Текст книги "Балканская звезда графа Игнатьева"

Автор книги: Сергей Пинчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ВЗГЛЯД ИЗ ПРОШЛОГО.
ГЛАВА СОВСЕМ НЕПРАВДОПОДОБНАЯ

– Сударь, мы с вами знакомы?

Дмитрий Скалой удивлённо вскинул брови и посмотрел на собеседника.

– Вряд ли, месье. Хотя, впрочем, мы с вами могли пересечься во время моего путешествия с великим князем на Святую землю. Вы были в Иерусалиме или в Яффе три года назад?

– Нет. Хотя ваши глаза, точнее, их выражение, извините, до боли знакомо, – многозначительно заметил Ляморт. – Я плохо помню лица, но взгляд запоминаю почти безошибочно.

«Какой же странный этот тип, переводчик Садуллах-бея, – подумал Скалой. – Лицо совершенно без возраста, учтиво льстит, пытаясь подладиться к собеседнику. Надо держать с ним ухо востро!»

У самого Ляморта были бесцветные голубые глаза с мутными красными прожилками, в глубине которых были глубоко запрятаны «кошачьи» зрачки.

Дмитрий Антонович, не скрывая любопытства, разглядывал своего визави. Переводчик перестал изучать свои ногти и внимательно посмотрел на адъютанта великого князя. Скалой просто физически ощущал на себе его пристальный взгляд. Ощущение было не из приятных. Ляморт, в свою очередь, был готов поклясться, будто однажды уже видел собеседника. Но где и когда?! И тут его осенило: «Боже милостивый, да это же он! Человек из сна!»

Первый раз этот кошмарный сон привиделся ему в ночь поминовения усопших. Ляморт тогда был в Италии. В этом полусне-полуяви Ляморта, который почему-то был в старинных рыцарских латах, убивали. То же повторилось в следующие годы. И вот сейчас черты лица этого русского, его глаза – вдруг всплыли из глубин подсознания самого Ляморта.

«Вещие сны – очень часто это память предков, – говорил ему старец в пустыни. – Верующие сказали бы – глас Божий! Это – тайна. Это пока не для тебя. А слово тайны не произносится просто так. Да и лучше пройди стороной, если тебя это не касается... Сон и есть туман, облака и след ночи, облака и след в памяти нашей, оставляемый предками и самой ночью. Веря снам, легко подпасть козням врагам, но бывают сны и благодатные». Ляморт хорошо помнил заметно тронутые возрастным пигментом руки на груди старца, своё путешествие вдоль выжженного солнцем каньона Иудейской пустыни до монастыря Георгия Хозевита. Его каждый раз тянуло туда. Может быть, потому что его душа уже была здесь когда-то?

Угрюмые коричневые скалы, жёлтый песок, безоблачное синее небо и палящий зной были его спутниками на протяжении всего маршрута. Лишь изредка на склонах гор мелькали пасущиеся стада овец кочевников-бедуинов. Тысячи лет тому назад в этих местах почитали Эля и Ашеру, Ваала и Ашторет, библейских патриархов и пророков, мусульманских и христианских святых. Безжизненные земли были выбраны тысячи лет назад, по наитию или откровению древних мудрецов, потому что именно в них человеку легче всего искать благодати. Ляморт обычно делал остановку в Иерихоне – единственном оазисе в Иорданской долине, подкрепляясь водой и финиками. Затем следовал последний рывок, и после двух-трёх часов напряжённой ходьбы перед ним открывался висящий над пропастью в теснине Кельта удивительный монастырь Мар-Джарис – преподобного Георгия Хозевита. В этом горном ущелье, на стыке христианских цивилизаций, палестинское монашество синтезировало египетский, сирийский и каппадокийский монашеский опыт и сформировало на его основе свою собственную оригинальную религиозную систему. Здесь, в одной из пещер, вырубленной прямо в скале, жил монах-затворник, ставший духовным отцом Ляморта. Отшельник растолковал ему видение, объяснив, что видимые образы – это ключ к событиям, некогда происходившим в далёком прошлом. Знание потаённого смысла сна не освободило его от ночных кошмаров: Ляморт вновь просыпался в приступе мистического страха...

14 августа 1099 года на рассвете герольды возвестили о начале сражения. Арнульф де Роол, патриарх Иерусалима, обошёл ряды воинов, показывая им древо Животворящего Креста. Затем крестоносцы выступили навстречу неприятелю к Ашкилонской долине, окаймлённой с востока холмами, с запада – плоскогорьем, возвышающимся над морем, а с юго-запада громадными песчаными заносами. На западном плоскогорье возвышался древний город Ашкилон. Армия сарацин стояла лагерем на скате песчаных холмов. С ночи дул хамсин – сухой и горячий ветер. Волны раскалённого воздуха обрушились на осаждённых и их противников. Мириады острых, как иглы, песчинок шуршащим дождём струились по кольчугам, шлемам и щитам крестоносцев. Навстречу им летели тучи стрел. Мусульманские полководцы пытались сомкнуть ряды своих воинов, но Готфрид Бульонский, предводитель рыцарей, предпринял новую быструю атаку. Вырвав своё белоснежное шитое золотом знамя из рук человека, нёсшего его, с криком «За мною, нормандцы!» – сам бросился в толпу сарацин. В следующее мгновение всё смешалось в водовороте человеческих и конских тел. Не выдержав напора, египтяне и сарацины в панике бросились к городским укреплениям.

Жоффруа, цепкий как кошка, первым вскарабкался через пролом на стену Ашкилона, яростно работая двуручным мечом. Ляморт (во сне его звали Пьером) шёл за ним по пятам. Отбросив в сторону бесполезный щит, расколотый надвое мощным ударом сарацинского копья, несмотря на летевшие сверху камни и стрелы, упрямо лез наверх. Ещё один рывок – и он на крепостном валу. Пот и кровь заливали лицо.

– Пьер, справа! – успел крикнуть ему Жоффруа, с трудом выдерживавший натиск трёх арабских воинов. Пьер едва успел увернуться от смертельного удара пики. В ответ последовал его коронный выпад, подрубивший темнокожего египетского копейщика, как будто это был не человек, а стебель травы.

– Жоффруа, я твой должник! – крикнул храмовник и ринулся на помощь к другу.

Через час всё было кончено. Граф Готфрид Бульонский, чьё закалённое палестинским солнцем лицо напоминало терракотовую маску, обходил своих прокопчённых и забрызганных кровью воинов. Полководец остановился перед Жоффруа. – Как звать тебя?

– Я Жоффруа из Лангедока.

– За доблесть, проявленную в этом бою, так как именно вы, сударь, первым из братьев взобрались на крепостную стену, властью, данной мне Богом и императором, жалую вас и ваше потомство благородным рыцарским званием. Отныне и навеки вы, в честь вашего доблестного подвига, именуетесь рыцарем д’Аскалоном!

Жоффруа, не веря своему счастью, рухнул на землю, а на плечо ему лёг тяжёлый меч полководца.

Вечером у костра крестоносцы шумно праздновали победу, безудержно хвастались самими собой, своей сообразительностью, ловкостью, восхищались распорядительностью своих предводителей. Пьер пил не меньше других, но весь вечер оставался мрачен, молчалив и вял.

– Не грусти, – похлопал его но плечу Жоффруа, – обойдётся. Сегодня определённо весь мир сражался на нашей стороне, и, если бы многие из наших не задержались бы при разграблении лагеря, немногие из великого количества врагов смогли бы сбежать с поля битвы. Твоя добыча и награда ещё впереди!

Жоффруа и Пьер были близкими друзьями и немного соперниками. Но если Жоффруа – полуграмотный южанин из солнечного Лангедока, отличался жизнерадостным нравом, любил грубые шутки, вкус к которым унаследовал от предков-крестьян, то Пьер, незаконный сын аббата из Нормандии, был холодным и расчётливым авантюристом. И цели у них были разными. Оставив семью и опостылевший ему огород, Жоффруа с усердием неофита овладевал воинской наукой, мечтая о карьере наёмника. Такая слава отнюдь не прельщала Пьера. Ещё в детстве он был заворожён рассказом о чудодейственной силе Грааля – чаше божественной мудрости, из которой Иисус Христос вкушал на Тайной вечере и в которой хранится его кровь. Тому, кто узрел её, чаша Грааля давала бессмертие и вечную юность, а главное – чаша могла исполнять любое желание своего владельца. На выжженной от солнца библейской земле её тщетно искали многие. Искал её и Пьер. Предметом его вожделений была власть. Безграничная власть собственного ущемлённого самолюбия «бастарда» над людскими душами...

После празднования победы войско возвратилось в Иерусалим. Как-то вечером Пьер и Жоффруа через Яффские ворота спускались вниз по улицам, грязным, узким и тёмным, где стоял тяжёлый запах нечистот, крови и человеческих испражнений. За воротами Святого Гроба друзья повернули к югу – к церкви Святой Марии. Пьер набожно перекрестился, завидя её: – Помилуй, Господи, меня, недостойного и грешника великого, – и пояснил новоиспечённому рыцарю. – Это особый храм. Ассиряне говорят, что сама блаженная Матерь Божья стояла при распятии Сына своего, Господа нашего на том самом месте, где алтарь помянутой церкви. – Ага, ясно, – понятливо кивнул головой Жоффруа. Внезапно до них донеслись истошные женские крики. Крестоносцы прислушались, пытаясь определить, откуда доносятся звуки и, выхватив оружие, побежали на них. Что-то происходило в маленькой прилегающей церкви, где, как знал Пьер, всегда жили монахини. Глазам их предстала следующая картина. В центре храма был клубок барахтающихся тел. При их появлении клубок распутался, на полу осталась только женщина с бесстыдно задранным подолом. Рядом лежал труп священника с крестом в руках.

– Эй, проваливайте отсюда! – раздался сиплый, пьяный голос. Пьер с трудом разглядел в сумерках, что это был их старый знакомый – Большой Жан, простой латник из Прованса. Его длинную фигуру с непропорционально огромной, уродливой головой нельзя было забыть, раз увидавши. Одной рукой он цепко держал дрожащую от страха монахиню. Другой махал кривой саблей, тыкая ею в сторону крестоносцев. Сзади нерешительно переминались ещё несколько теней.

– Жан! – Жоффруа недовольно замотал бородой, – оставь эту бабу. Тут в городе довольно другой добычи.

И не подумаю. Это не твоё дело! – нагло отрезал Жан.

– Ты слышал, что тебе сказал Жоффруа?! – Пьер был спокоен с виду, но в его бесцветных глазах зажёгся поистине адский огонь. – Ты забыл, что месяц тому назад, когда мы брали город, мы здесь были первыми, храм – наш!

– Ваш? Попробуй забери его! – Большой Жан как зверь бросился на Жоффруа. Однако тот, внимательно следивший за малейшим движением своего неожиданного противника, чуть отклонился и сам нанёс сильный упреждающий удар снизу. Жан, захрипев, начал заваливаться не вбок, а головой вперёд. Из-под полы его одежды выпала какая-то блестящая чаша и со звоном раскатилась по плитам храма. «Вот болван», – ухмыльнулся Жоффруа. Нагнувшись, он подобрал чашу. Пьер в свою очередь добежал до опешивших насильников. Первого заколол сразу, а со вторым пришлось немного повозиться. Это был довольно нескладный германский ландскнехт, умело оборонявшийся пикой, но и его сопротивление было недолгим. Поскользнувшись на плите, упал навзничь с рассечённым виском. Пьер взглянул на женщину, лежавшую на полу с открытым ртом и изумлёнными огромными глазами, будто вопрошая небо: что же случилось? «Мертва», – без всяких эмоций подумал Пьер, вторая монашенка во время драки успела отбежать в сторону и теперь стояла, испуганно вжавшись в стену. Из её глаз градом катились слёзы. «А ну-ка уходи отсюда. Слышишь, уходи?» – после этих слов Пьера женщина согласно кивнула головой, а затем, на секунду, припав к груди своей умершей подруги, побежала к дверям.

И тут в руках у Жоффруа Пьер заметил золотую чашу необычной формы в виде рыбы. Её края в отблесках лунного света, проникавшего сквозь стрельчатые окна, ярко блестели.

– Пьер, посмотри какая игрушка! – Жоффруа обернулся к приятелю.

– Отдай её мне, Жоффруа! – попросил Пьер дрогнувшим голосом. – Молю Бога, отдай её мне!

– Тебе?! Зачем тебе этот золотой горшок?

– Так нужно, потом объясню, Жоффруа, потом! – взмолился Пьер, готовый униженно упасть на колени перед другом.

– Раз она так тебе нужна, то эта безделушка пополнит мои трофеи, – упрямо заявил Жоффруа.

В тот же момент в его грудь упёрся клинок.

– Ах так! – заорал Жоффруа, – ты готов пожертвовать другом ради какой-то посудины? Тогда ты сам здесь сдохнешь, предатель! – и отскочил в сторону, выхватив из ножен свой меч.

Драка друзей была жестокой. Удар на удар. Вздох на выдох. Более тяжёлый и мощный Жоффруа наседал, чаша весов вот-вот должна была склониться в его пользу. Ещё один выпад, и Пьер почувствовал мощнейший толчок в бок, кольца кольчуги лопнули, и лезвие, пронзив рубашку, пронзило его плоть. Оружие выпало из его рук. Раненый стал медленно оседать всё ниже и ниже и наконец рухнул, раскинув руки. Жоффруа злобно пнул валявшуюся чашу ногой и, пошатываясь, побрёл в сторону выхода, где слабо брезжил лунный свет...

– Брат, не дай мне умереть без причастия. Дай мне проститься с тобой, – жалобно простонал Пьер. Над Пьером возникла бородатая голова Жоффруа. Приятель участливо приподнял его голову, расстегнул завязки кольчуги у горла, стеснявшие дыхание.

– Пьер, прости меня, ты сам виноват, – начал было Жоффруа, но в тот же миг его взгляд затуманился, став удивлённо-испуганным, а глаза неимоверно расширились. Из его шейной артерии, откуда хлестала кровь, торчал длинный и тонкий итальянский стилет. Рукоятку венчал череп, мастерски вырезанный из слоновой кости. Это был знаменитый «мизерокордия», «кинжал милосердия», оружие наёмных убийц и воров. Пьер, хрипя, подполз к месту, где валялась брошенная Жоффруа чаша, и прижал её к груди с рыданиями. Рывок забрал все последние силы Пьера. Крестоносец лежал и чувствовал, как жизнь по капле покидает его бренное тело.

– Это не то, что ты ищешь! – послышался женский голос. Слова звучали на привычной ему латыни, но с более мягкими южными интонациями. Из полусумрака появилась – или это только показалось Пьеру? – фигура спасённой им молодой монахини, а над ней круговой ореол неземного света. Она подошла к Пьеру, держа в руках другую чашу грубой работы.

– Я умираю, сестра, позови мне священника! Скорее! – теряя сознание, взмолился Пьер, ощущая на губах обжигающий край посудины. Он судорожно задыхался, захлёбывался и глотал, глотал прохладную, чуть сладковатую воду.

Обычно на этом эпизоде сон Ляморта обрывался.

Сейчас его осенило: Дмитрий Скалон смотрел на Ляморта глазами Жоффруа, своего далёкого пращура.

Это была встреча с прошлым, живущим в подсознании Ляморта.

КОФЕ ПО-ВЕНСКИ

В 1878 году русских посольств за границей было пять: в Берлине, Вене, Константинополе, Лондоне и Париже; миссий – двадцать одна: в Афинах, Берне, Брюсселе, Вашингтоне, Веймаре, Гааге, Гамбурге, Дармштадте, Дрездене, Иеддо, Карлсруэ, Копенгагене, Лиссабоне, Мадриде, Мюнхене, Пекине, Риме, Рио-де-Жанейро, Стокгольме, Тегеране и Штутгарте. Существовало также двадцать шесть генеральных консульств, сорок три консульства и семь вице-консульств.

В Вене в должности старшего канцелярского служащего работал Юлиус Вейхарн, скромный и очень исполнительный человек, ставший незаменимым для всего немногочисленного состава посольства. Он раньше всех приходил на работу, а уходил затемно, последним.

Вот и сегодня, аккуратно положив свой кожаный портфельчик и пригладив редкие волосы на голове, посольский клерк старательно принялся разгребать кучу бумаг и донесений от вчерашний экспедиции, краем уха слушая, как за соседним столом ворчит военный агент, полковник Фёдор Александрович Фельдман: «Чёрт знает, что пишут эти профессора: утром, натощак, сигара с кофе и стаканом воды часто способствует послаблению у людей, страдающих запорами!»

Русское посольство помещалось тогда в наёмном доме. Пройдя мимо очень седого швейцара, почтительно кланявшегося посетителям, и поднявшись но лестнице, можно было очутиться в приёмной русского посольства. Лакей с чёрными и весьма изящными бакенбардами, снявши пальто с гостя, оставался в передней, внимательно наблюдая за поведением гостя и ожидая приказаний от посла. Аудиенции, как правило, проходили в просторной гостиной со столом посередине, где гостя лично встречал посол – ещё не старый, очень подвижный и несколько суетливый на вид человек. Если это был важный гость, посол приглашал его в свою личную комнату, обставленную по-восточному: вся в коврах, с чудесной мягкой и низкой мебелью и оттоманкой неимоверной величины, на которой сразу могли усесться несколько человек. Здесь, предлагая кофе и ликёры, вели неформальные беседы, по выражению посла, «толковали». В случае особого расположения, посол лично провожал гостей через переднюю на верхнюю площадку лестницу. Была в посольстве и ещё одна комната, о которой мало кто знал, кроме посольских работников и, разумеется, Вейхарна, заслужившего многолетней работой доверие посла. Это был так называемый чёрный кабинет, внутри которого было несколько рабочих столов, принадлежности для письма, пресс для снимания копий с бумаг, несгораемый сейф для секретных бумаг. В нём постоянно хранились шифры трёх министерств: военного, внутреннего и иностранных дел. Из этого чёрного кабинета был отдельный выход в коридор и на другое, непарадное крыльцо с выходом во внутренний двор. Второй секретарь хранил ключи от ящика с шифрами и вёл всю секретную переписку. Здесь дешифровывались копии, снятые с шифротелеграмм, перлюстрировались письма, велась тайная переписка с Петербургом и другими посольствами и консульствами.

За несколько часов до того, как Вейхарн вошёл в посольство, предварительно отряхнув снег, налипший к галошам, в Вену приехал другой человек. Своему соседу по купе, заговорившему с ним по-французски, пассажир представился швейцарским ювелиром, ехавшим в столицу Австро-Венгрии по делам фирмы. В Вену поезд прибыл ранним утром: ещё горели фонари, а возле вокзала пассажиров поезда ожидали, выстроившись в ряд, маленькие извозчичьи каретки в одну лошадь. Каретка довезла его до рекомендованной гостиницы «Гранд Отель» на Кертнерштрассе.

Метрдотелю приезжий предъявил бельгийский паспорт на имя Вернина и объявил, что прибыл в город на несколько дней для прохождения обследования у знаменитых венских целителей. «Моторчик в последнее время, увы, барахлит. Мой лечащий врач рекомендовал пройти процедуры в Вене, а затем поехать в горы, подышать свежим альпийским воздухом», – приложив руку к груди, заявил ему гость. Служащий гостиницы сочувственно кивнул головой: «Надеюсь, месье, поправит здесь своё здоровье». Получив ключи от номера, Вернин велел разбудить его в 10 утра и принести завтрак.

Ровно в 12.00 уже свежевыбритый, пахнущий хорошим и дорогим одеколоном, Вернин спустился в холл отеля. Оставив ключ от номера портье, он сказал, что едет на приём к доктору. Выйдя на улицу, постоялец рукой показал извозчикам, что не нуждается в их услугах. Ровно через пять минут к крыльцу гостиницы подъехал полностью закрытый экипаж. В окошке мелькнуло чьё-то лицо, дверца кареты открылась, и Вернин исчез за ней. Через полчаса ювелир уже пил кофе по-венски в уютном кафе, расположенном на соседней улице с русским посольством. Этот знаменитый напиток появился в конце XVII века, когда после австро-турецкой войны то ли поляк, то ли украинец Франц Кольчицкий привёз в Вену несколько мешков кофе. Благодаря ему в городе не только открылась первая венская кофейня, но и был придуман новый способ приготовления бодрящего напитка: Кольчицкий фильтровал гущу, а в напиток щедро добавлял молоко и мёд. Особый «смак» кофейне предприимчивого поляка придавали специальные рогалики и круассаны в форме полумесяца – своеобразный реверанс в сторону исламской символики. Однако вовсе не свежий альпийский воздух, красоты Вены и не райский напиток, чей рецепт был изобретён здесь когда-то, интересовали Вернина.

Пару дней назад к нему на дом, в Брюссель, поступила телеграмма из Австрии. Её отправителем значился некто И. Дитрих, а в качестве адреса был указан «Главпочтамт до востребования». Текст телеграммы гласил: «Глубокоуважаемый Г.-н. Вернин. Приношу извинения за задержку в высылке телеграммы. К сожалению, ваш дядюшка Клаус серьёзно болен. Ныне имею честь, уважаемый Г.-н. Вернин, препроводить Вам при сем просьбу, незамедлительно прибыть в Вену. Что касается Ваших предложений, то все они приемлемы. Уважающий Вас И. Дитрих». В Вене у Вернина не было никаких родственников. Это была условная фраза, означавшая приказ о его срочном прибытии в столицу Австрии. «Дядюшкой Клаусом» был руководитель немецкой разведки Вилли Штибер, давно работающий на Бисмарка и создавший целую шпионскую сеть во всех европейских странах, считавшихся потенциальными противниками Германии. Агентами Штибера были служащие отелей, продавцы в табачных лавках, гувернантки в богатых домах, странствующие ремесленники и фешенебельные кокотки, модные парикмахеры и скромные чиновники почтового ведомства. Шпионами у Штибера служили немцы, швейцарцы, бельгийцы жители страны, в которой проводилась шпионская «работа». С Верниным ещё со времён франко-немецкой войны 1871 года Штибера связывали особые доверительные отношения – отношения не руководителя и подчинённого, а скорее партнёров.

В распоряжении Штибера были секретные фонды, поступавшие из трёх источников: от немецкого канцлера на непредвиденные расходы, для тайных расходов по Министерству иностранных дел и для секретных расходов но статье военного министра, т.е. подкупа нужных людей, покупки карт и документов в соседних странах. Кроме того, германская разведка располагала средствами с доходов особого фонда Вельфов для поддержки официозной печати и подкупа нужных людей за границей. У Вернина – себя предпочитал именовать на аристократический манер «Де Вернин», – международного авантюриста без роду и племени, давно обосновавшегося в Брюсселе и открывшего там информационное бюро, была обширная сеть агентов, собиравших со всей Европы информацию разного рода, слухи, сплетни. Со временем самым ликвидным товаром Вернина стала торговля кодами и шифрами. Именно Вернину немецкая разведка «передала» Юлиуса Вейхарна. Немцы предпочли «не светиться», выходя на прямой контакт со служащим русского посольства. Поэтому перспективного агента вёл лично шеф брюссельского информационного бюро.

Пять лет тому назад Вейхарн сам пришёл в немецкое посольство и предложил свои услуги. Австриец отчаянно нуждался в деньгах: после смерти отдалённого родственника ему надо было вступать в наследство и оплатить долги. А тут ещё и Лотта – пышногрудая русоволосая красотка, работавшая кельнершей в гаштете, куда Вейхарн частенько захаживал пропустить кружечку-другую. Лотта вначале отвергла его притязания, но Юлиус был настойчив и последователен в достижении своей цели: маленькие сувениры, корзинки цветов, дорогой шоколад заставили неприступную красотку сменить гнев на милость. И хотя Вейхарн был ей не слишком симпатичен, далеко не первой молодости и невзрачной внешности, но его солидность, обходительная манера поведение и высокая, по её понятиям, должность чиновника иностранного посольства вскоре привели Лотту в постель к Вейхарну. Там молодая женщина испытала и первое разочарование. Юлиуса хватало только на несколько минут быстрого секса, потом он в полном измождении отваливался на противоположную сторону кровати и моментально засыпал, в то время как раздражённая и неудовлетворённая Лотта была вынуждена слушать этот ужасный храп... Всё было плохо, к тому же ноги у Вейхарна были холодными, как у мертвеца. Тогда любовница поставила перед ним ультиматум: если ты слаб в постели, то должен компенсировать мне этот недостаток своими вниманием и подарками. Внимание к Лотте стоило дорогого. Его расходы росли как снежный ком. Когда же у Вейхарна неожиданно скончался близкий родственник и появились неоплаченные долги, пожилой сластолюбец пришёл в полное отчаяние. Тогда-то Юлиус и решился на роковой шаг – отправиться в посольство Германии.

Эта страна после победы над Францией олицетворяла всю мощь возрождавшейся из праха и пепла немецкой нации, к которой с гордостью причислял себя и Вейхарн. Но к удивлению Вейхарна, представитель немецкого посольства, статный, с офицерской выправкой, но одетый в строгий гражданский сюртук, наотрез отказал ему: «Мы не нуждаемся в шпионах, господин Вейхарн, у нас прекрасные отношения с русскими». Однако, пожав руку на прощание, немец, как бы невзначай, попросил Вейхарна оставить свои координаты. Через месяц Вейхарн «случайно» познакомился с бельгийским «адвокатом» Верниным, который «по дружбе» помог ему уладить вопросы с наследством. Взамен Вернин ненавязчиво и тактично попросил о небольшом одолжении – собирать информацию о России для Бельгийского бюро. Так невольно Юлиус стал информатором Вернина, даже не подозревая, что на самом деле работает на немецкую разведку. За относительно небольшую мзду, выплачиваемую ежемесячно, чиновник исправно приносил в указанное место содержимое корзин, стоящих у письменного стола сотрудников посольства, и копировальные книги из канцелярий, черновики и подлинники получаемых писем и официальных донесений. Пользуясь безграничным доверием посла, Вейхарн сам упаковывал и отвозил на вокзал всю дипломатическую русскую почту посольства, тем самым значительно облегчая работу немецкой разведки по перлюстрации российской дипломатической почты.

Вернин допил кофе и уже собирался было раскурить сигару, как на входе показался Вейхарн с раскрасневшимся от интенсивного движения лицом. Скинув пальто и шляпу в руки привратнику, Юлиус сел за один столик к Вернину. Несколько минут царила тишина. Вернин поднёс спичку к сигаре и затянулся табаком. Выдохнув облачка сизого дыма, бельгиец вопросительно посмотрел на собеседника. Вейхарн, облизнув губы, нервно заговорил:

– Вы знаете, что у меня мало времени. Обеденный перерыв такой короткий и в любой момент меня могут хватиться.

– Тогда давайте сразу перейдём к делу, – предложил ему Вернин. – Может быть, чашечку кофе? – хрустко щёлкнув пальцами, он подозвал к себе кельнера.

– Нет-нет, спасибо, – вежливо отклонил его предложение Вейхарн. У меня, возможно, сегодня будет возможность достать то, что вам надо.

– Замечательно, – отозвался Вернин, – так в чём же проблема?

При этих словах Вейхарн покрылся испариной, а его ладони стали оставлять на отполированной столешнице влажные следы. Юлиус быстро затараторил, проглатывая слова:

– Дорогой месье Де Вернин, вы знаете, как я вам безмерно благодарен за всё, что вы сделали для меня. Вот уже как пять лет я сотрудничаю с вами, сотрудничаю, ежеминутно и ежесекундно подвергаясь риску быть разоблачённым. Но за всё это время тот гонорар, который я получал от вас взамен на информацию, получаемую мною таким трудным путём, был несоизмерим и даже скуден но отношению к моим усилиям. Сегодня Россия находится в состоянии войны с Турцией, завтра, быть может, случится война с нами – вы осведомлены о настроениях, царящих при венском дворе и в прессе. Потому совершенно иначе должен быть обставлен вопрос об оплате той сложной задачи, поставленной вами в военное время. А подыскать охотника нелегко, ибо передача донесений – дело крайне рискованное, за которое можно поплатиться жизнью.

– Сколько вы хотите за свою услугу? – лаконично спросил Вернин.

– Я... я хотел бы не менее 20 тысяч франков, – еле слышно пробормотал Вейхарн.

– Это слишком большая сумма, слишком, – философски заметил Вернин. – Вы точно уверены, что у меня на руках будут и номер 348 и 361?

– Да, – ответил Вейхарн (на самом деле ещё месяц назад, воспользовавшись оплошностью второго секретаря посольства, шпион проникнул в «чёрную комнату», где, открыв специально подобранным ключом сейф, сделал на прессе копии русского биграммного ключа № 361, используемого преимущественно в российских консульствах на Востоке и французского биклавного ключа № 348, применяемого на европейских линиях связи). – Поймите меня, господин Де Вернин, это моя «лебединая песня» – я уже стар, устал и чертовски измотан. К тому же я догадываюсь о ценности того, о чём вы меня просите («Тем хуже для тебя», – злобно подумал Вернин, но ни единым мускулом лица не выдав своих эмоций). Поэтому я не могу, не могу в этой ситуации торговаться и снижать цену. 20 тысяч франков – я знаю, что это много, нереально много, но у меня сегодня будет верный шанс, и вы будете довольны, как всегда были довольны моей скромной работой.

– Что ж, вы назначили свою цену, – сухо подытожил Вернин, – это ваше право. Но я хочу быть уверенным в том, что у меня на руках будут копии или оригиналы шифров. Только после этого я готов заплатить вам требуемую сумму. Вы согласны?

– Да, да, мой господин. Завтра всё будет у вас.

– Что ж, тогда прощайте, и до завтра. Жду вас здесь в восемь часов пополуночи.

– А нельзя ли пораньше? – взмолился Вейхарн, – у меня есть неотложные дела, и к тому же я буду уже свободен после шести.

– Нет, – жёстко отрезал Вернин, – я буду ждать вас в это время или вы меня больше не увидите. Это уже моё условие!

На следующий день ровно без четверти восемь Вейхарн был уже в кафе. Вернина внутри не обнаружилось. «Ничего, обожду», – успокоил себя Юлиус. Он заказал кофе по-венски и рюмочку вишнёвого ликёра. Поочерёдно смакуя напитки, чиновник достал из портфеля женский журнал «Иллюстрирте фрауэнцайтунг», купленный им для Лотты, и стал просматривать рисунки. Ему особенно приглянулась картинка, на которой была изображена юная девушка в модном выходном платье с турнюром, богато украшенном кружевами и орнаментальной драпировкой. «Лотта в подобном наряде смотрелась бы восхитительно», – решил он. В этот момент послышался знакомый хрипловатый голос: «Добрый вечер, господин Вейхарн. Сегодня вы выглядите просто как франт». Это был Де Вернин. Вейхарн, довольно улыбнувшись, оглядел себя: серебряная булавка с первого раза удачно сколола новый пышный галстук, и цепочка от часов видна настолько, насколько этого требует последняя мода, и перчатки с цилиндром – последний штрих в туалете нашего героя лежали на столе, подчёркивая статус их владельца.

– Спасибо, месье Вернин. Просто сегодня наша последняя встреча. Я закрываю все дела, увольняюсь из посольства и уезжаю с Лоттой на воды.

– Я искренне рад за вас. Вы принесли то, о чём мы говорили вчера.

– Да. – Вейхарн достал из-за пазухи конверт.

– Позвольте полюбопытствовать? – попросил Вернин.

Вейхарн передал ему пакет. Вернин быстро и ловко проверил его содержимое, прикрывая тыльной стороной руки сложенные вдвое листки бумаги. «Кажется, это действительно то, что мне надо», – удовлетворённым голосом произнёс бельгиец.

– А вы, месье, сомневались во мне? – улыбнулся Вейхарн.

– Упаси Боже! – ответил Вернин. Тогда Вейхарн подвинул ногой свой открытый портфель под столом по направлению к Вернину. В следующий момент объёмный пакет скользнул внутрь, а Вернин встал со словами: «Прощайте, господин Вейхарн, вынужден откланяться. Можете не пересчитывать. Всё как вы просили – до последнего франка». На выходе агент немецкой разведки на мгновение задержался возле одного столика, за которым в одиночестве сидел угрюмый мужчина с колючими «рыбьими» глазами, и дважды подмигнул ему.