Текст книги "Царское дело"
Автор книги: Сергей Булыга
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Маркел ответил:
– Понятно.
А после встал на ноги, отряхнулся, поправил шапку и пошел. Дверь в клеть была приоткрыта, и он в нее сразу вышел.
19
Маркел вышел из клети, осмотрелся и понял, что он не ошибся – это и в самом деле было то самое место, куда прятался тот красноносый. А впереди стоял тын, к нему в снегу была протоптана дорожка. Маркел пошел по ней и подошел к тыну. Там был пристроен небольшой помост. Это они на нем стояли и ждали, а я, дурень, прямо к ним полез, с досадой подумал Маркел и посмотрел наверх. Там, на гребне тына, уже сидел Филька и, согнувшись как можно ниже, тянул к Маркелу руку. Но Маркел ее как будто не заметил и попробовал лезть сам. Ведь те же сами лезли! Но тогда был день, тепло, все таяло, а теперь, к вечеру, приморозило, тын покрылся льдом и сапоги скользили.
Маркел поднял руку. Филька схватился за нее и потащил Маркела. Какой цепкий пес, сердито подумал Маркел, откуда в нем, в щуплом, столько сил? И всегда вином разит! Тьфу, вонища какая! Подумав так, Маркел взлез на тын, перегнулся на ту, то есть уже на свою сторону, и мало-помалу спрыгнул. За ним спрыгнул Филька. Маркел посмотрел на Фильку и вытащил из рукава нож. Филька усмехнулся и сказал:
– Чего ты это вдруг?
– А ты чего?! – сказал Маркел. – Меня чуть не убили там! А все из-за тебя.
– Из-за меня! – передразнил Филька. – Да если бы не я, они б тебя, точно, убили! А я все князю рассказал бы. И на дыбе повторил. Я им так и кричал, когда они тебя тащили. А ты мне теперь вон чем хочешь отплатить!
Маркел постоял, помолчал, а после также молча убрал нож. Но и с места не сдвинулся. Филька сказал:
– Что они тебе там велели?
– Сидеть дома и никуда носа не высовывать! – сердито ответил Маркел. – Не то, сказали, как дядю Трофима, зарежут.
– А ты?
– А как я усижу?! Мне сейчас сидеть никак нельзя! Поэтому, я думаю, переодеться мне надо. Чтобы глаза им не мозолить.
– Это можно, – сказал Филька. – У Демьянихи возьмем. Пошли!
Они прошли через поленницы, вышли во двор и там, на задах же, при поварне, поднялись по лестнице и постучались в почти такую же дверь, как и у дяди Трофима. Открыла им толстая баба, увидела, что Филька не один, и сразу взъярилась.
– Что?! – злобно вскрикнула она. – Одному уже скучно? Да здесь не постоялый двор! Пошли вон!
– Молчи, дура! – строго сказал Филька. – Это Маркел Трофимов.
– А! – протянула баба растерянным голосом и отступила от двери. – Входите.
Филька и Маркел вошли, прошли через сенцы и вошли в светлицу. Там густо пахло вареным. Филька предложил Маркелу сесть. Маркел сел на лавку, а Филька, уже обернувшись к Демьянихе, важно сказал:
– Дай-ка мне того, что я тебе вчера принес.
– Как это «дай»?! – злобно сказал Демьяниха. – А ты что дашь?
– Я завтра дам. Вот как Бог свят! – И Филька перекрестился.
– И не стыдно?! – сказала Демьяниха. – Господь все видит! Он тебя покарает.
– Не меня, а вот кого, – строго сказал Филька и указал на Маркела.
Демьяниха стала смотреть на Маркела. И чем дольше она смотрела, тем ее лицо становилось добрее. Маркел усмехнулся. Она тоже. Маркел сказал:
– Надо мне это скинуть, хозяйка… – И он распахнул полушубок. – И чем-нибудь другим укрыться. Я после отблагодарю. – И он опять усмехнулся.
Демьяниха не сдержалась и хмыкнула. После сказала как бы нехотя:
– Ладно. Этот черт вчера кое-чего принес. Может, на тебя налезет. Подожди.
И она пошла за печь. Маркел посмотрел на Фильку. Филька был очень мрачный и нарочно смотрел в сторону.
Из-за печи вышла Демьяниха и вынесла черный залатанный овчинный полушубок и такую же черную шапку.
– Вот, – сказала она, – если налезет. Три алтына.
Маркел вздохнул, но не стал торговаться. Скинул свой полушубок, положил его на лавку и сказал:
– Это чтобы не пропало. Я в нем домой поеду.
– Еще два алтына, – сказала Демьяниха.
– Жаба! – гневно сказал Филька. – Жаба! Креста на тебе нет!
– На мне есть, это ты свой пропил, – дерзко ответила Демьяниха и подмигнула Маркелу.
Маркел покраснел.
– Давай, давай! – сказал Филька. – Скоро темно станет!
Маркел надел черный полушубок, нахлобучил шапку и повернулся к Демьянихе. Демьяниха сказала:
– Сокол соколом!
– Жаба! – сказал Филька.
– Молчи, пес! – ответила Демьяниха.
Маркел развернулся уходить.
– А на посошок?! – воскликнул Филька.
– Как господин прикажет, – сказала Демьяниха.
Маркел посмотрел на Фильку, ему стало его жаль, и он сказал:
– Только по одной, по маленькой.
Филька аж весь зарделся! Демьяниха опять ушла за печь, а после вышла с двумя шкаликами и с хлебом, зажатым под мышкой. Филька и Маркел взяли по шкалику и выпили. После Филька достал у Демьянихи хлеб, переломил его и, отдав больший кусок Маркелу, сказал:
– Ну, все, у нас дела. К ночи вернемся, если Бог даст.
И они пошли к двери, жуя хлеб на ходу.
Когда они сошли с крыльца, Филька схватил Маркела за рукав. Маркел остановился. Филька сказал очень сердито:
– Это моя баба! Ты с ней не очень-то!
– А я разве чего? – спросил Маркел, дожевывая хлеб. – Я ничего. Это она сама.
– А ты дай ей в морду! – гневно сказал Филька. – Скажи, что я велел!
– Ты кому это велел, мне, что ли? – строго спросил Маркел.
– А что?! – задиристо спросил Филька.
– А то! – сказал Маркел. – Если она твоя, так сам ее учи.
И развернулся, и пошел. Филька поспешил за ним и на ходу продолжил:
– Какая она ядовитая, если бы ты только знал. А какая вороватая! Придешь к ней, стучишь, стучишь, а дверь на запоре. Как будто там нет никого. А за дверью слышно: шу-шу-шу!
Маркел остановился и строго посмотрел на Фильку. Потом сказал:
– Государь преставился. Дядю Трофима убили. А тебе все эта баба на уме!
Филька обиженно молчал. Маркел продолжил:
– Я знаю, за что убили дядю Трофима. Ходил он вчера в одно место… – И быстро спросил: – Знаешь, куда?
– Нет, – сказал Филька. – А что?
– Так, ничего, – сказал Маркел. Помолчал, а потом осторожно спросил: – А знаешь, кто такой боярин Ададуров?
– Не боярин, а думный дворянин, – сказал Филька. – Этого я очень даже знаю. Царь его в последний год крепко жаловал, к себе приблизил. Зато сейчас ему будет несладко. Так всегда бывает, если…
– Не каркай! – перебил Маркел. Филька насупился. Маркел опять спросил: – Где мне его сейчас найти?
– Во дворце, где же еще, – ответил Филька. – Но мне во дворец сегодня ходу нет. Слова не знаю.
– Пойдешь со мной, – сказал Маркел. – Я знаю.
Они развернулись и пошли. Маркел шел и думал: надо идти и самому искать, брехал пес Шкандыбин, ничем он ему не поможет, никого искать не станет! Да и как ему искать, если сам же подослал?! Вот он и мутит воду, сулит что ни попадя, а у самого только одно на уме: чтобы ты никуда не ходил, сидел на месте, под ногами у него не путался. Ну а даже сядь и посиди, а князь Семен завтра спросит, он же обещал спросить: ну, что, холоп, узнал чего? А, не узнал! А к Ефрему его! Вот тут и побежишь. Да, и опять же, как же так, дядю Трофима убили, и как же теперь это спустить кому-то?! Дядя Трофим, и тут Маркел перекрестился, ты, дядя Трофим, не гневайся, я этого дела не брошу, вот тебе крест на этом! Да и я кое-что уже узнал! Шкандыбин, дурень, проболтался, сказал, что ты ходил в Китай-город. Но, правда, Китай-город – это ого-го, это как десять Рославлей, нет, даже больше, потому что я в Рославле каждый угол, каждую подворотню знаю, а здесь я, как в диком лесу, буду искать-плутать, а у кого дорогу спрашивать? Никого я здесь не знаю! Ну, разве только Ададурова, ты же меня к нему водил. А вот теперь я к нему приду и скажу, что мне можно верить, что ты же сам ему вчера сказал, что я после того, когда тебя убьют, возьму это дело. И вот дядю Трофима убили, все получилось, как он обещал…
Тьфу! Обещал! Подумается же! Маркел опять перекрестился и увидел, что они уже подошли к князя Семена воротам. Стоявшие при тех воротах сторожа открыли их сразу, без лишних вопросов. Даже еще предупредили:
– Смотрите в оба. Стрельцы нынче крепко лютуют. Хватают всех подряд.
– Нас не схватят, – сказал Филька. – Нам близко.
Они вышли со двора, быстро перешли через дорогу и подошли к двойным Куретным проездным воротам царского дворца. А там уже даже с этой, то есть с наружной стороны первых ворот стояли стрельцы. Один из них грозно спросил:
– Куда прете? Кто такие?
– Государевы люди, – ответил Маркел.
– Все мы государевы, – сказал стрелец.
– Все-то все, – согласился Маркел, – но одни больше, а другие меньше. – И тут же прибавил: – Ладога! – И ткнул стрельцу овчинку. И еще сказал: – Этот со мной.
– Копорье…
Перед ними хоть и нехотя, но расступились. Маркел шагнул вперед и постучал в калитку. В калитке открылось окошко. Маркел сунул в него овчинку, еще раз сказал «Ладога», их пропустили, и они вошли в калитку. За ней было темным-темно. Но они дальше, ко вторым воротам не пошли, а свернули в сторону, к стене. Там Филька на ощупь нашел маленькую дверь, дернул ее, но она оказалась закрытой. Тогда Филька осторожно постучал в нее и таким же осторожным голосом позвал:
– Михайлушко!
20
Дверь медленно открылась. За ней было совсем темно. Но слышно было хорошо, как Михайлушко сказал входить. Они вошли в ту дверь, и она сразу закрылась. Маркел осмотрелся. Вокруг было темно, только в одном углу едва теплилась лампадка, а над ней была видна маленькая иконка Николы Чудотворца. Маркел перекрестился на иконку.
А Филька уже о чем-то шептался с Михайлушком. Их было уже немного видно. Михайлушко, как и Филька, тоже был низкорослый и тощий, а еще он был седой, и это все, что рассмотрел Маркел. А Филька продолжал шептать. После Филька замолчал и зашептал Михайлушко. Но он шептал очень недолго. Филька, его выслушав, кратко кивнул и, повернувшись к Маркелу, сказал:
– Непростые у них времена. Меня с тобой не пропустят. Если хочешь, поведет Михайлушко.
Маркел посмотрел на Михайлушка. Того было почти не видно, такая там была темень. Маркел усмехнулся и подумал, что мало ли что у него на уме. Но, правда, тут же подумал, что если бы его хотели убить, то убили бы прямо сейчас: ткнули ножом в спину, и вся недолга. Маркел еще раз усмехнулся и сказал:
– Тогда чего стоим? Веди!
Михайлушко развернулся и пошел мимо лампадки. Маркел пошел за ним следом. Филька сказал:
– Я буду тебя здесь ждать.
Маркел не ответил. Он шел на слух и на ощупь. На слух – это на шаги Михайлушка, а на ощупь – это вдоль стены. Так они прошли шагов с полсотни, потом вошли в сени, где было немного света, и в нем был виден стрелец, который сидел на лавке с бердышом в руках.
– Этот со мной, – сказал Михайлушко стрельцу. – А с ним овчинка.
Маркел показал овчинку. Стрелец зевнул и кивнул. Они прошли дальше. Опять стало темно. После в еще одних сенях сидели (и, сидя, спали) еще четверо стрельцов, а пятый стоял возле них. Михайлушко опять замолвил слово, Маркел показал овчинку, и их пропустили.
Дальше вдруг стало душно, как в бане, и жарко, и еще сбоку, за стеной, что-то хлюпало. И даже были как будто слышны чьи-то голоса.
– Портомойная, – сказал Михайлушко, не поворачивая головы.
После стало еще жарче, но зато запахло чем-то очень душистым и сладким. Это, наверное, уже гладильня, подумал Маркел.
А после, еще в одних сенях, и там были уже жильцы, а не стрельцы, Михайлушко остановился и сказал им:
– А этот к вашему, по спешному, – и указал на Маркела.
Один из жильцов, посмотрев на Маркела, спросил:
– Чего тебе от него нужно? Боярин спит давно.
– Спит да меня во сне видит, – ответил Маркел. И показал овчинку.
– Дай сюда! – сказал жилец.
– Руки отсохнут! – ответил Маркел.
К нему сразу кинулись.
– Эй! – грозно крикнул кто-то. – Стойте!
Жильцы остановились, после даже отошли назад. А их старший выступил вперед и начал рассматривать Маркела, а после спросил:
– Где это я тебя видел?
Маркел не ответил.
– Ладно! – сказал их старший. – Там будешь отвечать. Пойдем!
И, крепко взяв Маркела за рукав, повел его к лестнице. Так они поднялись на второй этаж, свернули в сторону, прошли еще мимо одних жильцов, а после наконец вошли в светлицу, посреди которой у стола возле свечи стоял Ададуров. Он был без шубы, держал руку на сабле и прикрывал рукой рот, чтобы не видели, как он зевает.
Но как только он увидел Маркела, то сразу перестал зевать и даже тряхнул головой, как будто думал, что Маркел от этого исчезнет.
Но Маркел не исчезал, а снял шапку и неспешно поклонился.
– Ты кто такой? – строго спросил Ададуров.
– Холоп твой, боярин, – ответил Маркел и еще раз поклонился. А распрямившись, прибавил: – От князя Семена я.
– А! – сказал Ададуров, бледнея. – Вот как!..
И сделал знак, чтобы жилец ушел.
Жилец вышел из светлицы и мягко прикрыл за собой дверь.
– Ну! – строго сказал Ададуров. – От какого ты князя?
– От Лобанова-Ростовского, – сказал Маркел.
– И что он тебе велел?
– Пока что ничего.
– Тогда чего пришел?
– Меня дядя Трофим прислал.
– Дядя Трофим? – переспросил Ададуров. – Какой еще дядя Трофим?
– Пыжов Трофим, – сказал Маркел. – Князя Семена человек. Он у тебя вчера был. И ты ему платок пожаловал.
– Какой еще платок?! – негромко, но очень сердито спросил Ададуров. – Да что ты мелешь, пес?!
– Я не мелю, – сказал Маркел. – Я только повторяю то, что мне дядя Трофим сказал.
– А чего он, этот твой дядя, сам за себя не скажет?!
– А он сказать уже не может.
Ададуров помолчал, а после с опаской спросил:
– Что с ним?
Маркел вместо ответа медленно перекрестился.
– А! – тихо воскликнул Ададуров и тоже перекрестился. И опять молчал.
– Что «а»?! – сказал Маркел. – Хочешь знать, что с тем платочком?
– Каким еще платочком, пес?! – очень сердито, но зато только чуть слышно спросил Ададуров и еще сделал знак, чтобы Маркел подошел к нему ближе.
Маркел подошел и тоже очень негромко продолжил:
– С тем самым платочком, боярин, который ты ему вчера пожаловал. Так вот пропал тот платочек! Я не знаю, где он. А если его вдруг кто найдет да развернет, ох, сколько разговоров после будет! Чей это платок, будут гадать. А если вдруг узнают? Он же вышивной был, я же видел!
– И что? – тихо спросил Ададуров.
– А вот что, – так же тихо ответил Маркел. – Пособи мне, боярин, найти тот платочек. Когда дядя Трофим домой вернулся, платочка при нем уже не было. Я сам смотрел! А он ничего уже не говорил. Он только успел сказать «Шапка!» и помер.
– Чего он вдруг помер? – спросил Ададуров.
– Не помер он, – сказал Маркел. – Зарезали его, вот что!
– Как это вдруг зарезали?
– А очень просто. У нас во дворе. Выскочил вдруг человек и ножом его вжик – и зарезал! И через тын к Бельскому.
– А! – хищно сказал Ададуров. – К нему! Я так и думал…
– Почему?
– Так, почему-то вдруг почуялось, – без всякой охоты сказал Ададуров. Потом еще сказал: – Караулил тот его.
– А раньше почему не караулили? – спросил Маркел.
– Ну, мало ли, – ответил Ададуров. – Может, такой нужды не было.
– И вдруг появилась! – воскликнул Маркел. – Только ты дал ему платок и только он сходил с ним на посад, так сразу появилась! Га! Я к нему кинулся, вот тут сразу залез, а там нет ничего. А он улыбается и говорит: «Шапка, Маркелушка, шапка!» И помер.
– Какая еще шапка?! – спросил Ададуров.
– Вот и я тоже хочу, узнать, какая, – ответил Маркел. – Но сперва я хочу узнать, куда пропал платок.
– Ну! – тихо сказал Ададуров. – Я-то откуда могу это знать?
– Но ты же знаешь, куда он ходил?! С тем платочком не ко всякому пойдешь, ведь так?
– Ну, может быть… – ответил Ададуров.
– И вот он пошел, – продолжил Маркел. – С твоим платком. Сам знаешь, для чего! А еще мне знающие люди говорили, что он пошел в Китай-город. А теперь скажи: кто в Китай-городе живет, кому бы он мог этот платок снести? А если даже бы и снес, то разве бы оставил там? Или, может, просто потерял и теперь этот платок валяется там где-нибудь под лавкой и вдруг его там кто найдет?
Ададуров молчал. Тогда Маркел продолжил:
– Если тот платок найдет недобрый человек, тогда быть беде. А вот если б я его нашел, то сразу бросил бы в печь. Пусть горит! А с нами крестная сила!
Сказав это, Маркел перекрестился. Ададуров помолчал, подумал, а потом заговорил – опять чуть слышно:
– Я думаю, что он, скорей всего, ходил к Домне Козлихе. И это уже не Китай-город, а еще дальше, за ним. На Кулишках, вот где это, за Николой Чудотворцем в Подкопаях, там все ее знают. Так и спрашивай: Домна Козлиха. А ей скажешь так: тебя Яремка плешивый прислал. Не Федька, а Яремка, понял?
– Какой еще Яремка? – спросил Маркел.
Ададуров ничего на это не ответил, а только приподнял шапку и немного склонил голову. На темени у него и в самом деле была небольшая плешь. Маркел молча кивнул. Ададуров надел шапку и прибавил:
– Но если тебя возьмут и ты станешь юлить и, паче того, на меня наговаривать, то я скажу, что платочек у меня украли, а то, что в платочке, отщипнул Трофим, когда государь еще не прибран был. Он же хотел отщипнуть, ты сам это слышал. Слышал, а не донес! И тебя за укрывательство на дыбу! И Ефрем там тебе не спустит! А Шкандыбин, который сюда прибегал и про лопаря выспрашивал, Ефрему еще и доплатит, чтобы тот тебя крепче сек. И засекут тебя! Так что не стой, Маркел, я помню, как тебя зовут, не стой, а беги в Подкопаево, к Домне, пока еще не поздно. Ну! – И он даже махнул рукой.
Маркел развернулся и пошел к двери.
– Вернешься, придешь и расскажешь, – сказал Ададуров.
Но Маркел на это даже головы не повернул, а как шел, так и вышел оттуда.
21
А дальше было так: тот самый жилец отвел Маркела вниз, к рундуку на первом этаже, и ждавший там Михайлушко повел Маркела обратно. Вначале было просто темно, а после опять стало душно, и Маркел подумал, что это они проходят мимо портомойни, значит, уже почти пришли. Так оно вскоре и случилось – Михайлушко остановился и вполголоса окликнул:
– Филя!
Филька не отозвался. Михайлушко еще немного подождал, а после гневно воскликнул:
– Ах, сучий сын!
И резко шагнул в сторону, толкнул невидимую дверь. Дверь отворилась. За ней горел свет. Михайлушко шагнул туда. Маркел вырвал нож из рукава, быстро шагнул за ним…
И увидел Фильку, который стоял возле открытого поставца и закрывал рот локтем. На поставце стояла чарка.
– Сучий сын! – еще раз сказал Михайлушко. – Разве так можно?!
– Это не я! – дерзко ответил Филька. – Я только что сюда зашел, а это уже здесь было.
– Тьфу на тебя! – сказал Михайлушко.
Филька, не глядя на него, спросил, обращаясь к Маркелу:
– Чего он лается?! Ему что, чарки жалко? Да я, знаешь, сколько своих чарок в него влил? И ни одной не жалко! А он эту пожалел… – И, опять повернувшись к Михайлушку, насмешливо прибавил: – Помирать тебе уже пора, а ты все за свое дрожишь!
– Я не дрожу… – начал было Михайлушко.
Но тут Маркел поднял руку и Михайлушко замолчал. А Маркел, глядя на Фильку, начал говорить:
– Нашел время, когда водку жрать. У нас, знаешь, сколько еще всяких дел сегодня? Нам еще надо на посад идти. Преспешно!
– На посад! – повторил Филька. – Какой сейчас посад?! Скоро ночь, ворота все уже закрыты. Да они с утра не открывались! Так, Михайлушко?
Михайлушко кивнул, что так.
– Вот и все, – сказал Филька. – А ты говоришь: дела!
И он опять потянулся за чаркой.
– Не тронь! – строго велел Маркел и поднял руку с ножом.
– Тьфу! – гневно воскликнул Филька, но чарки не взял.
Маркел опустил нож и сказал:
– Это не моя придумка. Это мне князь велел: пойти сегодня и узнать! А завтра прийти к нему и рассказать, где был дядя Трофим и что он там делал.
– Ну и?.. – спросил Филька.
– И я знаю, где он был! – не без гордости сказал Маркел.
– Где? – спросил Филька.
– Выйдем за ворота, там скажу.
– За ворота… – криво усмехнувшись, сказал Филька. – Михайлушко, да объясни ему, что это не Рославль, а это Москва, дубина! И это царев двор! И это царя хоронят. Да здесь, знаешь, сколько сейчас везде стрельцов понатыкано? Ты их здесь на воротах видел? И так по Кремлю сейчас и на стенах стоят, и на башнях! И пушки везде повыкатывали. Мышь теперь нигде не прошмыгнет, а ты «пойдем!», «пойдем!». Тьфу, деревенщина!
Маркел опять поднял нож и повернул его так, чтобы свет играл на лезвии. Филька презрительно сказал:
– Михайлушко, охолони его.
Михайлушко, повернувшись к Маркелу, сказал:
– Филя дело говорит: сейчас весь Стремянный полк не спит, а их полковой голова, как ошпаренный, туда-сюда бегает, приказы раздает. Я сам видел, как они одного подьячего остановили и, ничего не говоря, его сразу мордой в грязь и сапогами его, сапогами! Мимо шли люди, стали заступаться, спрашивать, тогда и их всех в грязь. И их тоже сапогами.
– Но дядя Трофим как-то вышел, – сказал Маркел.
– Так это когда было? Считай, прошлой ночью, – сказал Филька. – С того часа много чего изменилось. Да вот хоть бы Лука Иванович пропал.
– Какой Лука Иванович? – спросил Маркел.
– Голова Стрелецкого приказа, – ответил Михайлушко. – Утек Лука Иванович. Вместе с ключами и печатью. Федька Сазонов бегал, рыкал, аки лев: где Лука?! А нет Луки.
Маркел молчал. Михайлушко стал прибавлять:
– Федька Сазонов, голова Стремянного полка. Их слобода здесь, близко, в Занеглименье. Как только государь преставился, Богдашка Бельский свистнул клич, и они живо явились. И позакрывали сразу все ворота! Вот так! Покуда Борька Годунов расчухался, покуда своих людей послал, было уже поздно.
– Да и не дошли они, – с досадой сказал Филька. – Их на Фроловских перехватили. И повязали.
– Не всех! – сказал Михайлушко. – А кое-кто, говорили, ушел.
– Ну, может, и ушел, – не стал спорить Филька. – Да только теперь чего? Богдашка с Федькиным полком Кремль крепко держат и никого сюда не пустят. Я сам видел: уже все пушки на раскаты выкачены, и пушкари при них стоят, и фитили у них у всех зажженные. Только стреляй! А годуновские стрельцы еще в Замоскворечье, в слободе.
– Они еще не годуновские, – сказал Михайлушко.
– Будут годуновские, – ответил Филька. – Годуновская мошна бездонная. Всех купит! А это девять полков. А у Богдашки один.
– Зато на стенах! – радостно сказал Михайлушко. – И с пушками!
– У замоскворецких тоже пушки есть. И добрые дружки найдутся, и эти дружки им ворота откроют.
– Не откроют! А если и откроют, то будет поздно. Богдашка к тому времени сосунка на трон посадит.
– Не посадит! – почти крикнул Филька. – Не по закону это!
– По закону! – заревел Михайлушко. – Богдашка говорил, что по закону, что государь сам говорил, что Федька-царевич умом слаб, нечего ему на царстве делать, а посадите лучше сосунка, а при нем, пока он сосунок, поставьте моего Богдашку.
– Когда он такое говорил? Брехня это!
– Нет, не брехня! Родька тоже это слышал…
– Тише! – грозно приказал Маркел. – Тише, я кому сказал?
Михайлушко и Филька замолчали. Маркел спросил:
– Что-то я не понимаю, какой сосунок? И что царь говорил?
– Не говорил он ничего такого, – сердито сказал Филька. – Это Богдашка так брешет.
– Нет, не брешет! Говорил! – опять громко сказал Михайлушко. – Говорил, что государь Иван Васильевич вчера, перед тем как преставиться, сказал, что старший его сын Феодор слаб духом и телом и поэтому он, царь, не хочет оставлять ему царство, а лучше он оставит его своему младшему сыну, Димитрию, а в дядьки к Димитрию, пока он в силу войдет, поставить Богдана Бельского.
Филька на это только хмыкнул. Маркел тоже усмехнулся.
– Когда это он такое говорил? – начал Маркел, вспоминая, что ему про это сказал князь Семен. – Нет, Михайлушко, там все было не так. А вот как: государь собрал всех бояр в Тронной зале и велел…
– Э! – сказал Михайлушко. – Про Тронную залу мы знаем. Но после он еще раз говорил. Когда всех уже из залы выгнали, вот когда он это говорил. Когда при нем были одни только Бельский с Годуновым. И еще был Родька Биркин. Царь с ним играл в шахматы и при этом говорил, что сын его Федор слаб…
– Не говорил он такого! – вскрикнул Филька. – Не говорил! Врет Богдашка! А вот Борис Федорович правду говорил, что царь тогда сказал: племянник мой Борисушка, вручаю тебе своего сына старшего Феодора…
– Врет! – вскрикнул Михайлушко. – Врет!
– Нет, не врет! – гневно воскликнул Филька. – Это Богдашка так его просил: отринь сына Федора! А государь на эти его подлые слова крепко разгневался, схватил шахмату и покраснел весь, щеки посинели, глаза из глазниц полезли, язык высунулся… И повалился на пол, раз-другой дрыгнулся и помер. А может, и не раз. Может, он долго дрыгался. А эти… Да чего и говорить! Вот где уже страху натерпелись! Родька говорил: боялись шелохнуться! Так они и простояли, как столбы, пока поп Федоска, государев поп крестовый, не зашел, посмотрел на это все и говорит: так он же мертвый, идолы! Куда вы смотрели? И к нему. И ну читать отходную! Да только какая уже отходная, если он почти окоченел. Вот как государь преставился.
Маркел подумал и спросил:
– Откуда ты все это знаешь?
– Родька рассказывал.
– Тебе?
– Нет, зачем мне. Параске. Она с ним родня.
– Параска? Какая Параска?
– Как какая? Да та самая. Твоя Параска! За стенкой!
И Филька гыгыкнул. У Маркела загорелись щеки, и он сердито сказал:
– Ты мне тут не гыкай! Тут государево дело.
– Вестимо…
Маркел задумался. Взяло его сомнение! А что, подумал он, может, и в самом деле никуда пока что не идти, а только к Параске…
И еще сильнее покраснел, но зато твердо сказал:
– Ладно, об этом после. А пока, как князь велел, надо идти на посад. Как хочешь, Филя, а чтоб вывел!
– Так ты же говорил, что и так знаешь, куда он ходил.
– Знать-то знаю, но нужно проверить. Потому что мало ли что вдруг!
Филька молчал. Маркел повернулся к Михайлушку и приказал:
– Налей ему! Но немного.
Михайлушко вздохнул и начал наливать. Налил и отступил. Филька смотрел на чарку и не шевелился. Так он стоял немало времени. Потом вдруг резко подступил, взял чарку, посмотрел на образа, что-то быстро шепнул про себя и начал пить. Пил он медленно, сжав зубы. А когда допил, поставил чарку на место и решительно сказал:
– Ну, ладно! Есть одна дорожка… Не хотелось мне по ней идти, но что поделаешь, князь просит. – И, повернувшись к Михайлушку, спросил: – У тебя крепкая веревка есть?
– Для тебя всегда найдется, – ответил Михайлушко. – И даже удавку навяжу.
– Удавку пока что не надо, а только руки завязать, – сказал Филька без всякой обиды. – И, обращаясь к Маркелу, прибавил: – Поведешь меня, будто злодея. Нам бы только до стены дойти.
– Ты что, – спросил Михайлушко, – хочешь идти через Судный?
– Нет, – ответил Филька. – Через Судный уже поздно. Мы через Дальний застенок пойдем.
– Где это? – спросил Маркел.
– Я покажу, – ответил Филька. – Ты только смотри внимательно. Я буду веревку дергать. Куда дерну, туда поворачивай. И нам идти не близко, а через весь Кремль, так что смотри, не ошибись. – И, опять повернувшись к Михайлушку, строго сказал: – Чего встал? Давай веревку!
Михайлушко подал веревку. Маркел связал Фильке руки и, как его учили дома, в Рославле, еще перебросил ему через шею и даже потянул для верности. Филька немного ослабил веревку. Маркел промолчал.
– Ну, – сказал Михайлушко, крестя их, – Христос вам в помощь. Филя, вернешься, с меня чарка.
– Две! – сказал Филька.
– Пусть две.
Сказав так, Михайлушко прошел вперед, открыл им. Они, то есть Маркел и Филька, вышли, подошли к воротам. Стрельцы, увидев Фильку на веревке, молча удивились, но только их старший вслух спросил, в чем дело.
– Да вот, водил его в Ближний, – ответил Маркел, – а теперь велели вести в Дальний.
– Что такое?
– Дело государево.
Стрелец больше не спрашивал. Маркел назвал Ладогу, и им открыли.
22
За воротами, то есть уже не во дворце, а просто на кремлевской улице, где, кстати, тоже стояли стрельцы, никто уже Маркела ни о чем не спрашивал (потому что, наверное, и так все слышали), и Маркел с Филькой сразу пошли дальше. То есть Филька дернул за веревку вправо, и Маркел туда и повернул. Когда они немного отошли, Филька вполголоса сказал:
– Эх, сколько их здесь везде! А через Судный – это было бы совсем рядом. Там еще даже огни горят. Сам посмотри!
Маркел как бы между прочим оглянулся и увидел, что сзади, и в самом деле, всего в какой-нибудь полусотне шагов, рядом с закрытыми Ризположенскими кремлевскими воротами стояла небольшая каменная пристройка и в ней горело два окна.
– Судный приказ, – сказал Филька, не поворачивая головы. – А под ним Судный застенок. А от застенка пролаз на ту сторону. Но там сейчас не пройти. – И спросил: – А за Кремлем нам куда дальше?
Маркел усмехнулся и ответил:
– Когда выйдем, тогда и скажу.
И вдруг, ничего не объясняя, поднял конец веревки и стеганул им Фильку. После второй раз стеганул. Это они подходили к еще одному стрелецкому караулу, и Маркел решил, что такая его строгость пойдет им на пользу.
И так оно и вышло – стрельцы не стали их останавливать.
С того и повелось – Маркел время от времени постегивал Фильку, а тот также то и дело подергивал веревку, и Маркел каждый раз поворачивал в нужную сторону. Час был вечерний, народу на улицах почти что никакого не было, встречались только стрелецкие караулы. Иногда от них кто-нибудь спрашивал, куда это Маркел идет, и он тогда отвечал, что он идет в Дальний застенок, ведет человека, и при этом доставал овчинку. Так они прошли вначале мимо двора Бельского, после Чудова монастыря, как сказал Филька, а после через широкую площадь, где тогда еще не было колокольни Ивана Великого, потому что это еще только через двадцать с лишним лет…
И ладно! А перейдя через площадь, дальше они прошли между двумя обширными боярскими дворами и наконец вышли к Кремлевской стене и небольшой при ней башне с воротами. Филька сказал, что это Константиновская проездная башня, а за ней, с той стороны стены, сразу будет Пыточная башня, или, правильней, Дальний застенок, и им как раз туда и надо.
Возле Константиновских ворот тоже стояли стрельцы, и здесь их было с два, а то и с три десятка. И на стене были видны стрельцы, и на башне. Там же была видна и пушка.
– Спрашивай Данилу, – сказал Филька.
Они прошли еще немного и остановились перед самыми стрельцами, которые стояли на мостках при башне и загораживали вход в нее. Маркел достал овчинку, поднял ее над своей головой (и над головами стрельцов тоже) и громко окликнул:
– Данила! Мы к тебе!
Стрельцы продолжали стоять. Маркел еще раз окликнул Данилу.
Стрельцы вдруг стали расступаться, и из-за их спин вышел, надо было полагать, Данила – крепкий еще подьячий лет под пятьдесят без шубы, а только в одной суконной однорядке. Маркел дернул Фильку за веревку и сказал:
– Принимай, Трофим прислал.
– Какой Трофим?! – настороженно спросил Данила.
– Пыжов Трофим! – сказал Маркел.
– Ты… – начал было Данила, но, глянув на Фильку, сразу оживился и сказал: – Пыжов! Пыжов! Совсем запамятовал! Так это вы из Разбойного. Давай его сюда, скотину эту.
