? – не поверила фея.

– Да. Совсем одинок. И у меня нет никого, – сказал бродяга и стал ждать ответа.

Но ответа он не услышал. Фея осторожно вздохнула… и исчезла.

Оставшись один, бродяга подумал, что так оно, может быть, и к лучшему. Они ведь не пара, это ясно как солнечный день. И, опять же, фея непременно поможет ему. Не так, как он хотел, но все-таки поможет.

Так оно и случилось. На третий день, ближе к полудню, бродяга встретил на дороге девушку. Девушка была очень красива и даже чем-то похожа на фею. А еще… она спросила, кто он такой, и бродяга тут же, при дороге, вырезал если и не самый большой, то уж наверняка самый красивый в своей жизни флюгер. Этот флюгер, как потом оказалось, кроме всех прочих случаев пел еще и к завтраку, обеду и ужину – для этого бродяга встроил в петушка еще одну зубчатку, которая чуяла дым очага.

Но это потом. А поначалу… Девушка взяла флюгер в руки, рассмотрела его со всех сторон и сказала, что петушка нужно обязательно раскрасить. Бродяга согласился. В ближайшем селении они купили множество самых разных красок и две кисточки, обе колонковые. После этого они сели прямо на краю рыночной площади и раскрасили флюгер как можно интереснее. Петух получился красивый и почти как живой, а особенно удачными у него получились глаза и крылья – наверное поэтому флюгер сначала удивленно заморгал, потом бойко захлопал крыльями и закричал во все горло. Но не так, чтоб оглушительно, а очень даже мелодично. Тотчас же со всего рынка сбежались любопытные, стали наперебой хвалить петуха и предлагать за него любую цену. Бродяга и девушка вежливо всем отказали, а вот просто заказы принимали с охотой.

Через три месяца бродяга и девушка обвенчались, а после венчания вошли в свой собственный – для бродяги первый – дом, над которым был поднят их первый разноцветный флюгер.

К тому времени над многими соседними домами вертелись подобные же петушки, а те из соседей, у кого их еще не было, ждали, когда же наступит их очередь и бродяга сделает им такой же амулет. Да, именно амулет, потому что уже было точно замечено: разноцветные живые флюгера приносили в дом мир и согласие. Как это так получалось, бродяга и сам не знал. Тем более, что у него в доме не было особенного счастья.

А ведь поначалу все было хорошо. Жена была красива, умна, добра, она была прекрасная хозяйка и в то же время успевала еще помогать бродяге в его работе. И все же… Шло время, и бродяга стал все чаще ловить себя на мысли, что жена его хоть и похожа на фею, но… она как все, хоть и немного лучше, да и не более того. А фея… Волосы у нее были мягче и голос нежнее. А как она улыбалась! Или грустила… С каждым днем, с каждой ночью бродяга стал все чаще вспоминать свою прекрасную фею. А потом наступило время, когда ни о чем другом кроме феи он думать уже не мог. Бродяга стал медлителен, рассеян и отвечал невпопад, а то и вовсе отмалчивался.

А потом, как-то под утро, бродяга вдруг понял: а ведь женился-то он только потому, что девушка была похожа на фею – по крайней мере так ему тогда казалось. Но теперь, когда он окончательно убедился в том, что это не так, что фея несравненно умнее, добрее, красивее… Тогда зачем все это? Зачем?! Бродяга осторожно, чтоб не разбудить жену, поднялся, оделся, сложил в котомку свой немудрящий инструмент и вышел на крыльцо. Начинало светать, блекли последние звезды. Бродяга вздохнул. И услышал…

– Прости меня!

Бродяга оглянулся. На пороге стояла жена. Лицо у нее было грустное и немножко растерянное.

– Прости меня, – повторила жена. – Я не сумела исполнить твое третье желание. Может, ты скажешь четвертое, и я тогда попробую…

Бродяга отрицательно покачал головой… Но и не двинулся с места. А в это время из-за леса показался самый краешек солнца, и все окрестные флюгера завертели головами, захлопали крыльями и прокричали зарю.